Машковцев, Владилен Иванович
Поделись знанием:
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…
В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.
Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.
31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
(перенаправлено с «Владилен Иванович Машковцев»)
| Владилен Машковцев | |
 Фото из книги «Магнитная гора» (1986) | |
| Псевдонимы: |
Кержак |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Место смерти: | |
| Род деятельности: | |
| Годы творчества: | |
| Жанр: | |
| Дебют: |
сборник стихов «Молодость» |
| [lit.lib.ru/m/mashkowcew_w_i/ Произведения на сайте Lib.ru] | |
Владиле́н Ива́нович Машко́вцев (26 сентября 1929 − 24 апреля 1997) — российский поэт, прозаик, фантаст, публицист, общественный деятель. Автор более чем полутора десятков художественных книг, изданных на Урале и в Москве, в том числе — историко-фантастических романов "Золотой цветок — одолень» и «Время красного дракона». Атаман казачьей станицы Магнитной, Почётный гражданин Магнитогорска, кавалер Серебряного креста «За возрождение оренбургского казачества».
Содержание
Биография
Детство и юность
Владилен Машковцев родился 26 сентября 1929 в г. Тюмени в семье народного судьи и учительницы. Детство будущего писателя прошло в казачьей станице Звериноголовской (ныне Курганская область) — именно здесь десятилетием раньше жил и поэт Борис Ручьёв. Много лет спустя обоим этим поэтам довелось руководить литературной жизнью города Магнитогорска.
В годы Великой Отечественной войны Машковцев учился в Курганской военной авиашколе. После войны он поступил в 1947 — закончил ФЗО в г. Кургане. Приехав по направлению в Магнитогорск, работал лекальщиком-инструментальщиком ремонтно-механического завода треста «Магнитострой». Службу в армии в 1950—1953 В. Машковцев проходил на Дальнем Востоке. В 1953 после службы в армии он вернулся в Магнитогорск, где работал машинистом турбин на центральной электростанции Магнитогорского металлургического комбината.
Начало литературной карьеры
Первые публикации Машковцева в магнитогорской прессе относятся к 1955 году. В 1960 году в Челябинском книжном издательстве вышла его первая книга стихов — «Молодость», а в 1965 он был принят в Союз писателей СССР. В 1967 году Машковцев окончил Литературный институт имени Горького, куда был принят по рекомендации поэтов В. Фёдорова и Л. Татьяничевой.
Период 1970-х годов стал наиболее плодотворным для Машковцева-поэта: за это десятилетие из печати вышло 5 его поэтических сборников. Два из них — «Алые лебеди» и «Чудо в ковше» — стали известны не только в России, но и за океаном: ими пополнилась библиотека Гарвардского университета. В 1975 и 1980 поэт был делегатом IV и V съездов Союза писателей РСФСР.
Позднее творчество
В 1980-е годы направляющей в творчестве В. Машковцева становится тема уральского казачества и его исторического наследия. В 1986 в своём цикле стихов «Казацкие гусли», основанном на глубоких исторических штудиях, а также изучении уральского фольклора, Машковцев изображает быт казаческого сословия и размышляет о его судьбе. При этом писатель принимает активное личное участие в возвращении к историческим корням: именно по его инициативе с конца 1980-х годов началось восстановление Оренбургского казачества в Магнитогорске. Знаковым для Машковцева стал 1990 год: 17 марта Казачий круг станицы Магнитной избрал его своим атаманом, и в том же месяце увидел свет его первый исторический роман «Золотой цветок — одолень», повествующий о жизни яицких казаков в начале XVII века. Заслуги писателя-атамана не остались незамеченными: 4 февраля 1995 Машковцев удостоен Серебряного креста «За возрождение оренбургского казачества».
