Северо-Восточная Русь

Запрос «Владимирское княжество» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Се́веро-Восто́чная Русь — термин, принятый в современной историографии для обозначения группы русских княжеств в междуречье Волги и Оки в IX—XV веках, составивших ядро современного Российского государства. В строгом смысле — территория Великого княжества Владимирского. В расширительном смысле, в противопоставлении Юго-Западной Руси и Литовскому княжеству, также территории зависимых от Великого княжества Владимирского Рязанского, Муромского, Смоленского и части Верховских княжеств.

Название

В научной литературе наряду с названием «Северо-Восточная Русь» используются синонимичные термины. Для периода IX—XI вв. Ростовская земля, в XI — сер. XII вв Ростово-Суздальское княжество, с сер. XII — сер. XIII Владимиро-Суздальское княжество, с сер. XIII — Великое княжество Владимирское.

В летописях регион именовался Су́здальская земля (название преобладает до кон. XIII века) и Вели́кое княже́ние Влади́мирское (преобладает в последующее время); в литературных памятниках иногда — Зале́сская земля, Зале́сье (то есть то, что находилось «за лесом» по отношению к киевским землям); в новгородском летописании — Низовская земля.

В составе Древнерусского государства

В конце I тысячелетия н. э. здесь проживали финно-угорские племена меря и весь. В Повести временных лет под 859 годом есть сообщение, что меря платила дань варягам. В IX—X веках происходит мирная славянская колонизация (следов насилия не обнаружено) в основном кривичами, ильменскими словенами и вятичами с незначительным участием скандинавов (норманнов). Последнее упоминание мери относится к 907 году, далее данная территория упоминается по главным городам как Ростовская, а позднее — Ростово-Суздальская земля, то есть племенное деление сменилось территориальным.

Первым из городов, возникших в Залесье, был Ростов, который упоминается в летописи уже в 862 году. В 911 году Ростов назван в числе пяти крупнейших городов, подвластных киевскому князю Олегу. Сюда посылали наместников сначала новгородские, а после 882 года — киевские князья. С 913 по 988 год Ростовская земля не упоминается в летописях.

В 991 году была учреждена Ростовская епархия — одна из старейших на Руси.

Первым ростовским князем был сын Владимира Ярослав Мудрый на рубеже X век—XI веков, вторым — сын Владимира Святого Борис, убитый в 1015 году.

По завещанию Ярослава Мудрого Ростов наряду с другими городами Северо-Восточной Руси стал владением его сына, переяславского князя Всеволода Ярославича, который посылал сюда своих наместников.

Обособление Ростовской земли произошло во время правления Юрия Долгорукого (1113—1157). В 1120 году Юрий с половцами по поручению отца провёл поход на волжских булгар. В 1125 году Юрий Долгорукий перенёс столицу своих владений в Суздаль.

Суздальский период

После смерти в Киеве старшего брата Юрия — Мстислава (1132) — Юрий, опираясь на ресурсы Северо-Восточной Руси, отстаивал на юге интересы младших Мономаховичей, при этом основными его соперниками были сыновья Мстислава.

В 1130-е годы по согласованию со своим старшим братом Ярополком Владимировичем Юрий на короткий период передал Ростов Изяславу Мстиславичу, продолжая управлять остальными волостями. В 1134 году княжество подверглось нападению Всеволода и Изяслава Мстиславичей с новгородцами, битва при Ждане не выявила победителя. В 1146 году в суздальскую землю вторгся Ростислав Ярославич Рязанский, тем самым сорвав план похода Юрия Долгорукого на юг и содействовав утверждению Изяслава Мстиславича на киевском престоле. В 1149 году Изяслав и Ростислав Мстиславичи со смолянами и новгородцами разорили суздальские владения по Волге и вывели из княжества 7 тыс. пленных.

Великое княжество

В 1155 году сын Юрия Андрей Боголюбский уехал из Южной Руси от отца вместе с вышгородской иконой Божьей матери во Владимир, который избрал своей резиденцией. План Юрия Долгорукого, по которому его старшие сыновья должны были закрепиться на юге, а младшие — править в Ростове и Суздале, остался нереализованным.

В 1169 году Андрей Юрьевич организовал успешный поход на Киев, но впервые в древнерусской практике не стал там править, а оставил наместником своего младшего брата Глеба. В историографии XVIII—XIX вв и современной популярной литературе этот эпизод трактуется как перенос столицы Руси из Киева во Владимир, хотя, по современным представлениям, этот процесс был длительным и окончательно завершился после монгольского нашествия. По выражению Ключевского В. О., Андрей «отделил старшинство от места». Старшинство Андрея признавалось во всех русских землях, кроме Чернигова и Галича. Андрей стремился уподобить Владимир Киеву (в частности в масштабном архитектурном строительстве, построив Успенский собор) и даже пытаться добиться учреждения в своём княжестве отдельной митрополии. В его правление Северо-Восточная Русь сформировалась как новая динамичная область русских земель и будущее ядро современного Российского государства.

