Вишневецкий, Дмитрий Иванович
Поделись знанием:
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…
Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.
Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.
Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
| Дмитрий Иванович Вишневецкий Димитрiй Вишневецкій <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> | ||
| ||
|---|---|---|
| ||
| с 1551[2][3] | ||
| ||
| Вероисповедание: | православие | |
| Род: | Вишневецкие | |
| Отец: | Иван Михайлович Вишневецкий | |
| Мать: | Анастасия Семёновна Олизарович | |
Дми́трий Ива́нович Вишневе́цкий (церковнослав.: Димитрiй Вишневецкій, польск. Dymitr Wiśniowiecki, ум. 1563) — волынский православный магнат из рода Вишневецких. Владел обширными землями в Кременецком повете. С 1551 года — староста Черкасский и Каневский Великого княжества Литовского[3].
В 1555 на небольшом днепровском острове Малая Хортица устроил дерево-земляной городок. Опираясь на этот форпост Вишневецкий в 1556 г. организовал два похода в турецкие и крымские владения (на города Очаков и Ислам-Кермен). В 1558 перешёл на службу к царю Ивану IV Васильевичу. В 1563 вмешался в междоусобную борьбу молдавского боярства, был взят в плен и выдан турецкому правительству. По приказу султана Вишневецкого казнили в Константинополе.[4][5]
Содержание
Биография
Дмитрий Иванович Вишневецкий был старшим из четырёх сыновей Ивана Михайловича Вишневецкого (ум. 1543), от его первой жены Анастасии Семёновны (из рода Олизаров). Отец был старостой эйшинским и ворчинским (1533), старостой пропойским и чечерским (1536).[4]
Род князей Вишневецких (герба Корибут) принадлежал к числу крупнейших землевладельцев Литвы (их владения были преимущественно в Западной Волыни). Дмитрий владел несколькими имениями в Кременецком уезде, среди которых были Подгайцы, Окнин, Кумнин, Лопушно, Таража, Комарин, Крутнев и т. д.[6][2].
Впервые Дмитрий Вишневецкий упоминается в источниках в 1545 году.[4]
Дмитрий был державцем ванячицким с 1547 года, с 1551 года — староста Черкасский и Каневский Великого княжества Литовского.[7][4]
В 1553 побывал в Турции с целью освобождения из плена своего дяди Фёдора Вишневецкого. В 1554 Сигизмунд II Август назначил Дмитрия Вишневецкого стражником на Хортице.[4]
Городок близ о. Хортицы
Вишневецкий построил на острове Малая Хортица деревянно-земляной городок (замок), который историки считают прототипом Запорожской Сечи. Опираясь на этот форпост, в 1556 г. организовал два похода в турецкие и крымские владения на турецкую крепость Очаков и татарскую крепость Ислам-Кермен (возле современного города Каховка). В 1556 Вишневецкий отправил два своих посольства в Москву с целью расширения антиосманской коалиции, а также дважды отражал турецкие нападения на городок. В октябре 1557 крымский хан Девлет-Гирей I совершил новый поход на форпост Вишневецкого, собрав крымских татар, ногайцев, а также турецкие и молдавские войска. Вишневецкий вынужден был покинуть Хортицу и отступить к Монастырскому острову (ныне в черте города Днепр).[4]
Д. Вишневецкого называют «основателем Запорожской Сечи»[8][9]. Казацкий летописец XVIII в. полковник Грабянка называет Вишневецкого казацким гетманом[10], однако в источниках XVI века такой титул Вишневецкого не встречается.
