Белокуров, Владимир Вячеславович

Владимир Белокуров
Имя при рождении:	Владимир Вячеславович Белокуров
Место рождения:	с. Нижний Услон, Свияжский уезд, Казанская губерния, Российская империя
Профессия:	актёр, театральный педагог
Годы активности:	1918—1973
Театр:	Театр Революции, МХАТ
Награды:

Влади́мир Вячесла́вович Белоку́ров (1904—1973) — советский российский актёр театра и кино, педагог. Народный артист СССР (1965). Лауреат Сталинской премии второй степени (1951).

Биография

Владимир Белокуров родился 25 июня (8 июля) 1904 года в селе Нижний Услон (ныне — Верхнеуслонский район Татарстана, Россия) (по другим источникам — в Казани), в многодетной семье сельского священника.

Работа в театре

Учился в Казанской гимназии, затем работал униформистом в местном цирке, в оперетте у антрепренёра Г. Розенберга (1917—1918). В 1918—1919 годах — в труппе И. Н. Певцова в Казани. В 1919—1920 годах — сотрудник концертной группы Казанского оперного театра (ныне Татарский театр оперы и балета имени Мусы Джалиля).

В 1920—1922 годах учился в Казанской губернской драматической студии (в 1922 — «Теоцикл Высшего института народного образования») при Большом драматическом театре под руководством В. С. Зотова и З. М. Славяновой, после окончания которой был принят в труппу Большого друматического театра (ныне Казанский академический русский Большой драматический театр имени Качалова). Дебютировал в пьесе Д. C. Мережковского «Павел I», в роли поручика Долгорукого.

В 1924—1925 годах — актёр Ростовского драматического театра под руководством Н. Н. Синельникова (ныне Ростовский академический театр драмы имени М. Горького)

С 1925 года — в Москве. В 1925—1930 и 1931—1936 годах — актёр Театра Революции (ныне Московский академический театр имени Владимира Маяковского), где прослужил 12 лет, сыграл более тридцати ролей, в основном в пьесах современного репертуара.

В 1930—1931 годах — актёр Театра имени МГСПС (ныне Театр имени Моссовета).

С 1936 года — актёр Московского художественного академического театра (МХАТ), где проработал всю оставшуюся жизнь. Всего в театре сыграл 51 роль.

Большую известность принесла актёру роль Чичикова по поэме «Мёртвые души» Н. В. Гоголя, ставшая классической в репертуаре МХАТа. Белокуров ввёл собственную оригинальную трактовку этого образа. Эта роль оставалась в репертуаре актёра более тридцати лет.

Работа в кино

С 1932 года снимался в кино. Всего сыграл в пятидесяти фильмах.

В 1941 году, уже после начала войны, вышел кинофильм «Валерий Чкалов», в котором В. Белокуров сыграл прославленного лётчика. Фильм имел огромный успех, так как вселял оптимизм, укреплял веру в победу.

Владимир Белокуров — мастер киноэпизода и второплановых ролей. Особенно яркие его работы: боцман в «Полосатом рейсе» и персонажи в трилогии о «неуловимых мстителях», в каждой из частей которой актёр исполнил небольшие, но запоминающиеся роли: отец-философ, конферансье, «лохматый император» в дуэте с «лысым императором» Р. А. Быкова — в то время как роли остальных актёров были «сквозными». Особенно запомнился он зрителям в роли Лёвы Задова в экранизации повести А. Н. Толстого «Хмурое утро», породившей ряд крылатых фраз: «Я Лёва Задов, со мной шютить не надо!», «Засыписся, котик!», «Я бью два раза — раз по голове, другой по крышке гроба», «Выдь у тамбур» и т. д. Яркую эпизодическую роль скрипача Коркина сыграл в фильме «Звонят, откройте дверь».

Другая творческая деятельность

В 1956 году попробовал себя в режиссуре, совместно с Н. Д. Ковшовым поставив спектакль по пьесе А. Д. Салынского «Забытый друг».

Кроме работ в театре и кино, снимался на телевидении (роль хитреца Вассеркопфа в телепостановке Т. Забаровской «Верните плату за обучение»), записывался на радио, выступал на эстраде.

Преподавательская деятельность

Преподавательская деятельность продолжалась более 40 лет.

В 1923—1924 годах преподавал в Татарском театральном техникуме (ныне Казанское театральное училище).

Уже в Москве преподавал в театральной школе юниоров и в театральном училище при Театре Революции. В 1934—1948 годах — педагог ГИТИСа им. А. В. Луначарского, в 1944 году выпустил курс, составивший основу Театра имени А. П. Чехова в Таганроге. С 1946 года — профессор кафедры актёрского мастерства ГИТИСа. В 1946—1972 годах — педагог ВГИКа.

Среди учеников:

• выпускники ГИТИСа: Е. М. Солодова (1944), Л. М. Аринина (1948)
• выпускники ВГИКа: Н. П. Гребешкова (1954), Т. А. Логинова (1954), И. А. Арепина (1954), Ф. Л. Яворский (1954), С. Н. Хитров (1959), А. В. Шенгелая (1960), В. Н. Рыжаков (1967), В. И. Теличкина (1967), Е. С. Васильева (1967), И. Андриня (1967), А. В. Лефтий (1967), Н. А. Ильина (1972), А. Д. Праченко (1972), Л. Ф. Ефименко (1972), Г. М. Логинова (1972), И. Б. Шевчук (1972).