После гибели Андрея в 1174 году власть в княжестве попытались захватить поддержанные смоленскими и рязанскими князьями Мстислав и Ярополк Ростиславичи, дети старшего сына Юрия Долгорукого, умершего раньше своего отца и потому не правившего, но в конце концов проиграли борьбу за власть своим дядьям Михаилу Юрьевичу и Всеволоду Юрьевичу Большое Гнездо, поддержанным Святославом Всеволодовичем Черниговским. Правление Всеволода Юрьевича (1176—1212) было периодом расцвета Северо-Восточной Руси. Его старшинство признавалось во всех русских землях, кроме Чернигова и Полоцка. Рязанские князья жестоко поплатились за помощь его противникам: их земли с конца XII века начали подвергаться периодическим владимирским интервенциям и попали в зависимость от Владимирского княжества.

В начале XIII века произошло разделение Ростово-Суздальской епархии на Ростовскую и Владимиро-Суздальскую (в XIV веке преобразовалась в Суздальскую).

Князья Северо-Восточной Руси начиная с Юрия Долгорукого пытались поставить под свой контроль Новгород, используя его зависимость от подвоза продовольствия из суздальского Ополья, с переменным успехом, пока наконец в 1231 году представители владимирского княжеского дома не утвердили за собой право на представительство в Новгороде на целый век. Летописцы даже начали применять новое словосочетание Великое княжение Владимирское и Великого Новгорода. По смерти Всеволода Большое Гнездо смоленским князьям удалось удачно вмешаться в борьбу за владимирское княжение между его детьми (Липицкая битва 1216), воспользовавшись борьбой младших Всеволодовичей за влияние в Новгороде, но вскоре владимирские князья возглавили борьбу против крестоносцев в северной Прибалтике, а после поражения смоленских князей и их союзников в битве на Калке (1223) вновь усилили свои позиции на Руси.

Переяславское княжество (с центром в Переяславле Южном), обособившееся от Киева в середине XII века, находилось преимущественно под контролем владимирских князей.

В 1226—1231 годах произошло столкновение с Черниговским княжеством. Олег Курский вынужден был отказаться от своих претензий под нажимом владимирских войск в пользу шурина Юрия Всеволодовича Владимирского, Михаила Черниговского, а затем самому Михаилу пришлось отказаться от новгородского княжения под военным давлением.

После вмешательства Ярослава Всеволодовича в борьбу за Киев в 1236 году и посажения им на смоленское княжение Всеволода Мстиславича в 1239 году, а также в результате многократных владимирских походов против Литвы (битва под Усвятом 1225, 1235, 1239, 1245, 1248), Смоленское великое княжество оказалось в зависимости от Владимирского.

В феврале 1238 года Северо-Восточная Русь была разорена во время монголо-татарского нашествия после поражения соединённых русских сил в битве под Коломной. Были сожжены 14 городов, включая Владимир, Москву, Суздаль, Ростов, Дмитров, Ярославль, Углич, Переяславль-Залесский, Тверь. 4 марта 1238 года отряд темника Бурундая смог уничтожить вновь набранное владимирским князем Юрия Всеволодовичем войско на стоянке на реке Сити, сам Юрий погиб. После гибели Юрия и всего его потомства владимирским князем стал Ярослав Всеволодович, приехавший из Киева (1238).

Монголо-татарское иго

В 1243 году Ярослав Всеволодович был вызван в Орду и признан монголами старейшим среди всех русских князей («стареи всем князем в Русском языце»). Это было формальным актом признания зависимости Северо-Восточной Руси от монголов. Усилению позиций владимирских великих князей после монгольского нашествия наряду с этим способствовало и то, что они не участвовали в масштабной южнорусской междоусобице перед ним, что княжество вплоть до рубежа XIV—XV веков не имело общих границ с Великим Княжеством Литовским, осуществлявшим экспансию на русские земли. Регулярная эксплуатация земель великого владимирского княжения началась после переписи 1257 года. В 1259 году Александр Невский способствовал проведению переписи в неразорённом в ходе монгольского нашествия Новгороде, тем самым усилив в нём и собственные позиции.

В 1262 году во Владимире, Суздале, Ростове, Переяславле, Ярославле и других городах были перебиты татарские сборщики дани (баскаки). Карательный поход удалось предотвратить отправившемуся в Золотую Орду великому князю владимирскому Александру Невскому, но он умер по дороге домой в 1263 году.

