Ленин, Владимир Ильич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Владимир Ильич Ульянов (Ленин)»)
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Ульянов (Ленин)

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Фотография 1920 года.</td></tr>

председатель Совета Народных Комиссаров СССР
6 июля 1923 — 21 января 1924
Предшественник: должность учреждена
Преемник: Алексей Иванович Рыков
председатель Совета Народных Комиссаров РСФСР
27 октября (9 ноября1917 — 21 января 1924
Предшественник: должность учреждена; Александр Фёдорович Керенский как министр-председатель Временного правительства
Преемник: Алексей Иванович Рыков
1-й председатель Совета Труда и Обороны СССР
17 июля 1923 — 21 января 1924
Предшественник: должность учреждена
Преемник: Лев Борисович Каменев
Член Политбюро ЦК РКП(б)
25 марта 1919 — 21 января 1924
Член Политбюро ЦК РСДРП(б)
10 (23) октября 1917 — 4 (17) ноября 1917
 
Вероисповедание: атеист
Рождение: Симбирск, Российская империя
Смерть: усадьба Горки, Сухановская волость, Подольский уезд, Московская губерния, РСФСР, СССР
Место погребения: Мавзолей Ленина
Отец: Илья Николаевич Ульянов
Мать: Мария Александровна Ульянова
Супруга: Надежда Константиновна Крупская
Партия: РСДРПРСДРП(б)РКП(б)
Образование: Казанский университет, Петербургский университет
Профессия: юрист
 
Автограф:
 
Награды:
Запись голоса В.И. Ленина
Речь «Что такое Советская власть?». 1919 год
Помощь по воспроизведению

Влади́мир Ильи́ч Улья́нов (псевдоним Ле́нин; 10 (22) апреля 1870, Симбирск — 21 января 1924, усадьба Горки, Московская губерния) — российский революционер, советский политический и государственный деятель, создатель Российской социал-демократической рабочей партии (большевиков), один из главных организаторов и руководителей Октябрьской революции 1917 года в России, первый председатель Совета Народных Комиссаров (правительства) РСФСР, создатель первого в мировой истории социалистического государства.

Марксист, публицист, основоположник марксизма-ленинизма, идеолог и создатель Третьего (Коммунистического) интернационала, основатель СССР, первый председатель СНК СССР. Сфера основных политико-публицистических работ — материалистическая философия, теория марксизма, критика капитализма и его высшей фазы: империализма, теория и практика осуществления социалистической революции, построения социализма и коммунизма, политэкономия социализма.

Мнения и оценки исторической роли Владимира Ульянова (Ленина) отличаются крайней полярностью[1][2]. Вне зависимости от положительной или отрицательной оценки деятельности Ленина, даже многие некоммунистические исследователи считают его наиболее значительным революционным государственным деятелем в мировой истории[3]. Журнал Time включил Ленина в сотню выдающихся людей 20-го века в категории «Лидеры и революционеры»[4]. В. Лавров утверждает, что произведения В. И. Ленина занимают первое место в мире среди переводной литературы[5].





Содержание

Биография

Детство, образование и воспитание

Владимир Ильич Ульянов родился в 1870 году в Симбирске (ныне Ульяновск), в семье инспектора народных училищ Симбирской губернии Ильи Николаевича Ульянова (18311886), — сына бывшего крепостного крестьянина села Андросово Сергачского уезда Нижегородской губернии Николая Ульянова (вариант написания фамилии: Ульянина), женатого на Анне Смирновой — дочери астраханского мещанина (по версии советской писательницы М. С. Шагинян, происходившей из рода крещёных калмыков[6]). Мать — Мария Александровна Ульянова (урождённая Бланк, 18351916), шведско-немецкого происхождения по матери и, по разным версиям, украинского, немецкого или еврейского — по отцу. Дедом Владимира по матери был, по одной из версий, еврей, принявший православие, Александр Дмитриевич Бланк[7][8]. По другой версии, он происходил из семьи немецких колонистов, приглашённых в Россию Екатериной II)[9]. Известная исследовательница семьи Ленина М. Шагинян утверждала, что Александр Бланк был украинцем.

И. Н. Ульянов дослужился до чина действительного статского советника, что в Табели о рангах соответствовало военному чину генерал-майора и давало право на потомственное дворянство.

В 18791887 годах Владимир Ульянов учился в Симбирской гимназии, которой руководил Ф. М. Керенский, отец А. Ф. Керенского, будущего главы Временного Правительства (1917). В 1887 году окончил гимназию с золотой медалью и поступил на юридический факультет Казанского университета. Ф. М. Керенский был очень разочарован выбором Володи Ульянова, так как советовал ему поступать на историко-словесный факультет университета ввиду больших успехов младшего Ульянова в латыни и словесности[10]. Вплоть до 1887 года ничего не известно о какой-либо революционной деятельности Владимира Ульянова. Он принял православное крещение и до 16 лет принадлежал к симбирскому религиозному Обществу преподобного Сергия Радонежского, отойдя от религии, вероятно, в 1886 году[11]. Оценки по закону Божьему в гимназии у него были отличными[12], как и почти по всем остальным предметам. В его аттестате зрелости лишь одна четверка — по логике. В 1885 году в списке учеников гимназии указано, что Владимир — «ученик весьма даровитый, усердный и аккуратный. Успевает во всех предметах очень хорошо. Ведёт себя примерно». Первая награда была вручена ему уже в 1880 году, после окончания первого класса — книга с золотым тиснением на переплёте: «За благонравие и успехи» и похвальный листК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3472 дня].

Историк В. Т. Логинов в своей работе, посвящённой детству и юности Ленина[13], приводит большой фрагмент из воспоминаний одноклассника В. Ульянова А. Наумова, будущего министра царского правительства. Эти же воспоминания цитирует историк В. П. Булдаков[14], по мнению которого свидетельства Наумова ценны и непредвзяты; историк считает весьма характерным такое описание В. Ульянова:

Способности он имел совершенно исключительные, обладал огромной памятью, отличался ненасытной научной любознательностью и необычайной работоспособностью… Воистину, это была ходячая энциклопедия… Он пользовался среди всех его товарищей большим уважением и деловым авторитетом, но… нельзя сказать, чтобы его любили, скорее — ценили…В классе ощущалось его умственное и трудовое превосходство…хотя…сам Ульянов никогда его не выказывал и не подчеркивал.

По мнению Ричарда Пайпса[15],

В Ленине-юноше удивляет как раз то, что, в отличие от большинства своих современников, он не выказывал никакого интереса к общественной жизни. В воспоминаниях, вышедших из-под пера одной из его сестёр до того, как железная лапа цензуры легла на всё, что писалось о Ленине, он предстаёт мальчиком чрезвычайно старательным, аккуратным и педантичным, — в современной психологии это называется компульсивным типом. Он был идеальным гимназистом, получал отличные оценки практически по всем предметам, включая поведение, и это год за годом приносило ему золотые медали. Его имя было в начале списка окончивших курс гимназии. Ничто в скудных сведениях, которыми мы располагаем, не говорит о бунте — ни против семьи, ни против режима. Фёдор Керенский, отец будущего политического соперника Ленина, бывший директором гимназии в Симбирске, которую посещал Ленин, рекомендовал его для поступления в Казанский университет как «замкнутого» и «необщительного» молодого человека. «Ни в гимназии, ни вне её, — писал Керенский, — не было замечено за Ульяновым ни одного случая, когда бы он словом или делом вызвал в начальствующих и преподавателях гимназии непохвальное о себе мнение». Ко времени окончания гимназии в 1887 году у Ленина не было «определённых» политических убеждений. Ничто в начале его биографии не изобличало в нём будущего революционера; напротив — многое свидетельствовало о том, что Ленин пойдёт по стопам отца и сделает заметную служебную карьеру.

В том же 1887 году, 8 (20) мая, его старшего брата — Александра — казнили, как участника народовольческого заговора с целью покушения на жизнь императора Александра III. Произошедшее стало глубокой трагедией для семьи Ульяновых, не подозревавшей о революционной деятельности Александра.

В университете Владимир был вовлечён в нелегальный студенческий кружок «Народной воли» во главе с Лазарем Богоразом. Через три месяца после поступления он был исключён за участие в студенческих беспорядках, вызванных новым уставом университета, введением полицейского надзора за студентами и кампанией по борьбе с «неблагонадёжными» студентами[16]. По словам инспектора студентов, пострадавшего от студенческих волнений, Ульянов находился в первых рядах бушевавших студентов.

На следующую ночь Владимир в числе сорока других студентов был арестован и отправлен в полицейский участок. Всех арестованных, в порядке характерных для периода царствования Александра III методов борьбы с «непокорством», исключили из университета и выслали на «место родины». Позже ещё одна группа студентов покинула Казанский университет в знак протеста против репрессий. В числе добровольно ушедших из университета был двоюродный брат Ульянова, Владимир Ардашев. После ходатайств Любови Александровны Ардашевой, тёти Владимира Ильича, Ульянов был выслан в деревню Кокушкино Лаишевского уезда Казанской губернии, где он жил в доме Ардашевых до зимы 1888—1889 годов.

Так как во время полицейского следствия были выявлены связи молодого Ульянова с нелегальным кружком Богораза, а также по причине казни его брата, он попал в список «неблагонадёжных» лиц, подлежащих полицейскому надзору. По этой же причине ему было запрещено восстановиться в университете, а соответствующие прошения его матери раз за разом отклонялись. По описанию Ричарда Пайпса[17],

В течение описываемого периода Ленин много читал. Он штудировал «прогрессивные» журналы и книги 1860—1870-х годов, особенно труды Н. Г. Чернышевского, которые, по его собственным словам, оказали на него решающее влияние. Это было трудное время для всех Ульяновых: симбирское общество бойкотировало их, поскольку связи с семьёй казнённого террориста могли привлечь нежелательное внимание полиции…

Начало революционной деятельности

Осенью 1888 года Ульянову было разрешено вернуться в Казань. Здесь он впоследствии вступил в один из марксистских кружков, организованных Н. Е. Федосеевым, где изучались и обсуждались сочинения К. Маркса, Ф. Энгельса и Г. В. Плеханова. В 1924 году Н. К. Крупская писала в «Правде»: «Плеханова Владимир Ильич любил страстно. Плеханов сыграл крупную роль в развитии Владимира Ильича, помог ему найти правильный революционный подход, и потому Плеханов был долгое время окружён для него ореолом: всякое самое незначительное расхождение с Плехановым он переживал крайне болезненно»[18].

В мае 1889 М. А. Ульянова приобрела имение Алакаевка в 83,5 десятин (91,2 гектара) в Самарской губернии и семья переехала туда на жительство. Уступив настойчивым просьбам матери, Владимир попробовал заниматься управлением имением, но успеха не имел[19]. Окрестные крестьяне, пользуясь, неопытностью новых хозяев, похитили у них лошадь и две коровы[19]. В результате Ульянова продала вначале землю, а впоследствии и дом[19]. В советское время в этом селе был создан дом-музей Ленина[20].

Осенью 1889 года семья Ульяновых переезжает в Самару, где Ленин также поддерживает связь с местными революционерами.

По мнению Ричарда Пайпса, в период 1887—1891 годов молодой Ульянов стал, вслед за своим казнённым братом, сторонником «Народной воли». В Казани и Самаре он последовательно отыскивал народовольцев, от которых узнавал сведения о практической организации движения, на тот момент выглядевшего, как законспирированная дисциплинированная организация «профессиональных революционеров».

В 1890 году власти смягчились и разрешили ему готовиться экстерном к экзаменам на юриста. В ноябре 1891 года Владимир Ульянов сдал экстерном экзамены за курс юридического факультета Императорского Санкт-Петербургского университета[21]. После этого он изучил большое количество экономической литературы, особенно земских статистических отчётов по сельскому хозяйству.

В период 18921893 годов взгляды Ленина под сильным влиянием работ Плеханова медленно эволюционировали от народовольческих к социал-демократическим. При этом он уже в 1893 году разработал новую на тот момент доктрину, объявившую современную ему Россию, в которой четыре пятых населения составляло крестьянство, «капиталистической» страной. Кредо ленинизма было окончательно сформулировано в 1894 году: «русский рабочий, поднявшись во главе всех демократических элементов, свалит абсолютизм и поведёт русский пролетариат (рядом с пролетариатом всех стран) прямой дорогой открытой политической борьбы к победоносной коммунистической революции».

Как пишет исследователь М. С. Восленский в работе «Номенклатура»,

Главной практической целью жизни Ленина стало отныне добиться революции в России, независимо от того, созрели или нет там материальные условия для новых производственных отношений.

Молодого человека не смущало то, что было камнем преткновения для других русских марксистов того времени. Пусть Россия отстала, считал он, пусть её пролетариат слаб, пусть российский капитализм ещё далеко не развернул всех своих производительных сил — не в этом дело. Главное — совершить революцию!

…опыт «Земли и воли» показал, что надежда на крестьянство как на главную революционную силу себя не оправдала. Горстка революционной интеллигенции была слишком малочисленна, чтобы без опоры на какой-то крупный класс перевернуть махину царского государства: безрезультатность террора народников продемонстрировала это со всей ясностью. Таким крупным классом в России в тех условиях мог быть только пролетариат, численно быстро возраставший на рубеже XIX и XX веков. В силу его концентрации на производстве и выработанной условиями труда дисциплинированности рабочий класс являлся тем социальным слоем, который можно было лучше всего использовать как ударную силу для свержения существующего строя.

В 1892—1893 годах Владимир Ульянов работал помощником у самарского присяжного поверенного (адвоката) А. Н. Хардина, ведя в большинстве уголовные дела, проводил «казённые защиты»[22].

Он с большим юмором принялся рассказывать нам о своей недолгой юридической практике в Самаре, о том, что из всех дел, которые ему приходилось вести по назначению (а он только по назначению их и вел), он не выиграл ни одного и только один его клиент получил более мягкий приговор, чем тот, на котором настаивал прокурор.

Мария Ильинична Ульянова, мемуары[23]

В 1893 году Ленин приехал в Санкт-Петербург, где устроился помощником к присяжному поверенному (адвокату) М. Ф. Волькенштейну[24]. В Петербурге им были написаны работы по проблемам марксистской политэкономии, истории русского освободительного движения, истории капиталистической эволюции русской пореформенной деревни и промышленности. Часть из них была издана легально. В это время он также разрабатывал программу социал-демократической партии. Деятельность В. И. Ленина как публициста и исследователя развития капитализма в России на основе обширных статистических материалов делает его известным среди социал-демократов и оппозиционно настроенных либеральных деятелей, а также во многих других кругах российского общества[25].

По мнению Ричарда Пайпса, Ленин как личность окончательно сложился в возрасте 23 лет, к моменту переезда в Петербург в 1893 году:

…этот непривлекательный человек излучал такую внутреннюю силу, что люди быстро забывали о первом впечатлении. Поразительный эффект, который производило соединение в нём силы воли, неумолимой дисциплины, энергии, аскетизма и непоколебимой веры в дело, можно описать только затасканным словом «харизма». По словам Потресова, этот «невзрачный и грубоватый» человек, лишённый обаяния, оказывал «гипнотическое воздействие»: «Плеханова — почитали, Мартова — любили, но только за Лениным беспрекословно шли, как за единственным бесспорным вождём. Ибо только Ленин представлял собою, в особенности в России, редкостное явление человека железной воли, неукротимой энергии, сливающего фанатическую веру в движение, в дело, с неменьшей верой в себя»

Ряд авторов[26] склонны видеть одной из сторон ещё молодого Ленина жестокость. В качестве доказательства часто приводятся воспоминания В. В. Водовозова о позиции Ленина в отношении голода 1891—1892 годов[27]:
Вл. Ульянов… резко и определённо выступил против кормления голодающих. Его позиция, насколько я её сейчас вспоминаю, — а запомнил я её хорошо, ибо мне приходилось не мало с ним о ней спорить, — сводилась к следующему: голод есть прямой результат определённого социального строя; пока этот строй существует, такие голодовки неизбежны; уничтожить их можно, лишь уничтожив этот строй. Будучи в этом смысле неизбежным, голод в настоящее время играет и роль прогрессивного фактора. Разрушая крестьянское хозяйство, выбрасывая мужика из деревни в город, голод создаёт пролетариат и содействует индустриализации края… Он заставит мужика задуматься над основами капиталистического строя, разобьёт веру в царя и царизм и, следовательно, в своё время облегчит победу революции.
По описанию Максима Горького: «для него рабочий класс — что для кузнеца руда»[26]. Однако Водовозова опровергает А. А. Беляков[28]:
Владимир Ильич не меньше других революционеров страдал, мучился, ужасался, наблюдая кошмарные картины гибели людей и слушая рассказы очевидцев о том, что совершается в далёких, заброшенных деревнях, куда не доходила помощь и где вымирали почти все жители. (…) Везде и всюду Владимир Ильич утверждал только одно, что в помощи голодающим не только революционеры, но и радикалы не должны выступать вместе с полицией, губернаторами, вместе с правительством — единственным виновником голода и «всероссийского разорения», а против кормления голодающих никогда не высказывался, да и не мог высказаться.

Сам Ленин высказывался по этому вопросу вполне однозначно, не подвергая сомнению необходимость «самой широкой помощи голодающим»[29][30].

В мае 1895 года Ульянов выехал за границу, где встретился в Швейцарии с Плехановым, в Германии — с В. Либкнехтом, во Франции — с П. Лафаргом и другими деятелями международного рабочего движения, а по возвращении в Петербург в 1895 году вместе с Ю. О. Мартовым и другими молодыми революционерами объединил разрозненные марксистские кружки в «Союз борьбы за освобождение рабочего класса»[31]. Под влиянием Плеханова Ленин частично отступил от своей доктрины, провозглашающей царскую Россию «капиталистической» страной, объявив её страной «полуфеодальной». Ближайшей целью для него становится свержение самодержавия, теперь в союзе с «либеральной буржуазией». «Союз борьбы» вёл активную пропагандистскую деятельность среди рабочих, им было выпущено более 70 листовок[32]. В декабре 1895 года, как и многие другие члены «Союза», Ульянов был арестован, более года содержался в тюрьме и в 1897 году выслан на 3 года в село Шушенское Минусинского уезда Енисейской губернии.

С тем, чтобы «гражданская» жена Ленина, Н. К. Крупская, могла последовать за ним в ссылку, ему пришлось в июле 1898 года зарегистрировать свой брак с ней. Так как в России того времени признавались только церковные браки, Ленину, на тот момент уже бывшему атеистом, пришлось обвенчаться в церкви, официально обозначив себя как православного. Изначально ни Владимир Ильич, ни Надежда Константиновна не собирались оформлять свой брак церковным путём, но через самое короткое время пришёл приказ полицмейстера: или венчаться, или Надежда Константиновна должна покинуть Шушенское и следовать в Уфу, по месту ссылки. «Пришлось проделать всю эту комедию», — говорила позже Крупская. Ульянов в письме к матери от 10 мая 1898 года так обрисовывает сложившееся положение: «Н. К., как ты знаешь, поставили трагикомическое условие: если не вступит немедленно (sic!) в брак, то назад в Уфу. Я вовсе не расположен допускать сие, и потому мы уже начали „хлопоты“ (главным образом прошения о выдаче документов, без которых нельзя венчать), чтобы успеть обвенчаться до поста (до петровок): позволительно все же надеяться, что строгое начальство найдёт это достаточно „немедленным“ вступлением в брак». Наконец, в начале июля документы были получены, и можно было идти в церковь. Но случилось так, что не оказалось ни поручителей, ни шаферов, ни обручальных колец, без которых свадебная церемония немыслима. Исправник категорически запретил приезд на бракосочетание ссыльным Кржижановским и Старковым. Конечно, можно было бы опять начать хлопоты, но Владимир Ильич решил не ждать. Поручителями и шаферами он пригласил знакомых шушенских крестьян: писаря Степана Николаевича Журавлёва, лавочника Иоанникия Ивановича Завёрткина, Симона Афанасьевича Ермолаева и др. А один из ссыльных, Оскар Александрович Энгберг, изготовил жениху и невесте обручальные кольца из медного пятака.

10 (22) июля 1898 года в местной церкви священник Иоанн Орестов совершил таинство венчания. Запись в церковной метрической книге села Шушенского свидетельствует, что административно-ссыльные православные В. И. Ульянов и Н. К. Крупская венчались первым браком[33].

В ссылке он написал по собранному материалу книгу «Развитие капитализма в России», направленную против «легального марксизма» и народнических теорий[34]. Во время ссылки было написано свыше 30 работ[35], налажена связь с социал-демократами Петербурга, Москвы, Нижнего Новгорода, Воронежа и других городов. К концу 1890-х годов под псевдонимом «К. Тулин» В. И. Ульянов приобрёл известность в марксистских кругах. В ссылке Ульянов консультировал по юридическим вопросам местных крестьян, составлял за них юридические документы[22].

Первая эмиграция (19001905)

В 1898 году в Минске в отсутствие лидеров Петербургского Союза борьбы состоялся I съезд РСДРП в количестве 9 человек, который учредил Российскую социал-демократическую рабочую партию, приняв Манифест[36]. Все члены избранного съездом ЦК и большинство делегатов были тут же арестованы, многие представленные на съезде организации были разгромлены полицией. Находившиеся в сибирской ссылке руководители «Союза борьбы» решили объединить разбросанные по стране многочисленные социал-демократические организации и марксистские кружки с помощью газеты.

После окончания ссылки в феврале 1900 года Ленин, Мартов и А. Н. Потресов объезжают российские города, устанавливая связи с местными организациями. 26 февраля 1900 года Ульянов прибывает во Псков, где ему разрешено проживать после ссылки. В апреле 1900 года во Пскове состоялось организационное совещание по созданию общероссийской рабочей газеты «Искра», в котором приняли участие В. И. Ульянов-Ленин, С. И. Радченко, П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановский, Л. Мартов, А. Н. Потресов, А. М. Стопани. В апреле 1900 года Ленин нелегально из Пскова совершает однодневную поездку в Ригу. На переговорах с латышскими социал-демократами рассматривались вопросы по транспортировке газеты «Искра» из-за границы в Россию через порты Латвии[37]. В начале мая 1900 года Владимир Ульянов получил во Пскове заграничный паспорт. 19 мая он выезжает в Петербург, а 21 мая там его задерживает полиция. Был также тщательно досмотрен и багаж, отправленный Ульяновым из Пскова в Подольск. После досмотра багажа начальник Московского охранного отделения С. В. Зубатов направляет телеграмму в Петербург начальнику особого отделения департамента полиции Л. А. Ратаеву: «Груз оказался библиотекой и тенденциозными рукописями, вскрыт в порядке Устава Российских железных дорог, как отправленный незапломбированным. По рассмотрении жандармской полицией и экспертизы отделения будет отправлен по назначению. Зубатов»[38]. Операция по аресту социал-демократа окончилась провалом. Как опытный конспиратор, В. И. Ленин не дал псковской полиции поводов против себя. В донесениях филёров и в сведениях Псковского жандармского управления о В. И. Ульянове отмечается, что «за время проживания в Пскове до выезда за границу ни в чём предосудительном не замечен». Хорошим прикрытием служила Ленину и работа в статистическом бюро Псковского губернского земства, его участие в составлении программы оценочно-статистического обследования губернии[39]. Кроме незаконного посещения столицы предъявить Ульянову было нечего. Через десять дней он был отпущен[40].

В июне 1900 года Владимир Ульянов вместе со своей матерью М. А. Ульяновой и старшей сестрой Анной Ульяновой приезжает в Уфу, где находилась в ссылке его жена Н. К. Крупская[41].

29 июля 1900 года Ленин выезжает в Швейцарию, где проводит с Плехановым переговоры об издании газеты и теоретического журнала[42]. В редколлегию газеты «Искра» (позже появился и журнал — «Заря»), вошли три представителя эмигрантской группы «Освобождение труда» — Плеханов, П. Б. Аксельрод и В. И. Засулич и три представителя «Союза борьбы» — Ленин, Мартов и Потресов. В среднем тираж газеты составлял 8000 экземпляров, а некоторых номеров — до 10 000 экземпляров. Распространению газеты способствовало создание сети подпольных организаций на территории Российской империи. Редакция «Искры» обосновалась в Мюнхене, но Плеханов остался в Женеве. Аксельрод по-прежнему жил в Цюрихе. Мартов ещё не прибыл из России. Не приехала и Засулич. Прожив в Мюнхене короткое время, надолго покинул его и Потресов. Основную работу в Мюнхене по организации выпуска «Искры» проводит Ульянов. Первый номер «Искры» поступает из типографии 24 декабря 1900 года. 1 апреля 1901 года, отбыв уфимскую ссылку, в Мюнхен прибывает Н. К. Крупская и приступает к работе в редакции «Искры»[43].

В декабре 1901 года в журнале «Заря» публикуется статья под заглавием «Гг. „критики“ в аграрном вопросе. Очерк первый» — первая работа, которую Владимир Ульянов подписал псевдонимом «Н. Ленин»[44][45].

В период 19001902 годов Ленин под влиянием наступившего в то время общего кризиса революционного движения пришёл к выводу о том, что предоставленный сам себе революционный пролетариат вскоре откажется от борьбы с самодержавием, ограничившись лишь одними экономическими требованиями.

В 1902 году в работе «Что делать? Наболевшие вопросы нашего движения» Ленин выступил с собственной концепцией партии, которую он видел централизованной боевой организацией («партия нового типа»). В этой статье он пишет: «Дайте нам организацию революционеров, и мы перевернём Россию!». В данной работе Ленин впервые сформулировал свои доктрины «демократического централизма» (строгой иерархической организации партии революционеров) и «привнесения сознания».

Согласно новой на тот момент доктрине «привнесения сознания», предполагалось, что промышленный пролетариат сам по себе не революционен и склонен лишь к экономическим требованиям («тред-юнионизм»), необходимая «сознательность» должна была быть «привнесена» извне партией профессиональных революционеров, которая в таком случае стала бы «авангардом».

Заграничная агентура царской разведки напала на след газеты «Искра» в Мюнхене. Поэтому в апреле 1902 года редакция газеты переехала из Мюнхена в Лондон. Вместе с Лениным и Крупской в Лондон переезжают Мартов и Засулич[46]. С апреля 1902 по апрель 1903 года В. И. Ленин вместе с Н. К. Крупской жил в Лондоне, под фамилией Рихтер, сначала в меблированных комнатах, а затем снятых двух небольших комнатках в доме неподалёку от Британского музея, в библиотеке которого Владимир Ильич часто работал[47]. В конце апреля 1903 года Ленин с женой переезжают из Лондона в Женеву в связи с переводом туда издания газеты «Искра»[48]. В Женеве они проживали до 1905 года[49].

Участие в работе II съезда РСДРП (1903 год)

РСДРПРСДРП(б)РКП(б)
ВКП(б)КПСС

История партии
Октябрьская революция
(1917)
Военный коммунизм
(1918—1921)
Новая экономическая политика
(1921—1928)
Ленинский призыв
(1924)
Внутрипартийная борьба
(1926—1933)
Сталинизм
(1933—1953)
Хрущевская оттепель
(1953—1964)
Период застоя
(1964—1985)
Перестройка
(1985—1991)

Партийная организация
Политбюро
Секретариат
Оргбюро
Центральный Комитет
Обком
Окружком
Горком
Райком
Партком

Руководители партии
В.И. Ленин
(1917—1924)
И.В. Сталин
(1924—1953)
Н.С. Хрущёв
(1953—1964)
Л.И. Брежнев
(1964—1982)
Ю.В. Андропов
(1982—1984)
К.У. Черненко
(1984—1985)
М.С. Горбачёв
(1985—1991)

Прочее
Устав
Съезды партии
Конференции партии
ВЛКСМ
Газета «Правда»
Ленинская гвардия
Оппозиции в ВКП(б)
Большой террор
Антипартийная группа
Генеральная линия партии


КП РСФСР
Евсекция

С 17 июля по 10 августа 1903 года в Лондоне проходил II съезд РСДРП. Ленин принимал активное участие в подготовке съезда не только своими статьями в «Искре» и «Заре»; ещё с лета 1901 года вместе с Плехановым он работал над проектом программы партии, подготовил проект устава[50]. Программа состояла из двух частей — программы-минимума и программы-максимума; первая предполагала свержение царизма и установление демократической республики, уничтожение остатков крепостничества в деревне, в частности возвращение крестьянам земель, отрезанных у них помещиками при отмене крепостного права (так называемых «отрезков»), введение восьмичасового рабочего дня, признание права наций на самоопределение и установление равноправия наций; программа-максимум определяла конечную цель партии — построение социалистического общества и условия достижения этой цели — социалистическую революцию и диктатуру пролетариата[50].

