Вицлебен, Иоб-Вильгельм Георг Эрвин фон

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Вицлебен, Эрвин фон»)
Перейти к: навигация, поиск
Эрвин фон Вицлебен
Erwin von Witzleben

Job-Wilhelm Georg von Witzleben
Дата рождения

4 декабря 1881(1881-12-04)

Место рождения

Бреслау (Вроцлав),
Королевство Пруссия,
Германская империя

Дата смерти

8 августа 1944(1944-08-08) (62 года)

Место смерти

Берлин, Германия

Принадлежность

Германия

Род войск

Сухопутные войска

Годы службы

1901—1942

Звание

Генерал-фельдмаршал

Командовал

1-й армией,
группой армий «Д»,
германскими войсками на Западе

Сражения/войны

Первая мировая война
Вторая мировая война

Награды и премии

Иоб-Вильгельм Георг «Эрвин» фон Ви́цлебен (нем. Job-Wilhelm Georg "Erwin" von Witzleben; 4 декабря 1881, Бреслау, Силезия — 8 августа 1944, Берлин) — немецкий военачальник (с 1940 — генерал-фельдмаршал). Видный деятель антинацистской оппозиции, участник заговора 20 июля, за участие в котором приговорен к смертной казни и казнен.





Семья и образование

Принадлежал к старинному прусскому дворянскому роду. Окончил военное училище.

Офицер кайзеровской армии

  • С 22 марта 1901 — лейтенант в 7-м гренадерском полку, расквартированном в Лейпциге.
  • С 1908 — адъютант войскового командования «Хиршберг» (ныне польский город Еленя-Гура) в Силезии.
  • С 1910 — обер-лейтенант.
  • С 1914 (с началом Первой мировой войны) — адъютант 19-й резервной бригады.
  • С 1914 — гауптман (капитан).
  • С 1915 — командир роты в 6-м пехотном полку.
  • В августе 1916 был переведён в вышестоящий штаб.
  • С 15 апреля 1917 — командир батальона в 6-м пехотном полку.
  • С 2 августа 1918 — офицер Генерального штаба в 108-й пехотной дивизии.

Всю Первую мировую войну прослужил на Западном фронте. Награждён Железным крестом 1-го и 2-го классов, орденом Дома Гогенцоллернов с мечами.

Служба в рейхсвере

  • В 1919 в течение двух месяцев командовал ротой в 7-м гренадерском полку, вернувшись, таким образом, в свою родную часть.
  • С 1919 находился на штабной работе.
  • С января 1921 — командир 8-й пулемётной роты.
  • С 1922 служил в штабе 4-го военного округа в Дрездене.
  • С 1923 — майор.
  • С 1925 служил в 12-м кавалерийском полку.
  • С 1926 служил в штабе 3-й пехотной дивизии в Берлине.
  • С 1928 — командир 3-го батальона 6-го пехотного полка.
  • С 1929 — оберст-лейтенант (подполковник), начальник штаба 6-й пехотной дивизии и 6-го военного округа (штаб в Мюнстере).
  • С 1931 — оберст (полковник), командир 8-го пехотного полка.

Служба в Вермахте

  • С 1933 — командир пехоты 4-й пехотной дивизии (заместитель командира дивизии).
  • С 1 февраля 1934 — генерал-майор, командир 3-й пехотной дивизии и 3-го военного округа (штаб в Берлине).
  • С 1934 — генерал-лейтенант.
  • С 1935 — командир 3-го армейского корпуса, сформированного в ходе увеличения численности вермахта на базе 3-й пехотной дивизии. Сохранил также командование военным округом.
  • С 1 октября 1936 — генерал пехоты.
  • В начале 1938 был отправлен в отставку по подозрению в нелояльности нацистскому режиму, но вскоре из-за дефицита опытных военачальников возвращён на службу.
  • С августа 1938 — командующий 1-й армией, оборонявшей германо-французскую границу во время Судетского кризиса (ввиду политики «умиротворения», проводившейся правительствами Англии и Франции, боевые действия в этот период так и не начались).
  • С 10 ноября 1938 — командующий 2-м армейским командованием (штаб во Франкфурте-на-Майне).

Участие во Второй мировой войне

Во Вторую мировую войну вступил в должности командующего 1-й армией. Во время польской кампании его армия занимала «Западный вал» на Западном фронте и успешно отразила Саарское наступление французов. В ноябре 1939 года был произведён в чин генерал-оберста (генерал-полковника).

На первом этапе французской кампании армия под командованием Вицлебена совершила отвлекающий манёвр с выходом на «линию Мажино». На следующем этапе она участвовала в окружении 2-й французской группы армий. 24 июня 1940 года Вицлебен был награждён Рыцарским крестом Железного креста, 19 июля 1940 года ему был присвоен чин фельдмаршала.

С 15 марта 1941 — командующий группой армий «Д» и командующий на Западе. Старался создать постоянные береговые оборонительные сооружения с тем, чтобы предотвратить возможную высадку союзников на побережье Франции, но из-за нехватки рабочей силы ему удалось сделать немного. 21 марта 1942 года уволен в отставку по состоянию здоровья. Жил в своём поместье близ Потсдама.

Антинацистская деятельность

С самого начала существования нацистского режима в Германии Вицлебен — прусский аристократ и убеждённый монархист — относился к нему резко отрицательно. Он был противником вмешательства Гитлера в решение военных вопросов и активной деятельности СА (штурмовиков). Одобрил уничтожение руководства СА во время «Ночи длинных ножей» 1934 года. Но когда выяснилось, что одновременно нацисты убили двух оппозиционно настроенных генералов — Курта фон Шлейхера и Фердинанда фон Бредова — Вицлебен вместе с рядом других военачальников потребовал проведения расследования, которое, однако, не состоялось из-за пронацистской позиции министра обороны Вернера фон Бломберга.