Александр Невский был последним князем, княжившим непосредственно во Владимире. После его смерти Северо-Восточная Русь распалась на дюжину фактически самостоятельных удельных княжеств:

• На территории Костромской области: Галичское и Костромское
• На территории Нижегородской области: Городецкое (создано под сына Александра Невского Андрея и в дальнейшем объединено с Суздальским княжеством),
• На территории Московской области: Дмитровское и Московское (создано в 1263 году под сына Александра Невского Даниила),
• На территории Ярославской области: Переяславское, Ростовское, Угличское и Ярославское.
• На территории Владимирской области: Стародубское и Суздальское,
• На территории Тверской области: Тверское

Один из удельных князей получал по ханскому ярлыку великое княжение Владимирское, которое обеспечивало ему перевес над остальными и давало формальное верховенство. Право на великое княжение закрепилось за потомством Ярослава Всеволодовича (потомки старшего брата Ярослава — Константина Всеволодовича правили в Ростове, Ярославле и Угличе и на великое княжение не претендовали). Фактически все великие князья непосредственно подчинялись ханам сначала Монгольской империи, а с 1266 года — Золотой Орды, самостоятельно собирали дань в своих владениях и переправляли её хану. Первым владимирским князем, не переехавшим в столицу, стал Ярослав Ярославич Тверской. При нём была основана Тверская епархия.

В правление Дмитрия Александровича, когда претендентом на великое княжение выступил его младший брат Андрей, а союзником Дмитрия — обособившийся от сарайских ханов тёмник Ногай, произошло три новых разрушительных нашествия в 1281, 1282 и 1293 годах.

В 1299 резиденция митрополита Всея Руси была перенесена во Владимир (перенос кафедры утверждён патриаршим собором 1354 года). После этого впервые в истории образовалась особая от митрополии всея Руси Галицкая митрополия, которая в составе Владимирской, Перемышльской, Луцкой, Туровской и Холмской епархий просуществовала с перерывами до 1347 года.

В 1302 году Переяславль-Залесское княжество было завещано бездетным Иваном Дмитриевичем Даниилу Александровичу Московскому, но после получения ярлыка на великое владимирское Михаилом Тверским вошло в состав великого княжения. Михаил, первым из владимирских князей названных «князем всея Руси», силой привёл своих наместников в Новгород (временно) и одержал победу над Юрием Даниловичем Московским и ордынцами в Бортеневской битве (1317), но вскоре был убит в Орде.

Тверской князь Дмитрий Михайлович Грозные Очи убил Юрия Московского перед ханом (1325). В 1326 году митрополит всея Руси переехал из Владимира в Москву. После заключения Александром Михайловичем Тверским договора с Новгородом в 1327 году Тверь была разгромлена ордынцами, москвичами Ивана Даниловича Калиты и суздальцами Александра Васильевича.

В 1328 году великое княжение владимирское было разделено: Владимир и Поволжье были переданы суздальскому князю Александру Васильевичу, а Великий Новгород и Кострому получил Иван Данилович Калита. После смерти суздальского князя в 1331 году всё великое княжение перешло под власть московского князя. В 1341 году из великого княжения владимирского были выделены Нижний Новгород и Городец и переданы суздальским князьям, начавшим с тех пор титуловаться как «великие». После неудачной попытки Дмитрия Константиновича Суздальского утвердиться на великом княжении владимирском (1359—1363) оно постоянно принадлежало московским князьям, которые также стали титуловаться «великими».

К правлению Дмитрия Ивановича Московского относятся неудачные попытки великого князя литовского Ольгерда взять Москву и Михаила Александровича Тверского — овладеть владимирским княжением. В 1383 году хан Тохтамыш признал владимирское княжение потомственным владением московских князей, одновременно санкционировав независимость Тверского великого княжества. В 1389 году Дмитрий Донской передал великое княжение своему сыну Василию, который 1392 году присоединил к своим владениям Нижегородско-Суздальское великое княжество.

См. также

• Юго-Западная Русь
• Северо-Западная Русь
• Великая Русь
• Залесье
• Правители Северо-Восточной Руси
• Список княжеств Северо-Восточной Руси
• Ополье (природный район)
• Политика владимирских князей в Рязанском княжестве
• Междоусобная война в Северо-Восточной Руси (1174—1177)
• Междоусобная война в Северо-Восточной Руси (1212—1216)
• Междоусобная война в Северо-Восточной Руси (1281—1293)
• Формирование территории Русского государства

Литература

• Владимирское великое княжество // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [rusgenealog.ru/index.php?id=land Раздел Княжества] на сайте [rusgenealog.ru/ Генеалогия русской знати]
• [www.hrono.ru/land/russ/rspknx.html Киевская Русь и русские княжества] на Проекте ХРОНОС
• Кучкин В. А.  [www.rusarch.ru/kuchkin2.htm Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X — XIV вв] / Ответственный редактор академик Б. А. Рыбаков. — М.: Наука, 1984. — 353 с. — 3 700 экз.
• [liber.rsuh.ru/?q=node/1166 Россия в Средние века и раннее Новое время]
• Соловьев С. М. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Solov/3_5.php История России с древнейших времён. Том III 1054-1462 г. глава V.]
• Горский А. А. [krotov.info/libr_min/04_g/or/sky_03.htm Москва и Орда]

Отрывок, характеризующий Северо-Восточная Русь

– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.