На самом съезде Ленин был избран в бюро, работал в программной, организационной и мандатной комиссиях, председательствовал на ряде заседаний и выступал почти по всем вопросам повестки дня[50].

К участию в съезде были приглашены как организации, солидарные с «Искрой» (и называвшиеся «искровскими»), так и не разделявшие её позицию. В ходе обсуждения программы возникла полемика между сторонниками «Искры» с одной стороны и «экономистами» (для которых оказалось неприемлемым положение о диктатуре пролетариата) и Бундом (по национальному вопросу внутри партии[51]) — с другой; в результате 2 «экономиста», а позже и 5 бундовцев покинули съезд.

Но обсуждение устава партии, 1-го пункта, определявшего понятие члена партии, обнаружило разногласия и среди самих искровцев, разделившихся на «твёрдых» (сторонников Ленина) и «мягких» (сторонников Мартова). «В моём проекте, — писал Ленин после съезда, — это определение было таково: „Членом Российской социал-демократической рабочей партии считается всякий, признающий её программу и поддерживающий партию как материальными средствами, так и личным участием в одной из партийных организаций“. Мартов же вместо подчёркнутых слов предлагал сказать: работой под контролем и руководством одной из партийных организаций… Мы доказывали, что необходимо сузить понятие члена партии для отделения работающих от болтающих, для устранения организационного хаоса, для устранения такого безобразия и такой нелепости, чтобы могли быть организации, состоящие из членов партии, но не являющиеся партийными организациями, и т. д. Мартов стоял за расширение партии и говорил о широком классовом движении, требующем широкой — расплывчатой организации и т. д… „Под контролем и руководством“, — говорил я, — означают на деле не больше и не меньше, как: без всякого контроля и без всякого руководства»[52]. Противники Ленина усматривали в его формулировке попытку создать не партию рабочего класса, а секту заговорщиков[53]. Предложенная Мартовым формулировка 1-го пункта устава была поддержана 28 голосами против 22 при 1 воздержавшемся. При выборах в Центральный Комитет РСДРП, после ухода бундовцев и экономистов, группа Ленина получила большинство. Это случайное обстоятельство, как показали дальнейшие события, навсегда разделило партию на «большевиков» и «меньшевиков».

Член ЦК РСДРП Рафаил Абрамо́вич (в партии с 1899 года) в январе 1958 года вспоминал: «Конечно, я тогда ещё был совсем молодой человек, но через четыре года я уже был членом Центрального Комитета, и затем в этом Центральном Комитете, не только с Лениным и с другими старыми большевиками, но и с Троцким, со всеми ними мы были в одном Центральном Комитете. Тогда ещё жили Плеханов, Аксельрод, Вера Засулич, Лев Дейч и целый ряд других старых революционеров. Вот мы все вместе работали до 1903 года. В 1903 году, на Втором Съезде, наши линии разошлись. Ленин и некоторые его друзья настаивали на том, что нужно действовать методами диктатуры внутри партии и вне партии. <…> Ленин всегда поддерживал фикцию коллективного руководства, но и тогда он был хозяином в партии. Он был фактическим её хозяином, его так и называли — „хозяин“»[54].

Раскол РСДРП

Но раскололи искровцев не споры об уставе, а выборы редакции «Искры»[прим 1]. С самого начала в редколлегии не было взаимопонимания между представителями группы «Освобождение труда» и молодыми петербуржцамиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3316 дней]; спорные вопросы не решались, поскольку раскалывали редколлегию на две равные части. Ещё задолго до съезда Ленин пытался решить проблему, предложив ввести в редколлегию Л. Д. Троцкого в качестве седьмого члена; но предложение, поддержанное даже Аксельродом и Засулич, было решительно отвергнуто Плехановым[55]. Неуступчивость Плеханова К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3316 дней] побудила Ленина избрать другой способ: сократить редакцию до трёх человек. Съезду — в тот момент, когда сторонники Ленина уже составляли большинство, — была предложена редколлегия в составе Плеханова, Мартова и Ленина. «Политическим руководителем „Искры“, — свидетельствует Троцкий, — был Ленин. Главной публицистической силой газеты был Мартов»[56]. И тем не менее удаление из редакции пусть и мало работающих, но уважаемых и заслуженных «стариков» и Мартову, и самому Троцкому показалось неоправданной жестокостью[57]. Съезд незначительным большинством поддержал предложение Ленина, но Мартов отказался работать в редколлегииК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3316 дней]; его сторонники, среди которых оказался теперь и Троцкий, объявили бойкот «ленинскому» Центральному Комитету и отказались сотрудничать в «Искре»К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3316 дней]. Ленину ничего не оставалосьК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3316 дней], как выйти из редакции; оставшийся в одиночестве Плеханов восстановил прежнюю редколлегию, но уже без Ленина, — «Искра» стала печатным органом съездовского меньшинстваК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3316 дней].

После съезда обеим фракциям пришлось создавать собственные структурыК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3316 дней]; при этом обнаружилось, что съездовское меньшинство имеет за собой поддержку большинства членов партии. Съездовское большинство осталось без печатного органа, что мешало ему не только пропагандировать свои взгляды, но и отвечать на резкую критику оппонентов, — и только в декабре 1904 года была создана газета «Вперёд», ненадолго ставшая печатным органом ленинцев.

Положение, сложившееся в партии, побуждало Ленина в письмах в Центральный Комитет (в ноябре 1903 года) и Совет партии[прим 2] (в январе 1904 года) настаивать на созыве партийного съезда[58]. Не найдя поддержки со стороны оппозиции, фракция большевиков в конце концов взяла инициативу на себя[58]. До 1905 года Ленин не использовал термины «большевики» и «меньшевики». Например, цитируя П. Струве из «Освобождения», № 57 в ноябре 1904 года, приводит его «большевисты» и «меньшевисты» и от себя «меньшинство». Термин «большевики» был использован в декабре 1904 года в «Письме к товарищам (К выходу органа партийного большинства)», а «меньшевики» — в первом выпуске газеты «Вперёд» 22 декабря 1904 (4 января 1905) года. На открывшийся в Лондоне 12 (25) апреля 1905 года III съезд РСДРП были приглашены все организации, но меньшевики от участия в нём отказались, объявили съезд незаконным и созвали в Женеве собственную конференцию[59], — раскол партии таким образом был оформлен.

Первая русская революция (1905—1907)

Уже в конце 1904 года, на фоне нарастающего стачечного движения, между фракциями «большинства» и «меньшинства», помимо организационных, обнаружились разногласия по политическим вопросам[59].

Революция 1905—1907 годов застала Ленина за границей, в Швейцарии.

На III съезде РСДРП, проходившем в Лондоне в апреле 1905 года, Ленин подчёркивал, что главная задача происходящей революции — покончить с самодержавием и остатками крепостничества в России.

При первой же возможности, в начале ноября 1905 года, Ленин нелегально, под чужой фамилией, прибыл в Петербург и возглавил работу избранного съездом Центрального и Петербургского комитетов большевиков; большое внимание уделял руководству газетой «Новая жизнь». Под руководством Ленина партия готовила вооружённое восстание. В это же время Ленин пишет книгу «Две тактики социал-демократии в демократической революции», в которой указывает на необходимость гегемонии пролетариата и вооружённого восстания. В борьбе за привлечение на свою сторону крестьянства (которая активно велась с эсерами) Ленин пишет брошюру «К деревенской бедноте». В декабре 1905 года в Таммерфорсе проходила I конференция РСДРП, где впервые встретились В. И. Ленин и И. В. Сталин[60]

Весной 1906 года Ленин переехал в Финляндию. Жил он вместе с Крупской и её матерью в Куоккале (Репино (Санкт-Петербург)) на вилле «Вааса» Эмиля Эдварда Энгестрёма, временами наезжая в Гельсингфорс. В конце апреля 1906 года перед поездкой на партийный съезд в Стокгольм он под фамилией Вебер останавливался в Гельсингфорсе на две недели в съёмной квартире на первом этаже дома по адресу: Вуоримиехенкату, 35. Два месяца спустя он провёл несколько недель в Сейвясте (п. Озерки, к западу от Куоккалы) у Книповичей[61]. В декабре (не позднее 14 (27)) 1907 года Ленин пароходом прибывает в Стокгольм[62].

По мнению Ленина, несмотря на поражение декабрьского вооружённого восстания, большевики использовали все революционные возможности, они первыми вступили на путь восстания и последними покинули его, когда этот путь стал невозможен[63].

Роль в Революционном терроре начала XX века

Ещё в 1901 году Ленин писал: «Принципиально мы никогда не отказывались и не можем отказаться от террора. Это — одно из военных действий, которое может быть вполне пригодно и даже необходимо в известный момент сражения, при известном состоянии войска и при известных условиях»[64].

В годы революции 1905—1907 годов в России наблюдался пик революционного терроризма, страну захлестнула волна насилия: политических и уголовных убийств, грабежей, экспроприаций и вымогательств. В условиях соперничества в экстремистской революционной деятельности с партией эсеров, «славившихся» деятельностью своей Боевой организации, после некоторых колебаний (его видение вопроса много раз менялось в зависимости от текущей конъюнктуры) лидер большевиков Ленин выработал свою позицию в отношении террора. Как отмечает исследователь проблемы революционного терроризма историк Анна Гейфман, ленинские протесты против терроризма, сформулированные до 1905 года и направленные против эсеров, находятся в резком противоречии с ленинской же практической политикой, выработанной им после начала русской революции «в свете новых задач дня» в интересах своей партии[65]. Ленин призывал к «наиболее радикальным средствам и мерам как к наиболее целесообразным», для чего лидер большевиков предлагал создавать «отряды революционной армии… всяких размеров, начиная с двух-трёх человек, [которые] должны вооружаться сами, кто чем может (ружьё, револьвер, бомба, нож, кастет, палка, тряпка с керосином для поджога…)», и делает вывод, что эти отряды большевиков по сути ничем не отличались от террористических «боевых бригад» воинственных эсеров.

Ленин, в изменившихся условиях, уже был готов идти даже дальше эсеров и шёл даже на явное противоречие с научным учением Маркса ради способствования террористической деятельности своих сторонников, утверждая, что боевые отряды должны использовать любую возможность для активной работы, не откладывая своих действий до начала всеобщего восстания.

По мнению Гейфман, Ленин по существу отдавал приказ о подготовке террористических актов, которые он раньше сам же и осуждал, призывая своих сторонников совершать нападения на городовых и прочих государственных служащих, осенью 1905 года открыто призывал совершать убийства полицейских и жандармов, черносотенцев и казаков, взрывать полицейские участки, обливать солдат кипятком, а полицейских — серной кислотой[65].

Позже, не удовлетворённый недостаточным по его мнению уровнем террористической активности его партии, Ленин жаловался санкт-петербургскому комитету:

Я с ужасом, ей-богу с ужасом вижу, что [революционеры] о бомбах говорят больше полгода и ни одной не сделали[66].

Стремясь к немедленным террористическим действиям, Ленину даже приходилось защищать методы террора перед лицом своих же товарищей-социал-демократов:

Когда я вижу социал-демократов, горделиво и самодовольно заявляющих: «Мы не анархисты, не воры, не грабители, мы выше этого, мы отвергаем партизанскую войну», — тогда я спрашиваю себя: понимают ли эти люди, что они говорят?[67]

Как свидетельствует одна из ближайших коллег Ленина, Елена Стасова, лидер большевиков, сформулировав свою новую тактику, стал настаивать на немедленном приведении её в жизнь и превратился в «ярого сторонника террора»[65]. Наибольшую озабоченность террором в этот период проявляли большевики, чей лидер Ленин 25 октября 1906 года писал, что большевики вовсе не возражают против политических убийств, только индивидуальный террор должен сочетаться с массовыми движениями[68].

Кроме лиц, специализирующихся на политических убийствах во имя революции, в каждой из социал-демократических организаций существовали люди, занимавшиеся вооружёнными грабежами, вымогательствами и конфискацией частной и государственной собственности. Официально лидерами социал-демократических организаций такие действия никогда не поощрялись, за исключением большевиков, чей лидер Ленин публично объявил грабёж допустимым средством революционной борьбы. Большевики были единственной социал-демократической организацией в России, прибегавшей к экспроприациям (т. н. «эксам») организованно и систематически[69].

Ленин не ограничивался лозунгами или просто признанием участия большевиков в боевой деятельности. Уже в октябре 1905 года он заявил о необходимости конфисковывать государственные средства[70] и скоро стал прибегать к «эксам» на практике. Вместе с двумя своими тогдашними ближайшими соратниками, Леонидом Красиным и Александром Богдановым (Малиновским), он тайно организовал внутри Центрального комитета РСДРП (в котором преобладали меньшевики) небольшую группу, ставшую известной под названием «Большевистский центр», специально для добывания денег для ленинской фракции. Существование этой группы «скрывалось не только от глаз царской полиции, но и от других членов партии»[71][неавторитетный источник? 3667 дней]. На практике это означало, что «Большевистский центр» был подпольным органом внутри партии, организующим и контролирующим экспроприации и различные формы вымогательства[69].

Действия боевиков большевиков не остались незамеченными для руководства РСДРП. Мартов предложил исключить большевиков из партии за совершаемые ими незаконные экспроприации. Плеханов призывал бороться с «большевистским бакунинизмом», многие члены партии считали «Ленина и Ко» обычными жуликами, а Фёдор Дан называл большевистских членов ЦК РСДРП компанией уголовников[69]. Главной целью Ленина было усиление позиции его сторонников внутри РСДРП с помощью денег и приведение определённых людей и даже целых организаций к финансовой зависимости от «Большевистского центра»[69]. Лидеры фракции меньшевиков понимали, что Ленин оперирует огромными экспроприированными суммами, субсидируя контролируемые большевиками Петербургский и Московский комитеты, выдавая первому по тысяче рублей в месяц и второму по пятьсот[26]. В это же самое время относительно малая часть доходов от большевистских грабежей попадала в общепартийную кассу, и меньшевики были возмущены тем, что им не удавалось заставить «Большевистский центр» делиться с Центральным комитетом РСДРП[69]. V съезд РСДРП (май 1907 года) предоставил меньшевикам возможность яростно критиковать большевиков за их «бандитскую практику». На съезде было принято решение положить конец всякому участию социал-демократов в террористической деятельности и экспроприациях. Призывы Мартова к возрождению чистоты революционного сознания на Ленина не произвели никакого впечатления, большевистский лидер слушал их с неприкрытой иронией а во время чтения финансового отчёта, когда докладчик упомянул о крупном пожертвовании от анонимного благодетеля, Икса, Ленин саркастически заметил: «Не от икса, а от экса»[неавторитетный источник? 3667 дней][72]

В конце 1906 года, даже когда волна революционного экстремизма почти угасла, лидер большевиков Ленин утверждал в своём письме от 25 октября 1906 года, что большевики отнюдь не против политических убийств[68]. Ленин, указывает историк Анна Гейфман, был готов в очередной раз изменить свои теоретические принципы, что он и сделал в декабре 1906 года: в ответ на запрос большевиков из Петрограда об официальной позиции партии в вопросе о терроре Ленин высказал своё: «в данный исторический момент террористические действия допускаются». Единственным условием Ленина было то, что в глазах общественности инициатива терактов должна исходить не от партии, а от отдельных её членов или малых большевистских групп в России. Ленин прибавил также, что он надеется убедить весь Центральный комитет в целесообразности своей позиции[68].

Большое число тер­рористов осталось в России после прихода к власти боль­шевиков и участвовало в ленинской политике «красного террора»[68]. Ряд основателей и крупных деятелей советского государства, ранее участвовавших в экстремистских ак­циях, продолжали свою деятельность в изменённой форме и после 1917 года[73].

Вторая эмиграция (1908 — апрель 1917)

В первых числах января 1908 года Ленин вернулся в Женеву. Поражение революции 1905—1907 годов не заставило его сложить руки, он считал неизбежным повторение революционного подъёма. «Разбитые армии хорошо учатся»[74], — позже писал об этом периоде Ленин.

В конце 1908 года Ленин, Крупская вместе с Зиновьевым и Каменевым перебираются в Париж. Здесь Ленин проживает до июня 1912 года[75]. Здесь же происходит его первая встреча с Инессой Арманд.

В 1909 году опубликовал свой главный философский труд «Материализм и эмпириокритицизм». Работа была написана после того, как Ленин осознал, насколько широкую популярность в среде социал-демократов получили махизм и эмпириокритицизм.

В 1912 году он решительно порывает с меньшевиками, настаивавшими на легализации РСДРПК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 5198 дней].

5 мая 1912 года в Петербурге вышел первый номер легальной большевистской газеты «Правда». Крайне неудовлетворённый редактированием газеты (главным редактором был Сталин), Ленин откомандировал в Петербург Л. Б. Каменева. Он почти ежедневно писал в «Правду» статьи, посылал письма, в которых давал указания, советы, исправлял ошибки редакции. За 2 года в «Правде» было опубликовано около 270 ленинских статей и заметок. Также в эмиграции Ленин руководил деятельностью большевиков в IV Государственной Думе, являлся представителем РСДРП во II Интернационале, писал статьи по партийным и национальным вопросам, занимался изучением философии.

Когда началась Первая мировая война Ленин жил на территории Австро-Венгрии в галицийском местечке Поронин, куда он приехал в конце 1912 года. Из-за подозрения в шпионаже в пользу российского правительства Ленин был арестован австрийскими жандармами. Для его освобождения потребовалась помощь депутата-социалиста австрийского парламента В. Адлера. 6 августа 1914 года Ленин вышел из тюрьмы.

Через 17 дней в Швейцарии Ленин принимал участие в собрании группы большевиков-эмигрантов, где он огласил свои тезисы о войне. По его мнению, начавшаяся война являлась империалистической, несправедливой с обеих сторон, чуждой интересам трудящихся воюющих государств[76]. По воспоминаниям С. Ю. Багоцкого, после получения информации о единогласном голосовании немецких социал-демократов за военный бюджет немецкого правительства, Ленин заявил, что перестал быть социал-демократом и превратился в коммуниста[77].

На международных конференциях в Циммервальде (1915) и Кинтале (1916) Ленин, в соответствии с резолюцией Штутгартского конгресса и Базельским манифестом II Интернационала, отстаивал свой тезис о необходимости превращения империалистической войны в войну гражданскую и выступал с лозунгом «революционного пораженчества»: одинакового желания поражения в бессмысленной для народа, который в случае победы останется в таком же угнетенном положении, братоубийственной ради прибыли монополий и рынков сбыта империалистической войне - как собственной стране, так и её противнику, так как крах буржуазной власти создаёт революционную ситуацию и открывает возможности трудящимся создать более справедливый общественный строй как в своей стране, так и в стране-противнике.[76][78]. Военный историк С. В. Волков посчитал, что позиция Ленина в период Первой мировой войны по отношению к собственной стране наиболее точно может быть охарактеризована как «государственная измена»[79].

В феврале 1916 года Ленин переезжает из Берна в Цюрих. Здесь он закончил свою работу «Империализм как высшая стадия капитализма (популярный очерк)», активно сотрудничал со швейцарскими социал-демократами (среди которых левый радикал Фриц Платтен), посещал все их партийные собрания. Здесь он узнал из газет о Февральской революции в России.

Ленин не ожидал революции в 1917 году. Известно публичное заявление Ленина в январе 1917 года в Швейцарии, что он не рассчитывает дожить до грядущей революции, но что её увидит молодёжь[80]. Состоявшуюся вскоре революцию Ленин, знавший слабость подпольных революционных сил в столице, расценил как результат «заговора англо-французских импе­риалистов»[81].

В апреле 1917 года германские власти при содействии Фрица Платтена позволили Ленину вместе с 35 соратниками по партии выехать на поезде из Швейцарии через Германию. Генерал Э. Людендорф утверждал, что переправка Ленина в Россию была целесообразна с военной точки зрения[82]. Среди спутников Ленина были Крупская Н. К., Зиновьев Г. Е., Лилина З. И., Арманд И. Ф., Сокольников Г. Я., Радек К. Б. и другие[83].

8 апреля один из руководителей немецкой разведки в Стокгольме телеграфировал в МИД в Берлин: «Приезд Ленина в Россию успешен. Он работает совершенно так, как мы этого хотели бы»[84][85][86].

В середине апреля 1917 года Павел Александрович Александров, следователь чрезвычайной следственной комиссии, открыл производство уголовного дела против Ленина и большевиков. К концу октября 1917 года следствие подходило к концу и Ленину планировали предъявить обвинение по признакам «преступного деяния предусмотренного 51 [соучастие и подстрекательство], 100 [насильственное посягательство на изменение образа правления или на отторжение от России какой-либо её части] и 1 п. 108 [способствование неприятелю в военных или иных враждебных деяниях против России] ст. Уголовного уложения Российской империи». Но дело в отношении большевиков так и не было завершено из-за Октябрьской революции.

Апрель — июнь 1917 года. «Апрельские тезисы»

Более подробно см. Борьба вокруг «Апрельских тезисов» Ленина

3 (16) апреля 1917 года Ленин приезжает в Россию. Петроградский совет, большинство в котором составляли меньшевики и эсеры, организовал ему торжественную встречу. Для встречи Ленина и последовавшей вслед за ней процессии по улицам Петрограда по данным большевиков было мобилизовано «по наряду» 7000 солдат[82]:571.

Ленина лично встретил председатель исполкома Петросовета меньшевик Чхеидзе Н. С., от лица Совета выразивший надежду на «сплочение рядов всей демократии». Однако первое же выступление Ленина на Финляндском вокзале сразу после прибытия завершилось призывом к «социальной революции» и вызвало смущение даже среди ленинских сторонников[82]:566. Матросы 2-го Балтийского Экипажа, выполнявшие на Финляндском вокзале обязанности почётного караула, на следующий день выразили своё возмущение и сожаление, что им вовремя не сказали о том маршруте, которым Ленин вернулся в Россию, и утверждали, что приветствовали бы Ленина возгласами «Долой, назад в ту страну, через которую ты к нам приехал». Солдатами Волынского полка и матросами в Гельсингфорсе ставился вопрос об аресте Ленина, возмущение матросов в этом финляндском порту России выразилось даже в сбрасывании большевистских агитаторов в море. На почве поступившей информации о пути Ленина в Россию солдаты Московского полка приняли решение о разгроме редакции большевистской газеты «Правда»[82]:572.

На следующий день, 4 апреля, Ленин выступил перед большевиками с докладом, тезисы которого были опубликованы в «Правде» лишь 7 апреля[87], когда Ленин и Зиновьев вошли в состав редколлегии «Правды», так как, по мнению В. М. Молотова, новые идеи вождя показались слишком радикальными даже близким соратникам[88][89]. Это были знаменитые «Апрельские тезисы»[90](см. также Борьба вокруг «Апрельских тезисов» Ленина). В этом докладе Ленин резко выступил против настроений, господствовавших в России среди социал-демократии вообще и большевиков в частности и сводившихся к идее расширения буржуазно-демократической революции, поддержке Временного правительства и защите революционного отечества в войне, изменившей свой характер с падением самодержавия. Ленин объявил лозунги: «Никакой поддержки Временному правительству» и «вся власть — Советам»; он провозгласил курс на перерастание буржуазной революции в пролетарскую, выдвинув целью свержение буржуазии и переход власти к Советам и пролетариату с последующей ликвидацией армии, полиции и чиновничества. Наконец, он потребовал широкой антивоенной пропаганды, поскольку, согласно его мнению, война со стороны Временного правительства продолжала носить империалистический и «грабительский» характер.

В марте 1917 года, вплоть до приезда Ленина из эмиграции, в РСДРП(б) господствовали умеренные настроения. Сталин И. В. даже заявил в марте, что «объединение [с меньшевиками] возможно по линии Циммервальда — Кинталя». 6 апреля ЦК вынес по «Тезисам» отрицательную резолюцию, а редакционный совет «Правды» первоначально отказался печатать их якобы из-за механической поломки. 7 апреля «Тезисы» всё же появились с комментарием Каменева Л. Б., гласившим, что «схема Ленина» является «неприемлемой».

Тем не менее, в течение буквально трёх недель Ленину удаётся добиться от своей партии принятия «Тезисов». Одним из первых заявляет об их поддержке Сталин И. В. (11 апреля). По выражению Троцкого Л. Д., «партия оказалась застигнута врасплох Лениным не менее, чем Февральским переворотом… прений не было, все были ошеломлены, никому не хотелось подставлять себя под удары этого неистового вождя». Точку на колебаниях большевиков поставила апрельская партконференция 1917 года (22-29 апреля), окончательно принявшая «Тезисы». На этой конференции Ленин также впервыеК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4497 дней] предложил переименовать партию в «коммунистическую», но это предложение было отклонено.

Своё личное впечатление от «Тезисов» описал Суханов Н. Н.:

…Это было в общем довольно однообразно и тягуче. Но по временам проскальзывали очень любопытные для меня характерные штрихи большевистского «быта», специфических приёмов большевистской партийной работы. И обнаруживалось с полной наглядностью, что вся большевистская работа держалась железными рамками заграничного духовного центра, без которого партийные работники чувствовали бы себя вполне беспомощными, которым они вместе с тем гордились, которому лучшие из них чувствовали себя преданными слугами, как рыцари — Святому Граалю…И поднялся с ответом сам прославляемый великий магистр ордена. Мне не забыть этой громоподобной речи, потрясшей и изумившей не одного меня, случайно забредшего еретика, но и всех правоверных. Я утверждаю, что никто не ожидал ничего подобного. Казалось, из своих логовищ поднялись все стихии, и дух всесокрушения, не ведая ни преград, ни сомнений, ни людских трудностей, ни людских расчётов, носится по зале Кшесинской над головами зачарованных учеников…
После Ленина, кажется, уже никто не выступал. Во всяком случае, никто не возражал, не оспаривал, и никаких прений по докладу не возникло… Я вышел на улицу. Ощущение было такое, будто бы в эту ночь меня колотили по голове цепами….

— Суханов Н. Н. Записки о революции.

С апреля по июль 1917 года Ленин написал более 170 статей, брошюр, проектов резолюций большевистских конференций и ЦК партии, воззваний.

Реакция прессы

При том, что меньшевистский орган газета «Рабочая Газета», когда писал о прибытии в Россию лидера большевиков, оценил этот приезд как появление «опасности с левого фланга», газета «Речь» — официоз министра иностранных дел П. Н. Милюкова — по словам историка русской революции С. П. Мельгунова, отозвалась в положительном ключе о прибытии Ленина, и о том, что теперь не только Плеханов будет вести борьбу за идеи социалистических партий[82]:566.

