Дрема, Владас

Владас Дрема
Vladas Drėma
Дата рождения:	10 декабря 1910(1910-12-10)
Место рождения:	Рига
Дата смерти:	4 января 1995(1995-01-04) (84 года)
Место смерти:	Вильнюс
Гражданство:	Литва Литва → СССР СССР → Литва Литва
Жанр:	портрет, пейзаж, натюрморт
Награды:	Национальная премия Литвы

Вла́дас Дре́ма (лит. Vladas Drėma; 10 декабря 1910, Рига — 4 января 1995, Вильнюс) — литовский художник и музейный работник, искусствовед, историк культуры, педагог; лауреат Национальной премии Литвы (1992), почётный доктор Вильнюсской художественной академии, первый почётный гражданин Вильнюса.

Биография

Родился в семье переселившихся в Ригу для работы на фабриках малоземельных крестьян из деревни Гервяты (ныне на территории Белоруссии). Рано осиротев, жил под опекой родственников на родине родителей. Гервятский ксёндз, увидев его рисунки, в 1920 году отправил талантливого мальчика в Вильно и устроил его в приют на Буффаловой горе (ныне гора Таурас). С 1921 года Дрема жил в Вильно и учился в литовской гимназии имени Витаутаса Великого. В 1926—1931 годах посещал художественную студию Витаутаса Кайрюкштиса. Окончив гимназию в 1931 году, продолжил учёбу в университете. В 1936 году окончил факультет изящных искусств Университета Стефана Батория (учился у художника Людомира Следзинского).

Был одним из основателей «Виленской группы» художников, в которую вошли виленские живописцы разных национальностей (евреи, литовцы, поляки). Преподавал рисование и черчение в виленских школах и гимназиях. В 1937—1938 годах совершенствовался в Варшаве. Во время Второй мировой войны работал в Белорусском музее в Вильно (1941—1944). В это время начал собирать материал для истории рукописной и печатной книги Великого княжества Литовского, рассчитывая издать труд к 1947 году, когда исполнялось 400-летие первой литовской книги, и поэтому Дрема считается одним из первых исследователей книжной культуры старой Литвы.

После войны был директором Этнографического музея (1945—1946), затем заведующим отделом изобразительного искусства в Художественном музее (1946—1961). Преподавал в Художественном институте (1946—1950, 1957—1970) и Вильнюсском университете (1956—1958). С 1970 года работал в Институте консервирования памятников. В последние годы жизни сильно болел, но не прерывал научной деятельности.

В 1992 году удостоен Национальной премии Литвы в области культуры и искусства, а также званий почётного доктора Вильнюсской художественной академии и почётного гражданина Вильнюса. В 1999 году именем Владаса Дремы была названа одна из улиц Вильнюса в Вяркяйском старостве.

Творчество

Участвовал в выставках с 1931 года. Творчество Дремы сначала было близко кубизму и конструктивизму, позднее стало реалистичным, однако с тенденцией к обобщённости и орнаментальности. Большое место в его творчестве занимали виленские мотивы. Среди прочего создал футуристическое полотно «Вильно в 2000-м году» (1928). Во время учёбы в университете испытал влияние неоклассицизма.

Писал акварели. С 1930-х годов работал преимущественно в области графики. Создал несколько стилизованных натюрмортов в технике цветной линогравюры. В технике гравюры на меди создавал чаще всего виды Старого города. Пейзажи Дремы реалистичные, с прорисовкой деталей и романтическим настроением.

В 1936—1938 годах оформлял книги литовских поэтов (Юозаса Кекштаса, Оны Мицюте, Альбинаса Жукаускаса) и другие издания. Автор плакатов, экслибрисов, театральных декораций.

Произведения хранятся в Литовском художественном музее, Национальном музее М. К. Чюрлёниса, в частных коллекциях Литвы и Польши.

Искусствоведение

Начиная с 1935 года, активно сотрудничал в периодической печати. В литовской, польской, белорусской, российской печати опубликовал свыше 150 статей по вопросам истории искусства и архитектуры конца XVIII—XIX веков, методике оценки культурного наследия. Автор монографий об архитектуре Вильнюса и отдельных памятниках архитектуры, о работавших в Литве художниках (Франциск Смуглевич, Канут Русецкий, Винценты Смоковский и другие), ряда биограмм для «Словаря польских художников» („Słownik artystów polskich“, 6 t., 1971—1998). Издано тринадцать книг с материалами о вильнюсских зданиях в различных архивах, собранными Владасом Дремой, „Vilniaus namai archyvų fonduose“.

Труды

• Drėma, Vladas. Pranciškus Smuglevičius. — Vilnius: Vaga, 1976. (лит.)
• Drėma, Vladas. Dingęs Vilnius. — Vilnius: Vaga, 1991. — 404 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-415-00366-5. (лит.)
• Drėma, Vladas. Kanutas Ruseckas. — Vilnius: Vilniaus dailės akademijos leidykla, 1996. — 287 с. — ISBN 9986-571-18-9. (лит.)
• Drėma, Vladas. Vilniaus Šv. Jono bažnyčia. — Vilnius: R. Pakalnio leidykla, 1997. — 312 с. — ISBN 9986-830-00-1. (лит.)
• Drėma, Vladas. Vincentas Smakauskas. — Vilnius: Vilniaus dailės akademijos leidykla, 2001. — 271 с. — ISBN 9986-571-69-3. (лит.)
• Drėma, Vladas. LDK miestai ir miesteliai: iš Vlado Drėmos archyvų. — Vilnius: Versus aureus, 2006. — 856 с. — ISBN 9955699469. (лит.)

Литература

• Venclova, Tomas. Drėma Vladas // Vilniaus vardai. — Vilnius: R. Paknio leidykla, 2006. — С. 278. — ISBN 9986-830-96-6. (лит.)

Ссылки

• [archive.is/w1Yfc Vladas Drėma] (лит.)

Отрывок, характеризующий Дрема, Владас

Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.