Служба Ивану IV
В знак протеста против приказа великого князя литовского Сигизмунда Августа прекратить набеги на Крым и Турцию в 1558 году Вишневецкий со своими казаками перешёл на службу к царю Ивану IV Васильевичу.[7] Царь пожаловал Вишневецкому город Белёв с окрестностями в Тульской земле, и Вишневецкий стал последним князем Белёвским.[11]. Иван IV наказал Вишневецкому командовать отрядами на южной границе государства. Вишневецкий дважды участвовал в походах русских войск на Крым. Во время Ливонской войны бежал из Москвы (1563) заручившись письмом великого князя литовского о возвращении.[7]
Дальнейшая деятельность
Дипломатические усилия Вишневецкого организовать русско-литовский союз для отпора крымской агрессии в 1561 году провалились, после чего он вернулся на Днепр, в Черкассы. В 1563 году молдавские бояре, недовольные своим господарем Стефаном VII пригласили Вишневецкого на молдавский трон. Однако отряд Вишневецкого был разбит в битве с войсками Стефана, а Вишневецкий был взят в плен и выдан турецкому султану Сулейману I.[7] По приказу султана Дмитрий был казнён в Константинополе повешением за ребро.
Казнь
У хрониста Мартина Бельского описана гибель Вишневецкого[12]
Оригинальный текст (польск.)Druga Wołosza, którzy na Tomzę nie zezwalali, wtenczas prawie, gdy inszy Tomzę na państwo podnosili, po Dymitra Wiśniowieckiego posłali; który — gdy mu się Wołosza przysięgą obowiązała, że go za pana wezmą, by się im jednak ukazał — z Kozaki do Wołoch przyciągnął, niźli mu ku pomocy ci przyszli, co po niego przysłali; od Tomzinych ludzi był pogromion. A iż sam dla chorego zdrowia na wozie jechał, nie mogąc przed jezdnymi ujechać w kopę siana zakryć się chciał, którego chłop, co przyjechał po siano, wydał; tamże był poiman iz innymi niektórymi Polaki, którym samże Tomza uszy i nosy rzezał i niemałe okrucieństwa nad nimi poczyniwszy do Polski je puścił, a samego Wiśniowieckiego z Janem Piaseckim Podolaninem herbu Zabawa cesarzowi tureckiemu do Carzygroda posłał, którzy tam na haku obadwa zawieszeni byli nad odnogą morską ku Galacie idąc. Piasecki łatwiej skonał, bo głową na dół zawisł, i tak go prędko krew zalała. A Wiszniowiecki za żebro uwiązł i tak oczyma się obrócił ku górze, przeto był żyw do trzeciego dnia, aż go Turcy ustrzelali z łuku, gdy przeklinał ich Machometa.
Вишневецкий был сброшен с башни на крюки, вмурованные в стену у морского залива. Зацепившись рёбрами за крюк, он прожил ещё три дня, пока турки не убили его из луков за то, что он хулил их веру[2].
Байда
Некоторые историки отождествляют Д. Вишневецкого с героем популярной исторической песни (думы) — казаком Байдой, который погиб, будучи подвешен по приказу султана ребром на крюк. Основания для отождествления легендарного Байды с князем Вишневецким, однако, недостаточны, чтобы говорить о нём с полной определённостью[13].
Память
- В украинских городах Тернополь, Черкассы, Коломыя в честь Вишневецкого названы улицы.
- Памятники Вишневецкому есть в Запорожье на острове Хортица и в Александровском районе города[14].
- Дмитрий Вишневецкому установлен барельеф на доме Черкасского музыкального училища[15]
- Именем Вишневецкого планировалось назвать сторожевой корабль ПСКР проекта 1135.1 «Гетьман Вишневецкий» (бывший «Красный вымпел»). В 1992—1993 годах были собраны только 5-й и 6-й отсеки на стапеле, затем в результате отсутствия финансирования в 1995 году корабль был разобран на металл[16][17].
- Байда является героем песен групп «Сокира Перуна»[uk], «Стары Ольса».[18][19]
Напишите отзыв о статье "Вишневецкий, Дмитрий Иванович"
Примечания
- ↑ Вишневецкий Дмитрий Иванович // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
- ↑ 1 2 3 Голобуцький, 1994.