Июнь — октябрь 1917 года

В Петрограде с 3 (16) июня по 24 июня (7 июля1917 года проходил I Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов на котором выступал Ленин. В своём выступлении 4 (17) июня он заявил, что в тот момент, по его мнению, Советы могли получить всю власть в стране мирным путём и использовать её для решения основных вопросов революции: дать трудящимся мир, хлеб, землю и побороть хозяйственную разруху. Также Ленин утверждал, что большевики готовы немедленно взять власть в стране[91].

Спустя месяц петроградские большевики оказались вовлечёнными в антиправительственные выступления 3 (16) — 4 (17) июля 1917 года под лозунгами передачи власти Советам и переговоров с Германией о заключении мира. Возглавленная большевиками вооружённая демонстрация переросла в перестрелки, в том числе с верными Временному правительству войсками. Большевики были обвинены в организации «вооружённого выступления против государственной власти» (впоследствии большевистское руководство отрицало свою причастность к подготовке этих событий). Кроме того, были преданы огласке предоставленные контрразведкой материалы дела о связях большевиков с Германией (см. Вопрос о финансировании большевиков Германией)[92][93].

20 (7) июля Временное правительство отдало приказ об аресте Ленина и ряда видных большевиков по обвинению в государственной измене и организации вооружённого восстания. Ленин вновь ушёл в подполье. В Петрограде ему пришлось сменить 17 конспиративных квартир, после чего, до 21 (8) августа 1917 он вместе с Зиновьевым скрывался недалеко от Петрограда — в шалаше на озере Разлив. В августе на паровозе H2-293 он скрылся на территории Великого княжества Финляндского, где проживал до начала октября в Ялкале, Гельсингфорсе и Выборге. Вскоре расследование по делу Ленина было прекращено из-за отсутствия доказательств.

Находившийся в Финляндии Ленин не смог присутствовать на VI съезде РСДРП(б), полулегально прошедшем в августе 1917 года в Петрограде. Съезд одобрил решение о неявке Ленина в суд Временного правительства, и заочно избрал его одним из своих почётных председателей.

В этот период Ленин пишет одну из своих фундаментальных работ — книгу «Государство и революция».

Ленин в Выборгском подполье

10 августа в сопровождении депутата Финляндского сейма К. Викка Ленин переехал со станции Мальм в Гельсингфорс. Здесь он проживает в квартире финского социал-демократа Густава Ровно (Хагнесская пл. д. 1 кв. 22), а затем на квартире финских рабочих А. Усениуса (ул. Фрадрикинкату, 64) и Б. Влумквиста (ул. Тэленкату, 46). Связь идёт через Г. Ровно, ж. д. почтальона К. Ахмалу, машиниста паровоза № 293 Г. Ялаву, Н. К. Крупскую, М. И. Ульянову, Шотмана А. В. Дважды по удостоверению сестрорецкой работницы Агафьи Атамановой к Ленину приезжает Н. К. Крупская. Во второй половине сентября Ленин переезжает в Выборг (квартира главного редактора финской рабочей газеты «Тюэ» (труд) Эверта Хуттунена (ул. Вилккеенкату 17 — в 2000-е годы ул. Тургенева, 8), затем поселился у Юхо Латукки под Выборгом (в рабочем посёлке Таликкала, в доме на улице Алексантеринкату — ныне Выборг, ул. Рубежная 15). 7 октября в сопровождении Рахья Ленин покинул Выборг, чтобы перебраться в Питер. До Райволы ехали в пригородном поезде, а затем Ленин перебрался в будку паровоза № 293 к машинисту Гуго Ялаве. Сошли на станции Удельная пешком до Сердобольской 1/92 кв.20 к М. В. Фофановой откуда Ленин в ночь на 25 октября ушёл в Смольный[94].

Октябрьская революция 1917 года

20 октября 1917 года Ленин нелегально прибыл из Выборга в Петроград. 6 Ноября 1917 года (24.10) после 6 часов вечера Ленин покинул конспиративную квартиру Маргариты Фофановой, по адресу Сердобольская улица дом № 1 квартира № 41, оставив записку: «…Ушёл туда, куда вы не хотели, чтобы я уходил. До свидания. Ильич». В целях конспирации Ленин меняет внешний вид: надевает старое пальто и кепку, повязывает щёку платком. Ленин в сопровождении Э. Рахьи направляется к Сампсониевскому проспекту, на трамвае доезжает до Боткинской ул., проходит Литейный мост, сворачивает на Шпалерную, по дороге дважды задерживается юнкерами и, наконец, приходит в Смольный (Леонтьевская ул., д. 1)[95]. Прибыв в Смольный приступает к руководству восстанием, непосредственным организатором которого был председатель Петроградского Совета Л. Д. Троцкий. Ленин предлагал действовать жёстко, организованно, быстро. Далее ждать нельзя. Нужно арестовать правительство, не оставляя власти в руках Керенского до 25 октября, обезоружить юнкеров, мобилизовать районы и полки, направить от них представителей в ВРК и ЦК большевиков. В ночь с 25 на 26 октября Временное правительство было арестовано[96]. Для свержения правительства А. Ф. Керенского понадобилось 2 дня. 7 ноября (25 октября) Ленин написал обращение о низложении Временного правительства. В тот же день на открывшемся II Всероссийском съезде Советов были приняты ленинские декреты о мире и о земле и образовано правительство — Совет Народных Комиссаров во главе с Лениным. 5 (18) января 1918 года открылось Учредительное собрание, большинство в котором получили эсеры, представлявшие интересы крестьян, составлявших на тот момент 80 % населения страны. Ленин при поддержке левых эсеров поставил Учредительное собрание перед выбором: ратифицировать власть Советов и декреты большевистского правительства или разойтись. Не согласившееся с такой постановкой вопроса Учредительное собрание потеряло кворум и было принудительно распущено.

За 124 дня «смольнинского периода» Ленин написал свыше 110 статей, проектов декретов и резолюций, произнёс свыше 70 докладов и речей, написал около 120 писем, телеграмм и записок, участвовал в редактировании более чем 40 государственных и партийных документов. Рабочий день председателя СНК длился 15—18 часов. За указанный период Ленин председательствовал на 77 заседаниях СНК, руководил 26 заседаниями и совещаниями ЦК, участвовал в 17 заседаниях ВЦИК и его Президиума, в подготовке и проведении 6 различных Всероссийских съездов трудящихся. После переезда ЦК партии и Советского правительства из Петрограда в Москву, с 11 марта 1918 года, Ленин жил и работал в Москве. Личная квартира и рабочий кабинет Ленина размещались в Кремле, на третьем этаже бывшего здания Сената.

После революции и в период Гражданской войны (19171921)

15 (28) января 1918 года Ленин подписывает декрет СНК о создании Красной армии. В соответствии с Декретом о мире, было необходимо выйти из мировой войны. Несмотря на противодействие левых коммунистов и Л. Д. Троцкого, Ленин добился заключения Брестского мирного договора с Германией 3 марта 1918 года, левые эсеры в знак протеста против подписания и ратификации Брестского мирного договора вышли из состава Советского правительства. 1011 марта, опасаясь захвата Петрограда немецкими войсками, по предложению Ленина Совнарком и ЦК РКП(б) переехали в Москву, ставшую новой столицей Советской России.

30 августа 1918 года на Ленина было совершено покушение, по официальной версии — эсеркой Фанни Каплан, приведшее к тяжёлому ранению. После покушения Ленина успешно прооперировал врач Владимир Минц[97].

Денонсация ВЦИКом Брестского мира в ноябре 1918 года существенно укрепила авторитет Ленина в партии. Доктор философии по истории, профессор Гарвардского университета Ричард Пайпс так описывает эту ситуацию: «Прозорливо пойдя на унизительный мир, который дал ему выиграть необходимое время, а затем обрушился под действием собственной тяжести, Ленин заслужил широкое доверие большевиков. Когда 13 ноября 1918 года они разорвали Брестский мир, вслед за чем Германия капитулировала перед западными союзниками, авторитет Ленина был вознесен в большевистском движении на беспрецедентную высоту. Ничто лучше не служило его репутации человека, не совершающего политических ошибок; никогда больше ему не приходилось грозить уйти в отставку, чтобы настоять на своём»[98].

Будучи председателем Совнаркома РСФСР, с ноября 1917 года по декабрь 1920 года Ленин провёл 375 заседаний Советского правительства из 406. С декабря 1918 года по февраль 1920 года из 101 заседания Совета рабоче-крестьянской обороны лишь на двух не председательствовал. В 1919 году В. И. Ленин руководил работой 14 пленумов ЦК и 40 заседаний Политбюро, на которых обсуждались военные вопросы. С ноября 1917 года по ноябрь 1920 года В. И. Ленин написал свыше 600 писем и телеграмм по различным вопросам обороны Советского государства, свыше 200 раз выступал на митингах[99].

В марте 1919 года, после провала инициативы стран Антанты прекратить Гражданскую войну в России[100], тайно[прим 3] прибывший в Москву по поручению президента США В. Вильсона и премьер-министра Великобритании Д. Ллойд-Джорджа В. Буллит предложил заключить Советской России мир со всеми иными правительствами, образовавшимися на территории бывшей Российской империи, при этом выплатив совместно с ними её долги. Ленин согласился на это предложение, мотивировав данное решение так: «Слишком дорога для нас цена крови наших рабочих и солдат; мы вам, как купцам, заплатим за мир ценой тяжелой дани… лишь бы сохранить жизнь рабочих и крестьян». Однако начавшееся в марте 1919 года, первоначально успешное, наступление армии А. В. Колчака на Восточном фронте против советских войск, вселившее в страны Антанты уверенность в скором падении Советской власти, привело к тому, что переговоры не были продолжены со стороны США и Великобритании[101][102][103].

Ленин негативно относился к «левачеству» в сфере образования и культуры, отрицавшему все позитивные достижения прошлого. Выступая на III Всероссийском съезде Российского Коммунистического Союза Молодёжи в 1920 г., он заявил, что «коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество». «Не выдумка новой пролеткультуры, а развитие лучших образцов, традиций, результатов существующей культуры с точки зрения миросозерцания марксизма» — вот что, по его мнению, должно стоять во главе угла культурной революции (1920). Декретом Совета народных комиссаров от 30 июля 1918 года была утверждена программа «Памятники республики». Только в Москве и Петрограде предполагалось установить 167 памятников революционерам, деятелям мировой и русской культуры, в том числе, Андрею Рублеву, Фёдору Тютчеву, Михаилу Врубелю[104].[неавторитетный источник? 3598 дней]

Значительное внимание Ленин уделял развитию экономики страны. Ленин считал, что для восстановления разрушенного войной хозяйства необходима организация государства во «всенародный, государственный „синдикат“»[прим 4]. Вскоре после революции Ленин поставил перед учёными задачу разработать план реорганизации промышленности и экономического возрождения России, а также способствовал развитию науки страны.

В 1919 году по инициативе Ленина был создан Коммунистический Интернационал.

Роль в расстреле царской семьи

Историки А. Г. Латышев и В. М. Хрусталёв приводят отрывок из воспоминаний И. Ф. Попова, близко знавшего Ленина во время эмиграции, показывающий, что смерть старшего брата Александра могла быть одной из причин негативного отношения Ленина к Романовым. В этих воспоминаниях также говорится, что Инесса Арманд напоминала Попову о личной мести Ленина Романовым[105]:116, 294. Хрусталёв писал, что после октябрьской революции многие связывали преследование династии Романовых местью Ленина за казнь старшего брата[106]:50.

Во многих работах Ленина, начиная с периода первой русской революции, находятся призывы к физическому уничтожению членов царствующей династии[105]:116—118. По мнению Латышева, Ленин мог тайно организовать убийство царской семьи, но не стал этого делать и не дал санкции на расстрел, поскольку в условиях, возникших после заключения Брестского мира, посчитал это убийство нецелесообразным[105]:115 — 138.

В ночь с 16 на 17 июля 1918 года бывший российский император Николай II был расстрелян вместе с семьёй и прислугой по постановлению Уральского областного совета в Екатеринбурге, возглавлявшегося большевиками.

Наличие санкций большевистского руководства (Ленина и Свердлова) на расстрел Николая II современной исторической наукой[прояснить] признаётся установленным фактом[107][108][109][110][111][112][113][114][115]. С этим мнением согласны не все современные историки — специалисты по данной теме[прим 5].

Вопрос о наличии санкций Ленина на убийство семьи и прислуги Николая II остаётся в современной историографии дискуссионным[107][109][110][111][115][116]: некоторыми историками признаётся их существование[107][108][112][113][114][117], некоторыми не признаётся[105]:130 -- 138[110][111][118][119][120].

Первоначально советским руководством было принято решение судить Николая II[105]:124[121][122]. Известно, что вопрос о суде обсуждался на заседании СНК, проходившем 29—30 января (11—12 февраля) 1918 г.[105]:120[123][124], а также на заседании ЦК РКП(б) 19 мая 1918 г., причём партийная коллегия подтвердила необходимость такого суда[123]. По данным историков Ю. А. Буранова и В. М. Хрусталёва, эту идею в мае 1918 года поддерживал Ленин[125]:358. Возможно, что именно с этой целью Николай II с семьёй был перевезён из Тобольска в Екатеринбург[26]. Историки обращают внимание на то, что, по воспоминаниям екатеринбургского чекиста М. А. Медведева (Кудрина), Ленин высказывался за «открытый суд над Николаем II…»[126]. Факты свидетельствуют «о начале подготовки судебного процесса»[126]. Вероятно, суд бы состоялся, — пишет д. и. н. В. В. Алексеев, — «если бы не ухудшилось положение Советской власти летом 1918 г.»[127]. В том же духе высказался и американский историк Роберт К. Масси (Robert K. Massie), полагавший, что именно угроза со стороны чехов и белогвардейцев «заставила московские власти отказаться от показательного процесса»[128]. Есть основания считать, что вопрос о суде не был снят ещё 16 июля, то есть накануне расстрела[129].

В начале июля 1918 года в Москву к Свердлову отправляется член президиума Уралсовета Голощёкин. Возможно, что вместе с Лениным тогда эти деятели, что находит подтверждение в дневниках Л. Д. Троцкого[прим 6], решали судьбу царской семьи. Однако достоверность утверждений Л. Д. Троцкого исследователями оспаривается[105]:130 -- 131[111][прим 7][прим 8]. С. Н. Дмитриев, к. и. н., утверждает, что в это время советским руководством решено было создать легенду о том, что местные власти Екатеринбурга сами приняли решение об убийстве, якобы без указаний из центра и из-за наступления белых отрядов[107]. Предположение противоположного характера высказал к. и. н. В. Г. Бушуев: легендой может оказаться интерпретация событий, говорящая об инициативе Центра в деле расстрела царской семьи. Согласно этому историку, екатеринбургские радикалы в условиях наступления белых могли принимать решение, не считаясь с мнением центрального руководства, а признать, что местная власть действовала столь независимо, Центр не мог, поскольку это нанесло бы ущерб его авторитету[120].

А. Г. Латышев отмечает, что, по свидетельству М. Медведева (Кудрина), в Москве Голощёкину не удалось получить санкции на расстрел Николая II, при этом Ленин высказался за то, чтобы перевести бывшего царя в безопасное место[105]:132 -- 133.

13 июля имел место разговор по прямому проводу председателя Уралсовета (Белобородова) с В. И. Лениным, в ходе которого обсуждался «военный обзор и охрана бывшего царя».

Получил известность эпизод с получением в Кремле в 13 часов 27 минут 16 июля 1918 года телеграммы из Копенгагена из редакции газеты National Tidente: «Ленину, члену правительства, Москва. Здесь ходят слухи, что бывший царь убит. Пожалуйста, сообщите фактическое положение дел. National Tidende»[прим 9]. На бланке этой входящей телеграммы на свободном месте было написано от руки: «National Tidende. Копенгаген. Слух неверен, бывший царь невредим, все слухи — только ложь капиталистической прессы. Ленин. 16/7—16 ч.»[прим 10]. На копии этой входящей телеграммы есть пометка: «Вернули с телеграфа, не имеют связи». По мнению Латышева, текст этой телеграммы означает, что Ленин даже не предполагал о возможности расстрела Николая II (не говоря уже о всей семье) в ближайшую ночь[105]:131 — 132. По мнению же Хрусталёва она означает, что вожди большевиков в Кремле пытались дистанцироваться от событий, связанных с убийством царской семьи в Екатеринбурге[130][прим 11].

16 июля в 21:22, буквально перед екатеринбургскими событиями, в Москве на адрес «Свердлову, копия Ленину» получили отправленную из Екатеринбурга через главу Петроградского совета Г. Е. Зиновьева телеграмму (цитируется по статье С. Н. Дмитриева):

«Из Екатеринбурга по прямому проводу передают следующее: сообщите <в> Москву, что условленный с Филипповым (Голощёкиным. — С. Д.) суд по военным обстоятельствам не терпит отлагательства, ждать не можем. Если ваше мнение противоположно, сейчас же вне всякой очереди сообщите. Голощёкин. Сафаров. Снеситесь по этому поводу сами с Екатеринбургом». Подпись — Зиновьев[107].

По воспоминаниям А. Акимова, работавшего в охране Ленина, в тот же день по поручению Я. М. Свердлова в Екатеринбург был отправлен ответ, утверждающий предложения Уралсовета СНК и ВЦИК за подписью Ленина и Свердлова[107]. Согласно С. Н. Дмитриеву, факт получения этого ответа от Ленина со Свердловым подтверждал позднее Юровский в своей «Записке»[107]. Позднейшими исследователями этого ответа, однако, обнаружено не было[110][111]. В современной исторической литературе содержание воспоминаний А. Акимова подвергается критике[105] :135. Историк Г. Иоффе обратил внимание на то, что, согласно Записке Юровского, Голощёкин «предписал» привести в исполнение полученный из Перми (так в Записке) «приказ об истреблении Романовых» 16 июля в 6 часов вечера, то есть когда ответ от Ленина или Свердлова ещё не мог быть получен[прим 12].

Иную трактовку телеграммы дал академик, д. и. н. И. Д. Ковальченко, подводя предварительные итоги расследования группой историков обстоятельств расстрела. В его статье текст полученной в Москве телеграммы приведён в другой редакции:
«Из Петрограда, Смольного. В Москву, Кремль, Свердлову. Копия Ленину.

Из Екатеринбурга по прямому проводу передают следующее: сообщите Москву, что условленного с Филиппом суда по военным обстоятельствам… ждать не можем. Расстрел не терпит отлагательства.»

В отличие от Г. З. Иоффе, он, так же как позднее д. и. н. С. В. Мироненко[110], считал, что слово «суд» здесь имеет буквальный смысл — речь идёт о суде над Николаем II[119].

Н. К. Крупская вспоминала, что ночь расстрела Ильич всю провёл на работе, домой вернулся только под утро[131]. 17 июля в 12 часов несколькими членами исполкома Уралоблсовета была отправлена в Москву телеграмма, сообщавшая о расстреле царя и эвакуации семьи[111] («фактически Екатеринбург обманул Москву», — утверждал И. Д. Ковальченко[119]). В материалах следствия Н. Соколова имеется копия шифрованной телеграммы в Москву, датированной 21 часом 17 июля, в которой сообщается о расстреле всей семьи: «Секретарю Совнаркома Горбунову с обратной проверкой. Передайте Свердлову, что всё семейство постигла та же участь, что и главу. Официально семья погибнет при эвакуации. А. Белобородов»[111][132]:265, 267. В делах ВЦИКа и Совнаркома этой телеграммы нет[111][прим 13]. И. Д. Ковальченко оставил открытым вопрос, посылали ли её из Екатеринбурга[119]. Историк Хрусталёв утверждал, что в тот же день эта шифрованная телеграмма была получена в Москве около 9 часов вечера В. И. Лениным и Я. М. Свердловым[130]:560.

Историк А. Г. Латышев утверждал, что уже после совершённого убийства Ленин одобрительно писал об этой акции. Так, Латышев трактовал ленинскую статью «К четырёхлетней годовщине Октябрьской революции»[133], таким образом, что Ленин, сравнивая действия Временного и большевистского правительств, упрекал первое в мягкости к Романовым и ставил в заслугу большевикам уничтожение императорского дома: «Эти трусы, болтуны, самовлюблённые нарциссы и гамлетики махали картонным мечом — и даже монархии не уничтожили! Мы выкинули вон всю монархическую нечисть, как никто, как никогда»[105] :118.

В соответствии с решением Следственного комитета в 2011 году по делу расстрела семьи Романовых также указывалось, что «следствие не располагает документальными доказательствами причастности Ленина либо кого-то другого из высшего руководства большевиков к расстрелу царской семьи». Однако современные историки разъясняют всю несостоятельность выводов о якобы непричастности лидеров большевиков к убийству на основании отсутствия в современных архивах документов прямого действия: Ленин практиковал личное принятие и отдачу самых кардинальных распоряжений на места тайно и в высшей степени конспиративно[114][134]. Ни Ленин, ни его окружение не отдавали и ни за что не стали бы по вопросу, связанному с убийством Царской Семьи, отдавать письменных приказов. Кроме того, историк д. и. н. А. Н. Боханов ещё в 2008 году отмечал, что «очень многие события в истории не отражены документами прямого действия», в чём нет ничего удивительного[114].

Роль в расстреле адмирала Колчака

В феврале 1920 года Иркутским большевистским ВРК[прим 14] был без суда тайно расстрелян адмирал А. В. Колчак, находившийся под арестом в тюрьме Иркутска после выдачи его союзниками эсеро-меньшевистскому Политцентру. По мнению ряда современных российских историков, это было сделано в соответствии с распоряжением Ленина[135][136][137][138][139][140].

Вывод сделан на основе текста ленинской записки, впервые обнародованной в 1970-х годах в парижском издании «Бумаги Троцкого»[135][прим 15]:

Шифром. Склянскому: Пошлите Смирнову (РВС 5) шифровку: Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступали так и так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин. Подпись тоже шифром.

1. Берётесь ли сделать архи-надёжно?
2. Где Тухачевский?
3. Как дела на Кав. фронте?
4. В Крыму?" (написано рукой тов. Ленина).
Январь 1920 г.
Верно.

(Из архива тов. Склянского).

По мнению некоторых историков, здесь, как и в случае с убийством царской семьи, смысл действий Ленина состоял в попытке снять с себя ответственность за бессудную казнь, представив её как народную инициативу и «акт возмездия»[106][135][136][137][141]. К этому мнению близка точка зрения историка А. Г. Латышева, согласно которой Ленин мог именно так поступить по отношению к царской семье, но посчитал это нецелесообразным[142].

Историк В. И. Шишкин считал, что освобождение А. В. Колчака было нереальным и его расстрел был инициирован верхушкой большевистского руководства как акт политической расправы и устрашения[141].

Д. и. н. Г. Иоффе оставил открытым вопрос о корректной датировке записки Ленина Склянскому[прим 16], но обратил внимание на неясности в тексте записки, если считать, что она была написана уже после расстрела[143].

Роль в Красном терроре

В ходе Гражданской войны в России Ленин лично был инициатором и одним из главных организаторов политики красного террора, проводившейся непосредственно по его указаниям[144]. Ленинские указания предписывали начать массовый террор, организовывать расстрелы, изолировать неблагонадёжных в концентрационных лагерях и проводить прочие чрезвычайные меры[145].

5 августа 1918 года в селе Кучки Пензенского уезда были убиты пять продармейцев и трое членов сельского комитета бедноты. Вспыхнувшее восстание перекинулось на ряд соседних уездов. Ситуация осложнялась тем, что в 45 километрах от места событий проходил Восточный фронт. 9 августа 1918 года Ленин отправил в Пензенский губисполком указания[146][147][148]: «Необходимо произвести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города»[145]. 11 августа 1918 года Ленин отправил телеграмму о подавлении кулацкого восстания в Пензенской губернии, в которой призвал повесить 100 кулаков, отнять у них весь хлеб и назначить заложников[149]. После отправки ленинских телеграмм были арестованы и расстреляны 13 непосредственных участников убийства и организаторов восстания. Кроме того, в уездах были проведены сходы и митинги, на которых разъяснялась продовольственная политика Советской власти, после чего крестьянские волнения прекратились[101].

В связи с этим стоит учесть[101], что Ленин часто употреблял жёсткие, но декларативные выражения. Так, Ф. Раскольников вспоминает, что Ленин на принятие Кронштадтским советом резолюции о переходе к нему власти (к чему большевики, кстати, не имели отношения), заявил: «Что вы там такое наделали? Разве можно совершать такие поступки, не посоветовавшись с Цека? Это нарушение элементарной партийной дисциплины. Вот за такие вещи мы будем расстреливать…»[150] В 1918 году Ленин заметил, что за срыв монументальной пропаганды Луначарского следует «повесить», в 1921 г. Владимир Ильич написал П. Богданову, что «коммунистическую сволочь» следует сажать в тюрьму, а «нас всех и Наркомюст сугубо надо вешать на вонючих верёвках». Из этого видно, что подобный декларативный стиль был типичен для Ленина, хотя и не всегда предполагал практическую реализацию[101].

Описание путей воплощения в жизнь указаний большевистского лидера о массовом Красном терроре представлено в актах, расследованиях, справках, сводках и других материалах Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков[144].

В учебнике истории КГБ указывается, что Ленин выступал перед сотрудниками ВЧК, принимал чекистов, интересовался ходом оперативных разработок и следствия, давал указания по конкретным делам[151]. Когда чекисты в 1921 г. разрабатывали дело «Вихрь», Ленин лично участвовал в операции, заверив своей подписью подложный мандат агента-провокатора ВЧК[152].

В середине августа 1920 года в связи с получением информации о том, что в Эстонии и Латвии, с которыми Советская Россия заключила мирные договоры, идёт запись добровольцев в антибольшевистские отряды, Ленин в письме Э. М. Склянскому призывал «перевешать кулаков, попов, помещиков»[прим 17]. В то же время план не имел продолжения. Наоборот, 28 октября 1920 года правительство РСФСР направило ноту правительству Великобритании с указанием на преступные деяния отрядов Булак-Балаховича, и в тот же день ноту в Латвию, в которой указывало на статью IV мирного договора о «воспрещении образования на территориях обеих стран военных отрядов, направленных против другой договаривающейся стороны»[101][прим 18].

Даже по окончании Гражданской войны, в 1922 году В. И. Ленин заявляет о невозможности прекращения террора и необходимости его законодательного урегулирования[прим 19]

В советской историографии эта проблема не поднималась, но в настоящее время её исследуют не только зарубежные, но и отечественные историки.

Доктора исторических наук Ю. Г. Фельштинский и Г. И. Чернявский разъясняют в своём труде, почему только сегодня становится очевидным несоответствие действительности традиционного для советской историографии образа лидера большевиков[153]:

…Ныне же, когда снят покров секретности с ленинского архивного Фонда в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) и появились первые сборники не публиковавшихся ранее рукописей и выступлений Ленина, становится ещё более очевидным, что хрестоматийный образ мудрого государственного руководителя и мыслителя, который, якобы, только и думал о благе народа, был прикрытием реального облика тоталитарного диктатора, заботившегося только об упрочении власти своей партии и своей собственной власти, готового во имя этой цели идти на любые преступления, неустанно и истерически повторявшего призывы расстрелять, повесить, взять заложников и т. п.

— The Unknown Lenin: From the Secret Archives

Профессор В. Т. Логинов высказывает мнение о необходимости осторожно проводить научные исследования в связи с публикацией ранее неизвестных документов Ленина:

Слов нет, открытие архивов действительно позволило ввести в научный оборот огромный массив новых материалов по самым различным периодам российской истории. Десятки, если не сотни, профессиональных исследователей кропотливо изучают их, готовя новые фундаментальные труды. Что же касается исторической публицистики, то она, отделившись от науки, стала вполне самостоятельным жанром. Беда ленинианы в том, что благодаря прессе, радио и телевидению посредством именно этого жанра сведения о Ленине приходят сегодня к миллионам людей. Именно в публицистике были впервые приведены некоторые ранее неизвестные ленинские документы с явно ненаучным, политизированным комментарием. Между тем цитаты из новых документов сами по себе зачастую мало что объясняют. Документ как таковой для историка является не бесспорным доказательством, а объектом внимательного и скрупулёзного научного исследования. Необходимо прежде всего поставить каждый документ, каждый конкретный факт в реальный исторический контекст[101].

