Владимирский 61-й пехотный полк
Поделись знанием:
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
| 61-й пехотный Владимирский полк | |
 | |
| Годы существования |
25 июня 1700—1918 |
|---|---|
| Страна | |
| Входит в |
16-я пехотная дивизия (6 АК, Варшавский ВО) |
| Тип |
пехота |
| Дислокация | |
| Участие в |
Отечественная война 1812 года, |
| Командиры | |
| Известные командиры | |
Владимирский 61-й пехотный полк
Полковой праздник — 23 июня.
Старшинство — 25.06.1700
Содержание
Формирование и кампании полка
Полк сформирован генералом Вейде 25 июня 1700 г. в Москве под названием «пехотного Юнгора Владимирский полк». В 1702 г. он назван пехотным полком Порошина, в 1703 г. к нему присоединён Губернаторов Санкт-Петербургский полк. 10 марта 1708 г. полк назван Владимирским пехотным. В 1727 г. полк недолго носил название 1-го Пермского. 29 ноября 1796 г. переименован в мушкетёрский; 2 апреля 1798 г. — в мушкетёрский генерала от инфантерии графа Гудовича 2-го; 8 июня 1800 г. — в мушкетёрский генерала от инфантерии Розенберга, а 31 марта 1801 г. — получил своё прежнее название — Владимирский полк. 22 февраля 1811 г. полк переименован в пехотный.
С началом Отечественной войны 1812 г. Владимирский полк был разделен на несколько отрядов. Оба действующих батальона состояли в 3-й обсервационной армии, в корпусе Каменского в 18-й пехотной дивизии Сорокина; затем эти батальоны были в армии Чичагова, во 2-м корпусе Маркова. Гренадерская рота 2-го батальона входила в состав 1-го сводного гренадерского батальона 18-й дивизии, который в свою очередь сражался в составе сводной гренадерской бригады своего корпуса. Запасной батальон был назначен в 35-ю дивизию, предназначенную для 2-й резервной армии, однако эта дивизия была переподчинена корпусу Сакена 3-й обсервационной армии.
При отражении нашествия Наполеона и Заграничных кампаниях 1813—1814 гг. все батальоны Владимирского полка участвовали в сражениях при Городечно, Березине, Кенигсварте, Бауцене, Кацбахе, Бриенне, Ла-Ротьере, Монмирале.
5 января 1815 г. Владимирский полк был награждён Георгиевскими трубами с надписью: «Владимирскаго пехотнаго, за сражения: под Городечной, в Силезии, под Бриен-ле-Шато и сел. Ла-Ротьер».
28 января 1833 г. к полку присоединён Ярославский пехотный полк.
С началом Восточной войны Владимирский полк был переброшен в Крым и принял участие во множестве дел с англо-французами и турками. В Альминском сражении полк потерял убитыми — 20 офицеров и 561 нижних чинов, ранеными 29 офицеров, 583 нижних чинов, без вести пропавшими 108 нижних чинов, командир полка полковник Ковалёв был поражён в грудь, в самый Георгиевский крест. Расстроенные огнём кучки солдат приводил в порядок и лично повёл в атаку генерал от инфантерии князь П. Д. Горчаков; за этот подвиг он 21 июня 1860 г был назначен шефом полка. С 25 марта 1855 г. полк защищал Севастополь вплоть до конца и получил Георгиевское знамя с надписью «За Севастополь в 1854 и 1855 гг.».
Во время русско-турецкой войны 1877—1878 гг. Владимирский полк действовал под Плевной и 30 августа атаковал Плевну с юга; из двух редутов левый был занят полком; комендантом этого редута (Абдул-бей-табия) был назначен командир 1-го батальона Владимирского полка майор Горталов, геройски погибший при последовавшей атаке редута турками. За отличие в войне с турками полку пожалованы 11 апреля 1879 г. знаки на головные уборы с надписью: «За взятие редута под Плевною».