- ↑ 1 2 Эварницкий Д. История запорожских казаков. Т. 1. C. 83. Некоторые историки, в том числе и M. C. Грушевский, оспаривают это утверждение (Грушевський M. C. Байда-Вишневецький в поезії і історії // Записки укр. наук. товариства в Києві. 1909. Кн. 35. С. 122).
- ↑ 1 2 3 4 5 6 [www.history.org.ua/?termin=Vyshnevskyj_D Вишневецький (Байда) Дмитро Iванович] / В. А. Смолій (голова) та ін. НАН України. Інститут історії України // Енциклопедія історії України. — К : «Наукова думка», 2003. — Т. 1. — 688 с.</span>
- ↑ [history.org.ua/LiberUA/REIU1_1969/REIU1_1969.pdf#page=312 Вишневецький Дмитро Іванович] // Радянська енциклопедія історії України. — 1969. — Т. 1. — С. 312.</span>
- ↑ Zródła dziejowe. Warszawa. 1877. T. 8. C. 92, 94.
- ↑ 1 2 3 4 Грыцкевіч А. Вішнявецкія // Вялікае Княства Літоўскае. Энцыклапедыя у 3 т. — Мн.: БелЭн, 2005. — Т. 1: Абаленскі — Кадэнцыя. — С. 459. — 684 с. — ISBN 985-11-0314-4.
- ↑ Грушевський М. С. Історія України-Русі, у 12 томах. — Т. VII. — С. 114−127.
- ↑ Яворницкий, 1892, — Т. 2.
- ↑ [litopys.org.ua/grab/hrab3.htm Частина 3. Літопис гадяцького полковника Григорія Грабянки]
- ↑ Кузнецов О. Ю. [web.archive.org/web/20160707080540/ukrhist.at.ua/publ/15-1-0-422 Д.И. Вишневецкий – последний владелец Белева] // Вопросы археологии, истории, культуры и природы Верхнего Поочья: Материалы VIII научной региональной конференции. — Калуга, 2001. — С. 126-132.</span>
- ↑ Marcin Bielski. [books.google.com.ua/books?id=Ae4DAAAAYAAJ&hl=ru&pg=PA1149#v=onepage&q=%22za%20%C5%BCebro%20uwi%C4%85z%C5%82%22&f=false Kronika Marcina Bielskiego]. — Widanie Kazimerza Josefa Turowskiego. — Sanok: Nakł. i druk K. Pollaka, 1856. — Т. 2. — С. 1149.
- ↑ Кузнецов О. Ю. Рыцарь Дикого поля. Князь Д.И. Вишневецкий. М.: Наука, 2013. С. 31.
- ↑ [alextv.zp.ua/inform/1776-pamyatnik-veshneveckomu.html Памятник Вишневецкому]. ТРК «Алекс» (15.10.2010).
- ↑ Засновнику першої Запорозької Січі: [Д.Вишневецькому (Байді) встановлено пам’ятний барельєф на буд. Черкас. муз. училища ім. С. С. Гулака−Артемовського] // Урядовий кур'єр № 123, 6 липня 2006. (укр.)
- ↑ [skr-razitelnyi.narod.ru/stroitelstvo.html Строительство кораблей пр. 1135 и 1135М // СКР «Разительный» (skr-razitelnyi.narod.ru) (Проверено 10 мая 2012)]
- ↑ [forum.sevastopol.info/viewtopic.php?f=22&t=18567&start=1350 Военно-Морские силы Украины − просмотр темы // Sevastopol.info Севастопольский городской Форум (forum.sevastopol.info), янв. 2009 (Проверено 10 мая 2012)]
- ↑ [musicbrainz.org/release/e38d1c2c-77e0-4069-87f7-1353183e64d9 Release «Invictus» by Сокира Перуна — MusicBrainz]
- ↑ [musicbrainz.org/release/0521f631-88c1-4ee8-b0e3-4ccb6aabb909 Release «Гераічны эпас (Спевы рыцараў і шляхты Вялікай Літвы)» by Стары Ольса — MusicBrainz]
</ol>
Литература
- На русском языке
- Лемерсье-Келькеже Ш. Литовский кондотьер XVI в. — князь Дмитрий Вишневецкий и образование Запорожской сечи по данным оттоманских архивов // Франко-русские экономические связи: Сборник / Ред. кол.: Ф. Бродель и др. — М.; Париж: Наука, 1970. — С. 38-64.