Историк И. Ф. Плотников считает, что именно Ленину принадлежала главенствующая роль в гибели многих жертв Красного террора[115]:

Нужно сказать о том, что в последнее время на страницах нашей печати впервые появились копии документов, свидетельствующих, что главным вершителем расстрела Колчака, как и членов царской семьи, множества других людей, был глава Советского правительства и РКП(б) В. И. Ленин

Плотников И.Ф. Александр Васильевич Колчак. Жизнь и деятельность.

По мнению историка В. П. Булдакова, высказывания Ленина о терроре часто рассматриваются не как выражение эмоциональных реакций, а как прямые приказы об убийствах и казнях. В. П. Булдаков полагает, что это неверно: безжалостные призывы Ленина, вроде «расстрела на месте спекулянтов», были адресованы абстрактным «классовым врагам». Кроме того, по мнению Булдакова, при утверждении новой власти Ленин пытался призывами к государственному насилию остановить эскалацию насилия и самосуд со стороны толпы, при этом Булдаков считает, что на определенном этапе Ленин, вероятно, был единственным, кто понимал эту необходимость. Согласно Булдакову, красный террор был следствием и элементом неизбежной эскалации насилия со стороны широких масс, а характер действий Ленина определялся тем, что он следовал за массами, пытаясь это насилие как-то упорядочить[154].

В. И. Ленин определялся философом В. В. Соколовым в журнале «Вопросы философии» как родоначальник российской русофобии своего времени[прим 20].

Роль в изгнании за границу части национальной интеллигенции

Ленин был непримирим к буржуазной интеллигенции. Большевистский лидер опасался свободомыслящей, независимой интеллигенции, как возможной интеллектуальной опоры оппозиции. Для того, чтобы быть причисленным Лениным к врагам советской власти, не обязательно было вести с ней борьбу, было достаточно просто не одобрять её действия. Когда осенью 1919 г. в петроградской интеллигентской среде шли повальные обыски и аресты, по поводу чего М. Горький написал Ленину, последний успокаивал писателя, признавая, что, при арестах «буржуазных интеллигентов околокадетского типа» были ошибки, но стоит ли жаловаться «по поводу того, что несколько десятков (или хотя бы даже сотен) кадетских и околокадетских господчиков посидят несколько дней в тюрьме… Какое бедствие, подумаешь! Какая несправедливость!». Ленин так отзывался о выдающемся писателе Владимире Короленко: «Жалкий мещанин, пленённый буржуазными предрассудками!… Таким „талантам“ не грех посидеть недельки в тюрьме». «Околокадетской публикой» Ленин именовал любого интеллигента-небольшевика. Объявляя интеллигентов врагами советской власти, Ленин в письме к Горькому оценивал их как «лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно»[105]:Глава 12.

Согласно историку А. Г. Латышеву, на Ленине лежит ответственность за преждевременную гибель поэта Александра Блока[105]:Глава 12.

По окончании гражданской войны большевистской властью было совершена акция, которую историк Латышев охарактеризовал как одно из самых позорных её деяний — высылка из страны осенью 1922 г. известных российских философов, литераторов и других представителей интеллигенции. Инициатором этой акции был Ленин[105]:Глава 12.

Впервые Ленин озвучил свою мысль о высылке врагов советской власти за границу ещё в марте 1919 г., в интервью американскому журналисту Линкольну Стеффенсу. Он вновь вернулся к этой идее весной 1922 г. после вынужденного перехода к политике НЭПа. К этому моменту он почувствовал угрозу для созданной им однопартийной диктатуры, которая в новых условиях либерализации экономики могла исходить от независимой интеллигенции — только в одной Москве к тому времени число частных и кооперативных издательств превысило 150, по всей советской России регистрировались независимые союзы и общества писателей, философов, художников, товарищества поэтов и т. п.[105]:Глава 12.

В марте 1922 г. в работе «О значении воинствующего материализма» Ленин обрушился с критикой на автора и издателей журнала «Экономист» и в итоге пожелал, чтобы русский рабочий класс «подобных преподавателей и членов учебных обществ … вежливенько перепроводил в страны буржуазной „демократии“»[105]:Глава 12.

Такому методу борьбы с инакомыслящими, как высылка за границу, нужно было придать вид законного и поэтому 15 мая 1922 г. Ленин направил наркому юстиции РСФСР Д. Курскому письмо с указаниями внести в разрабатываемый в тот момент новый Уголовный кодекс дополнительные статьи, а именно[105]:Глава 12:
…добавить право замены расстрела высылкой за границу, по решению Президиума ВЦИКа (на срок или бессрочно) … добавить: расстрел за неразрешённое возвращение из-за границы, …расширить применение расстрела с заменой высылкой за границу … ко всем видам деятельности меньшевиков, с.-р. и т. п.

— В. И. Ленин

19 мая 1922 г. Ленин направил подробнейшую инструкцию Ф. Э. Дзержинскому, в которой тщательно описал практические мероприятия, которые должно выполнить ГПУ для организации предстоящей высылки «писателей и профессоров, помогающих контрреволюции». Письмо это было написано в сдержанных тонах, на руководящий пост по исполнению этого плана Ленин предлагал назначить «толкового, образованного и аккуратного человека». В конце мая 1922 у Ленина на почве склероза сосудов мозга случился первый серьёзный приступ болезни — была потеряна речь, ослабло движение правых конечностей, наблюдалась почти полная потеря памяти — Ленин, например, не знал, как пользоваться зубной щёткой[105]:Глава 12. Лишь 13 июля 1922 г., когда состояние Ленина улучшилось, он смог написать первую записку. А уже 17 июля, видимо только под влиянием угнетённого состояния здоровья, написал письмо И. В. Сталину, наполненное яростными нападками на высылаемую российскую интеллигенцию[105]:Глава 12:
Т. Сталин!
К вопросу о высылке из России меньшевиков, н. с., кадетов и т. п. я хотел бы задать несколько вопросов ввиду того, что эта операция, начатая до моего отпуска не закончена и сейчас. Решено ли «искоренить» всех энесов…?
По-моему, всех выслать…
Комиссия … должна предоставить списки и надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистить Россию надолго. … Всех их — вон из России.
Арестовать несколько сот и без объявления мотивов — выезжайте, господа!
С к[оммунистическим] прив[етом] Ленин.

— В. И. Ленин. Письмо сохранилось в копии, переписанной рукой Генриха Ягоды. На нём стоит резолюция: «т. Дзержинскому с возвратом. Сталин»

С конца июля 1922 г. состояние Ленина вновь ухудшилось. Улучшение наступило только в начале сентября 1922 г. В этот период вопрос о том, как продвигалась высылка интеллигенции волновал Ленина не меньше прежнего. После встречи с Лениным 4 сентября 1922 г. Ф. Дзержинский сделал пометку в своём дневнике: «Директивы Владимира Ильича. Продолжить неуклонно высылку активной антисоветской интеллигенции (и меньшевиков в первую очередь) за границу…». Ленин неустанно, как только позволяло здоровье, интересовался и торопил высылку, лично проверяя составленные списки и делая пометки на полях списков. Всего было выслано за границу около двух сотен деятелей науки и литературы. Общее количество изгнанных с родины, включая членов семей, составило более трёхсот человек[105]:Глава 12.

Отношение к религии

Доктор социологических наук М. Ю. Смирнов в работе «Религия и Библия в трудах В. И. Ленина: новый взгляд на старую тему» пишет, что Ленин мог положительно высказываться о тех служителях культа, чья деятельность соответствовала его представлениям о борьбе за социальную справедливость. В статье «Социализм и религия» (1905) Ленин призвал к поддержке «честных и искренних людей из духовенства» в их требованиях свободы и протестах против навязанных самодержавием «казёнщины», «чиновнического произвола» и «полицейского сыска». Готовя «Проект речи по аграрному вопросу во второй Государственной Думе» (1907), он писал: «…мы, социал-демократы, относимся отрицательно к христианскому учению. Но, заявляя это, я считаю своим долгом сейчас же, прямо и открыто сказать, что социал-демократия борется за полную свободу совести и относится с полным уважением ко всякому искреннему убеждению в делах веры…». При этом он охарактеризовал священника Тихвинского как «депутата от крестьян, достойного всякого уважения за его искреннюю преданность интересам крестьянства, интересам народа, которые он безбоязненно и решительно защищает…»[11].

Ленин как председатель Совнаркома подписал Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви (23 января 1918 года), в редактировании которого он принимал участие. Этим декретом всё имущество существовавших в России церковных и религиозных обществ было объявлено «народным достоянием». Декретом запрещалось «издавать какие-либо местные законы или постановления, которые бы стесняли или ограничивали свободу совести» и устанавливалось, что «каждый гражданин может исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. Всякие праволишения, связанные с исповеданием какой бы то ни было веры или неисповеданием никакой веры, отменяются».

Во время Гражданской войны Ленин обращал внимание на опасность ущемления интересов верующих. Об этом он говорил, выступая на I Всероссийском съезде работниц 19 ноября 1918 года, писал в проекте Программы РКП(б) в 1919 году («осуществлять фактическое освобождение трудящихся масс от религиозных предрассудков, добиваясь этого посредством пропаганды и повышения сознания масс, вместе с тем заботливо избегая всякого оскорбления чувств верующей части населения…») и в указании В. М. Молотову в апреле 1921 года[11].

Ленин поддержал просьбы верующих из Ягановской волости Череповецкого уезда содействовать достройке местного храма, заложенного ещё в 1915 г. (в записке Ленина председателю Афанасьевского сельсовета В. Бахвалову от 2 апреля 1919 г. говорилось: «Окончание постройки храма, конечно, разрешается…»)[11].

Многочисленные примеры демонстрируют широкий спектр суждений В. И. Ленина по «религиозному вопросу» и разнообразие практических подходов к нему. За категоричностью в одних случаях и проявлением терпимости в других можно увидеть чёткую позицию по отношению к сфере религии. В её основе, во-первых, принципиальная несовместимость усвоенного Лениным диалектико-материалистического мировоззрения с какой-либо религией, представление об исключительно земных корнях религий. Во-вторых, антиклерикализм, перешедший в послереволюционный период в воинственное отношение к религиозным организациям как политическим противникам коммунистической партии. В-третьих, убеждённость Ленина в значительно меньшей важности проблем, связанных с религией, по сравнению с решением задач переустройства общества и поэтому подчинение первых последним[11].

В работе «Социализм и религия» Ленин пишет:

Религия есть один из видов духовного гнёта, лежащего везде и повсюду на народных массах, задавленных вечной работой на других, нуждою и одиночеством. Бессилие эксплуатируемых классов в борьбе с эксплуататорами так же неизбежно порождает веру в лучшую загробную жизнь, как бессилие дикаря в борьбе с природой порождает веру в богов, чертей, в чудеса и т. п. Того, кто всю жизнь работает и нуждается, религия учит смирению и терпению в земной жизни, утешая надеждой на небесную награду. А тех, кто живёт чужим трудом, религия учит благотворительности в земной жизни, предлагая им очень дешевое оправдание для всего их эксплуататорского существования и продавая по сходной цене билеты на небесное благополучие. Религия есть опиум народа. Религия — род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свой человеческий образ, свои требования на сколько-нибудь достойную человека жизнь[155].

Роль в разгроме православной церкви

Историк Латышев полагал, что в мировой истории редко можно найти государственного деятеля, который бы так ненавидел религию и так преследовал церковь, считая религию одной из самых гнусных вещей, которые только есть на свете, как Ленин[105]:145, 331.

Гонениям подверглась прежде всего Русская православная церковь, которую Ленин ещё задолго до прихода к власти клеймил как «ведомство полицейского православия», «полицейско-казённая церковь». В то же время мусульманство рассматривалось Лениным как союзник в распространении мировой революции на Востоке. При преследовании западных христианских церквей большевики столкнулись с протестами Ватикана и европейских государств, с чем им пришлось считаться. Сектантские общины зачастую поддерживались, чтобы при их помощи ослаблять православную церковь, которая после поражения Белых фронтов в Гражданской войне осталась беззащитна перед лицом власти народных комиссаров[105]:Гл. 9.

Согласно Латышеву, Ленин был инициатором четырёх массовых кампаний, направленных против православия, свидетельствующих, по его мнению, о стремлении Ленина уничтожать как можно большее число православных священнослужителей[105]:Гл. 9:

  • Ноябрь 1917 года — 1919 год — лишение Церкви права юридического лица, лишение духовенства политических прав, начало закрытия монастырей, некоторых храмов, реквизиция их имущества.
  • 1919—1920 годы — вскрытие святых мощей.
  • С конца 1920 года — организация раскола Церкви.
  • С начала 1922 года — разграбление всех церквей, расстрел при этом максимального числа православных служителей культа.

Кампания по изъятию церковных ценностей вызвала сопротивление представителей духовенства и части прихожан. Большой резонанс вызвал расстрел прихожан в Шуе. В связи с этими событиями 19 марта 1922 года Ленин составил секретное письмо, в котором изложил свой план расправы с церковью, воспользовавшись голодом и событиями в Шуе. 22 марта на заседании Политбюро ЦК РКП(б) был принят план мероприятий, подготовленный Л. Д. Троцким, по разгрому церковной организации[105]:Гл. 9.

В голове Ленина рождались идеи о том, чем в будущем можно будет заменить религию в жизни верующих. Так, председатель ВЦИК М. И. Калинин вспоминал, что в начале 1922 года Ленин в частной беседе на эту тему заявил ему: «эта задача <замены религии> целиком лежит на театре, театр должен отлучить от обрядовых сборищ крестьянские массы»[прим 21]. А при обсуждении проблемы электрификации с В. П. Милютиным и Л. Б. Красиным Ленин отмечал, что Бога крестьянину заменит электричество, которому тот будет молиться, чувствуя вместо небесного могущества могущество центральной власти[105]:161.

По мере того как болезнь Ленина прогрессировала, он всё реже и реже мог полнокровно работать. Но вопросы антицерковной борьбы волновали Ленина до самых последних дней его активной жизни. Так, в немногие дни улучшения здоровья в октябре 1922 года Ленин наложил на постановление оргбюро ЦК РКП(б) «О создании комиссии по антирелигиозной пропаганде» от 13 октября 1922 года резолюцию с требованием подключить ГПУ к работе комиссии. За неделю до окончательного отхода от дел в результате очередного приступа болезни — 5 декабря 1922 года — Ленин опротестовал решение Малого Совнаркома о прекращении работы специального VIII отдела Наркомюста по отделению церкви от государства, заметив: «Что касается утверждения, что процесс отделения церкви от государства завершён, то это пожалуй и так; церковь от государства мы уже отделили, но религию от людей мы ещё не отделили»[105]:172.

После окончательного отхода Ленина от дел его преемник на посту главы советского правительства А. И. Рыков уменьшил в некоторой степени давление советского государства на православную церковь[105]:172.

Внешняя политика

Нам говорят, что Россия раздробится, распадётся на отдельные республики, но нам нечего бояться этого. Сколько бы ни было самостоятельных республик, мы этого страшиться не станем. Для нас важно не то, где проходит государственная граница, а то, чтобы сохранялся союз между трудящимися всех наций для борьбы с буржуазией каких угодно наций.

— Из речи Ленина на первом всероссийском съезде военного флота 22 ноября (5 декабря) 1917 г.[156]

В обращении «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока», опубликованном 24 ноября 1917 года и подписанном Лениным и Сталиным, Советская Россия отказывалась от условий Англо-франко-русского соглашения 1915 года и от соглашения Сайкса — Пико по разделу мира после войны[157][158]:

Мы заявляем, что тайные договоры свергнутого царя о захвате Константинополя, подтвержденные свергнутым Керенским, — ныне порваны и уничтожены. Республика Российская и её правительство, Совет Народных Комиссаров, против захвата чужих земель: Константинополь должен остаться в руках мусульман.

Мы заявляем, что договор о разделе Персии порван и уничтожен. Как только прекратятся военные действия, войска будут выведены из Персии и персам будет обеспечено право свободного определения своей судьбы.

Мы заявляем, что договор о разделе Турции и отнятии у неё Армении порван и уничтожен. Как только прекратятся военные действия, армянам будет обеспечено право свободно определить свою политическую судьбу.

Сразу после Октябрьской революции Ленин признал независимость Финляндии[159].

Во время Гражданской войны Ленин пытался достигнуть соглашения с державами Антанты. В марте 1919 Ленин вёл переговоры с прибывшим в Москву Уильямом Буллитом. Ленин соглашался на выплату дореволюционных российских долгов, в обмен на прекращение интервенции и поддержки белых со стороны Антанты. Был выработан проект соглашения с державами Антанты[160].

В 1919 г. пришлось признать, что мировая революция «будет, судя по началу, продолжаться много лет». Ленин формирует новую концепцию внешней политики «для того периода, когда будут существовать рядом социалистические и капиталистические государства», которую характеризует как «мирное сожительство с народами, с рабочими и крестьянами всех наций», развитие международной торговли. Кроме этого В. Ленин призвал «использовать противоположности и противоречия между двумя группами капиталистических государств, натравливая их друг на друга». Он выдвигал «тактику натравливания империалистов друг на друга» на период, «пока мы не завоевали всего мира». И просто разъяснял её значение: «Если бы мы этого правила не держались, мы давно, к удовольствию капиталистов, висели бы все на разных осинах». Ленин отрицательно относился к Лиге Наций из-за отсутствия «реального установления равноправия наций», «реальных планов мирного сожительства между ними».

Спад революционных волнений в капиталистических странах вынуждал Ленина питать больше надежд в осуществлении мировой революции на «эксплуатируемые массы» Востока. «Теперь нашей Советской республике предстоит сгруппировать вокруг себя все просыпающиеся народы Востока, чтобы вместе с ними вести борьбу против международного империализма», — такую задачу поставил В. Ленин в докладе на 11 Всероссийском съезде коммунистических организаций народов Востока 22 ноября 1919 г. Для того, чтобы в «истории мировой революции» восточные трудящиеся массы смогли сыграть «большую роль и слиться в этой борьбе с нашей борьбой против международного империализма», по мысли В. Ленина, необходимо было «перевести истинное коммунистическое учение, которое предназначено для коммунистов более передовых стран, на язык каждого народа»[161].

После окончания Гражданской войны Советской России удалось прорвать экономическую блокаду благодаря установлению дипотношений с Германией и подписанию Рапалльского договора (1922). Были заключены мирные договоры и установлены дипломатические отношения с рядом пограничных государств: Финляндией (1920), Эстонией (1920), Польшей (1921), Турцией (1921), Ираном (1921), Монголией (1921). Наиболее активно шла поддержка Турции, Афганистана и Ирана, сопротивлявшихся европейскому колониализму.

В октябре 1920 года Ленин встретился с приехавшей в Москву монгольской делегацией, надеявшейся на поддержку побеждавших в Гражданской войне «красных» в вопросе о независимости Монголии[162]. В качестве условия поддержки монгольской независимости Ленин указал на необходимость создания «объединённой организации сил, политической и государственной», желательно под красным знаменем[163].

Последние годы (19211924)

Экономическая и политическая ситуация потребовала от большевиков изменения прежней политики. В связи с этим по настоянию Ленина в 1921 году на 10 съезде РКП(б) был отменён «военный коммунизм», продовольственная развёрстка заменена продовольственным налогом. Была введена так называемая новая экономическая политика, разрешившая частную свободную торговлю и давшая возможность широким слоям населения самостоятельно искать те средства существования, которые государство не могло им дать.

В то же время Ленин настаивал на развитии предприятий государственного типа, на электрификации (при участии Ленина для разработки проекта электрификации России была создана специальная комиссия — ГОЭЛРО), на развитии кооперации. Ленин считал, что в ожидании мировой пролетарской революции, удерживая всю крупную промышленность в руках государства, необходимо понемногу осуществлять строительство социализма в одной стране. Всё это могло бы, по его мнению, способствовать тому, чтобы поставить отсталую Советскую страну на один уровень с наиболее развитыми европейскими странами[164].

И в 1922 году В. И. Ленин заявляет о необходимости законодательного урегулирования террора, что следует из его письма наркому юстиции Курскому от 17 мая 1922 года:

Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас. Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широкого. С коммунистическим приветом, Ленин.

— ПСС. Т. 45. С. 190–191

В письме Курскому от 15 мая 1922 года Ленин предложил добавить в Уголовный кодекс РСФСР право замены расстрела высылкой за границу, по решению Президиума ВЦИКа (на срок или бессрочно)[165].

В 1922 году по его рекомендациям был создан Союз Советских Социалистических Республик (СССР).

В 1923 году, незадолго до смерти, Ленин пишет свои последние работы: «О кооперации», «Как нам реорганизовать рабкрин», «Лучше меньше, да лучше», в которых предлагает своё видение экономической политики Советского государства и меры по улучшению работы государственного аппарата и партии. 4 января 1923 года В. И. Ленин диктует так называемое «Добавление к письму от 24 декабря 1922 г.», в котором, в частности, были даны характеристики отдельных большевиков, претендующих на роль лидера партии (Сталин, Троцкий, Бухарин, Пятаков). Сталину в данном письме была дана нелестная характеристика. В том же году с учётом раскаяния в «поступках против государственного строя» Верховный Суд РСФСР освободил из-под стражи патриарха Тихона.

Болезнь и смерть. Вопрос о причине смерти

В марте 1922 года Ленин руководил работой 11-го съезда РКП(б) — последнего партийного съезда, на котором он выступал. В мае 1922 года он тяжело заболел, но в начале октября вернулся к работе. Предположительно, болезнь Владимира Ильича была вызвана сильной перегруженностью и последствиями покушения 30 августа 1918 года. По крайней мере, на эти причины ссылается авторитетный исследователь этого вопроса хирург Лопухин Ю. М.[166]. Для лечения были вызваны ведущие немецкие специалисты по нервным болезням. Главным лечащим врачом Ленина с декабря 1922 года и вплоть до его смерти в 1924 году был Отфрид Фёрстер. Последнее публичное выступление Ленина состоялось 20 ноября 1922 года на пленуме Моссовета[167]. 16 декабря 1922 года состояние его здоровья вновь резко ухудшилось, а 15 мая 1923 года из-за болезни он переехал в подмосковное имение Горки. С 12 марта 1923 года ежедневно публиковались бюллетени о здоровье Ленина. В Москве последний раз Ленин был 1819 октября 1923 года.

В этот период он, тем не менее, надиктовал несколько заметок: «Письмо к съезду», «О придании законодательных функций Госплану», «К вопросу о национальностях или об „автономизации“», «Странички из дневника», «О кооперации», «О нашей революции (по поводу записок Н. Суханова)», «Как нам реорганизовать Рабкрин (Предложение XII съезду партии)», «Лучше меньше да лучше». Надиктованное Лениным «Письмо к съезду» (1922) часто рассматривают как ленинское завещание.

В январе 1924 года в состоянии здоровья Ленина внезапно наступило резкое ухудшение; 21 января 1924 года в 18 часов 50 минут он скончался.

Официальное заключение о причине смерти в протоколе вскрытия тела гласило: «<…> Основой болезни умершего является распространённый атеросклероз сосудов на почве преждевременного их изнашивания (Abnutzungssclerose). Вследствие сужения просвета артерий мозга и нарушения его питания от недостаточности подтока крови наступали очаговые размягчения тканей мозга, объясняющие все предшествовавшие симптомы болезни (параличи, расстройства речи). Непосредственной причиной смерти явилось: 1) усиление нарушения кровообращения в головном мозге; 2) кровоизлияние в мягкую мозговую оболочку в области четверохолмия»[168]. В июне 2004 года была опубликована статья в журнале European Journal of Neurology, авторы которой предполагают, что Ленин умер от нейросифилиса[169]. Сам Ленин не исключал возможности сифилиса и поэтому принимал сальварсан, а в 1923 году ещё пытался лечиться препаратами на основе ртути и висмута; к нему был приглашён специалист в этой области Макс Нонне. Однако догадка была им опровергнута. «Абсолютно ничто не свидетельствовало о сифилисе», — записал впоследствии Нонне[170].

Ленин о своей судьбе

Из письма Инессе Арманд от 18 декабря 1916 года:

Вот она, судьба моя. Одна боевая кампания за другой — против политических глупостей, пошлостей, против оппортунизма и т. д. Это с 1893 года. И ненависть пошляков из-за этого. Ну, а я все же не променял бы сей судьбы на «мир» с пошляками[171].

Основные идеи Ленина

Оценка теоретического наследия В. И. Ленина крайне противоречива и политизирована, включая в себя как положительные[172], так и отрицательные отзывы[173].

Историософский анализ современного ему капитализма

В своей работе «Империализм как высшая стадия капитализма (популярный очерк)», написанной в Цюрихе в 1916 году (опубликована в Петрограде в 1917 году[174]) Ленин постулировал, что к концу XIX века капитализм в наиболее развитых странах перешёл в новую «особую историческую стадию» своего развития, которую он называл империализмом. Последний, по его мнению, есть капитализм монополистический («по своей экономической сущности»), паразитический или загнивающий («Государство-рантье есть государство паразитического, загнивающего капитализма»), а также «переходный или, вернее, умирающий капитализм»[175]. В предисловии к французскому и немецкому изданиям работы (июль 1920 года) Ленин писал: «Империализм есть канун социалистической революции пролетариата. Это подтвердилось с 1917 года во всемирном масштабе.»[176]. По мнению доктора философских наук Леонида Полякова

сегодня многие идеи Ленина очень актуальны. Например, критика буржуазной демократии как скрытой формы диктатуры капитала. Он писал: кто владеет, тот и правит. В такой ситуации разглагольствования о власти народа — просто обман. Актуальна и ленинская теория империализма, особенно, что касается его перехода в финансовый капитализм. Это самопожирающий монстр, экономика по производству денег, которые оказываются у банкиров. Именно это и стало причиной нынешнего глобального кризиса. Почитайте Ленина, он это предсказывал[177].

Политическая философия

Как полагают исследователи, чтобы познать себя через теорию, философия должна признать: она ничто иное как замещение политики, своего рода продолжение политики, своего рода пережевывание политики и выясняется, что первым об этом сказал Ленин[178].

Политическая философия Ленина ориентировалась на радикальное переустройство общества, ликвидирующее всякое угнетение, социальное неравенство. Средством такого переустройства должна была быть революция. Обобщая опыт прежних революций, Ленин разрабатывает учение о революционной ситуации и о диктатуре пролетариата как средстве защиты и развития завоеваний революции. Как и основатели марксизма, Ленин рассматривает революцию как следствие в первую очередь объективных процессов, указывая, что она не делается по заказу или по желанию революционеров. При этом Ленин вносит в марксистскую теорию положение о том, что социалистическая революция не обязательно должна произойти в наиболее развитых капиталистических странах; цепь империалистических государств может прорваться в наиболее слабом, из-за переплетения в нём множества противоречий, звене. В восприятии Ленина таким звеном была Россия в 1917 году[179].

Под политикой Ленин понимал прежде всего действия больших масс людей. «…Когда открытого политического выступления масс нет, — писал он, — его никакие путчи не заменят и искусственно не вызовут»[180]. Вместо свойственных другим политикам рассуждений об элитах и партиях Ленин говорил о массах и социальных группах. Он внимательно изучал жизнь разных слоёв населения, стараясь выявить изменения настроений классов и групп, соотношение их сил и т. д. На этой основе делались выводы о классовых союзах, о лозунгах дня и возможных практических действиях[179].