С конца 1980-х годов Машковцев активно проявляет себя как публицист. В газетах Магнитогорска появляются его многочисленные антикоммунистические статьи, вызывающие бурные общественные дискуссии. В 1990 Машковцев подписал опубликованное 2 марта в «Литературной России» открытое «Письмо писателей, деятелей культуры и науки России» (известное также как «Письмо 74-х»)[1], в котором заявляется о наступающей русофобии, а также «всевластии политических авантюристов, спешащих превратить Россию в колониальную страну, в царство новейшего тоталитаризма»
В 1996 году Машковцев вступил в Союз писателей России. В том же году решением Магнитогорского городского совета депутатов он был удостоен звания «Почётный гражданин Магнитогорска». 3 июня 1991 писатель завершил работу над своим вторым романом «Время красного дракона», повествующим о трагических судьбах уральцев в период сталинских репрессий 1930-х годов. Новая рукопись Машковцева получила высокую оценку таких мастеров русской прозы, как В. Распутин и П. Проскурин. Увы, увидеть своё детище в печати автору не довелось: Владилен Машковцев скончался в Магнитогорске 24 апреля 1997, трёх месяцев не дожив до выхода из печати своего последнего романа. Впрочем, это — не единственная книга Машковцева, ждавшая своего часа: одним из лучших подарков к 70-летию Магнитогорска в 1999 году стал выход из печати книги Машковцева «История Магнитки» — летописи уральского города и его металлургического комбината, а спустя десятилетие спустя смерти писателя увидели свет «Сказки казачьего Яика» — богато украшенная детскими рисунками книга уральских сказок, кропотливо собиравшихся им на протяжении долгих лет.
Литературная деятельность
Из-под пера Владилена Машковцева вышло немало стихотворений, воспевающих рабочую Магнитку и героический труд металлурга. В своих стихах поэт нередко обращается к фольклорной теме, перекликаясь с творчеством П. Бажова — наиболее ярко это проявляется в цикле стихов «Казацкие гусли» и детской книге «Самоцветы», содержащей немало переложений уральских сказок и преданий. Труды Машковцева в области фольклористики подытожила изданная спустя 10 лет после его смерти книга «Сказки казачьего Яика». Произведения Машковцева публиковались в журналах «Урал», «Волга», «Уральский следопыт», «Огонек», «Молодая гвардия» и газетах «Известия», «Труд», «Комсомольская правда». Многие из его стихотворений стали песнями, положенными на музыку известными уральскими композиторами (в том числе — известным магнитогорским бардом Б. Браславским).
C 1971 по 1992 Машковцев возглавлял Магнитогорское бюро пропаганды художественной литературы и творчества молодых писателей. В бытность руководителем городского литературного объединения он дал путёвку в жизнь многим талантливым литераторам, в том числе — поэтам Римме Дышаленковой и Александру Павлову.
В последние годы жизни писатель увлёкся исторической темой, написав свои вершинные произведения — роман об яицком казачестве XVII века «Золотой цветок-одолень» и роман «Время красного дракона», повествующий о трагической судьбе магнитогорцев в годы сталинских репрессий. Наряду с живым описанием быта и исторических событий прошлого, обоим романам присущ захватывающий сюжет. При этом в «Красном драконе» Машковцев удачно проявил себя как фантаст и сатирик: трагикомические ситуации, возникающие в уральском соцгороде, в котором красному террору противостоит колдовство нечистой силы, являются удачным продолжением традиций, заложенных М. Булгаковым.
Романы
- Золотой цветок-одолень
- Время красного дракона
Пьесы
- Зажги свою звезду (не опубликована)
- Полёт на планету Икс (не опубликована)
Сказки
- Сказки казачьего Яика
Поэмы
- Лицом к огню
- Огонь в тайге (не опубликована)
- Раздумье у Мавзолея
- Тайга (не опубликована)
Циклы стихотворений
- Алые лебеди
- Казацкие гусли
- Красное смещение
- Любовь тревожная
- Магнитка — судьба моя
- Молодость
- Оранжевая магия
- Оранжевая тетрадь
- Причастность
- Противоречия сердца
- Самоцветы
- Серебряные провода
- Чудо в ковше
- Магнитогорские мартены
Книги
- 1960 — Молодость (стихи). — Челябинск, Челябинское книжное издательство, 48 с., 2 000 экз.
- 1963 — Любовь тревожная (стихи и поэма). — Челябинск, Челябинское книжное издательство, 90 с., 3 000 экз.
- 1968 — Противоречия сердца (стихи). — Челябинск, Южно-Уральское книжное издательство, 96 с., 10 000 экз.
- 1972 — Красное смещение (стихи и поэма). — Челябинск, Южно-Уральское книжное издательство, 111 с. Тираж: 10000 экз.
- 1973 — Лицом к огню (стихи). — Москва, «Современник», 103 с. Тираж: 10000 экз.