Во время первой русской революции 1905—1907 гг. 61-й Владимирский полк активно привлекался к подавлению революционных выступлений в Варшаве, Белостоке, Лодзи. Военнослужащие полка под командованием полковника В. Н. Обручева находились в г. Белосток Гродненской губернии во время известного еврейского погрома (1 — 4 июня 1906 г.), а командир полка отвечал за наведение порядка в южной части города[2].
Во время 1-й мировой войны полк находился в составе 16-й пехотной дивизии 6-го армейского корпуса, принимая участие во многих боевых операциях.
Расформирован в 1918 году.
Знаки отличия полка
- Полковое знамя Георгиевское с надписями: «За Севастополь в 1854 и 1855 годах» и «1700—1900». С Александровской юбилейной лентой. Высочайший приказ от 25 июня 1900 г.
- Георгиевские трубы с надписью: «Владимирского пехотного, за сражения: под Городечной, в Силезии, под Бриен-ле-Шато и сел. Ла-Ротьер». Пожалованы 5 января 1815 г.
- Знаки на головные уборы с надписью: «За взятие редута под Плевною 30 Августа 1877 года». Пожалованы 11 апреля 1878 г.
25 марта 1938 в Севастополе часть 3-й Бастионной улицы была выделена в самостоятельную под названием Тринадцатая улица, которая 22 декабря 1954 в связи со 100-летием первой обороны Севастополя была переименована во Владимирскую в честь пехотного полка, участвовавшего в обороне[3].
Шефы полка
- 1783—1787 — полковник Герман фон Ферзен, Иоганн (Иван) Иванович
- 03.12.1796 — 14.03.1798 — генерал-лейтенант (с 10.04.1797 генерал от инфантерии) Беклешов, Александр Андреевич
- 14.03.1798 — 08.06.1800 — генерал от инфантерии граф Гудович, Иван Васильевич
- 08.06.1800 — 11.10.1803 — генерал от инфантерии Розенберг, Андрей Григорьевич
- 11.10.1803 — 08.09.1805 — генерал-майор Пурпур, Карл Андреевич
- 08.09.1805 — 05.03.1806 — генерал-майор Шевляков, Сергей Корнилович
- 05.03.1806 — 01.09.1814 — полковник. (с 12.12.1807 генерал-майор) Бенардос, Пантелеймон Егорович
- 21.06.1860 — 09.03.1868 — генерал от инфантерии князь Горчаков, Пётр Дмитриевич
Командиры полка
- 1702 — ? — Порошин, Василий Иванович
- в 1717 — Блеклый, Семён Александрович
- в 1756 — барон фон Альбедиль
- 09.04.1799 — 06.10.1800 — полковник Репнинский, Сергей Яковлевич
- 16.03.1801 — 20.07.1801 — подполковник Кононов, Яков Данилович
- 20.07.1801 — 11.10.1803 — полковник Пурпур, Карл Андреевич
- 25.03.1804 — 02.09.1809 — подполковник (с 23.04.1806 полковник) Збиевский, Тимофей Иванович
- 23.11.1809 — 20.08.1811 — подполковник Халяпин, Василий Михайлович
- 26.01.1812 — 01.01.1816 — майор (с 05.12.1813 подполковник) Боровиков, Василий Васильевич
- 01.01.1816 — 28.04.1818 — полковник Титов
- 28.04.1818 — ? — полковник Степанов
- в 1830-е — подполковник (с 1.03.1833 полковник) Хржановский, Иосиф Илларионович
- ? — 08.06.1854 — полковник Ковалёв
- 18.10.1854 — 24.08.1855 — полковник Дельвиг, Николай Иванович
- 30.05.1867 — 14.01.1877 — полковник Турбин, Николай Матвеевич
- в 1877—1878 — Аргамаков, Василий Федорович
- 22.07.1878 — 17.05.1891 — полковник Завадский, Виктор Валентьевич
- ? — 12.05.1910 — полковник Тиханович, Пётр Андреевич
- 1904—1906 — полковник Обручев Владимир Николаевич
- 08.06.1910 — 24.05.1913 — полковник (с 13.04.1913 генерал-майор) князь Кропоткин, Дмитрий Алексеевич
- 24.05.1913 — после 12.1914 — полковник Белявский, Алексей Петрович
- 03.11.1915 — после 01.01.1916 — полковник барон Арпсгофен, Андрей Владимирович
- 14.12.1916 — ? — полковник Гамрат-Курек, Ксенофонт Иосифович
Известные люди, служившие в полку
- Абриньба, Дмитрий Ильич — русский полковник, позже военачальник армии Украинской Народной Республики. Атаман Гайдамацкого куреня Слободской Украины в Екатеринославе.