При этом Ленин отводил большую роль субъективному фактору. Он доказывал, что социалистическое сознание не возникает само собой из экономического положения пролетариата, что для его выработки нужна деятельность теоретиков, опирающихся на более широкие основания, и что это сознание нужно вносить в рабочий класс извне. Ленин разрабатывал и претворял в жизнь учение о партии как ведущей части класса, указывал на роль субъективных составляющих в революции, которые сами не возникают из революционной ситуации. В связи с этими положениями одни интерпретаторы стали говорить о существенном вкладе Ленина в марксистскую теорию, другие — о его волюнтаризме[179].

Ленин также высказал ряд положений, развивавших марксистскую идею об отмирании государства, чему, согласно Ленину, должна предшествовать его радикальная демократизация, включая выборность и сменяемость депутатов и чиновников, работа которых должна оплачиваться на уровне зарплаты рабочих, всё более широкое привлечение к государственному управлению представителей народных масс, с тем чтобы в конечном счёте управляли по очереди все, и управление перестало быть привилегией[179].

Коммунизм, социализм и диктатура пролетариата

Согласно Ленину всякое государство носит классовый характер. В статье «Мелкобуржуазная позиция в вопросе о разрухе» (Полн. собр. соч., т. 32) В. И. Ленин пишет: «В вопросе о государстве отличать в первую голову, какому классу „государство“ служит, какого класса интересы оно проводит» (С. 247). В подготовленной Лениным Программе РКП(б) было записано: «В противоположность буржуазной демократии, скрывавшей классовый характер её государства, Советская власть открыто признает неизбежность классового характера всякого государства, пока совершенно не исчезло деление общества на классы и вместе с ним всякая государственная власть» (С. 424). В брошюре «Письмо к рабочим и крестьянам по поводу победы над Колчаком» (Полн. собр. соч., т. 39) В. И. Ленин классовый характер государства подчеркивает самым решительным образом: «Либо диктатура (то есть железная власть) помещиков и капиталистов, либо диктатура рабочего класса».

В Тезисах доклада о тактике РКП на III конгрессе Коммунистического Интернационала (Полн. собр. соч., т. 44) В. И. Ленин отмечает: «Диктатура пролетариата означает не прекращение классовой борьбы, а продолжение её в новой форме и новыми орудиями. Пока остаются классы, пока свергнутая в одной стране буржуазия удесятеряет свои атаки на социализм в международном масштабе, до тех пор эта диктатура необходима». (С. 10) А поскольку, как подчеркивалось в Докладе о тактике РКП на III конгрессе Коммунистического Интернационала 5 июля 1921 г. (Полн. собр. соч., т. 44), «задача социализма состоит в том, чтобы уничтожить классы» (С. 39), постольку период диктатуры пролетариата охватывает всю первую фазу коммунизма, то есть весь период социализма[181].

До построения коммунизма необходим промежуточный этап — диктатура пролетариата. Коммунизм делится на два периода: социализм и собственно коммунизм. При социализме нет эксплуатации человека человеком, но ещё нет изобилия материальных благ, позволяющего удовлетворить любые потребности всех членов общества[182].

Взятие власти большевиками в октябре 1917 г. В. И. Ленин рассматривал как начало социалистической революции (см.,: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т.35. С.243, 309, 396), успех которой был для него долгое время проблематичным (см.: там же. С.96, 377—378). Объявление советской республики социалистической означало для него лишь «решимость Советской власти осуществить переход к социализму» (Ленин В. И. Поли, собр. соч. Т.36. С.295)[183].

В 1920 году в своей речи «Задачи союзов молодёжи», Ленин утверждал, что коммунизм будет построен в 1930—1940 годах[184]. В данной работе В. И. Ленин утверждал, что коммунистом можно стать лишь обогатив свою память знанием тех богатств, которое выработало человечество, при этом критически их переосмыслив для построения нового социалистического общества[185]. В одной из последних своих работ «О кооперации» В. И. Ленин рассматривал социализм как строй цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства и классовой победе пролетариата над буржуазией[186].

Отношение к империалистической войне и революционное пораженчество

По мнению Ленина Первая мировая война носила империалистический характер, была несправедливой для всех участвующих сторон, чуждой интересам трудящихся[187]. Ленин выдвинул тезис о необходимости преобразования империалистической войны в войну гражданскую (в каждой стране против своего правительства) и необходимости использования рабочими войны для свержения «своих» правительств[76]. При этом, указывая на необходимость социал-демократов участвовать в антивоенном движении, которое выступало с пацифистскими лозунгами мира, Ленин считал такие лозунги «обманом народа» и подчёркивал необходимость гражданской войны[76].

Ленин выдвинул лозунг революционного пораженчества, сущность которого заключалась в неголосовании в парламенте за военные кредиты правительству, в создании и укреплении революционных организаций среди рабочих и солдат, борьбе с правительственной патриотической пропагандой, поддержке братания солдат на фронте[188]. Вместе с тем Ленин считал свою позицию патриотичной — национальная гордость, по его мнению была основой ненависти по отношению к «рабскому прошлому» и «рабскому настоящему»[189].

Возможность победы социалистической революции в одной стране

В статье «О лозунге Соединённых Штатов Европы» в 1915 году Ленин писал, что социалистическая революция не обязательно произойдёт одновременно во всём мире, как полагал Карл Маркс. Она может вначале произойти и в одной, отдельно взятой стране. Эта страна затем поможет революции и в других странах.

Об абсолютной истине

В. Ленин в своей работе Материализм и эмпириокритицизм утверждал, что «человеческое мышление по природе своей способно давать и дает нам абсолютную истину, которая складывается из суммы относительных истин. Каждая ступень в развитии науки прибавляет новые зерна в эту сумму абсолютной истины, но пределы истины каждого научного утверждения относительны, будучи то раздвигаемы, то сужаемы дальнейшим ростом знания»(ПСС, 4-е изд., Т.,18, с.137)[190].

Ленинское представление о диалектике объективной, абсолютной и относительной истин, опирается на марксистскую теорию познания. Ощущение и понятия, будучи отражениями объективного мира, заключают в себе объективное содержание. Вот это объективное содержание в ощущениях и сознании человека, но при этом не зависящее ни от человека, ни от человечества, Ленин и назвал объективной истиной. «Исторический материализм и все экономическое учение Маркса насквозь пропитаны признанием объективной истины», — подчеркивал Ленин.

Движение человеческого познания, то есть движение самой объективной истины, пропитано диалектикой взаимодействия абсолютной и относительной истин[191].

О классовой морали

«Наша нравственность подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата. Наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы пролетариата и освобождения всех трудящихся от гнета капиталистов»[192]. Ленин утверждал, что нравственность — это то, что служит разрушению старого эксплуататорского общества и объединению всех трудящихся вокруг пролетариата, созидающего новое общество коммунистов[193].

Как отмечает политолог Александр Тарасов, Ленин вывел этику из области религиозных догматов в область проверяемости: этичность необходимо проверять и доказывать, служит ли то или иное действие делу революции, полезно ли оно делу рабочего класса[194].

О социальной справедливости и равенстве

Для В. Ленина как практика революционной борьбы, достижение социальной справедливости было концентрированным выражением всей его деятельности, но понимал он её, прежде всего, в практическом аспекте, как разрушение эксплуататорских отношений, постепенный процесс уничтожения классовых различий, что позволило бы всем трудящимся, независимо от их социального статуса в иерархии власти, участвовать в управлении государством, получать равный доступ, примерно одинаковую долю общественного богатства и общественных благ: "справедливости и равенства, следовательно, первая фаза коммунизма (социализм) дать ещё не может: различия в богатстве останутся и различия несправедливые, но невозможна будет эксплуатация человека человеком, ибо нельзя захватить средства производства, фабрики, машины, землю и прочее в частную собственность (Ленин В. И. П. С., Т.33, стр.93)[195]

Право на труд

Реформа оплаты труда

Одним из основных направлений построения социально однородного общества, преодоления социального неравенства, различий в богатстве, сословных и классовых разрывов — для В. И. Ленина и руководимой им партии было сдерживание имущественной дифференциации населения: декретом Совета Народных комиссаров по проекту В. И. Ленина было принято постановление, ограничивающее зарплату высших советских чиновников зарплатой среднего квалифицированного рабочего (Ленин, ПСС, 5-е издание, Т.35, стр.105)[196], декретом Советской власти от 18 июня 1918 года устанавливался максимальный размер оплаты труда — для специалистов 1200 рублей, народных комиссаров 800 рублей, неквалифицированных рабочих 350 рублей и квалифицированных рабочих — 700 рублей, что примерно уравнивало высший эшелон власти и квалифицированных рабочих в оплате труда. В 1920 году было принято постановление ВЦИК, устанавливающее единую тарифную сетку для всех руководителей, максимальный размер оплаты их труда не должен был превышать размер зарплаты квалифицированного рабочего, были установлены верхний и нижний допустимый уровень оплаты труда: госминимум и партмаксимум, на третьем съезде профсоюзов (апрель 1920) была утверждена новая система оплаты труда, согласно которой оклад специалиста не мог превышать оклад неквалифицированного рабочего более, чем в 3,5 раза[197], при этом отменялась дискриминация женщин и уравнивалась оплата женского и мужского труда[198].

Советское государство выработало свои методы морального и материального стимулирования труда: различные социальные выплаты, строительство бесплатного жилья, организация бесплатного здравоохранения, в том числе развитие широкой сети бесплатных санаториев для трудящихся, бесплатное образование, транспорт, производственная одежда, натуральные выплаты, создание нормальных условий труда (В Советской России впервые в мире был законодательно утвержден восьмичасовой рабочий день)[199], организация отдыха, после декрета Ленина от 14 июня 1918 г. «Об отпусках» все трудящиеся впервые в истории России получили гарантированное государством право на отпуск и т. п. — все это способствовало повышению производительности труда и убеждению большинства населения (говоря словами В. Ленина: «Мы Россию убедили»), что новая власть имеет своей главной целью заботу об улучшении условий жизни трудящихся[200]. Впервые в истории России трудящиеся получили право на пенсионное обеспечение по старости (Пенсионный возраст).

Несмотря на во многом справедливые обвинения политических оппонентов социалистического строя в излишнем эгалитаризме (Уравниловка) социалистической системы оплаты труда, данная система способствовала формированию социальной однородности и конституированию советского народа, имеющего общую гражданскую идентичность, хотя социалистическая система оплаты труда, в контексте её уравнительности, подвергалась также критике со стороны высших советских чиновников[201], она постоянно развивалась и дифференцировалась на основании многих критериев, где одним из основных была оценка реального вклада гражданина в трудовую и общественную жизнь страны[202][203][204].

Право на образование

Важнейшим элементом преодоления социального неравенства и построения нового общества для В. Ленина было развитие образования, обеспечение равного доступа к образованию для всех трудящихся, независимо от их национального происхождения и гендерных различий (Образование в СССР). В октябре 1918 года введено по предложению В. И. Ленина «Положение о единой трудовой школе РСФСР», которое вводило бесплатное и совместное обучение детей школьного возраста[205]. Современные исследователи отмечают, что коммунистическая атака на систему распределения научных статусов началась в 1918 году и дело закончилось не столько в 'перевоспитании буржуазной профессуры', сколько в установлении равного доступа к образованию и уничтожению сословных привилегий, к числу которых относилась и привилегия быть образованным[206].

Ленинская политика в сфере образования, обеспечение его доступности для всех групп трудящихся послужило основой тому, что в 1959 году политические оппоненты СССР полагали, что советская система образования, особенно по инженерно-техническим специальностям, занимает лидирующее положение в мире[207].

Право на здравоохранение

Ленинская политика в сфере здравоохранения[208], основанная на принципах бесплатности и равнодоступности медицинской помощи для всех социальных групп населения способствовала тому, что медицина в СССР признавалась одной из лучших в мире[209].

Социалистическая демократия

Согласно исследователям (Белл Д.), важнейшим критерием демократичности общества служит открытость его социальной структуры, способность создать равные возможности (англ.) для продвижения наиболее талантливых представителей социальных низов в элиту страны (Меритократия, Постиндустриальное общество). Участие широких масс трудящихся в управлении государством являлось одной из основных задач революции. Декрет ВЦИК и СНК (РСФСР) от 11 ноября 1917 г. «Об уничтожении сословий и гражданских чинов», подписанный Лениным, ликвидировал все сословные привилегии и ограничения и провозгласил равенство граждан.

Ленин полагал, что «мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством, но мы требуем немедленного разрыва с тем предрассудком будто управлять государством, нести будничную ежедневную работу управления в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники» (В. И. Ленин. Удержат ли большевики государственную власть, 1917)[210].

«Капитализм душил, подавлял, разбивал массу талантов в среде рабочих и трудящихся крестьян. Таланты эти гибли под гнетом нужды, нищеты, надругательства над человеческой личностью. Наш долг теперь найти эти таланты и приставить их к работе» (В. И. Ленин, ПСС, 4-е изд., Т.30, с.54)

Многое из того, что планировал сделать Ленин по построению механизма обновления советской элиты, демократизации государственного аппарата, его подконтрольности обществу, не было осуществлено, в частности, расширение ЦК за счет представителей рабочих и крестьян, организация рабоче-крестьянского контроля за деятельностью Политбюро (Как нам реорганизовать Рабкрин), но введенный Лениным критерий рабоче-крестьянского происхождения как одного из основных условий продвижения по социальной лестнице, всемерное поощрение выдвижения рабочих и крестьян в государственный аппарат (институт выдвиженцев[211]), — открыл возможности по продвижению к высшим статусным позициям в обществе[212].

Несмотря на недостатки, отраженные в критике оппонентов Советской власти (тоталитаризм, номенклатура) принципов советской демократии и реального участия граждан в управлении государством, социальная структура СССР давала гражданам уверенность в завтрашнем дне и отличалась демократичностью и открытостью: обладала значительными возможностями по продвижению граждан (восходящая социальная мобильность, социальный лифт), находящихся на низших ступенях социальной лестницы — в элиту страны (политическую, военную, научную)[прим 22], что давало им реальные возможности управления страной[213]. По данным за 1983 год, среди респондентов в возрасте 50-59 лет 82,1 % имели социально-профессиональный статус выше, чем их родители, среди респондентов 40-49 лет — 74 %, а среди 30-39 лет — 67 %, при этом данные показатели примерно идентичны как для мужчин, так и для женщин, что служит примером женской эмансипации в советском обществе[214]. СССР был единственной страной в мире, где все высшие руководители государства, кроме Ленина, были выходцы из социальных низов и имели рабоче-крестьянское происхождение: И. Сталин, Г. Маленков, Н. Хрущев, Л. Брежнев, Ю. Андропов, К. Черненко, М. Горбачёв.

Советская социальная система обладала гораздо большей социальной однородностью, демократичностью и открытостью не только по сравнению с постсоветской[215], но и по сравнению со своим главным геополитическим оппонентом: США, где существует усиливающаяся в последнее время тенденция увеличения социального неравенства и сокращения возможностей представителей низших и средних социальных групп достичь высших статусных позиций, при этом сокращаются возможности у представителей среднего класса сохранить свой статус[216], (Капитал в XXI веке).

Культурная революция

Ленин полагал, что пролетарская культура является закономерным развитием тех запасов знания, которое человечество выработало под гнетом капиталистического общества (ПСС, изд.4, Т.41, с.304)[217]. В статье «О кооперации» (январь 1923) В. Ленин утверждал, что культурная революция является необходимым условием для того, чтобы Россия, преодолевая свою цивилизационную отсталость, могла стать вполне социалистической страной. Культурная революция — это…целый переворот, целая полоса культурного развития всей народной массы (В. И. Ленин, ПСС, 5-е издание, Т.40, с.372, 376—377)[218]. В «Страничках из дневника» В. Ленин полагал, что одной из основных задач культурной революции является повышение авторитета народного учителя: " Народный учитель должен у нас быть поставлен на такую высоту, на которой он никогда не стоял, не стоит и не может стоять в буржуазном обществе (В. И. Ленин, ПСС, 4-е изд., Т.40, с.23).

В данной работе В. Ленин поставил следующие задачи культурной революции[219]:

  • Ликвидация культурной отсталости, прежде всего, неграмотности населения
  • Обеспечение условий для развития творческих сил трудящихся
  • Формирование социалистической интеллигенции
  • Утверждение коммунистической идеологии в сознании широких масс

О методологии революционной борьбы

В статье « Очередные задачи Советской власти» Ленин обосновал общие принципы Советской власти и утверждал, что недостаточно быть революционером и сторонником социализма или коммунизма вообще. Надо уметь найти в каждый особый момент то особое звено цепи за которое нужно всеми силами ухватиться, чтобы удержать всю цепь и подготовить прочно переход к следующему звену, причём порядок звеньев, их форма, их сцепление, их отличие друг от друга в исторической цепи событий не так просты и не так глупы, как в обыкновенной, кузнецом сделанной, цепи[220].

Историк Ричард Пайпс писал, что для спасения революции в отсталой России Ленин считал необходимым экспортировать революцию в более развитые страны Западной Европы ещё в ходе Первой мировой войны — чтобы «развязать всеевропейскую гражданскую войну». Ленин провоцировал рабочие забастовки и военные мятежи как в странах Антанты, так и у её противников[221]. Историк писал, что Ленин делал попытки экспорта революции и в те страны, которые только недавно получили независимость, прежде входя в состав Российской Империи: зимой 1918—1919 годов были предприняты попытки военного переворота в Финляндии и военного вторжения в страны Прибалтики[222]. А обнаруженный в архивах историком Ю. Н. Тихоновым документ, указывает на то, что Ленини непосредственно участвовал в практической организации летом 1920 года «афгано-индусской миссии», которой ставилась задача по экспорту революции в Британскую Индию через Ташкент и Афганистан[223].

С другой стороны по мнению академика Примакова[неавторитетный источник?], а также кандидата философских наук, заведующего кафедрой истории и культурологии профессора И. С. Шатило, Ленин отвергал идею навязывания революции извне. В 1918 году на съезде профсоюзов Москвы он заявил: «конечно, есть люди, которые думают, что революция может родиться в чужой стране по заказу, по соглашению. Эти люди либо безумцы, либо провокаторы». Он замечал, что теория «подталкивания» революций в других странах путем войн означает «полный разрыв с марксизмом, который всегда отрицал „подталкивание“ революций, развивающихся по мере назревания остроты классовых противоречий, порождающих революции». Революция — закономерный результат внутреннего развития каждой страны, дело её народных масс[224][225]..

О национальном вопросе

В 1916 году В. И. Ленин высоко оценивал Ирландское восстание 1916 года, рассматривая его как пример, подтверждающий важность национального вопроса в революционной борьбе. В национальных восстаниях в Европе он видел особую силу, которая способна значительно «обострить революционный кризис в Европе». Поэтому значение ирландского восстания в сто раз больше, чем выступления в Азии или в Африке. Малые нации, бессильные как самостоятельный фактор в борьбе с империализмом, рассматриваются Лениным как «одна из бацилл», помогающих выступлению настоящей силы — социалистического пролетариата. Использование националистических и революционных движений, по его убеждению, правильно. Заимствуя этот опыт, он пишет:
Мы были бы очень плохими революционерами, если бы в великой освободительной войне пролетариата за социализм не сумели использовать всякого народного движения против отдельных бедствий империализма в интересах обострения и расширения кризиса.[226]
В статьях «Критические заметки по национальному вопросу», «О праве наций на самоопределение», «О национальной гордости великороссов» Ленин сформулировал программу решения национального вопроса.
Полное равноправие наций; право самоопределения наций; слияние рабочих всех наций — этой национальной программе учит рабочих марксизм, учит опыт всего мира и опыт России.[227]

После смерти

Культ личности Ленина

Общественное мнение

После распада СССР отношение к Ленину среди населения РФ стало дифференцированным; согласно опросу ФОМ, в 1999 году 65 % населения России считали роль Ленина в истории России положительной, 23 % — отрицательной, 13 % затруднились с ответом[228]. Четыре года спустя, в апреле 2003 года, ФОМ провёл аналогичный опрос — на этот раз положительно оценили роль Ленина — 58 %, отрицательно — 17 %, а количество затруднившихся с ответом выросло до 24 %, в связи с чем ФОМ отметил тенденцию

определённого дистанцирования по отношению к фигуре Ленина: об этом свидетельствует тот факт, что с 1999 г. число респондентов, готовых дать однозначную оценку — положительную или отрицательную — роли Ленина в истории, значительно сократилось…[229]. Наиболее часто участники [опроса] называли Ленина «исторической личностью», воздерживаясь при этом от оценки его вклада в историю России"[230].

По данным опроса Левада-Центра, проведённого 21 апреля 2014 года число россиян, оценивающих роль Ленина в истории положительно, увеличилось с 40 % в 2006 году до 51 % в 2014 году. В целом положительную оценку дали респонденты в возрасте от 55 лет и старше (62 %), с образованием ниже среднего (57 %) и сельские жители (64 %). Отрицательную роль Ленина в истории отметили люди в возрасте от 25 до 39 лет (30 %), с высшим образованием (35 %) и жители Москвы (72 %)[231].

По данным ВЦИОМ за 2016 год на вопрос «Ленин вызывает у Вас скорее симпатию или скорее неприязнь?» 63 % выразили симпатию, а 24 % — неприязнь[232].

Ленин в культуре, искусстве и языке

В СССР было издано множество мемуарной литературы, стихов, поэм, рассказов, повестей и романов о Ленине. Также было снято множество фильмов о Ленине. В советское время возможность сыграть Ленина в кино или на сцене считалось для актёра знаком высокого доверия, оказанного со стороны руководства КПСС.

Памятники Ленину стали неотъемлемой частью советской традиции монументального искусства. После распада СССР многие памятники Ленину демонтировались властями или разрушались различными лицами. Памятники Ленину неоднократно подвергались вандализму, в том числе и взрывались[110][233][234].

Вскоре после возникновения СССР возник цикл анекдотов о Ленине. Эти анекдоты имеют хождение вплоть до наших дней.

Ленину принадлежит множество высказываний, ставших крылатыми выражениями. При этом ряд высказываний, приписываемых Ленину, ему не принадлежат, а впервые появлялись в литературных произведениях и кинематографе.

Крылатые фразы Ленина приобрели распространение в политическом и обыденном языках СССР и постсоветской России. К таким высказываниям относятся, например, «Учиться, учиться и учиться», предположительно произнесённые им в связи с казнью старшего брата слова «Мы пойдём другим путём», фраза «Есть такая партия!», произнесённая на I Всероссийском съезде советов или характеристика «Политическая проститутка».

В честь Ленина назван астероид (852) Владилена. Имя Ленина присутствует в первом послании внеземным цивилизациям — «Мир», «Ленин», «СССР» — к 2014 году оно преодолело расстояние в 51 световой год. Несколько вымпелов с барельефом Ленина было доставлено на Венеру, а также на Луну[235].

Фильмография

Документальные фильмы

Игровые фильмы

Год Страна Название Режиссёр Ленин Комментарий
1937 СССР СССР Ленин в Октябре Михаил Ромм Борис Щукин
1938 СССР СССР Выборгская сторона Григорий Козинцев
Леонид Трауберг
Максим Штраух
1938 СССР СССР Человек с ружьём Сергей Юткевич Максим Штраух
1939 СССР СССР Ленин в 1918 году Михаил Ромм Борис Щукин
1940 СССР СССР Яков Свердлов Сергей Юткевич Максим Штраух
1942 СССР СССР
Монгольская Народная Республика Монгольская Народная Республика
Его зовут Сухэ-Батор Александр Зархи
Иосиф Хейфиц
Максим Штраух
1947 СССР СССР Свет над Россией Сергей Юткевич Николай Колесников
1957 СССР СССР Рассказы о Ленине Сергей Юткевич Максим Штраух
1961 СССР СССР В начале века Анатолий Рыбаков Юрий Каюров
1963 СССР СССР Синяя тетрадь Лев Кулиджанов Михаил Кузнецов
1963 СССР СССР Аппассионата Юрий Вышинский Борис Смирнов
1965 СССР СССР На одной планете Илья Ольшвангер Иннокентий Смоктуновский
1965 СССР СССР Сердце матери Илья Ольшвангер Родион Нахапетов
1965 СССР СССР
Польша Польша
Ленин в Польше Сергей Юткевич Максим Штраух
1965 СССР СССР
Польша Польша
Ленин в Швейцарии Григорий Александров, Дмитрий Васильев Михаил Ульянов
1967 СССР СССР Штрихи к портрету В. И. Ленина Леонид Пчёлкин Михаил Ульянов
1973 СССР СССР Надежда Марк Донской Андрей Мягков
1981 СССР СССР Ленин в Париже Сергей Юткевич Юрий Каюров
1988 Италия Италия Ленин. Поезд Дамиано Дамиани Бен Кингсли
1993 Украина Украина Ленин в огненном кольце Николай Литус Дмитрий Витченко
1995 Россия Россия Германия Германия Под знаком Скорпиона Юрий Сорокин Рим Аюпов
2001 Россия Россия Телец Александр Сокуров Леонид Мозговой
Использование имени Ленина в названии

Награды Ленина

Официальная прижизненная награда

Единственной официальной государственной наградой, которой был награждён В. И. Ленин, был Орден Труда Хорезмской народной советской республики (постановление ЦИК ХНСР от 4 апреля 1922 г., что делает Ленина первым кавалером данного ордена[236])[237][238]. При этом, по свидетельству бывшего научного сотрудника Центрального музея Ленина Александра Шефова, сам Ленин о данном награждении не узнал: орден был доставлен в Москву для вручения Ленину в августе 1922 года, однако больной Ильич находился в то время в Горках. Секретарь Ленина Лидия Фотиева, не дочитав сопроводительное письмо Хорезмского ЦИК до конца, распорядилась отправить «восточный значок» в архив, где он и пролежал до 1962 года, когда обнаружились документы, подтверждающие награждение Ленина этим орденом. После чего орден был помещён в экспозицию Центрального музея В. И. Ленина[236][239].

Других государственных наград, как РСФСР и СССР, так и иностранных государств, у Ленина не было.

Звания и премии

В 1917 году Норвегия выступила с инициативой присуждения Нобелевской премии мира Владимиру Ленину, с формулировкой «За торжество идей мира», как ответный шаг на изданный в Советской России «Декрет о Мире», выводивший в сепаратном порядке Россию из Первой мировой войны. Нобелевский комитет данное предложение отклонил в связи с опозданием ходатайства к установленному сроку — 1 февраля 1918 г, однако вынёс решение, заключающееся в том, что комитет не будет возражать против присуждения Нобелевской премии мира В. И. Ленину, если существующее российское правительство установит мир и спокойствие в стране (как известно, путь к установлению мира в России преградила Гражданская война, начавшаяся в 1918 году)[240]. Мысль Ленина о превращении войны империалистической в войну гражданскую была сформулирована в его работе «Социализм и война», написанной ещё в июле-августе 1915 года.

В 1919 году по приказу Реввоенсовета Республики В. И. Ленин был принят в почётные красноармейцы 1 отделения 1 взвода 1 роты 195 стрелкового Ейского полка[241].

Посмертные «награждения»

22 января 1924 года Н. П. Горбунов, секретарь Ленина, снял со своего пиджака Орден Красного Знамени (№ 4274) и приколол его к френчу уже умершего Ленина. Эта награда находилась на теле Ленина до 1943 года, а сам Горбунов в 1930 году получил дубликат ордена. По некоторым данным, так же поступил и Н. И. Подвойский, стоя в почётном карауле у гроба Ленина. Ещё один Орден Красного Знамени был возложен к гробу Ленина вместе с венком от Военной Академии РККА. В настоящее время ордена Н. П. Горбунова и Военной Академии хранятся в Музее Ленина в Москве[242][243][244].