- 1975 — Железный полюс (поэмы). — Москва, «Современник», 40 с. Тираж: 10000 экз.
- 1976 — Алые лебеди (стихи и поэма). — Челябинск, Южно-Уральское книжное издательство, 67 с. Тираж: 5000 экз.
- 1977 — Чудо в ковше (стихи и поэмы). — Москва, «Современник», 265 с., 25 000 экз.
- 1979 — Магнитка — моя судьба (стихи и поэма). — Челябинск, Южно-Уральское книжное издательство, 176 с. Тираж: 5000 экз.
- 1984 — Оранжевая магия (стихи и поэма). — Челябинск, Южно-Уральское книжное издательство, 205 с., 500 экз.
- 1986 — Магнитная гора (стихотворения). — Москва, «Советская Россия», 192 с. Тираж: 10000 экз.
- 1988 — Самоцветы (стихи и сказки для среднего и старшего школьного возраста). — Челябинск, Южно-Уральское книжное издательство, 256 с., 5 000 экз.
- 1990 — Золотой цветок — одолень (роман). — Челябинск, Южно-Уральское книжное издательство, 412 с. Тираж: 30000 экз. ISBN 5-7688-0257-6
- 1997 — Время красного дракона (роман). — Магнитогорск, Магнитогорский дом печати, 448 с. Редактор: Р. Дышаленкова. Тираж: 5000 экз. ISBN 5-7114-0125-4
- 1999 — История Магнитки. — Магнитогорск, Магнитогорский дом печати, 198 с. Редактор: Л. Петрова. Предисловие И. Галигузова. Тираж: 500 экз. ISBN 5-7114-0145-9
- 2007 — Сказки казачьего Яика (Подкова на счастье: сказки, притчи, побайки, былины казачьего Яика). — Магнитогорск, Магнитогорский Дом печати, 140 с. Редактор: М. Кирсанова. Тираж: 4000 экз. Доп. тираж: 1000 экз. ISBN 978-5-7114-0312-8
- 2014 — История Магнитки (2-е издание). — Магнитогорск, Магнитогорский дом печати. Тираж: 500 экз.
Публикации
- Встреча с поэтом. — «Магнитогорский рабочий», 19 сентября 1985.
- Робот (стихотворение). — «Челябинский рабочий», 22 сентября 1985.
- Стремление к чистому и прекрасному (предисловие). — Риб Э. Анненские лебеди. — Магнитогорск, Магнитогорский Дом печати, 1998, с. 6.
- Яик Горыныч (сказка). — «Магнитогорский рабочий», 10 октября 1998, с. 10.
- Летающее корыто (сказка). — «Магнитогорский рабочий», 23 января 1999.
- Изумрудные рога (сказка). — «Магнитогорский рабочий», 20 февраля 1999.
- Ёж и белка (сказка). — «Магнитогорский рабочий», 20 марта 1999.
- Щенок (сказка). — «Магнитогорский рабочий», 28 августа 1999.
- В пещере Кощея (сказка). — «Магнитогорский рабочий», 15 апреля 2000.
- Дудочка Николушки (сказка). — «Магнитогорский рабочий», 22 июля 2000.
- Маленький Лук (сказка). — «Магнитогорский рабочий», 19 августа 2000.
- Стихи. — VI Ручьёвские чтения (сборник материалов межвузовской научной конференции). — Магнитогорск, 2001, т. I, с. 20, 27—28, 37—38.
- Сказы казачьего Яика. — «Магнитогорский металл», 27 сентября 2008, с. 12. — [magmetall.ru/contribution/3462.htm Веб-ссылка]
- Пушкарь Егорий (сказка). — «Магнитогорский металл», 9 апреля 2011. — [magmetall.ru/contribution/8792.htm Веб-ссылка]
Звания
Награды
- Серебряный крест «За возрождение оренбургского казачества» (1995)
Мемориал
На монументе у Дворца культуры металлургов имени Серго Орджоникидзе, посвящённом выплавке 15 августа 1970 200-миллионной тонны стали Магнитогорским металлургическим комбинатом, высечена следующая пара четверостиший из стихотворения Владилена Машковцева «Магнитогорск»:
- Будем вечно помнить всё, что было,
- как мы шли от первого костра,
- как Россию грудью защитила
- в грозный час Магнитная гора.
- Будет вечно всё, что мы построим,
- будет вечен и прекрасен труд...