- Кузнецов О. Ю. Князь Д. И. Вишневецкий и оборона русских земель в районе Куликова поля в середине XVI столетия // Куликово поле: Вопросы историко-культурного наследия. — Тула: Тульский полиграфист, 2000. — С. 300-315.
- Кузнецов О. Ю. [www.oleg-kuznetsov.ru/upload/iblock/07b/07bfa6c80c7fa746311bc1ce92f9b32c.pdf Рыцарь Дикого поля: Князь Д. И. Вишневецкий]. — М.: ФЛИНТА; Наука, 2013. — 224 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-9765-1688-5, ISBN 978-5-02-037913-8.
- Сокульский А.Л. [cyberleninka.ru/article/n/deyatelnost-dmitriya-vishnevetskogo-na-moskovskoy-sluzhbe-oproverzhenie-istoricheskoy-paradigmy Деятельность Дмитрия Вишневецкого на московской службе: опровержение исторической парадигмы] // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. — М, 2014. — Вып. 3-1.
- Романцова Н. И. Князь Д. Вишневецкий в современной украинской историографии // Вісник Маріупольського державного університету. — 2011. — Вып. 1.
- Мозговой С. Г. Социально-политический контекст деятельности князя Дмитрия Вишневецкого // Austrian Journal of Humanities and Social Sciences. — 2015. — Vol. 1, № 3-4.
- На украинском языке
- Голобуцький В. О. [litopys.org.ua/holob/hol04.htm Виникнення Запорозької Січі. Князь Дмитро Вишневецький і козаки. Іван Підкова] // Запорозьке козацтво. — Київ: Вища школа, 1994. (укр.)
- Грушевський М. С. Байда-Вишневецький в поезії й історії:відбитка з «Записок Українського Наукового Товариства в Київі». К. III. 1909. — К.:Друкарня I-ої Київ. Друкарської Спілки. Трьохсвятит. — 1909. — 33 Л. — ЕОУ. — Фотокопія книги на 33 окремих листах (укр.)
- Винар Л. [chtyvo.org.ua/authors/Vynar_Liubomyr/Kniaz_Dmytro_Vyshnevetskyi_vyd_1964/ Князь Дмитро Вишневецький. Історична студія]. — Мюнхен: Українська Вільна Академія Наук у Німеччині. Історична Секція, 1964. — 94 с. (укр.)
- Дмитро Вишневецький (Байда): Художньо-документальна книжка: Для середнього і старшого шкільного віку − Упоряд. та передмова А.Денисенко. — К.: «Веселка», 1995. — 77 с. — Гетьмани України (укр.)
- Сергійчук В. І.[uk]. [knigi.tor1.ws/index.php?id=2882163 Дмитро Вишневецький]. — К.: «Україна», 2003. — 192 с. — ISBN 966-524-129-X.
- Чухліб Т. Дмитро Вишневецький — герой української середньовічної пісні (укр.) // Історія України. — 2005. — № 5. — С. 1-4.
- Романцова Н. [www.experts.in.ua/baza/analitic/index.php?ELEMENT_ID=23759 Князь Д.Вишневецький - козак Байда: наукова дискусія з проблеми] (укр.) // "Схід". — березень-квітень 2007. — № 2 (80). [archive.is/yOJwu Архивировано] из первоисточника 18 марта 2013.