Факт наличия ордена на груди умершего Ленина во время траурной церемонии в Колонном зале Дома Союзов оказался запечатлён в стихотворении В. Инбер «Пять ночей и дней (На смерть Ленина)»[245].

Личность Ленина

Британский историк Хелен Раппапорт, написавшая книгу о Ленине «Конспиратор», ссылаясь на мемуарные источники, охарактеризовала его как «требовательного», «пунктуального», «аккуратного» и «очень чистоплотного» в быту. При этом «Ленин был одержим навязчивыми идеями», «был очень авторитарен, очень негибок, не терпел несогласия со своим мнением». «Дружба для него была делом вторичным». Раппапорт указывает, что «Ленин был циничным оппортунистом — менял свою партийную тактику в зависимости от обстоятельств и политической выгоды. Возможно, в этом и заключался его незаурядный талант тактика». «Он был безжалостен и жесток, беззастенчиво используя людей в своих целях»[246].

В Советской России создание коммун и коммунальных квартир часто носило добровольно-принудительный характер[прим 23], однако сам В. И. Ленин ни за границей, ни в России не стремился жить в подобного рода общежитиях:

Владимир Ильич объяснил мне тотчас по приезде, что прочие искровцы будут жить коммуной, он же совершенно неспособен жить в коммуне, не любит быть постоянно на людях. Предвидя, что приезжающие из России и из-за границы товарищи будут по российской привычке, не считаясь с его временем, надоедать ему, он просил по возможности ограждать его от слишком частых посещений.

— «Воспоминания о В.И.Ленине» Н.А.Алексеев, «Государственное издательство политической литературы», Москва, 1956

С другой стороны, Владимир Ильич с трудом мог сдерживаться от участия в рабочих демонстрациях даже за границей, так, по воспоминаниям революционера Н. Л. Мещерякова, в Брюсселе ему приходилось буквально оттаскивать Ленина от выступлений рабочих масс[прим 24]. Мариэтта Шагинян утверждала, что такие действия не являются противоречием, а указывают на, в первом случае, потребность сосредоточиться, а во втором на страстную тягу быть с народом, сравнивая подобные психологические проявления личности с чувствами человека, увлечённого работой в общественной библиотеке[прим 25].

После победы Октябрьской революции Ленин непродолжительное время занимал вместе с Надеждой Крупской один из номеров гостиницы «Националь»[прим 26][247], однако вскоре супруги переехали в достаточно скромную пятикомнатную квартиру с одной спальней в Кремле (в официальной биографии Ленина она была указана, как «четырёхкомнатная квартира с кабинетом»К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4147 дней]), ставшую их основным местом жительства. Владимир Ильич категорически отказывался обставлять квартиру дорогими мебелью и коврами, во множестве хранившимися в кремлёвских кладовых. В последние годы жизни Ленина начали звучать предложения о его переезде в более просторное жилище или капитальном ремонте в квартире, где он проживал, от которых тот всячески отказывался (в результате ремонт в квартире всё же был произведён, но его пришлось организовать в тайне от Ленина, пока тот находился на отдыхе)[247]. По словам американского историка Адама Улана, в целом Ленин после прихода к власти жил очень скромно[247].

В поездках по Москве Лениным использовались несколько автомобилей, одним из которых был «Роллс-Ройс»[прим 27].

Английский писатель Артур Рэнсом охарактеризовал его следующим образом: «Ленин поразил меня своим жизнелюбием. Я не мог вспомнить ни одного человека похожего калибра, обладающего таким же радостным темпераментом. Этот невысокий, лысый, морщинистый человек, качающийся на стуле то в одну сторону, то в другую, смеющийся над той или иной шуткой, в любой момент готов дать серьезный совет любому, кто прервет его, чтобы задать вопрос,— совет настолько хорошо обоснованный, что для его последователей он имеет гораздо большую побудительную силу, чем любые приказы; все его морщины — от смеха, а не от беспокойства.»[248].

Внешность Ленина

По описанию Троцкого, внешний вид Ленина отличался простотой и силой. Он был ниже среднего роста (164 см), со славянским типом лица и пронзительными глазами[249].

Русский изобретатель Лев Термен, лично встречавшийся с Лениным, отмечал, что его очень удивили ярко-рыжие волосы вождя[250].

Владимир Ильич Ленин имел заметный дефект речи — картавость. Это слышно на сохранившихся записях речи вождя. Картавость была присуща воплощениям образа Ленина в кино.

Псевдонимы Ленина

В декабре 1901 года Владимир Ульянов в журнале «Заря» опубликовал первые четыре главы статьи «Аграрный вопрос и „критики Маркса“», впервые применив в качестве подписи псевдоним «Н. Ленин». За рубежом инициал «Н» обычно расшифровывается как «Николай», хотя в действительности ни в одной из прижизненных публикаций Ленина данный инициал не расшифровывался. Точная причина его появления неизвестна, поэтому имелось много версий о происхождении этого псевдонима. Например, топонимическая — по сибирской реке Лена.

По мнению историка Владлена Логинова, наиболее правдоподобной представляется версия[251], связанная с использованием паспорта реально существовавшего Николая Ленина[252]. Род Лениных прослеживается от казака Посника[253], которому в XVII веке за заслуги, связанные с завоеванием Сибири и созданием зимовий по реке Лене, пожаловали дворянство и фамилию Ленин. Многочисленные потомки его не раз отличались и на военной, и на чиновной службе. Один из них, Николай Егорович Ленин, дослужившись до чина статского советника, вышел в отставку и в 80-х годах XIX столетия поселился в Ярославской губернии, где и умер в 1902 году[254]. Его дети, сочувствовавшие зарождающемуся в России социал-демократическому движению, были хорошо знакомы с Владимиром Ильичом Ульяновым и после смерти отца передали Владимиру Ульянову его паспорт, правда с переправленной датой рождения. Есть версия, что паспорт Владимиру Ильичу достался ещё весной 1900 года, когда сам Николай Егорович Ленин ещё был жив[255]. В 1900 году В. И. Ульянов опасался, что его не выпустят за границу, Надежда Константиновна Крупская рассказала об этом Ольге Николаевне Лениной, с которой работала. О. Н. Ленина попросила своего брата (директора департамента земледелия С. Н. Ленина) помочь с документами и В. И. Ульянов воспользовался документами тяжело больного отца Ольги и Сергея — Николая Егоровича Ленина.[256]

По семейной версии Ульяновых псевдоним Владимира Ильича происходит от названия реки Лена. Так, Ольга Дмитриевна Ульянова, племянница В. И. Ленина и дочь его родного брата Д. И. Ульянова, выступающая как автор, изучающая жизнь семьи Ульяновых, пишет в защиту данной версии на основе рассказов своего отца:

… о происхождении псевдонима «Ленин». «Я имею основание предполагать, — писал мой отец, — что этот псевдоним происходит от названия реки Лена, так прекрасно описанной Короленко. Владимир Ильич не взял псевдоним Волгин, так как он достаточно был истрёпан, в частности, его использовал, как известно, Плеханов, а также другие авторы, например, небезызвестный богоискатель Глинка и пр.»[257].

Согласно другому семейному преданию, фамилия «Ульянов» далеко не сразу закрепилась за дедом Ленина, Николаем Васильевичем — иногда его именовали «Ульянин». От этого искажённого варианта будто бы и появился в семье в качестве шутки псевдоним «Ленин»[258].

После прихода к власти В. И. Ленин официальные партийные и государственные документы подписывал «В. И. Ульянов (Ленин)».

Следует заметить, что Ленин — это самый известный псевдоним Владимира Ильича Ульянова, но далеко не единственный. Всего по причине конспирации Ульянов имел более 150 псевдонимов.

Труды Ленина

В СССР было издано пять собраний сочинений Ленина и сорок «Ленинских сборников», составленных специально созданным по решению ЦК ВКП(б) для изучения ленинского творческого наследия Институтом Ленина. Однако даже последнее, 5-е, собрание сочинений в 55-ти томах, названное «полным», не могло претендовать ни на объективность и академичность, ни на полноту. Многие из включённых в него работ были отредактированы и исправлены перед публикацией, многие работы Ленина вообще не были включены в него[259].

В советское время периодически (раз в несколько лет) выпускался сборник избранных произведений, в двух-четырёх томах. Кроме того, в 1984—1987 годах были выпущены «Избранные сочинения» в 10 томах (11 книгах).

В начале 90-х годов XX века планировалось к выпуску 6-е издание Полного собрания сочинений. Последний директор Института Ленина (переименованного к тому времени в Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС) Г. Л. Смирнов в своей записке в ЦК КПСС от 14 декабря 1990 г. писал, что более 3700 ленинских документов (то есть написанных, отредактированных, продиктованных Лениным) так и не были опубликованы, что частично предполагалось исправить в шестом издании «полного собрания сочинений». Однако даже в тот период к публикации не планировались те документы, которые считались неподобающими по идеологическим соображениям. Г. Л. Смирнов относил к таким документам следующие: о политике террора и репрессий в период Гражданской войны; тайных методах работы коммунистических органов; поощрении насильственных действий против соседних государств, о высылке интеллигенции из Советской России; неблаговидных действиях Красной армии (участии подразделений Первой конной армии в еврейских погромах и тому подобное). В постсоветское время некоторая часть из этих документов увидела свет в специальном томе, подготовленном сотрудниками Российского государственного архива социально-политической истории[259].

Основные работы

Речи, записанные на граммофонных пластинках

В 1919—1921 гг. В. И. Ленин записал на граммофонных пластинках 16 речей[260]. За три сеанса 19, 23 и 31 марта 1919 года было сделано 8 записей, ставших наиболее известными и издававшихся десятитысячными тиражами, — среди которых «Третий Коммунистический Интернационал», «Обращение к Красной армии» (2 части, записанные отдельно) и особенно популярная «Что такое советская власть?», считавшаяся самой удачной и в техническом плане[261].

Во время следующего сеанса звукозаписи 5 апреля 1920 года было записано 3 речи — «О работе для транспорта», часть 1 и часть 2, «О трудовой дисциплине» и «Как навсегда спасти трудящихся от гнёта помещиков и капиталистов». Ещё одна запись, вероятнее всего, посвящённая начавшейся польской войне, была повреждена и утрачена в том же 1920 году[262].

Пять речей, записанных во время последнего сеанса 25 апреля 1921 года, оказались технически непригодными для массового производства — в связи с отъездом иностранного специалиста, инженера А. Кибарта, в Германию[263]. Эти граммофонные записи долгое время оставались неизвестными, четыре из них были найдены в 1970 году[264]. Из них были отреставрированы и впервые выпущены на долгоиграющих дисках только три — одна их двух речей «О продналоге», [www.sovmusic.ru/download.php?fname=vilenin1 «О потребительской и промысловой кооперации»] и «Беспартийные и советская власть» (Фирма «Мелодия», М00 46623-24, 1986 г.).

Кроме не найденной второй речи «О продналоге», до сих пор не издана и запись 1921 г. «О концессиях и о развитии капитализма». Первая часть речи «О работе для транспорта» не переиздавалась с 1929 г., а речь «О погромной травле евреев» не появлялась на дисках с начала 1940-х годов[265].

Проверка на экстремизм

24 августа 2012 главный научный сотрудник Института российской истории РАН В. М. Лавров обратился в Следственный комитет России с заявлением о проверке работ Ленина на наличие в них экстремизма.[266][267] Как пояснил историк: «нужно дать юридическую, правовую оценку преступлениям против человечности, которые совершил Ленин и которые не имеют срока давности». В своём обращении историк утверждает, что Ленин не только публично оправдывал терроризм, но в период первой русской революции руководил террористической деятельностью. Владимир Лавров считает, что Ленин должен быть осужден за не имеющие срока давности преступления против человечности, измену Родине, экстремизм и терроризм[268].

Для проверки Лавров предложил перечень произведений Ленина, многие из которых не вошли в собрания сочинений Ленина. По утверждению историка, их просто боялись публиковать, потому что политика красного террора, объявленного большевиками — это и есть политика «самого настоящего государственного терроризма»[269][270].

К заявлению в октябре 2012 года присоединилась зарубежная часть Русской православной церкви[271].

Родственники

Родная племянница Ленина (дочь его младшего брата) — Ольга Дмитриевна Ульянова (19222011)[272]. В СМИ появилась информация, что с её кончиной прямых потомков семьи Ульяновых не осталось. Эту информацию опровергла заведующая Домом-музеем Ленина Татьяна Брыляева: во-первых, есть дочь Ольги Дмитриевны — Надежда Алексеевна Мальцева и внучка Елена.

У Дмитрия Ильича Ульянова был сын — Виктор Дмитриевич (1917—1984).

  • Его дети — Мария (1943 г. р.) и Владимир (1940 г. р.).
    • У Марии Викторовны Ульяновой — сын Александр, в свою очередь, отец двух сыновей — Евгения (1989 г. р.) и Фёдора (2006 г. р.).
    • У Владимира Викторовича есть дочь Надежда.

Все перечисленные потомки Ульяновых проживают в Москве[273].

Интересные факты

  • Во время знаменитой речи на II Всероссийском съезде Советов у Ленина не было бороды (конспирация), хотя ставшая хрестоматийной картина Владимира Серова изображает его с традиционной бородкой.
  • 16 июня 1921 года Бернард Шоу послал Ленину книгу «Назад к Мафусаилу». На титульном листе он сделал надпись: «Николаю Ленину[прим 28], единственному государственному деятелю Европы, который обладает талантом, характером и знаниями, соответствующими его ответственному положению»[274]. Ленин впоследствии оставил многочисленные пометки на полях, свидетельствующие о его живом интересе к труду Бернарда Шоу[275].
  • Альберт Эйнштейн писал о Ленине: «Я уважаю в Ленине человека, который с полным самоотвержением отдал все свои силы осуществлению социальной справедливости. Его метод кажется мне нецелесообразным. Но одно бесспорно: люди, подобные ему, хранят и обновляют совесть человечества»[276].
  • 19 января 1919 года машина, в которой находились Ленин и его сестра, подверглась нападению группы бандитов, возглавляемой известным московским налётчиком Яковом Кошельковым. Бандиты высадили всех из машины и угнали её. Впоследствии, узнав о том, кто был в их руках, они попытались вернуться и захватить Ленина в заложники, но к тому времени последний уже скрылсяК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2842 дня].
  • Известный историк и кулинар В. Похлёбкин подготовил работу «Что ел Ленин»[277], в которой определённо связал некоторые особенности питания как в родительском доме Ульяновых, так и, на деле, отсутствие кулинарных дарований и нередко даже простого разумного подхода к приготовлению еды у Н. К. Крупской, с работоспособностью и творческими успехами В. И. Ульянова. Как только еду готовит не жена, а крестьянка — хозяйка дома во время Сибирской ссылки, либо, уже в другое время и в другом месте — хозяйка пансиона (в Швейцарии), творческие дела у В. И. Ульянова сразу идут заметно лучше. Как только супруга начинает ежедневно готовить привычную «яичницу из четырёх яиц» — хуже.

См. также

Источники и библиография

Научные исследования

  • Гейфман А. [www.kouzdra.ru/page/texts/geifman/ Революционный террор в России, 1894—1917] / Пер. с англ. Е. Дорман. — М.: КРОН-ПРЕСС, 1997. — 448 с. — (Серия «Экспресс») — ISBN 5-232-00608-8.
  • Латышев А. Г. [vk.com/doc226329558_251659266 Рассекреченный Ленин]. — 1-е. — Москва: Март, 1996. — 336 с. — 15 000 экз. — ISBN 5-88505-011-2.
  • Логинов В. Т. [leninism.su/index.php?option=com_content&view=article&id=3686:neizvestnyj-lenin&catid=30:library&Itemid=37 Неизвестный Ленин]. — Москва: Эксмо, Алгоритм, 2010. — 576 с. — (Гении и злодеи). — ISBN 978-5-699-41148-1.
  • Пушкарёв С. Г. [lenin-rus.narod.ru/index.htm Ленин и Россия. Сборник статей]. — 1-е. — Франкфурт-на-Майне: Посев, 1976.
  • Авторский коллектив Института марксизма-ленинизма. [leninism.su/biograficheskie-xroniki-lenina.html Биографическая хроника Ленина]. — 1-е. — Москва: Издательство политической литературы, 1970. — Т. 1—12.

Периодическая печать

  • [elib.ngonb.ru/jspui/bitstream/NGONB/6616/2/021.pdf Ежедневная газета «Советская Сибирь» № 21 (1263). Суббота 26 января 1924 год. Ново-Николаевск]

Сборники документов

  • Ленин, В. И. [leninism.su/index.php?option=com_content&view=category&id=99:v-i-lenin-neizvestnye-dokumenty-1891-1922&Itemid=53&layout=default Неизвестные документы. 1891—1922 гг.]. — Москва: РОССПЭН, 2000. — 607 с. — ISBN 5-8243-0154-9.

Сочинения Ленина

  • Ленин В. И. [politazbuka.ru/biblioteka/marksizm/562-lenin-vladimir-polnoe-sobranie-sochineniy-5-izdanie.html Полное собрание сочинений (в формате PDF)]. — 5-е изд. — М.: Издательство политической литературы, 1967.
  • Ленин В. И. [uaio.ru/vil/vilall.htm Полное собрание сочинений (постранично)]. — 5-е изд. — М.: Издательство политической литературы, 1967.
  • Ленин В. И. [libelli.ru/marxinew/len_new.htm Полное собрание сочинений (в формате DOC)]. — 5-е изд. — М.: Издательство политической литературы, 1967.

Напишите отзыв о статье "Ленин, Владимир Ильич"

Примечания

  1. И. Дойчер считает, что именно споры о редколлегии в кулуарах съезда и возникшие на этой почве взаимные подозрения придали столь острый характер разногласиям по поводу устава. См.: Вооружённый пророк. С. 90—92.
  2. Совет был создан II съездом и состоял из 5 членов: двоих делегировала редакция «Искры», ещё двоих Центральный Комитет, пятый избирался съездом, им стал Плеханов ([web.archive.org/web/20050526065949/www.cultinfo.ru/fulltext/1/001/008/007/207.htm Второй съезд РСДРП] БСЭ)
  3. Без ведома других стран, в том числе Франции, на которой лежала часть ответственности за срыв Совещания на Принцевых островах, поскольку она «в принципе делала ставку на свержение большевиков силой» ([www.obraforum.ru/lib/book1/chapter3_9.htm СИСТЕМНАЯ ИСТОРИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ В Четырёх ТОМАХ. 1918—1991. Том первый. События 1918—1945. Раздел I. СТАНОВЛЕНИЕ МНОГОПОЛЯРНОЙ СТРУКТУРЫ МИРА ПОСЛЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ. Глава 3. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ГЛОБАЛЬНОГО ПОЛИТИКО-ИДЕОЛОГИЧЕСКОГО РАСКОЛА В МЕЖДУНАРОДНОЙ СИСТЕМЕ (1918—1922).] — М.: «Московский рабочий», 2000).
  4. «Учёт и контроль — вот главное, что требуется для „налажения“, для правильного функционирования первой фазы коммунистического общества. Все граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства, каковым являются вооружённые рабочие. Все граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного, государственного „синдиката“» (Ленин В. И. Государство и революция, 1917).
  5. См., например: А. Г. Латышев. Рассекреченный Ленин. — 1-е. — Москва: Март, 1996. — 336 с. — 15 000 экз. — ISBN 5-88505-011-2.. С. 119—138; в отношении Ленина: В. В. Алексеев. Гибель царской семьи: итоги и задачи изучения. [Не ранее 1998 г.] [www.romanov-center.narod.ru/Diss/conf/culter/alex.htm].
  6. Следующий мой приезд в Москву выпал уже после падения Екатеринбурга. В разговоре со Свердловым я спросил мимоходом:
     — Да, а где царь?
     — Кончено, — ответил он, — расстрелян.
     — А семья где?
     — И семья с ним.
     — Все? — спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.
     — Все, — ответил Свердлов, — а что?

    Он ждал моей реакции. Я ничего не ответил.

     — А кто решал? — спросил я.
     — Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях.

    Троцкий Л. Д. Дневники и письма / Под ред. Ю. Г. Фельштинского. Предисловие А. А. Авторханова. — М.: Издательство гуманитарной литературы, 1994. — ISBN 5-87121-002-3. — С. 101.[lib.ru/TROCKIJ/dnewniki.txt]

  7. Между тем в протоколах заседания СНК от 18 июля, на котором Свердлов сообщил о решении Уралсовета расстрелять царскую семью, среди присутствовавших фигурирует фамилия Троцкого. На это, в частности, указал старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры России Владимир Соловьёв, который вёл расследование уголовного дела по факту гибели царской семьи. ([archive.is/20120718163954/gazeta-pravda.ru/content/view/1249/60/ Противостояние вокруг царя (№ 57) — Газета «Правда»], [archive.is/20120708053249/gazeta-pravda.ru/content/view/1309/60/ Противостояние вокруг царя (№ 58) — Газета «Правда»], [archive.is/20120714014724/gazeta-pravda.ru/content/view/1332/60/ Противостояние вокруг царя (№ 59) — Газета «Правда»], [kprf.ru/rus_soc/67453.html «Правда»: Ленин в расстреле царской семьи не виновен! Сенсационное интервью старшего следователя по особо важным делам ГСУ СК при Прокуратуре Российской Федерации В. Н. Соловьёва.])
  8. К… воспоминаниям Троцкого… не следует относиться как к абсолютной истине… Тем не менее они подтверждают, что вопрос о Романовых решался в Москве. Решался, но до последнего момента не решился окончательно. Последнее слово, видимо, всё же оставалось за уральцами: они лучше знали реальную ситуацию; они ещё во время инцидента с Яковлевым официально сообщали Свердлову, что берут всю ответственность за Романовых на себя, а самое главное — они своим решением освобождали Москву от политически компрометирующего решения… [многоточие автора]
     — Иоффе Г. З. Революция и судьба Романовых. М.: Республика, 1992. ISBN 5-250-01558-1. — С. 311.
  9. «Lenin. Member of the Government. Msk. Rumour here going, that the exczar has been murdered. Kindly wire facts. National Tidende»

    — [leninism.su/works/99-v-i-lenin-neizvestnye-dokumenty-1891-1922/3638-dokumenty-1918-g-iyul.html В. И. Ленин. Неизвестные документы. 1981-1922 гг. М., Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН). 2000. с. 243]

  10. «National Tidende. Kebenhavn. Rumour not true exczar safe all rumours are only lie of capitalist press. Lenin»

    — [leninism.su/works/99-v-i-lenin-neizvestnye-dokumenty-1891-1922/3638-dokumenty-1918-g-iyul.html В. И. Ленин. Неизвестные документы. 1981-1922 гг. М., Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН). 2000. с. 243]

  11. При этом в другой книге Хрусталёв отмечает, что
    до 16 ч. 16 июля 1918 г. Ленин не хотел отдавать приказ о расстреле

    — Хрусталёв В. М. Романовы. Последние дни великой династии. — 1-е. — М.: АСТ, 2013. — 861 с. — (Романовы. Падение династии). — 2500 экз. — ISBN 978-5-17-079109-5

  12. См.: [www.nkj.ru/archive/articles/18458/ «Филиппов суд». По чьему распоряжению была расстреляна царская семья? Д. и. н. Г. Иоффе в журнале «Наука и жизнь», N8, 2010].
  13. Историк В. М. Хрусталёв писал, что во времена СССР существовала практика, когда все документы с пометами вождей советского государства (Ленина и затем Сталина) изымались из государственных и областных архивов и переводились на хранение в Центральный партийный архив или «спецхраны», фонды которых и в начале XXI всё ещё были закрыты от исследователей. Историк предположил, что именно по этой причине многие документы с пометками Ленина до сих пор не обнаружены исследователями (Хрусталёв В. М. Романовы. Последние дни великой династии. — 1-е. — М.: АСТ, 2013. — С. 725. — 864 с. — (Романовы. Падение династии). — 2500 экз. — ISBN 978-5-17-079109-5.)
  14. Постановлением № 27 от 7 февраля, стремясь не допустить восстания тайной организации, ставившей целью освобождение Колчака, и основываясь на том, что Колчак и его правительство находятся вне закона, Иркутский ВРК постановил расстрелять адмирала.

     — [translate.google.com/translate?hl=en&sl=en&tl=ru&u=http%3A%2F%2Fwww.august-1914.ru%2Fdrokov2.html Дроков С. В. Александр Васильевич Колчак // Вопросы истории. 1991 год. № 1. С.50-67].
  15. Удалось обнаружить и сам оригинал записки Ленина Склянскому (Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории. Фонд 2. Опись 1. Дело 24362. Лист 1)
  16. «Неизвестно, однако, когда записка была написана. По одним данным, в январе 1920 года, по другим — в феврале, после расстрела Колчака.» — [www.nkj.ru/archive/articles/1764/ Г. Иоффе. АДМИРАЛ КОЛЧАК: «ЛЮДЕЙ, ДАЙТЕ МНЕ ЛЮДЕЙ!»] — Журнал «Наука и жизнь», 2005 г., № 1.
  17. «Прекрасный план! Доканчивайте его вместе с Дзержинским. Под видом „зелёных“ (мы потом на них свалим) пройдём на 10—20 вёрст и перевешаем кулаков, попов, помещиков. Премия: 100.000 р. за повешенного», — Цит. по: Литвин А. Л. Красный и Белый террор в России в 1917—1922 годах
  18. «Я рассуждаю трезво и категорически: что лучше — посадить в тюрьму несколько десятков или сотен подстрекателей, виновных или невиновных, сознательных или несознательных, или потерять тысячи красноармейцев и рабочих? — Первое лучше. И пусть меня обвинят в каких угодно смертных грехах и нарушениях свободы — я признаю себя виновным, а интересы рабочих выиграют», — Цит. по: Велидов А. Красная книга ВЧК.
  19. что следует из письма Ленина наркому юстиции Курскому от 17 мая 1922 года: «Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас. Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широкого. С коммунистическим приветом, Ленин», — Цит. по: Татарников, Сергей. Пытки: прошлое без настоящего // КОДЕКCinfo № 19 (151) от 24 апреля 1996.
  20. [vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=75&Itemid=52 Ответы (и комментарии) В. В. Соколова на вопросы журнала «Вопросы философии»] от 02.12.2009, философ В. В. Соколов: «Интернационалист-космополит, движимый фанатичной, на грани эсхатологии, мечтой о мировой революции он (В. И. Ленин), по сути, стал родоначальником русофобии в условиях крушения огромной империи („Россия — тюрьма народов“)».
  21. Но в то же время в письменной инструкции наркому просвещения Луначарскому Ленин писал: «Все театры советую положить в гроб. Наркому просвещения надо заниматься не театрами, а обучением грамоте»(Латышев А. Г. Рассекреченный Ленин. — М.: Март, 1996. — С. 161. — 336 с. — 15 000 экз. — ISBN 5-88505-011-2.
  22. См. также Георгий Константинович Жуков, Николай Федорович Ватутин, Игорь Васильевич Курчатов, Юрий Алексеевич Гагарин, Павел Алексеевич Черенков
  23. [www.ecsocman.edu.ru/data/504/925/1219/011Chernyh1.pdf «Жилищный передел»] Черных Алла Ивановна — кандидат философских наук, старший научный сотрудник Института социологии РАН: «В ленинской формулировке, утверждённой Петроградским советом в качестве постановления, был зафиксирован довольно симптоматичный, пожалуй, решающий для последующей политики Советской власти в сфере жилья момент — принципиальная невозможность для каждого человека иметь отдельную комнату. Именно с воплощения в жизнь этого положения начался этап коммуналок».
  24. «Воспоминания о В. И. Ленине» Н. Л. Мещеряков, «Государственное издательство политической литературы», Москва, 1956: «…я повёл Владимира Ильича показывать город, учреждения рабочей партии, знаменитый тамошний кооператив и т. д. Когда мы вышли из кооператива, вдруг показались толпы рабочих… Ленин при виде той толпы сейчас же оживился и обнаружил большое тяготение примкнуть к демонстрации. Мне пришлось чуть не повиснуть на нём, чтобы как-нибудь замедлить его движение»
  25. [bishkekmap.com.kg/poznovatelno/612-statusy-introvertov-i-jekstravertov-v-gruppe.html «Статусы интровертов и экстравертов в группе людей»] 29 июня 2010, Мариэтта Шагинян: «Как будто — противоречие. На самом же деле — слитное свойство характера: потребность сосредоточиться, быть с самим собой; и страстная тяга — быть с народом, в народе. Тут, может быть, и корни любви Ильича к библиотеке. Ты один, сосредоточен в себе, ничто и никто не отвлекает; а в то же время — ты в волне умственных энергий огромного числа людей, работающих с тобой рядом».
  26. [www.otel-nacional.ru/about_1.php «О гостинице Националь»] «Сюда переехало советское правительство, и гостиницу освободили от постояльцев. Номер 107 заняли В. И. Ленин с Надеждой Константиновной, „Гостиную Людовика XV“ занял Яков Свердлов, жил здесь Лев Троцкий с семьёй, и другие. После переезда правительства в Кремль, было решено сохранить гостиницу, но переименовать. Так Националь стал „Первым Домом Советов“».
  27. [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=457357 «О роли „Роллс-Ройса“ в российской истории»] Журнал «Деньги» № 10 (465) от 15.03.2004: «Но Ленин со временем стал предпочитать именно „Роллс-Ройсы“. Во всяком случае, они составили основу Особого гаража, созданного в 1920 году для обслуживания Ильича и его близких».
  28. Псевдоним Владимира Ильича Ульянова.