- И потомки городом-героем
- город наш рабочий назовут.
Впоследствии эти четверостишия не раз переиздавались в стихотворных сборниках Машковцева под лаконичным названием «Надпись».
С 29 марта 2006 имя Владилена Машковцева носит школа № 38 г. Магнитогорска, расположенная недалеко от дома №8 по улице Ворошилова, в котором жил поэт. Символично, что в этой школе, названной в честь первого казачьего атамана Магнитки, были открыты специальные классы для подготовки юных казаков. В год 85-летия писателя, совпавшего с 85-летием его города, была переиздана книга «История Магнитки».
Оценки современников
- Писатель Валентин Сорокин (Москва):
Владилен Машковцев — поэт сжатой, спрессованной строфы, потому прозаическая фраза, сказанная им, годы и годы имеющим дело с живым и ковким словом, звучит наполненно, свободно, освещенная смыслом и вдохновением. Песня любви к человеку, полузабытому суровому предку своему, демонстрируется писателем охотно и увлеченно. Мне кажется, роман Машковцева «Золотой цветок-одолень» примыкает к лучшим уральским произведениям Воронова и Акулова, Бажова и Мамина-Сибиряка.[2]
Интересные факты
- Владилен Машковцев является ровесником города Магнитогорска, в котором он жил и работал.
- Происхождение своей фамилии Владилен Машковцев разъясняет на страницах романа «Золотой цветок — одолень». Станичный священник отец Лаврентий так описывает казаку-кузнецу Кузьме Машковцу смысл его прозвища: «Сие от слова языческого — „машновать“, то бишь „молиться“. И доселе в некоторых землях говорят: машновать, машковать... „Маш“ — это бог».
- В свою бытность руководителем Магнитогорского городского литобъединения Владилен Машковцев был заботливым и чутким наставником начинающих литераторов, но когда дело доходило до разбора их работ, отличался крайней строгостью и бескомпромиссностью. Один из талантливейших учеников Машковцева, поэт Александр Павлов вспоминает: «Владилена Машковцева я считаю своим первым учителем. Он готовил первую мою публикацию в газете, он писал мне письма в армию... Это был человек крутого характера. Я даже помню его руководящие значки над стихами: то плюсы, то минусы, а то и вовсе нарисует могилу с крестом, дескать, „мертвое“ стихотворение...»[3]
- В 1996 Владилен Машковцев стал вторым по счёту литератором, удостоенным звания «Почётный гражданин Магнитогорска». До него подобной чести в 1969 был удостоен поэт Борис Ручьёв.
- В 2003 в Волжской лиге по спортивному «Что? Где? Когда?» игрался следующий вопрос знатока Олега Нохрина из Челябинска:
- Персонаж романа Владилена Машковцева «Золотой цветок — одолень» купец Соломон в беседе с казаками говорит, что лучше быть живым шинкарем, чем мертвым <героем>. В ответ одна из казачек заявляет, что о таком донском атамане слышит впервые. От названия какой страны образовано имя собственное, замененное в вопросе словом <герой>? (Ответ: от Македонии. Купец сказал, что лучше быть живым шинкарём, чем мертвым Македонским. Ответ казачки: «Всех атаманов на Дону знаю. А про Маку Донского слышу впервой...»)[4]
- По скорости своей реализации книга Владилена Машковцева «Сказки казачьего Яика», пожалуй, не знает равных в истории г. Магнитогорска: практически весь её 4-тысячный тираж разошёлся за один день. Дело в том, что эта книга специально была издана под патронажем мэрии г. Магнитогорска к 1 сентября 2007 и бесплатно раздавалась юным участникам городского Парада первоклассников. По окончании Дня знаний выяснилось, что от первоначального тиража осталось менее 100 экземпляров.[5]
Напишите отзыв о статье "Машковцев, Владилен Иванович"
Литература
О В. Машковцеве
- Вилинский О. Я тебе Россию завещаю. — VI Ручьёвские чтения: Сборник материалов межвузовской научной конференции. Магнитогорск, 2001, т. I, с. 102—106.
- Вилинский О. Певец рабочего края. — «Магнитогорский рабочий», 23 апреля 2007.
- Вилинский О. Магнитогорский характер: о поэзии Владилена Машковцева. — Поэзия Магнитогорска: опыт исследования региональной литературы (сборник научных статей). — Магнитогорск, Издательство МаГУ, 2008, c. 34—38.