Владимир Белокуров умер 28 января 1973 года в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище (участок № 7).

Звания и награды

• Заслуженный артист Кабардино-Балкарской АССРК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
• Заслуженный артист РСФСР (1938)
• Народный артист РСФСР (1954)
• Народный артист СССР (1965)
• Сталинская премия второй степени (1951) — за исполнение роли С. А. Чаплыгина в фильме «Жуковский» (1950)
• Два ордена Трудового Красного Знамени (1948), 1964)
• Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (1946)
• Медаль «В память 800-летия Москвы» (1948)

Творчество

Роли в театре

Казанский Большой драматический театр

• «Павел I» Д. С. Мережковского — поручик Долгорукий, Николай Александрович Зубов
• «Гроза» А. Н. Островского — Кудряш
• «Маскарад» М. Ю. Лермонтова — Адам Петрович Шприх
• «Вишнёвый сад» А. П. Чехова — Яша
• «На дне» М. Горького — Костылёв
• «Памяти Парижской коммуны» З. М. Славяновой — Флуранс
• «Роман» Э. Шелдона — Гарри
• «Два подростка» П. де Курселя — Фадер
• «Василиса Мелентьева» А. Н. Островского — Князь Волынский, Шут
• «Идиот» по Ф. М. Достоевскому — Лебедев
• «Гамлет» У. Шекспира — Осрик
• «Кража» Дж. Лондона — Губерт

Театр Революции

• 1925 — «Доходное место» А. Н. Островского, режиссёр В. Э. Мейерхольд — Онисим Панфилович Белогубов
• 1926 — «Конец Криворыльска» Б. С. Ромашова, режиссёр А. Л. Грипич — Евлампий Рыбаков, редактор газеты
• 1928 — «Когда поют петухи Ю. Н. Юрьева, режиссёры М. А. Терешкович и К. А. Зубов — вождь Рейнеке
• 1928 — «Гоп-ля, мы живем!» Э. Толлера, режиссёр В. Ф. Фёдорова — Тюремный надзиратель Ранда
• 1931 — «Стройфронт» А. И. Завалишина, режиссёр И. Ю. Шлепянов — землекоп-лодырь
• 1932 — «Улица радости» Н.А. Зархи, режиссёр И. Ю. Шлепянов — хозяин ломбарда Мексон
• 1932 — «Мой друг» Н. Ф. Погодина, режиссёр А. Д. Попов — партиец Андрон
• 1935 — «Ромео и Джульетта» У. Шекспира, режиссёр А. Д. Попов — Меркуцио

МХАТ

• 1934 — «Пикквикский клуб» по Ч. Диккенсу, режиссёр В. Я. Станицын — Фогг (ввод)
• 1934 — «Гроза» А. Н. Островского, режиссёры В. И. Немирович-Данченко, И. Я. Судакова — Ваня Кудряш (ввод)
• 1935 — «Враги» М. Горького, режиссёры В. И. Немирович-Данченко, М. Н. Кедрова — Акимов, рабочий (ввод)
• 1936 — «Любовь Яровая» К. А. Тренева, режиссёры: В. И. Немирович-Данченко, И. Я. Судакова — депутат от промышленников
• 1937 — «Земля» Н. Е. Вирта, режиссёры Л. М. Леонидов, Н. М. Горчаков — Алешка, брат Листрата
• 1939 — «Половчанские сады» Л. М. Леонова, режиссёр В. Г. Сахновский, художественный руководитель В. И. Немирович-Данченко — Отшельников
• 1940 — «Горе от ума» А. С. Грибоедова, режиссёры В. И. Немирович-Данченко, Е. С. Телешева — Алексей Степанович Молчалин
• 1940 — «Три сестры» А. П. Чехова, режиссёры В. И. Немирович-Данченко, Н. Н. Литовцева, И. М. Раевский — Родэ
• 1941 — «Мёртвые души» Н. В. Гоголя, режиссёры В. Г. Сахновский, Е. С. Телешева, художественный руководитель В. И. Немирович-Данченко — Павел Иванович Чичиков
• 1943 — «Последние дни» М. А. Булгакова — Кукольник
• 1943 — «Глубокая разведка» А. А. Крона, режиссёр М. Н. Кедров — Андрей Михайлович Гетманов
• 1945 — «Офицер флота» А. А. Крона — Веретенников
• 1945 — «Вишнёвый сад» А. П. Чехова, режиссёры К. С. Станиславский, В. И. Немирович-Данченко — Яша
• 1951 — «Плоды просвещения» Л. Н. Толстого, режиссёры М. Н. Кедров, Н. Н. Литовцева, П. В. Лесли — лакей Григорий
• 1958 — «Вишнёвый сад» А. П. Чехова, режиссёр В. Я. Станицын — Ермолай Алексеевич Лопахин
• 1958 — «Третья патетическая» Н. Ф. Погодина, режиссёр ], режиссёры М. Н. Кедров — Гвоздилин
• 1961 — «Над Днепром» А. Е. Корнейчука, режиссёры М. Н. Кедров, С. К. Блинников, И. М. Раевский — Нечай
• 1967 — «Ревизор» Н. В. Гоголя, режиссёр М. Н. Кедров — Городничий
• 1970 — «Обратный счёт» Е. Г. Рамзина, режиссёр О. Н. Ефремов — Гровс