Источники

  1. Christopher Read. Lenin, Vladimir Ilich // Encyclopedia of Russian History / editor in chief James R. Millar.. — Thomson Gale, 2004. — Vol. 2 (E—L). — P. 849. — 1930 p. — ISBN 0-02865907-4, ISBN 978-0-02-865907-7.
  2. [yroslav1985.livejournal.com/115557.html Е. А. Котеленец. Ленин и ленинизм: без предвзятости.//Между канунами. Исторические исследования в России за последние 25 лет. Под редакцией Г. А. Бордюгова. М.,2013.www.airo-xxi.ru/izdanija2013/1294-2013-05-07-11-04-07]
  3. [www.britannica.com/EBchecked/topic/335881/Vladimir-Ilich-Lenin Владимир Ильич Ленин] (англ.) // Энциклопедия Британника
  4. Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>; для сносок TIME_100:_Vladimir_Lenin не указан текст
  5. [www.rg.ru/author-Vladimir-Lavrov/ В. Лавров. Произведения В. И. Ленина занимают первое место в мире среди переводной литературы. Российская газета, 18.04.2012, √5758 (85)]
  6. Шагинян М. С. Семья Ульяновых: Очерки. Статьи. воспоминания. — М., 1959. — С. 683.
  7. Штейн М. Г. Ульяновы и Ленины. Тайны родословной и псевдонима. — СПб.: ВИРД, 1997. — С. 10-46. — 280 с. — ISBN 5-89-559012-8.
  8. Yohanan Petrovsky-Shtern. [yalepress.yale.edu/book.asp?isbn=9780300152104 ] = Lenin's Jewish Question. — 1-е. — Yale University Press, 2010. — P. 224. — ISBN 9780300152104.
  9. Пейн Р. Ленин. М., 2008. С. 42.
  10. Елизарова-Ульянова А. И. Ленин Владимир Ильич. // Деятели СССР и революционного движения России: энциклопедический словарь Гранат. — М.: Советская энциклопедия, 1989. — С. 498.
  11. 1 2 3 4 5 Смирнов М. Ю. [leninism.su/index.php?option=com_content&view=article&id=4092:religiya-i-bibliya-v-trudax-vilenina-novyj-vzglyad-na-staruyu-temu&catid=3:lie&Itemid=27 Религия и Библия в трудах В. И. Ленина: новый взгляд на старую тему].
  12. Логинов В. Т. Глава 1. Начало пути, Аттестат зрелости // Выбор пути. — Республика, 2005. — P. 448. — 1500 экз. — ISBN 5-250-01891-2.
  13. Владлен Логинов. Владимир Ленин. Выбор пути: Биография. — М.: Республика, 2005. — с. 36-37. ISBN 5-250-01891-2
  14. Булдаков В. П. Красная смута: Природа и последствия революционного насилия — Изд. 2-е, доп. — М.: РОССПЭН; Фонд "Президентский центр Б. Н. Ельцина, 2010. — с.411 (История сталинизма)
  15. [www.litmir.net/br/?b=122319 Пайпс Ричард. Русская революция: В 3 кн. Кн. 2. Большевики в борьбе за власть. 1917—1918. Глава 1. Ленин и истоки большевизма]
  16. Ленин // Новый энциклопедический словарь: В 48 томах (вышло 29 томов). — СПб., Пг., 1911—1916.
  17. [www.litmir.net/br/?b=122319&p=2 Пайпс Ричард. Русская революция: В 3 кн. Кн. 2. Большевики в борьбе за власть. 1917—1918. Глава 1. Ленин и истоки большевизма]
  18. Цит. по: Шуб В. [www.hrono.ru/libris/lib_sh/shub12.html Политические деятели России]. — С. 157.
  19. 1 2 3 Р.Сервис «Ленин. Биография», с. 92.
  20. [www.museum.ru/M2083 Дом-музей В. И. Ленина в с. Алакаевка]
  21. Логинов В. Т. Владимир Ленин. Выбор пути: Биография. — М.: Республика, 2005. — 447 с.
  22. 1 2 Е. Тетерев [www.yurclub.ru/docs/other/article120.html#sdfootnote11anc Октябрьская революция и адвокатура: путь к правовому государству и гражданскому обществу]
  23. Евгений Жирнов. [www.kommersant.ru/doc/1961892 «Владимиру Ильичу уже успели впрыснуть морфий»]   (рус.). Журнал «Коммерсантъ Власть» № 27(981), стр. 48 (9 июля 2012). Проверено 15 октября 2015.
  24. С 28.02.1889 г. М. Ф. Волькенштейн стал присяжным поверенным в Санкт-Петербурге.// Список присяжных поверенных округа Санкт-Петербургской судебной палаты и их помощников к 31 января 1914 г. Санкт-Петербург, 1914. — С.17.
  25. История России XX — начала XXI века / А. С. Барсенков, А. И. Вдовин, С. В. Воронкова; под ред. Л. В. Милова. — М.: Эксмо, 2007. — 960 с.
  26. 1 2 3 4 Пайпс, Р. [stepanov01.narod.ru/library/pipes/content.htm Русская революция]. — Москва: Захаров, 2005. — ISBN 5-8159-0526-7, 5-8159-0527-5, 5-8159-0528-3, 5-8159-0529-1.
  27. На чужой стороне. Прага, 1925. № 12. С.178—179..
  28. Владимир Ильич Ленин в Самаре. С. 130. Цит. по: В. Т. Логинов. [leninism.su/index.php?option=com_content&view=article&id=3571%3Avladimir-lenin-vybor-puti-biografiya&catid=30%3Alibrary&Itemid=37&limitstart=13 Владимир Ленин. Выбор пути Биография - Голод].
  29. Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т.1. С.242, 271, 277, 279, 283, 299, 338.
  30. Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т.4. С.233.
  31. Ленин В. И. Полное собрание сочинений. — Т. 2. — С. 660. — «Даты жизни и деятельности В. И. Ленина».
  32. Костин А. Ф. Ленин — создатель партии нового типа. (1894—1904 гг.). — М., 1970.
  33. [leninism.su/index.php?option=com_content&view=article&id=4117%3Azhizn-vladimira-ilicha-lenina-voprosy-i-otvety&catid=30%3Alibrary&Itemid=37&limitstart=3 Брак Н. К. Крупской С В. И. Ульяновым]
  34. [magister.msk.ru/library/lenin/len03v00.htm В. И. Ленин «Развитие капитализма в России».]
  35. Статья П. В. Волобуева из кн.: Политические деятели России 1917. Биографический словарь. — М., 1993.
  36. [bse.sci-lib.com/article069490.html БСЭ]
  37. [www.rigacv.lv/articles/lenin-v_rige М. Мистре Ленин в Риге]
  38. [edapskov.narod.ru/pskov/vilenin.htm#9 И. Н. Лукина Книги Ленинской библиотеки]
  39. [pskgu.ru/projects/pgu/storage/PSKOV/ps20/ps_20_25.pdf И. Н. Лукина По поводу одной статьи о В. И. Ленине]
  40. [web.archive.org/web/20111208161232/politazbuka.ru/biblioteka/115-texts/544-sinelnikov-a-v-shifry-i-revolyucionery-rossii.html Синельников А. В. Шифры и революционеры России]
  41. [www.personalguide.ru/museums/895/12280/ Ленин в Уфе]
  42. В. И. Ленин, «Полное собрание сочинений», т. 4, стр. 553, разд. «Даты жизни и деятельности В. И. Ленина», подг. Никольской, Л. Ф.
  43. [nounivers.narod.ru/bibl/zalb_11.htm Е. Зазерский, А. Любарский «Ленин. Эмиграция и Россия». Политиздат, 1975.]
  44. [bse.sci-lib.com/article115306.html «Аграрный вопрос и "критики Маркса"»] — статья из Большой советской энциклопедии (3-е издание)
  45. Ленин: Жизнь и смерть / Роберт Пейн; Пер. с англ. О. Л. Никулиной; введ. авт.; от редакции. — 3-е изд. — М.: Молодая гвардия, 2008. — 667[5] с.: ил. — (Жизнь замечательных людей: сер. биогр.; вып.1120) — ISBN 978-5-235-03137-1.
  46. [dic.academic.ru/dic.nsf/sie/6951/ИСКРА История газеты «Искра» в Советской исторической энциклопедии]
  47. [myturizm.ru/?mod=articles&id=357&id_=197 По ленинским местам Европы]
  48. [leninism.su/index.php?option=com_content&view=article&id=3709:1903-yanvar-iyul&catid=100:tom-1&Itemid=61 Биохроника Ленина 1903 (январь-июль)]
  49. [www.royconrad.com/data/018.html Ленин в Женеве]
  50. 1 2 3 Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  51. 2-й съезд РСДРП (июль-август 1903 года): Протоколы. — М., Госполитиздат, 1959
  52. [libelli.ru/works/8-10.htm Ленин В. И. Рассказ о II съезде]
  53. Дойчер И. Вооружённый пророк. — М., 2006. — С. 92.
  54. [www.svobodanews.ru/content/transcript/2018704.html Наш Ильич. К 140-летию со дня рождения Ленина. Радио «Свобода», запись передачи, вышедшей в эфир 21 января 1958 года.]
  55. См. об этом: Троцкий Л. Д. Моя жизнь. — М., 2001. — С. 154—159; Дойчер И. Вооружённый пророк. — С. 89—90.
  56. Троцкий Л. Д. Моя жизнь. — М., 2001. — С. 154. Ленин после съезда писал: «Старая шестёрка до того была недееспособна, что она ни разу за три года не собралась в полном составе — это невероятно, но это факт» (см. [libelli.ru/works/8-10.htm Ленин В. И. Рассказ о II съезде])
  57. Дойчер И. Вооружённый пророк. — С. 90—93.
  58. 1 2 [web.archive.org/web/20050525025656/www.cultinfo.ru/fulltext/1/001/008/112/019.htm Третий съезд РСДРП] БСЭ
  59. 1 2 [www.situation.ru/app/j_art_689.htm С. Тютюкин, В. Шелохаев. Стратегия и тактика большевиков и меньшевиков в революции]
  60. [info-country.ru/finlyandiya_tampere-1026.html Финляндия — Тампере]
  61. [www.stopinfin.ru/archive/19/314/ Рупасов А., Чистиков А. Ленин в Финляндии]
  62. [leninism.su/index.php?option=com_content&view=article&id=4063%3Alenin-v-shveczii&catid=30%3Alibrary&Itemid=37&limitstart=3 Московский В. П., Семёнов В. Г. Ленин в Швеции — 1907 год. Два приезда Джона Фрея в Стокгольм]
  63. Ленин В. И. Кризис меньшивизма // [vilenin.eu/ Полное собрание сочинений]. — 5-е изд. — М.: Издательство политической литературы, 1967. — Т. 14. — С. 169.
  64. Ленин В. И. [vilenin.eu/t05/pXVII С чего начать? Полное собрание сочинений]. — Москва: Издательство политической литературы, 1967. — Т. 5. — С. 7. — 550 с. (цитируется по: О. В. БУДНИЦКИЙ, доктор исторических наук. МОЖНО ЛИ ДОВЕРЯТЬ ФАЛЬСИФИКАТОРАМ ИСТОРИИ? // ВЕСТНИК РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК. Том 73. № 3, 2003. — С. 229.)
  65. 1 2 3 Гейфман А. [archive.is/20130120160425/www.kouzdra.ru/TEXTS/terror-koi.html%23chap-3 Социал-демократы и террор] // Революционный террор в России. 1894—1917. / Пер. с англ. Е. Дорман. — М.: КРОН-ПРЕСС, 1997. — 448 с. — (Серия «Экспресс») — ISBN 5-232-00608-8.
  66. Чужак Н. Ф. Ленин и техника восстания, 1931. — С. 77.
  67. Авторханов А. Г. Происхождение автократии. — Франкфурт-на-Майне, 1983. — С. 169.
  68. 1 2 3 4 Гейфман А. [archive.is/20130120142555/www.kouzdra.ru/TEXTS/terror-koi.html%23chap-8 Конец революционного терроризма в России] // Революционный террор в России. 1894—1917. / Пер. с англ. Е. Дорман. — М.: КРОН-ПРЕСС, 1997. — 448 с. — (Серия «Экспресс») — ISBN 5-232-00608-8 — Для правильного отображения символов необходимо переключиться в режим кодировки Кириллица (KOI8-R)
  69. 1 2 3 4 5 Гейфман А. [archive.is/20130120134630/www.kouzdra.ru/TEXTS/terror-koi.html%23chap-4 Террористы нового типа]. // Революционный террор в России. 1894—1917. / Пер. с англ. Е. Дорман. — М.: КРОН-ПРЕСС, 1997. — 448 с. — (Серия «Экспресс») — ISBN 5-232-00608-8.
  70. Ленин В. И. ПСС. — Т. 11. — С. 341—342.
  71. Спиридович А. И. [www.archive.org/details/istoriiabolshevi008800 История большевизма в России: от возникновения до прихода к власти]. — Париж, 1922. — С. 137.
  72. Мурашов П. В. Столица Урала в 1905—1908 гг. // Каторга и ссылка. — 1930. — № 4. — 1930. — С. 50—51.
  73. Гейфман А. [archive.is/20120803065541/www.kouzdra.ru/TEXTS/terror-koi.html%23epilogue Эпилог]. // Революционный террор в России, 1894—1917. / Пер. с англ. Е. Дорман. — М.: КРОН-ПРЕСС, 1997. — 448 с. — (Серия «Экспресс») — ISBN 5-232-00608-8.
  74. Ленин В. И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме (1920) // ПСС.
  75. [leninism.su/index.php?option=com_content&view=article&id=3760:1908-oktyabr-dekabr&catid=102:tom-2&Itemid=61 Биохроника Ленина Том II (1905—1912 гг.) ]
  76. 1 2 3 4 Ленин В. И. Социализм и война (отношение РСДРП к войне) // ПСС. — Т. 26. — С. 307—350.
  77. «Воспоминания о Ленине», «Государственное издательство политической литературы», Москва, 1956, С. Ю. Багоцкий: «Это конец II Интернационала,-произнёс он (Ленин) и добавил: -С сегодняшнего дня я перестаю быть социал-демократом и становлюсь коммунистом»
  78. Ленин В. И. Империализм, как высшая стадия капитализма (популярный очерк) // ПСС. — Т. 27. — С. 299—426.
  79. Волков С. В. [swolkov.org/russia/russia-221.htm «Земшарная республика» вместо «Единой и Неделимой»] // [swolkov.org/publ.htm#list Почему РФ - ещё не Россия. Невостребованное наследие империи]. — 1-е. — Москва: Вече, 2010. — 352 с. — (Русский вопрос). — 4000 экз. — ISBN 978-5-9533-4528-6.
  80. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 30. C. 328
  81. Ленин В. И. Письмо издалека (8.3.1917) // ПСС.
  82. 1 2 3 4 5 Мельгунов, С. П. «Золотой немецкий ключ» к большевистской революции// Как большевики захватили власть. «Золотой немецкий ключ» к большевистской революции / С. П. Мельгунов; предисловие Ю. Н. Емельянова. — М.: Айрис-пресс, 2007. — 640 с.+вклейка 16 с. — (Белая Россия). ISBN 978-5-8112-2904-8
  83. Ленин В. И. Телеграмма В. А. Карпинскому // ПСС. — Т. 49. — С. 433.
  84. [www.hrono.ru/libris/lib_sh/shub13.html Давид Шуб. Политические деятели России. Парвус.]
  85. [www.rusk.ru/st.php?idar=10012 Кирилл Александров. Октябрь для кайзера]
  86. Klaus Wiegrefe, Florian Altenhöner, Georg Bönisch, Heiko Buschke, Wladimir Pyljow, Anika Zeller. Revolutionär Seiner Majestät. Der Spiegel 50/2007.
  87. Никонов В. А. Молотов: Молодость. — М.: ВАГРИУС, 2005. — С. 257.
  88. Плеханов Г. В. «О тезисах Ленина и о том, почему бред бывает подчас весьма интересным», «Единство» 1917: 9 апреля, № 9; 10 апреля, № 10; 12 апреля, № 11
  89. Молотов В. М. О Владимире Ильиче Ленине. — Ч. 2. — Л. 8.
  90. [www.rian.ru/mainline/20070412/63541427.html Схватка вокруг «апрельских тезисов»]. — Пётр Романов, политический обозреватель «РИА Новости»
  91. Революция и гражданская война в России: 1917—1923 гг. Энциклопедия в 4 томах. — Москва: Терра, 2008. — Т. 3. — С. 286. — 560 с. — (Большая энциклопедия). — 100 000 экз. — ISBN 978-5-273-00563-1.
  92. Александр Рабинович [scepsis.ru/library/id_1502.html Июльское восстание.]
  93. Революция и гражданская война в России: 1917—1923 гг. Энциклопедия в 4 томах. — Москва: Терра, 2008. — Т. 2. — С. 198. — 560 с. — (Большая энциклопедия). — 100 000 экз. — ISBN 978-5-273-00562-4.
  94. Ленинградская здравница за 1977 год № 43, с.4.
  95. [leninism.su/index.php?option=com_content&view=article&id=3735:oktyabr-predrevolyuczionnye-dni&catid=101:tom-iv-mart-oktyabr-1917g&Itemid=61 Биохроника Ленина Том V (октябрь 1917 г. — июль 1918 г.)]
  96. [www.humanhistory.ru/histos-758-2.html Октябрьская революция. Первые декреты]
  97. [leninism.su/index.php?option=com_content&view=article&id=3575%3Ashest-let-s-leninym&catid=30%3Alibrary&Itemid=37&limitstart=3 Шесть лет с Лениным]
  98. Пайпс Ричард Русская революция: В 3 кн. Кн. 2. Большевики в борьбе за власть. 1917—1918.
  99. Спирин Л. М., Литвин А. Л. Партия большевиков — организатор разгрома белогвардейцев и интервентов. Историографический очерк. — М., 1980. — С. 14.
  100. Цветков В. Ж. Белое дело в России. 1919 г. (формирование и эволюция политических структур Белого движения в России). — 1-е. — Москва: Посев, 2009. — 636 с. — 250 экз. — ISBN 978-5-85824-184-3.
  101. 1 2 3 4 5 6 В. Логинов [scepsis.ru/library/print/id_1577.html Послесловие] // Ленин В. И. Неизвестные документы. 1891-1922 гг.. — М.: РОССПЭН, 1999. — С. 581-590.
  102. [www.hrono.ru/sobyt/1919bullit.html Буллита миссия, 1919 год]
  103. Это не было единственной причиной срыва переговоров. На их провал также повлияли встречные требования Советской России, невыгодные для США и Великобритании, борьба внутри английского парламента, противодействие Франции и белых сил (коллектив авторов. [www.history.vuzlib.org/book_o072_page_15.html История США в 4-х томах] / главный редактор Г. Н. Севастьянов. — Москва: Наука, 1985. — Т. III.)
  104. Г. А. Зюганов [kprf.ru/rus_soc/76458.html Социалистическая модернизация и её духовная основа]
  105. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 А. Г. Латышев. Рассекреченный Ленин. — 1-е. — Москва: Март, 1996. — 336 с. — 15 000 экз. — ISBN 5-88505-011-2.
  106. 1 2 Хрусталёв В. М. Романовы. Последние дни великой династии. — 1-е. — М.: АСТ, 2013. — 864 с. — (Романовы. Падение династии). — 2500 экз. — ISBN 978-5-17-079109-5.
  107. 1 2 3 4 5 6 7 [read.aif.ru/pages/read_book_online/?page=3&art=159734&fontsize=18 к. и. н. С. Н. Дмитриев «Крестный путь „тринадцатого императора“. Об историке С. П. Мельгунове и его книге»]
  108. 1 2 Гейфман А. [archive.is/20120804081841/www.kouzdra.ru/TEXTS/terror-koi.html%23intro Революционный террор в России, 1894—1917]/ Пер. с англ. Е. Дорман. — М.: КРОН-ПРЕСС, 1997. — 448 с. — (Серия «Экспресс»). ISBN 5-232-00608-8, стр.6 — Для правильного отображения символов необходимо переключиться в режим кодировки Кириллица (KOI8-R)
  109. 1 2 Исповедь цареубийц. Убийство Царской Семьи в материалах предварительного следствия и в воспоминаниях лиц, причастных к совершению этого преступления / Авт.-сост. Ю. А. Жук. — М.: ООО Издательский дом «Вече», 2008. ISBN 978-5-9533-2965-1, С. 4—5
  110. 1 2 3 4 5 6 [www.soyuzgos.ru/2008/27/27_52_OtPervogo.html Расстрельщики понимали, что совершают преступление. Интервью с д. и. н. С. Мироненко]
  111. 1 2 3 4 5 6 7 8 [www.nkj.ru/archive/articles/18458/ «Филиппов суд». По чьему распоряжению была расстреляна царская семья? Д. и. н. Г. З. Иоффе в журнале «Наука и жизнь», N8, 2010]
  112. 1 2 Robert Gellately. [www.fsu.edu/news/2007/09/11/gellately.book/ Lenin, Stalin, and Hitler: The Age of Social Catastrophe] Knopf, 2007 ISBN 1-4000-4005-1 [books.google.com/books?id=Q8bTWCJMqAQC&pg=PA65&dq=Lenin+ordered+the+executions&hl=en&ei=LBYZTMOwDYaglAfs_vC5Cw&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CCkQ6AEwAA#v=onepage&q=Lenin%20ordered%20the%20executions&f=false p. 65.]
  113. 1 2 Figes, Orlando. A People's Tragedy: The Russian Revolution 1891–1924. — Penguin Books, 1997. — ISBN 0198228627.
  114. 1 2 3 4 д. и. н. Боханов А. Н. Николай II / А. Н. Боханов. — М.: Вече, 2008. — 528 с.: ил. — (Императорская Россия в лицах). ISBN 978-5-9533-2541-7, стр. 388
  115. 1 2 3 [www.xxl3.ru/belie/plotnikov/15.html Плотников И. Ф. Александр Васильевич Колчак. Жизнь и деятельность.] Ростов н/Д.: изд-во «Феникс», 1998. — 320 с. ISBN 5-222-00228-4, стр. 302
  116. Гейфман А. [archive.is/20120804081841/www.kouzdra.ru/TEXTS/terror-koi.html%23intro Революционный террор в России, 1894—1917]/ Пер. с англ. Е. Дорман. — М.: КРОН-ПРЕСС, 1997. — 448 с. — (Серия «Экспресс»). ISBN 5-232-00608-8, стр.6
  117. к. и. н. Соколов, Б.В. 100 великих войн. — 1-е. — Москва: Вече 2000, 2001. — 544 с. — (100 великих). — ISBN 5-7838-0903-9.
  118. В. В. Алексеев. Гибель царской семьи: итоги и задачи изучения. [Не ранее 1998 г.] [www.romanov-center.narod.ru/Diss/conf/culter/alex.htm].
  119. 1 2 3 4 И. Д. Ковальченко. ВЕКОВАЯ ПРОБЛЕМА РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ. // ВЕСТНИК РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК. ТОМ 64. № 10. 1994. — С. 916—919
  120. 1 2 В. Г. Бушуев, к. и. н. Свет и тени: от Ленина до Путина. Заметки о развилках и персонах российской истории. М., «Культурная революция», 2006. — Глава: ЛЕНИН, ОКТЯБРЬ И СУДЬБЫ РОССИИ. — [www.alternativy.ru/ru/node/1474].
  121. [www.echo.msk.ru/programs/netak/527976-echo/ Цареубийства в России. Интервью с д. и. н. О. Будницким]
  122. ДМИТРИЙ ВОЛКОГОНОВ. Ленин. Глава 4. [tululu.ru/read53731/22/ С. 366].
  123. 1 2 Волкогонов Д. А. Ленин. Политический портрет. в 2-х книгах. — Москва: Новости, 1994. — С. 480 + 512. — ISBN 5-7020-0866-9.. — Книга 1.
  124. [leninism.su/index.php?option=com_content&view=article&id=3813:yanvar-1918-tretya-dekada&catid=104:tom-5&Itemid=61 Биохроника Ленина. Том V (октябрь 1917 г. — июль 1918 г.). Январь 1918 (третья декада).]
  125. Буранов Ю. А., Хрусталёв В. М. Романовы. Гибель династии. — Москва: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. — 447 с. — ISBN 5-224-01188-4.
  126. 1 2 Б. Ф. Додонов, О. Н. Копылова, С. В. Мироненко. История коллекции документов последнего российского императора и членов его семьи (Новоромановского архива) в 1917—1919 гг. // «Отечественные архивы», научно-практический журнал, № 6 (2008 г.).
  127. В. В. Алексеев. ГИБЕЛЬ ИМПЕРАТОРСКОГО ДОМА: ВЗГЛЯД ТРИ ЧЕТВЕРТИ ВЕКА СПУСТЯ // Институт истории и археологии Уральского отделения РАН. [1993] [www.ihist.uran.ru/uiv/n1/347.html].
  128. Роберт Масси. Николай и Александра. ЭПИЛОГ.
  129. [soyuzgos.ru/2008/27/27_52_OtPervogo.html Расстрельщики понимали, что совершают преступление. Интервью с д. и. н. С. Мироненко]
  130. 1 2 Дневники Николая II и императрицы Александры Фёдоровны: в 2 т. / отв. ред., сост. В. М. Хрусталёв. — 1-е. — М.: ПРОЗАиК, 2012. — Т. 2: 1 августа 1917 — 16 июля 1918. — 624 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-91631-162-4.
  131. Лыкова Л. А. [www.raga.org/czar_mikhail_romanov/doc/2007/07082007.html Как это было? Убийство царской семьи] (рус.). Специально для сайта «Перспективы». Сайт «Царь Михаил Романов» (07-08-2007). Проверено 7 декабря 2012. [www.webcitation.org/6CjOa0Hi0 Архивировано из первоисточника 7 декабря 2012].
  132. Буранов Ю., Хрусталёв В. М. Гибель императорского дома. М., 1992.
  133. [vilenin.eu/t44/p142 В. И. Ленин. ПСС. Т.44 Стр. 144—152]
  134. [www.xxl3.ru/belie/plotnikov/13.html Плотников И. Ф. Александр Васильевич Колчак. Жизнь и деятельность.] Ростов н/Д.: изд-во «Феникс», 1998. — 320 с. ISBN 5-222-00228-4, стр. 265
  135. 1 2 3 [www.xxl3.ru/belie/plotnikov/14.html Плотников И. Ф. Александр Васильевич Колчак. Жизнь и деятельность.] Ростов н/Д.: изд-во «Феникс», 1998. — 320 с. ISBN 5-222-00228-4, стр. 277
  136. 1 2 Кручинин А. С. Адмирал Колчак: жизнь, подвиг, память / Андрей Кручинин. — М.: АСТ: Астрель: Полиграфиздат, 2010. — 538, [6]с.: ил. ISBN 978-5-17-063753-9 (АСТ), ISBN 978-5-271-26057-5 (Астрель), ISBN 978-5-4215-0191-6 (Полиграфиздат), стр. 522