- Вилинский О. Были и небыли (из книги «Души светлые»). — «Магнитогорский рабочий», 28 апреля 2009, с. 4.
- Вилинский О. «Через сугробы и столетья...» — «Магнитогорский металл», 30 апреля 2009, с. 12. — [magmetall.ru/contribution/4620.htm Веб-ссылка]
- Вилинский О. Золотые годы жизни. — «Магнитогорский металл», 23 сентября 2014. — [magmetall.ru/contribution/17020.htm Веб-ссылка]
- Гальцева Л. «Поэзии отзывчивый язык». — Каменный пояс. — Челябинск, 1974, с. 203—230, 217—221.
- Данилова А. «Магнитка, в твоей судьбе — моя судьба» (о творчестве В. И. Машковцева). — VI Ручьёвские чтения: Сборник материалов межвузовской научной конференции. Магнитогорск, 2001, т. I, с. 107—108.
- Дышаленкова Р. «А девушки, мои любимые, родили двести сыновей...» (магнитогорскому поэту и прозаику В. Машковцеву — 65 лет). — «Магнитогорский рабочий», 24 сентября 1994, с. 6.
- Каганис В. Наследство Машковцева. — «Магнитогорский металл», 2 ноября 2013. — [magmetall.ru/contribution/15221.htm Веб-ссылка]
- Куклина Е. Живёт его слово. — «Магнитогорский рабочий», 25 сентября 2014. — [www.mr-info.ru/10685-zhivet-ego-slovo.html Веб-ссылка]
- Куклина Е. Большой писатель и «огромный человек». — «Магнитогорский рабочий», 25 сентября 2014. — [www.mr-info.ru/10707-bolshoy-pisatel-i-ogromnyy-chelovek.html Веб-ссылка]
- Магнитогорск (краткая энциклопедия). — Магнитогорск, Магнитогорский дом печати, 2002, с. 431—432.
- Машковцев Владилен Иванович. — Писатели Челябинской области: Библиографический справочник. — Челябинск, 1992, с. 130—133.
- Машковцева Р. Машковцев Владилен Иванович. — Магнитогорск: Краткая энциклопедия. — Магнитогорск, 2002, с. 431—432.
- Противоречия сердца (к 70-летию со дня рождения В. И. Машковцева): Указатель литературы. Составитель: Доминова Р. — Магнитогорск, 1999, 18 с.
- Сорокин В. Красный камень. — Благодарение: Поэт о поэтах. — Москва, «Современник», 1986, с. 154—170. — [www.hrono.ru/libris/lib_s/blago12.php Веб-ссылка]
- Сорокин В. Слова не должны дремать в строке (о поэзии В. Машковцева). — «Магнитогорский рабочий», 24 сентября 1994.
- Сорокин В. Золотой цветок-одолень. — «Магнитогорский металл», 25 сентября 2014. — [magmetall.ru/contribution/17032.htm Веб-ссылка]
- Цилина Т. Трагическое и комическое в романе В. Машковцева «Золотой цветок — одолень». — Литературный процесс в зеркале рубежного сознания (сборник материалов международной научной конференции «VII Ручьёвские чтения»). — Москва—Магнитогорск, 2004, с. 80—81.
- Цилина Т. «Сердце, озарённое заводом...» — «Магнитогорский металл», 6 июня 2009, с. 12. — [magmetall.ru/pdf/2009-06-06_12.pdf Веб-ссылка]
- Шевченко Е. Больше, чем поэт. — «Магнитогорский металл», 30 сентября 2014. — [magmetall.ru/pdf/2014-09-30_02.pdf Веб-ссылка]
- Юбилей поэта. — Репортаж «Знак.ТВ», 26 сентября 2014. — [www.magcity74.ru/znaktv/project/gorod/video/10426-jubilej-pojeta.html Веб-ссылка]
О книгах В. Машковцева
- Ахметшин Г. На страже рабочей жизни (рецензия на книгу В. Машковцева «Чудо в ковше»). — «Магнитогорский рабочий», 2 ноября 1977.
- Вохминцев В. Глубины жизни и поэзии (рецензия на сборник стихов В. Машковцева «Противоречия сердца»). — «Челябинский рабочий», 26 апреля 1969.