- Романцова Н. [www.ukrlife.org/main/cxid/3romantsova.doc Проблема гетьманства Д.Вишневецького (Байди) в українській історіографії] (укр.) // "Схід". — березень-квітень 2007. — № 2 (80).
- Романцова Н. [shron.chtyvo.org.ua/Romantsova_Natalia/Postat_kniazia_D_Vyshnevetskoho_u_naukovii_spadschyni_M_Hrushevskoho.pdf Постать князя Д.Вишневецького у науковій спадщині М.Грушевського] (укр.) // Гілея. — 2009. — Вип. спецвипуск. — С. 138-143.
- Ковбаса В. Князь Дмитро Вишневецький (Байда) в українському епосі // Київська старовина № 2 — 2008. — С. 150—167. —Бібліогр.: с. 165—167. (Закінч., поч. у № 1, 2008). (укр.)
- Куліш П. Байда, князь Вишневецький : [драма (1553—1564)] // Драматичні твори: [збірка] − уклад. Савченко О. М. —К.: ЕЛІБРЕ, 2008. — С. 491—605. (укр.)
- Яворницький Д. І. [ru.museum.dp.ua/topographyofzaporozhyesech.html Історія й топографія восьми Запорізьких Січей] // Історія запорізьких козаків (у трьох томах). — З російської переклав Іван Сварник. — Львів: «Світ», 1892.
- Сергійчук В. Байда-Вишневецький–ратник української землі (укр.) // Дніпро. — 1989.
- Луців В. Князь Дмитро Вишневецький-Байда (Творець і провідник Козацького Ордену–Запорізької Січі) (укр.) // Життя і школа. — 1968. — С. 3-4.
- Денисенко А. Козацький гетьман Байда-Вишневецький (укр.) // Київська старовина. — 1992. — № 1. — С. 70-73.
- Сергійчук В. Михайло Грушевський про Байду-Вишневецького та сучасна історіографія (укр.) // Український історик. — 1991–1992. — № 3-4. — С. 235-241.
- Крамський В. В. [repository.kpi.kharkov.ua/bitstream/KhPI-Press/21540/1/vestnik_KhPI_2015_56_Kramskyi_D_Vyshnevetskyi.pdf Дмитро Вишневецький та українське козацтво у зовнішній політиці Московської держави наприкінці 1550-х–на початку 1560-х років] (укр.) // Вісник НТУ «ХПІ». — 2015. — № 56 (1165). — С. 27-38.
- Ковбаса В. [nbuv.gov.ua/UJRN/sl_2012_3-4_2 Князь Дмитро Вишневецький і козацтво] (укр.) // Сіверянський літопис. — 2012. — № 3-4. — С. 3-8.
- Мороз В. С. Князь-гетьман Дмитро Іванович Байда-Вишневецький (?–1563) (укр.) // Придніпров’я: історико-краєзнавчі дослідження. — 2009. — № 7. — С. 115-127.
- Лобко Н. В. [essuir.sumdu.edu.ua/handle/123456789/31886 Ототожнення Д.Вишневецького з легендарним Байдою] (укр.) // Суспільно-політичні процеси на українських землях: зб. матер. ІІ Всеукр. наук.-практ. конф. / за заг. ред. В.А. Нестеренка. — Суми: Сумський державний університет, 2013. — С. 37-40.
- На французском языке
- Chantal Lemercier-Quelquejay. [www.persee.fr/web/revues/home/prescript/article/cmr_0008-0160_1969_num_10_2_1776 Un condottiere lithuanien du XVIe siècle : Le prince Dimitrij Višneveckij et l'origine de la Seč Zaporogue d'après les Archives ottomanes] (фр.) // Cahiers du monde russe et soviétique. — 1969. — Vol. 10. — P. 258-279.
Отрывок, характеризующий Вишневецкий, Дмитрий Иванович
Они помолчали.– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…
Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.
Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.
Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