Фильмография

• 1932 — Мёртвый дом — аудитор-заика
• 1935 — Конец полустанка — Вася Гнедочкин
• 1936 — Зори Парижа — Риго, прокурор
• 1941 — Валерий Чкалов — Чкалов
• 1941 — Первая конная — заключённый
• 1941 — Сабухи — Бестужев
• 1944 — Поединок — Вейнингер-Петронеску-Петров
• 1947 — Сельская учительница — Буков
• 1950 — Жуковский — С. А. Чаплыгин (Сталинская премия (1951))
• 1950 — Секретная миссия — Борман
• 1951 — Белинский — Барсуков
• 1953 — Великий воин Албании Скандербег — Бранкович, король
• 1953 — Серебристая пыль — Эптон Брюс
• 1953 — Застава в горах — Марроу
• 1954 — Запасной игрок — Цветков
• 1955 — Сын — Лавров
• 1955 — Михайло Ломоносов — Прокоп Андреевич, заводчик
• 1956 — Долгий путь — Латкин
• 1956 — 300 лет тому… — Лизогуб
• 1957 — Поединок — штабс-капитан Диц
• 1958 — Лавина с гор — Шкуро
• 1958 — Шли солдаты… — генерал
• 1959 — Накануне — гость
• 1959 — Хождение по мукам (фильм №3 «Хмурое утро») — Лёва Задов
• 1959 — Василий Суриков — Пётр Кузнецов, меценат
• 1960 — Рыжик — ткач
• 1960 — Мёртвые души — Чичиков
• 1961 — Полосатый рейс — Боцман
• 1961 — Воскресение — Масленников
• 1961 — Суд сумасшедших — Фред Хаггер
• 1962 — Цветок на камне — отец Христины
• 1962 — Королева бензоколонки — Медведь
• 1963 — Верните плату за обучение (фильм-спектакль) — Вассеркопф
• 1963 — Теперь пусть уходит — Лео Моргенштерн
• 1964 — Сон — Дубельт
• 1964 — Москва — Генуя — Ллойд-Джордж
• 1965 — «Ревизия» (в к/а «Фитиль» № 41) (короткометражный) — бухгалтер
• 1964 — Пока фронт в обороне — Шорохов
• 1965 — Звонят, откройте дверь — Коркин
• 1965 — Залп «Авроры» — Министр Временного правительства
• 1965 — Альпийская баллада — Австриец
• 1965 — Через кладбище — Сазон Иванович Кулик
• 1966 — Я родом из детства — учитель-инвалид
• 1966 — Неуловимые мстители — священник-философ
• 1967 — Непоседы — Вор
• 1967 — Запомним этот день — Равинский
• 1967 — Война под крышами — Стрельцов
• 1967 — Кремлёвские куранты (фильм-спектакль) — бородатый рабочий
• 1967 — Самая высокая... (фильм-спектакль)
• 1968 — Ошибка Оноре де Бальзака — Зарицкий
• 1968 — Новые приключения неуловимых — конферансье
• 1969 — Взрыв после полуночи — священник
• 1969 — Преступление и наказание — трактирщик
• 1969 — Сыновья уходят в бой
• 1969 — Похищение — камео
• 1969 — Обвиняются в убийстве — свидетель Ферапонтов
• 1969 — Кура неукротимая — Семёнов
• 1970 — Семья Коцюбинских — «Морда»
• 1970 — Посланники вечности — Министр
• 1970 — Крушение империи — Кучеров
• 1971 — Коммунары (фильм-спектакль) — Отс, штабс-капитан
• 1971 — Корона Российской империи, или Снова неуловимые — Лохматый император
• 1971 — Рудобельская республика — Ревинский
• 1972 — Чиполлино — синьор Помидор после потрясения

Озвучивание

• 1958 — Повесть о латышском стрелке — Рудзитис (роль Р. Мустапса)
• 1967 — Сто первый сенатор — Фромм (роль Л. Башти)
• 1971 — Звёзды не гаснут — Насиб-бек (роль А. Р. Искендерова)

Ссылки

• [web.archive.org/web/20110828113129/www.kultura-portal.ru/tree_new/cultpaper/article.jsp?number=585&rubric_id=210 Эпикуреец из Художественного театра. К 100-летию со дня рождения Владимира Белокурова (Борис Поюровский)]
• [www.russiancinema.ru/template.php?dept_id=3&e_dept_id=1&e_person_id=6782 Владимир Белокуров на сайте Энциклопедия отечественного кино]

Отрывок, характеризующий Белокуров, Владимир Вячеславович

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.