- Боронок, Алексей Никитич — русский генерал, участник Среднеазиатских походов
- Булатов, Михаил Леонтьевич — генерал-губернатор, герой екатерининских войн с Турцией, военачальник во время русско-шведской войны 1808—1809 гг. и в эпоху Наполеоновских войн.
- Горталов, Фёдор Матвеевич — майор, герой русско-турецкой войны 1877—1878 гг.
- Обресков, Михаил Алексеевич — действительный тайный советник, сенатор.
- Осипов, Николай Петрович — автор поэмы-бурлеска «Вергилиева Энеида, вывороченная наизнанку».
- Пейкер, Александр Александрович — тайный советник, директор Канцелярии Капитула орденов.
- Попов, Михаил Герасимович — генерал-лейтенант, начальник 1-й пехотной дивизии.
- Портнягин, Семён Андреевич — генерал-майор, герой покорения Кавказа.
- Рорбек, Трофим Людвигович — генерал-лейтенант, участник русско-турецкой войны 1877—1878 гг.
- Сперанский, Иван Яковлевич — военный врач, писатель по медицине.
- Станкевич, Афанасий Евлампиевич — профессор военной истории Николаевской академии генерального штаба, генерал-майор.
- Хотяинцев, Иван Николаевич — генерал-майор, участник русско-турецкой войны 1828—1829 гг. и подавления польского восстания в 1831 г.
- Шкапский, Михаил Андреевич — российский командир эпохи наполеоновских войн, генерал-майор.
Другие формирования этого имени
- 13-й уланский Владимирский полк — сформирован 21 мая 1701 г. как драгунский полк. Подробнее см. соответствующую статью.
- Владимирские пешие казачьи полки — На основании Манифеста о созыве внутреннего ополчения сформированы во Владимирской губернии 18 июля 1812 г. общим числом 6 полков, расформированы 28 октября 1814 г.
Напишите отзыв о статье "Владимирский 61-й пехотный полк"
Ссылки
- ↑ Илл. 974. Гренадер и Офицер Владимирского Мушкетерского полка. 1797-1801. // Историческое описание одежды и вооружения российских войск, с рисунками, составленное по высочайшему повелению: в 30 т., в 60 кн. / Под ред. А. В. Висковатова. — Коллекция Винкёйзена
- ↑ Книга русской скорби. Памятник русским патриотам, погибшим в борьбе с внутренним врагом / Сост. В.М. Ерчак. — Москва: Институт русской цивилизации, 2013. — С. С. 720 - 722. — 1136 с.; илл.: 516 с.
- ↑ [www.sevastopol.info/streets/vladimirskaya.htm Улицы Севастополя. Улица Владимирская]
Источники
- Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
- Габаев Г. С. Роспись русским полкам 1812 года.
- Зубов. Памятка подвигов, оказанных чинами 61-го пехотного Владимирского полка. 1900.
- Шенк В. К. Гренадерские и пехотные полки. Справочная книжка императорской главной квартиры. СПб., 1909
- Энциклопедия военных и морских наук под редакцией Г. А. Леера. Т. II
- А. А. Гречко. «Владимирский пехотный полк» // Советская Военная Энциклопедия: [В 8 томах]. — Москва: Воениздат, 1976. — Т. 2. — С. 159. — 656 с. — 105 000 экз.
Отрывок, характеризующий Владимирский 61-й пехотный полк
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