- Гроссман М. Таланты и молодость (рецензия на сборник стихов В. Машковцева «Молодость»). — «Челябинский рабочий», 3 февраля 1961.
- Дышаленкова Р. С любовью и вниманием (рецензия на роман В. Машковцева «Золотой цветок — одолень»). — «Челябинский рабочий», 21 февраля 1991.
- Колесников Б. Звездопад (о книге В. Машковцева «Любовь тревожная»). — «Москва», 1963, № 11, с. 217—218.
- Кондратковская Н. Сила магнитного притяжения (о книге В. Машковцева «Магнитка — судьба моя»). — «Магнитогорский рабочий», 28 сентября 1979.
- Кузин Н. Качественные смещения (отзыв о книге «Красное смещение»). — «Урал», 1973, № 6, с. 154—156.
- Машковцева Р. «Спасибо вам за всё, учителя...» (о презентации книги «Сказки казачьего Яика» в школе № 38). — «Магнитогорский металл», 13 октября 2007, с. 12.
- Павлов А. Необычное видя в обычном (рецензия на книгу В. Машковцева «Оранжевая магия»). — «Челябинский рабочий», 28 октября 1984.
- Павлов А. Казачьи сказки Владилена Машковцева. — «Магнитогорский металл», 11 сентября 2007, с. 7.
- «Сказки казачьего Яика» магнитогорского автора увидели свет. — Uralpress.ru (г. Челябинск), 6 сентября 2007. — [uralpress.ru/art118725.htm Веб-ссылка]
- Сорокин В. Золотой цветок — одолень. — «Молоко» (Москва), 4 сентября 2004. — [www.hrono.ru/text/2004/sorok0904.html Веб-ссылка]
- Творческие «улыбки» магнитогорского писателя. — Сайт администрации Магнитогорска, 5 сентября 2007. — [www.magnitog.ru/pls/magnitog/main.home?pMenu_Id=5&pItem_Id=5707 Веб-ссылка]
- Те сказания будут известными (о книге «Сказки казачьего Яика»). — «Магнитогорский металл», 30 октября 2007, с. 6.
Примечания
- ↑ [loi.sscc.ru/sn/O_rusofobii.htm Письмо писателей, деятелей культуры и науки России (Письмо 74-х)]
- ↑ [www.hrono.ru/text/2004/sorok0904.html Сорокин В. Золотой цветок — одолень]
- ↑ [lit.lib.ru/d/dyshalenkowa_r_a/text_0370.shtml Р. Дышаленкова. «Литературный барак» Магнитки]
- ↑ [chgk.zaba.ru/questions/znvd03_1_44.html Знатоки на Волге. Издалека - долго... №№ 378—434]
- ↑ «Сказки казачьего Яика» магнитогорского автора увидели свет. — Uralpress.ru (г. Челябинск), 6 сентября 2007. — [uralpress.ru/art118725.htm Веб-ссылка]
Ссылки
- [lit.lib.ru/m/mashkowcew_w_i/ Машковцев, Владилен Иванович] в библиотеке Максима Мошкова
- [samlib.ru/m/mashkowcew_w_i/ Произведения Владилена Машковцева в журнале «Самиздат»]
- [www.biblus.ru/Default.aspx?auth=97p1j3d6 Информация о книгах Владилена Машковцева на сайте «Библус»]
- [unilib.chel.su:81/el_izdan/kalendar2004/mashkovz.htm Машковцев Владилен Иванович на сайте Челябинской областной универсальной научной библиотеки]
- [school38mgn.narod.ru/index.html Официальный сайт МОУ СОШ №38 им. В. И. Машковцева]
Отрывок, характеризующий Машковцев, Владилен Иванович
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…
В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.
Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.
31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Тюмени
- Умершие в Магнитогорске
- Поэты по алфавиту
- Поэты России
- Поэты СССР
- Писатели по алфавиту
- Писатели России XX века
- Писатели СССР
- Публицисты по алфавиту
- Публицисты России
- Публицисты СССР
- Персоналии:Звериноголовский район
- Персоналии:Курган
- Русские поэты
- Писатели-фантасты России
- Почётные граждане Магнитогорска
- Члены Союза писателей СССР
- Члены Союза писателей России
- Выпускники Литературного института имени А. М. Горького
- Похороненные на Правобережном кладбище (Магнитогорск)