До января 1938 года, несмотря на неодобрение действий нацистов, занимал в целом аполитичную позицию. Однако после смещения с должности главнокомандующего сухопутными войсками его друга, генерал-полковника Вернера фон Фрича, ложно обвинённого в гомосексуальности, Вицлебен стал активным противником режима и сторонником его свержения вооружённым путём. Во время Судетского кризиса намеревался свергнуть нацистский режим силами 1-й армии. План не был реализован из-за уступок Гитлеру со стороны Англии и Франции, которые подняли авторитет фюрера и позволили занять Судетскую область без военных действий.

В том же 1938 году Ганс Остер предложил Вицлебену присоединиться к группе, которая готовила заговор против Гитлера. В неё уже входили Людвиг Бек, Франц Гальдер, Вильгельм Канарис и другие высшие офицеры. Вицлебен не только сразу дал согласие, но и стал военным руководителем предполагаемого переворота. Были подготовлены несколько вариантов плана свержения Гитлера, но все они не были реализованы в результате отъезда фюрера из Берлина.

После Мюнхенской конференции 1938 года временно разочаровался в возможности свергнуть гитлеровский режим, заявив с горьким сарказмом своим единомышленникам:

Видите ли, господа, для этого несчастного глупого народа он снова «наш горячо любимый фюрер», единственный, посланный Богом, а мы… мы всего лишь жалкая кучка реакционеров и недовольных офицеров и политиков, осмелившихся в момент высочайшего триумфа величайшего политика всех времён бросать камни на его пути.

После выхода в отставку в 1942 году, несмотря на ухудшившееся состояние здоровья, продолжал поддерживать связь с заговорщиками и в случае успеха заговора должен был стать главнокомандующим вермахтом.

20 июля 1944 года, после покушения фон Штауффенберга на Гитлера, Вицлебен прибыл в Берлин и в полной военной форме с фельдмаршальским жезлом явился в штаб армии резерва, где находились руководители военного выступления против Гитлера. Приняв на себя обязанности главнокомандующего вермахтом, он назначил генерала Гёпнера командующим резервной армией, а генерала Тюнген-Россбаха — командующим 3-м военным округом (Берлин). Отдал приказ командующему оккупационных сил во Франции, генералу Штюльпнагелю арестовать всех сотрудников СС и СД в Париже. Узнав, что Гитлер жив, и поняв, что шансы на успех выступления невелики, обвинил организаторов заговора в дилетантизме и демонстративно покинул здание, пробыв в нём около 45 минут.

Арест, суд, казнь

21 июля был арестован. 7 августа предстал вместе с несколькими другими заговорщиками перед Народной судебной палатой. Во время процесса был тяжело болен, подвергался грубым нападкам со стороны председателя палаты Роланда Фрейслера. 8 августа, как и другие подсудимые, был приговорён к смертной казни через повешение. Вскоре приговор был приведён в исполнение в тюрьме Плётцензее. Во время казни держался с достоинством.

Американский исследователь Сэмюел Митчем так характеризовал Вицлебена:

Он прославился отнюдь не благодаря своим победам или поражениям, а исключительно из-за преданности прусскому военному идеалу служения народу и стране. Он обладал большим личным мужеством, никогда не предавал свои высокие принципы и всегда был готов на самые решительные действия против любого человека или политической группировки, пытавшихся принести офицерский корпус в жертву своим политическим целям. Родись он на столетие раньше, Вицлебен стал бы достойным соратником Герхарда Шарнхорста, Августа фон Гнейзенау и графа Иоганна Йорка фон Вартенбурга, тех офицеров, что освободили Пруссию от Наполеона. Но родившись столетием позже них, он был рождён для виселицы.

Награды

Напишите отзыв о статье "Вицлебен, Иоб-Вильгельм Георг Эрвин фон"

Литература

  • Митчем С. Фельдмаршалы Гитлера и их битвы. — Смоленск: Русич, 1998.
  • Мэнвелл Р., Френкель Г. Июльский заговор. — М.: Центрполиграф, 2007. — 268 с. — 5000 экз. — ISBN 978-5-9524-3062-4.
  • Ганс Бернд Гизевиус. До горького конца. Записки заговорщика. — Смоленск: Русич, 2002. — 688 с. — 7000 экз. — ISBN 5-8138-0381-5.
  • Залесский К. А. Кто был кто в Третьем рейхе. — М.: АСТ, 2002. — 944 с. — 5000 экз. — ISBN 5-271-05091-2.
  • Correlli Barnett. [books.google.com/books?id=LLL81vhDAeUC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_book_other_versions_r&cad=10#v=onepage&q=&f=false Hitler's Generals]. — New York, NY: Grove Press, 1989. — 528 p. — ISBN 0-802-13994-9.

Ссылки

  • На Викискладе есть медиафайлы по теме Эрвин фон Вицлебен
  • [www.hrono.ru/biograf/bio_we/vicleben.html Биография на сайте «Хронос»]
  • [www.ritterkreuztraeger-1939-45.de/Infanterie/W/Witzleben-Erwin-von.htm Биография на сайте www.ritterkreuztraeger-1939-45.de]  (нем.)
  • [www.dhm.de/lemo/html/biografien/WitzlebenErwin/index.html Биография на сайте немецкого исторического музея]  (нем.)

Отрывок, характеризующий Вицлебен, Иоб-Вильгельм Георг Эрвин фон



Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.