Властелин колец: Две крепости
| Властелин Колец: Две крепости | |
| The Lord of the Rings: The Two Towers | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер |
Барри М. Осборн |
| Автор сценария |
Роман: |
| В главных ролях |
Элайджа Вуд |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
Театральная версия: |
| Бюджет |
$ 94 млн. |
| Сборы | |
| Страна | |
| Язык | |
| Год | |
| Предыдущий фильм | |
| Следующий фильм | |
| IMDb | |
«Властели́н коле́ц: Две кре́пости» (англ. The Lord of the Rings: The Two Towers) — кинофильм, вторая часть трилогии, снятой Питером Джексоном по роману Дж. Р. Р. Толкина «Властелин колец». Премьера состоялась 18 декабря 2002 года в США и 23 января 2003 года в России. В мировом прокате фильм собрал 926 млн. долларов[1].
Этот фильм занял 29 место среди самых кассовых фильмов мира.
Содержание
Сюжет
Лишившись Гэндальфа Серого, сорвавшегося в Морийскую бездну во время поединка с Балрогом, и Боромира, убитого орками в сражении у Амон Хена, Братство Кольца распадается на три части.
Фродо с Сэмом продолжают свой опасный путь в Мордор. Ночью они захватывают в плен преследовавшего их Голлума. (Этот персонаж был искусно сыгран актёром Энди Сёркисом при помощи компьютерной графики). Голлум — выходец из речного народа, жившего у реки Андуин, близкого по происхождению к хоббитам, в руки которого однажды попало Кольцо Всевластья и подчинило себе его душу, изменив до неузнаваемости его облик. Вся жизнь Голлума — поиск Кольца и стремление завладеть им, что уже приводило его в Мордор. Терзаемый раздвоением личности, он потайными тропами ведёт туда Фродо и Сэма.
Мерри и Пиппин попадают в лапы урук-хай во главе с Углуком, подчиняющихся Саруману. К последним присоединяются орки во главе с Гришнаком. Последние не выдерживают трудностей похода на Изенгард и вместе с урук-хай останавливаются на лесной окраине, где пытаются разбить лагерь. Но вскоре между подчиненными Гришнака и Углука из-за пленных хоббитов вспыхивает конфликт, во время которого погибает орк Снага. В этот момент лагерь орков атакуют всадники соседнего с Гондором королевства Рохан и хоббитам удаётся сбежать. Спасаясь от преследования Гришнака, Мерри и Пиппин скрываются в древнем лесу Фангорн, где знакомятся с предводителем энтов — Древенем, который убивает орка. Здесь же они встречают самого Гэндальфа Серого, переродившегося после удачного поединка с барлогом и ставшего более могущественным магом — Гэндальфом Белым.
После встречи с чародеем Древень относит хоббитов в свое жилище, где Мерри и Перегрин пьют специальную воду энтов, а один из них чуть не погибает из - за Старого Вяза. Затем предводитель энтов относит хоббитов к специальному камню на лесной поляне, куда сходятся остальные энты. На совещании энты решают, что война — это не их дело,что вызывает недовольство у Мерри. Древень решает проводить гостей к границе леса. Хоббиты же уговаривают его вывести их на границу с Изенгардом. Увидев, что Саруман оставил от леса лишь трухлявые пни, энты во главе с Древенем сокрушают и разносят вдребезги Изенгард — центр колдовства Сарумана, и лишают мага - изменника его силы. Хоббиты же подвергают разграблению его кладовку.
Арагорн, Леголас и Гимли преследуют урук-хай и орков, но в ходе встречи с всадниками Рохана находят место разгрома их лагеря. Они идут по следу хоббитов и встречают Гэндальфа, который вернулся исполнить свою миссию — уничтожение кольца. Он просит их спасти Рохан от нашествия банд орков и дунландцев. Дело в том, что разум короля Рохана Теодена подчинен воле Сарумана, задумавшего уничтожить Рохан с помощью своего шпиона Гримы Червеуста, к тому же влюбленного в королевскую племянницу Эовин. Более того, Грима заставил короля прогнать своего родного племянника Эомера, конники которого как раз и уничтожили лагерь орков на окраине Фангорна. Однако своевременное появление Арагорна, Леголаса, Гимли и Гэндальфа Белого в корне меняет ситуацию и вынуждает Гриму бежать в Изенгард. Пришедший в себя король Теоден хоронит своего сына Теодреда, которого в тяжелом состоянии доставил Эомер с Изенских бродов после стычки с полчищами Изенгарда в Эдорас — столицу Рохана. В Эдорас приезжают крестьянские дети, которые спаслись во время нападения орков на деревню, и они рассказывают про случившееся королю Теодену. Он соглашается на войну против Сил Зла и ведет свой народ к Хельмовой Пади — неприступной крепости королевства Рохан, хотя Гэндальф против этого и отправляется из столицы Рохана Эдораса на поиски Эомера и его отряда. Перед отъездом чародей просит Арагорна быть рядом с Теоденом, причем во время этого похода Эовин испытывает симпатию к наследнику трона Гондора.
Саруман показывает Гриме «летучий порох» и посылает к Хорнбургу десятки тысяч урук-хай и дикарей Дунланда. Но вначале отряд всадников — орков на волках-варгах под началом Шарку нападает на рохиррим. Хотя племянница Теодена Эовин приводит людей в крепость Хельмову Падь, а Теоден наносит поражение отряду Шарку. Король Рохана с победой является в Хельмову падь и укрепляет её стены. Однако победа омрачена тем, что во время боя против Шарку Арагорн падает в реку вместе с варгом орка и исчезает. Тем не менее он выживает после боя и успевает прибыть в Хорнбург, заметив перед этим десятитысячную армию Сарумана. На стенах Хельмовой Пади Теоден отклоняет предложение Арагорна насчет отправки за помощью в Гондор, а на раздаче людям оружия Леголас сомневается в счастливом исходе дела.
Тем временем в Ривенделле Элронд, обеспокоенный депрессией Арвен, отправляет свою дочь вместе с другими эльфами в Серые Гавани, а сам общается с леди Галадриэлью.
У стен Хельмовой Пади разворачивается грандиозное сражение, в котором плечом к плечу с людьми против войска орков бьются пришедшие на помощь эльфы-лучники Лотлориэна. Однако урук-хаи взрывают часть крепостной стены с помощью «летучего пороха» и защитники Хорнбурга вынуждены отступить в донжон. На рассвете Арагорн советует Теодену совершить вылазку и она происходит под звуки рога легендарного короля Рохана Хельма Молоторукого. Одновременно маг Гэндальф Белый приводит на помощь 2000 конных рохиррим под предводительством Эомера и те наносят массированный удар по полчищам урук-хаев. Последние бегут вглубь леса, где их добивают энты вместе с хуорнами. Битву при Хельмовой Пади выигрывают силы Света.
Голлум убеждает Фродо и Сэма не идти через неприступные Чёрные Ворота и ведёт их в обход. По пути в Итилиэне хоббиты замечают отряд истерлингов с одним мумаком из земель Харада, но попадают в плен к Фарамиру, вождю отряда гондорцев и брату Боромира. Последний находит Кольцо у Фродо и рассказывает ему про то, как нашел ладью с телом Боромира. Причем сам Фродо спасает охотящегося за рыбой в священном озере Голлума, однако последний все равно попадает в плен к Фарамиру. Фарамир уводит людей в бывшую столицу Гондора Осгилиат и приказывает отвести хоббитов к своему отцу, но после атаки назгула меняет решение и отпускает героев. Голлум решает погубить хоббитов, отведя их к паучихе Шелоб.
В эпилоге фильма Гэндальф глядит в сторону Мордора и говорит, что решающая битва за Средиземье ещё впереди.[2].
В ролях
Озвучивание
| Персонаж | Актёр | Роли дублировали |
|---|---|---|
| Древобород (голос) | Джон Рис-Дэвис | Валентин Голубенко |
| Орк из Мордора (играет Роберт Поллок); Гришнак (играет Стефан Уре) | Энди Серкис | Сергей Чекан (Орк из мордора) / Василий Бочкарёв (Гришнак) |
Выход фильма
Информация о кассовых сборах
«Властелин колец: Две крепости» вышел на экраны кинотеатров 18 декабря 2002 года, заработав $ 64,2 миллиона в дебютный уик-энд в США и Канаде. Финальные сборы составили $ 342 551 365 в Северной Америке, $ 583 495 746 в остальных странах мира и $ 926 047 111 общих сборов при бюджете в $ 94 миллиона[1]. Он стал самым кассовым фильмом 2002 года по всему миру[3].
Награды и номинации
Премия «Оскар»
Награды
- Лучшие визуальные эффекты
- Лучшая обработка звука
Номинации
- Лучший фильм
- Лучший монтаж
- Лучшие декорации
- Лучший звук[4]
Варианты монтажа
Различают два варианта монтажа:
- Прокатная версия — сокращённая версия по требованиям прокатных компаний США, показанная в кинотеатрах и по телевидению; режиссёр дубляжа — Леонид Белозорович, киностудия «Мосфильм-Мастер», на базе киноконцерна «Мосфильм», 2002 г. Русский адаптированный сценарий — Павел Санаев, Анна Хромова.
- Режиссёрская версия (англ. director’s cut) — полная версия, на 50 минут длиннее, чем сокращённый прокатный вариант[5].
Напишите отзыв о статье "Властелин колец: Две крепости"
Примечания
- ↑ 1 2 3 [boxofficemojo.com/movies/?id=twotowers.htm Кассовые сборы фильма] (англ.). BoxOfficeMojo. Проверено 18 декабря 2007. [www.webcitation.org/65RdykwbC Архивировано из первоисточника 14 февраля 2012].
- ↑ [www.orlandobloom.ru/filmography/lord-of-the-rings-2 Властелин колец: Две крепости (The Lord of the Rings: The Two Towers)] (рус.). Проверено 24 июня 2011. [www.webcitation.org/65RiZcSq9 Архивировано из первоисточника 14 февраля 2012].
- ↑ [www.boxofficemojo.com/yearly/chart/?view2=worldwide&yr=2002&p=.htm 2002 worldwide grosses] // Retrieved April 26, 2013
- ↑ [awardsdatabase.oscars.org/ampas_awards/DisplayMain.jsp?curTime=1159977954316 Оскар 2002 — Властелин Колец: Две Крепости] (англ.). Oscars.org. Проверено 4 октября 2006. [www.webcitation.org/65RiaHIrG Архивировано из первоисточника 14 февраля 2012].
- ↑ [www.henneth-annun.ru/index.php?module=subjects&func=viewpage&pageid=195 Сравнение киноверсии и режиссёрской версий фильма]
Ссылки
- [www.lordoftherings.net/ Официальный сайт трилогии]
- [www.imdb.com/title/tt0167261/ Властелин колец: Две крепости на imdb] (англ.)
- [tolkien-world.com/film/11-vlastelin-kolec-dve-kreposti.html Властелин Колец: Две Крепости на сайте Мир Толкиена]
Отрывок, характеризующий Властелин колец: Две крепости
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.
– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.
Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