  137. 1 2 [kolchak.sitecity.ru/stext_1811040952.phtml В. Г. Хандорин. Адмирал Колчак: правда и мифы]
  138. [ricolor.org/history/bldv/kol/2/ д. и. н. Ю. З. Кантор «Я ВАС БОЛЬШЕ ЧЕМ ЛЮБЛЮ…» Адмирал Колчак: роман перед расстрелом]
  139. Волков Е. В., Егоров Н. Д., Купцов И. В. Белые генералы Восточного фронта Гражданской войны: Биографический справочник. — М.: Русский путь, 2003. — 240 с. ISBN 5-85887-169-0, стр. 116
  140. Хрусталёв В. М. Романовы. Последние дни великой династии. — 1-е. — М.: АСТ, 2013. — С. 17—18. — 864 с. — (Романовы. Падение династии). — 2500 экз. — ISBN 978-5-17-079109-5.
  141. 1 2 [archive.is/20120913233254/www.philosophy.nsc.ru/journals/humscience/2_98/14-CHICH.HTM В. И. Шишкин Расстрел адмирала Колчака]
  142. А. Г. Латышев Рассекреченный Ленин. — 1-е. — Москва: Март, 1996. — С. 118—138. — 336 с. — 15 000 экз. — ISBN 5-88505-011-2
  143. Иоффе Г. З. [magazines.russ.ru/nj/2004/235/iof18.html Верховный правитель России: документы дела Колчака] (рус.) // Новый журнал : Литературно-художественный журнал русского Зарубежья. — 2004. — Т. 235.
  144. 1 2 [lib.ru/HISTORY/FELSHTINSKY/krasnyjterror1.txt Красный террор в годы Гражданской войны: По материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков.] Под ред. докторов исторических наук Ю. Г. Фельштинского и Г. И. Чернявского / London, 1992.
  145. 1 2 К. Валиуллин. Р. Зарипова: «История России. XX век» // гл.3
  146. Ленин В. И. ПСС. — Т. 50. — С. 143.
  147. Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории, РЦХИДНИ, 76/3/22/3<
  148. С. Куртуа, Н. Верт, Ж-Л. Панне, А. Пачковский и др. «Чёрная книга коммунизма» (2-е издание) Издательство «Три века истории» 2001 г.
  149. РЦХИДНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 6898. Л. 1. // Аким Арутюнов «Досье Ленина без ретуши»
  150. Раскольников Ф. Ф. [militera.lib.ru/memo/russian/raskolnikov_ff/04.html На боевых постах]. — М.: Воениздат, 1964.
  151. [www.fas.harvard.edu/~hpcws/documents.htm История советских органов государственной безопасности] / ред. колл.: В. М. Чебриков, Г. Ф. Григоренко, Н. А. Душин, Ф. Д. Бобков. — М.: Высшая Краснознамённая школа КГБ при СМ СССР имени Ф. Э. Дзержинского, 1977. — 639 с. Стр. 67.
  152. Тепляков, А. Г. Машина террора: ОГПУ-НКВД Сибири в 1929—1941 гг. — М., 2008. — С. 191.
  153. The Unknown Lenin: From the Secret Archives. Ed. By Richard Pipes. New Haven and London, 1996.)
  154. Булдаков В. П. Красная смута: Природа и последствия революционного насилия — Изд. 2-е, доп. — М.: РОССПЭН; Фонд "Президентский центр Б. Н. Ельцина, 2010. — с.313, 414—422 (История сталинизма)
  155. Ленин В. И. [politazbuka.ru/downloads/Knigi/Lenin__SoW_5th_edition_RU_vol_12.pdf «Социализм и религия»]. Полн. собр. соч., 5 изд., т. 12, с. 142—147. Впервые опубликовано в газете «Новая Жизнь» № 28, 3 декабря 1905 г.
  156. Ленин о внешней политике советского государства. — М., 1960. — С. 16.
  157. [library.by/portalus/modules/history/referat_readme.php?subaction=showfull&id=1144278261&archive=&start_from=&ucat=7&category=7 Советская внешняя политика, 1917—1945 гг. Поиски новых подходов / Отв. ред. Л. Н. Нежинский. — М.: Междунар. отношения, 1992. С. 8—62. ]
  158. [goga-hidoyatov.narod.ru/part3.html Хидоятов Г. А. Дипломатия 20 века. РАЗДЕЛ III АНТИКОЛОНИАЛЬНАЯ ДИПЛОМАТИЯ СССР. НАЧАЛО КРИЗИСА КОЛОНИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ]
  159. [www.lenin.fi/uusi/rus/museij/perusn.htm Второй зал: экспозиция «Ленин и Финляндия»]
  160. [www.hrono.ru/dokum/191_dok/19190312.html Проект мирного предложения]
  161. [edushkola.ru/docs/index-740984.html?page=4 Геннадий Никифорович Новиков, профессор, доктор исторических наук. Теории Международных отношений, «Теория» внешней политики В. Ленина, Иркутск, 1996]
  162. [www.dk1868.ru/statii/Tstvetkov6.htm В. Ж. Цветков Белое Дело барона Унгерна]
  163. [www.dk1868.ru/statii/Tstvetkov6.htm В. Ж. Цветков цитирует по: Хейфец А. Н. Ленин — великий друг народов Востока. — М., 1960. — С. 139.]
  164. Мунчаев Ш. М., Устинов В. М. История России. — М.: Издательская группа ИНФРА • М—НОРМА, 1997. — 592 с.
  165. [leninism.su/works/84-tom-45/478-dopolneniy-k-ugolovnomu-kodeksu-45.html ДОПОЛНЕНИЯ К ПРОЕКТУ ВВОДНОГО ЗАКОНА К УГОЛОВНОМУ КОДЕКСУ РСФСР И ПИСЬМА Д. И. КУРСКОМУ]
  166. Лопухин Ю. М. Болезнь, смерть и бальзамирование В. И. Ленина: Правда и мифы. — М.: Республика, 1997. — С. 58—60. — ISBN 5-250-02615-X.
  167. Евгений Жирнов. [www.kommersant.ru/doc/1967455 «Это они меня за дурака считают»]   (рус.). Журнал «Коммерсантъ Власть» № 28(982), стр. 48 (16 июля 2012). Проверено 15 октября 2015.
  168. Цит. по: Лопухин Ю. М. [archive.is/20120710105717/leninism.su/memory/lopukhin.html?start=2 Аутопсия. Временное бальзамирование // Болезнь, смерть и бальзамирование В. И. Ленина: Правда и мифы. — Чем же болел Ленин? (Глава II)]
  169. Lerner V, Finkelstein Y, Witztum E (June 2004). «The enigma of Lenin's (1870-1924) malady». Eur. J. Neurol. 11 (6): 371–6. DOI:10.1111/j.1468-1331.2004.00839.x. PMID 15171732.
  170. Александр Грудинкин. [hronograf.narod.ru/14/lenin.htm В поисках тайны Ленина // Журнал «Знание — сила», 2004, № 1]. Проверено 24 апреля 2013. [www.webcitation.org/6GGXNT1mw Архивировано из первоисточника 30 апреля 2013].
  171. [leninism.su/works/115-conspect/4302-glavnoe-v-leninizme.html?start=5 Письмо И. Арманд, 18 декабря 1916]
  172. [www.trinitas.ru/rus/doc/0012/001d/00123205.htm А. И. Субетто. Русский вопрос и борьба против глобального империализма в пространстве социалистической революции в 21 веке (в диалоге с Ю. П. Беловым), Санкт-Петербург, 2014]
  173. [www.labirint.ru/books/217428 Киссиди Ф. Х. Идеи и люди: Историко-философские и социально-политические этюды, СПб, 2006, 166с]
  174. «Имперіализмъ, какъ новѣйшій этапъ капитализма. (Популярный очеркъ)» — Пг.: «Жизнь и Знаніе», 1917.
  175. Ленин В. И. ПСС, 5-е издание, Т. 27, стр. 420, 424.
  176. Ibid., 308.
  177. [www.rg.ru/2012/04/18/lenin.html Леонид Поляков, доктор философских наук, завкафедрой общей политологии ВШЭ о Ленине в «Российской газете» за 18 апреля 2012 года]
  178. [socialistica.lenin.ru/txt/a/althusser_1.htm Альтюссер, Луи. Ленин и философия, Пер. с фр. Кулиш. Н., М., 2005, Вступление, стр.2. Althusser, Luis, Lenin et la philosophie suivi de Marx et Lenin deviant Hegel. Ed.Fransois Maspero, Paris, 1972]
  179. 1 2 3 4 Фролов И. и др. Введение в философию. Глава 6. Марксистская философия (XX век)
  180. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 11. С. 59.
  181. [rkrp-rpk.ru/content/view/4935/1/ доктор философских наук, профессор М. В. Попов «В. И. Ленин о диктатуре пролетариата и ренегатство верхушки КПСС»]
  182. Ленин В. И. Государство и революция (1917) // ПСС.
  183. [shabrov.info/Statji/polmar.htm/ Шабров Олег Федорович доктор политических наук, профессор «Политический переворот в социалистической революции: его суть и значение»]
  184. Ленин В. И. Задачи союзов молодёжи (1920) // ПСС.
  185. [www.politpros.com/library/13/252/ Ленин В. И. Задачи союзов молодёжи, Речь на 3-м Всероссийском съезде РКСМ, 2 октября, 1920-го года]
  186. [revarchiv.narod.ru/vladimilitch/lenin45/cooperation.html В. И. Ленин, ПСС, издание 5-е Т.45, с.369-377]
  187. Ленин В. И. Социализм и война (отношение РСДРП к войне) // ПСС.
  188. Ленин В. И. ПСС. — Т. 26. — С. 123.
  189. Ленин В. И. ПСС. — Т. 26. — С. 108.
  190. [terms.ru/dictionary/180/word/absolyutnaya-i-otnositelnaya-istina Абсолютная и относительная истина]//Философский энциклопедический словарь. Гл. ред. Ильичев. Л. Ф..-М.: Советская энциклопедия, 1983.-840 с.
  191. А. И. Субетто. [mreadz.com/read262238/p57 Владимир Ильич Ленин: гений русского прорыва человечества к социализму]
  192. Ленин В. И. [vilenin.eu/ Полное собрание сочинений]. — 5-е изд. — М.: Издательство политической литературы, 1967. — Т. 41.
  193. [www.politpros.com/library/13/252/ Ленин В. И. Задачи союзов молодёжи. Речь на 3-м Всероссийском съезде РКСМ, 2 октября, 1920 года]
  194. Тарасов А. Н. [scepsis.ru/library/id_1592.html Сакральная функция революционного субъекта]
  195. [leninism.su/lenin-now/4185-lenin-v-sovremennom-mire-2008.html?showall=&start=11 Ленин о социальной справедливости]
  196. [www.marxists.org/russkij/lenin/works/36-2.htm Постановление о размерах вознаграждения народных комиссаров и высших служащих и чиновников, опубликовано 23 ноября (6 декабря) 1917 года в «Газета Временного Рабочего и Крестьянского Правительства», √16, Примечания к работе «Очередные задачи Советской власти»]
  197. [cyberleninka.ru/article/n/imuschestvennaya-differentsiatsiya-dohodov-naseleniya-sssr-v-20-30-e-gody-hh-veka Головин. С. А. Имущественная дифференциация доходов населения СССР в 20-30-е годы 20 века. Известия Российского педагогического университета им. АИ. Герцена, √66, 2008, стр.181]
  198. [www.jstor.org/discover/10.2307/1394929?sid=21105554171701&uid=3738240&uid=2&uid=63&uid=83&uid=2460338415&uid=4 Mary Buckley, Women in the Soviet Union, Feminist Review √8, (Summer, 1981), pop 79-106]
  199. «Мейснер, В. Б» Социалистический лагерь: Общество и идеология. Учебное пособие для студентов всех форм обучения, Рязань, 2003, 56с.
  200. [cheloveknauka.com/politika-sovetskoy-vlasti-v-sfere-truda-1917-1929-gg Ильюхов. А. А. Политика Советской власти в сфере труда, 1917—1929, Автореферат докторской диссертации по истории, Заключение научной работы, Тезис 16, Смоленск, 1999, Специальность ВАК РФ 07.00.02]
  201. [dic.academic.ru/dic.nsf/ushakov/1069658 Критика И. Сталиным уравнительной системы оплаты труда]
  202. [cyberleninka.ru/article/n/imuschestvennaya-differentsiatsiya-dohodov-naseleniya-sssr-v-20-30-e-gody-hh-veka Головин. С. А. Имущественная дифференциация доходов населения СССР в 20-30-е годы 20 века// Известия Российского государственного педагогического университета им А. И. Герцена, √66, 2008, стр.185]
  203. [www.hist.msu.ru/Labs/Ecohist/OB4/sokolov.htm Соколов А. К. Советская политика в области мотивации и стимулирования труда (1917- середина 1930-х годов)//Экономическая история. Обозрение. Под ред. Л. И. Бородкина, М., 2000]
  204. [www.center-bereg.ru/n1925.html Максимова О. Д. Становление трудового права в Советской России в период Гражданской войны (1918—1920 гг.)/«Социальное и пенсионное право», 2009, √2]
  205. [dic.academic.ru/dic.nsf/bse/81110 Ликвидация неграмотности]
  206. [www.sites.google.com/site/bolshevistphilosophy/Home/tom-2/soderzanie/kozlova2 Козлова Л. А. «Без защиты диссертации». Статусная организация общественных наук в СССР- Большевистская философия, Овчаренко В. И.]
  207. [statehistory.ru/4316/Analitisheskaya-zapiska-NATO-ob-obrazovanii-v-SSSR-1959-g- Аналитическая записка Объединенного командования (НАТО) об образовании в СССР, 1959]
  208. [www.medical-enc.ru/8/zdravoohranenie.shtml Здравоохранение в СССР]
  209. [www.medical-enc.ru/12/medicine.shtml Медицина]
  210. [vivovoko.astronet.ru/VV/PAPERS/VLADLEN/VIL_01HTM В. И. Ленин. Удержат ли большевики государственную власть? 1917, журнал «Просвещение», √1-2]
  211. [dic.academic.ru/dic.nsf/ushakov/770318 Ушаков, Д. Н. Выдвиженец /Толковый словарь Ушакова, М., 1935—1940]
  212. [scepsis.net/library/id_439.html Мэтьюз, М. Становление системы привилегий в Советском государстве, Вопросы истории, √2-3, 1992, стр.45-61]
  213. [publications.hse.ru/articles/66697789 Шакаратан О. И., Ястребов Г. А. Сравнительный анализ процессов социальной мобильности в СССР и современной России, Общественные науки и современность, 2011, √2, с.5-28]
  214. [demoscope.ru/weekly/2011/0475/analit03.php Примечания. Шакаратан О. И. Опыт исследования социального воспроизводства в городах СССР/Человеческий фактор в социальном воспроизводстве (Междисциплинарные исследования), М., 1987, с.88]
  215. [demoscope.ru/weekly/2011/0475/analit03.php Шкаратан О. И., Ястребов Г. А. Сравнительный анализ процессов социальной мобильности в СССР и современной России, Общественные науки и современность, 2011, √2, с.5-28]
  216. [www.slideshare.net/mobile/whitehouse/the-rise-and-consequences-of-inequality-in-the-united-states-charts Alan B.Krueger,Chairman Council of Economic Advisers. The Rise and Consequenses Inequality, Washington, January 12, 2012]
  217. [sovtime.ru/rulers/Lenin В. Ленин. Задачи союзов коммунистической молодёжи, 3 съезд РКСМ, 1918]
  218. [Iph.ras.ru/elib/1579.html В. И. Толстых. Культурная революция, Новая философская энциклопедия в 4-х т, Предс. научно-редакц. совета. В. С. Степин, М., 2010]
  219. Маркова, А.Н. Культурология: история мировой культуры, М., 2009, с. 456.
  220. [zabolshevizm.wordpress.com/2014/10/07/post2158/ В. И. Ленин. Очередные задачи Советской власти, апрель, 1918]
  221. Пайпс Р. Три «почему» русской революции. — СПб.: Atheneum ; Феникс, 1996. — 94 с. — ISBN 5-85042-043-6.
  222. Пайпс Р. Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками 1918—1924. — М.: Захаров, 2005.
  223. Тихонов Ю. Н. [cyberleninka.ru/article/n/podgotovka-sovetskoy-missii-v-afganistan-v-1920-g-neizvestnoe-pismo-m-m-gruzenberga-borodina-v-i-leninu Подготовка советской миссии в Афганистан в 1920 году. Неизвестное письмо М. М. Грузенберга (Бородина) В. И. Ленину] // Восточный архив : журнал. — 2014. — Т. 29, № 1. — С. 47—50.
  224. [jour.isras.ru/index.php/vlast/article/view/3526/3313 ШАТИЛО Игорь Станиславович — М. ТУХАЧЕВСКИЙ И ПРОБЛЕМА ПЕРЕХОДА К МИЛИЦИОННОЙ СИСТЕМЕ ОБОРОНЫ]
  225. [www.pravda.ru/science/academy/15-02-2013/1145137-primakov-0/ Член президиума РАН академик Евгений Максимович Примаков о революции]
  226. [www.vestnik.vsu.ru/pdf/lingvo/2010/01/2010-01-49.pdf к.и.н. В. И. Дуров, Ирландское восстание 1916 года в оценках российской общественности // Вестник Воронежского государственного университета № 1, 2010]
  227. Ленин В. И. О праве наций на самоопределение // Полн. собр. соч., т. 25, стр. 320
  228. [bd.fom.ru/report/map/special/lenin/of19991605 О роли Ленина в истории]. Фонд «Общественное мнение» (23 апреля 1999). [www.webcitation.org/616KnWw7b Архивировано из первоисточника 21 августа 2011].
  229. [univertv.ru/video/politologiya/politicheskaya_sociologiya/lenin_v_sovremennom_mire/?mark=all Ленин в современном мире.]
  230. [bd.fom.ru/report/map/dd031530 Отношение к В.И.Ленину]. Фонд «Общественное мнение» (17 апреля 2003). [www.webcitation.org/616KoFXru Архивировано из первоисточника 21 августа 2011].
  231. [www.levada.ru/category/tegi/lenin Россияне о Владимире Ленине]
  232. [wciom.ru/index.php?id=236&uid=115661 Пресс-выпуск № 3087]
  233. [www.nr2.ru/south/302273.html В Махачкале вандалы взорвали памятник Ленину/2010, NR2.Ru, «Новый Регион»/Ольга Панфилова]
  234. [www.nr2.ru/south/302273.html Ленин вернулся на Финляндский вокзал /2010, NR2.Ru, «Новый Регион»/Ольга Панфилова]
  235. [mentallandscape.com/V_Pennants.htm Soviet Spacecraft Pennants]
  236. 1 2 Шефов А. [books.google.ru/books?id=KYVBAQAAIAAJ&pg=PA24&lpg=PA24&dq=Как+Хорезм+наградил+Ленина&source=bl&ots=D27kMjT585&sig=eNVV4KUC5iHHHZ8s0DJDjwDmYVM&hl=ru&sa=X&ei=W_mHU6uMGcap4gTA1oGICA&ved=0CFEQ6AEwBw#v=onepage&q=Как%20Хорезм%20наградил%20Ленина&f=false История одного ордена] // «Огонёк». — 1966. — № 45 (2054). — С. 24.
  237. Гарбуз О. [www.sovross.ru/old/2005/168/168_3_2.htm За мирные подвиги. 85 лет ордену «Трудовое Красное Знамя»]//Советская Россия. № 168 (12779), четверг, 29 декабря 2005 г.
  238. [www.hist.msu.ru/Labour/Awards/rep.htm Трудовые ордена Хорезмской республики]
  239. [www.vesti.uz/index.php?option=com_content&view=article&id=41506 Как Хорезм наградил Ленина]. ВЕСТИ.UZ (21 января 2014). Проверено 30 мая 2014.
  240. [www.peoples.ru/family/children/ulianova/index.html По словам Ольги Дмитриевны Ульяновой. См]
  241. Приказы Реввоенсовета Республики № 396 и 1491. 1919 год.
  242. Дуров В., Стрекалов Н. [archive.is/20121211041637/www.istrodina.com/rodina_articul.php3?id=1883&n=98 Орден Красного Знамени] // Родина. — 2006. № 5.
  243. Нудельман С. [www.newsvm.com/news/30/39688 Откуда награды у Ленина?] // Вечерний Минск. — № 90 (11062), 21 апреля 2006 г (пятница) (недоступная ссылка)
  244. Соломин В. [telegrafua.com/324/history/6146/ Орденоносный Ленин] // Киевский телеграф. — № 30 (324), 28 июля — 3 августа 2006 г.
  245. Вера Инбер [www.litera.ru/stixiya/authors/inber/i-prezhde-chem.html Пять ночей и дней (На смерть Ленина)]
  246. [www.svobodanews.ru/content/article/1815844.html Ленин без прикрас]
  247. 1 2 3 Адам Улам. Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года / пер. Л. Игоревский. — М.: Центрполиграф. — С. 378. — 512 с. — 5000 экз. — ISBN 5-9524-1112-6.
  248. [kommersant.ru/doc/3025418?utm_source=kommersant&utm_medium=all&utm_campaign=spec Произошло всеобщее перемещение мозгов с галерки в партер]
  249. Leon Trotsky (1939) «Lenin» in The Encyclopedia Britannica (Fourteenth Edition): Стр. 911—914
  250. [www.maximonline.ru/statji/_article/zhil-byl-akustik-odin/ Наш советский Тесла!]
  251. [web.archive.org/web/20070428224210/news.mail.ru/society/1309899/ Зачем Брежнев просил проверить мозг Ленина. Откуда Ульянов взял псевдоним?]
  252. Штейн М. Г. Дворянские роды Ульяновых и Лениных в истории России: диссертация доктора исторических наук: 07.00.02. — СПб., 2008. — 910 с.
  253. Штейн М. Г. Ульяновы и Ленины. Тайны родословной и псевдонима. — СПб., 1997. — С. 198, 203—206.
  254. Штейн М. Г. [books.google.com/books?id=N5JIOGPcK1UC&pg=PA504&lpg=PA504&dq=Николай+николаевич+ленин+1865-1919&source=bl&ots=ZrzGKXKD7L&sig=_jrDPEKTBYE4VbrQE9AtZTWOoVk&hl=en&ei=UDfySvDiL9SW8AbNy43YAQ&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CAgQ6AEwAA#v=onepage&q=Николай%20николаевич%20ленин%201865-1919&f=false Ульяновы и Ленины: семейные тайны] — СПб., 2005.
  255. Аверьянов К. А., доктор исторических наук [his.1september.ru/articlef.php?ID=200601302 Побег с поддельным паспортом. Разгадана ли тайна псевдонима Ленина?] // Первое сентября. История. № 13 (805). 1 — 15 июля 2006. С. 4 — 14
  256. Глезеров Сергей Евгеньевич. Лесной, Гражданка, Ручьи, Удельная. — Санкт - Петербург ООО «МиМ-Дельта». — 2006. — С. 406.
  257. Ульянова О. Д. Родной Ленин (Владимир Ильич и его семья). — М.: ИТРК, 2002. — С. 26.
  258. Пейн Р. Ленин. М., 2008. С. 35.
  259. 1 2 Автор-составитель: Артизов, А. Н. [www.alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-intro/72271 Я прошу записывать меньше: это не должно попасть в печать»: В. И. Ленин о войне с Польшей и вооружённой поддержке мировой революции (выступления на IX конференции РКП(б) в 1920 г.)] (рус.) // Россия. ХХ век: Альманах (Архив Александра Яковлева) : Альманах. — 2008.
  260. Железный А. И. Дискография речей В. И. Ленина // Наш друг — грампластинка. — К.: Музычна Украйина, 1989. — С. 209—252; ср.: Ленин В. И. ПСС — Т.40. — М.: Политиздат, 1974. — С. 396.
  261. Малкин Б. Ф. Неопубликованные речи Владимира Ильича // Правда. — 21 января 1928.
  262. Железный А. И. Наш друг — грампластинка. — К.: Музычна Украйина, 1989. — С. 238.
  263. Железный А. И. Наш друг — грампластинка. — К.: Музычна Украйина, 1989. — С. 235.
  264. Скороходов Г. А. Тайны граммофона. — М.: Эксмо; Алгоритм, 2004. — С. 208—227.
  265. Железный А. И. Дискография речей В. И. Ленина // Наш друг — грампластинка. — К.: Музычна Украйина, 1989. — С. 240.
  266. [www.vesti.ru/doc.html?id=888448&cid=520 Ленина проверят на экстремизм] (рус.)
  267. [www.bbc.co.uk/russian/russia/2012/08/120824_lenin_texts_extremism.shtml Учёный просит проверить работы Ленина на экстремизм]
  268. [www.novayagazeta.ru/apps/gulag/53260.html Суд в мавзолее. Обвиняемый — Ленин]
  269. [www.bbc.co.uk/russian/russia/2012/08/120824_lenin_texts_extremism.shtml Би-Би-Си: «Учёный просит проверить работы Ленина на экстремизм»]
  270. [www.pravmir.ru/ekstremizm-v-rabotax-lenina-obrashhenie-istorika-vladimira-lavrova-v-sledstvennyj-komitet/ Экстремизм в работах Ленина — обращение историка Владимира Лаврова в Следственный комитет]
  271. [lenta.ru/news/2012/11/08/lenin/ Зарубежная часть РПЦ попросила СК проверить на экстремизм Ленина] (рус.). Lenta.ru. Проверено 20 ноября 2012. [www.webcitation.org/6CPjDMR7b Архивировано из первоисточника 24 ноября 2012].
  272. [news.tut.by/kaleidoscope/219853.html Скончалась последняя прямая родственница Ленина]
  273. [www.ul.aif.ru/society/dontknow/1273 Правда ли, что с кончиной Ольги Дмитриевны Ульяновой прямых потомков Ленина не осталось?]
  274. М.Г.Штейн. [books.google.ru/books?id=N5JIOGPcK1UC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Ульяновы и Ленины: семейные тайны]. — СПб: Издательский Дом «Нева», 2004. — С. 392. — 512 с. — ISBN 5-7654-3608-0.
  275. Иностранная литература. — № 4. — С. 27 – 32.
  276. Я.К.Голованов. . — Молодая гвардия, 1976.
  277. Похлёбкин В. В. [knigosite.ru/library/read/75148 Что ел Ленин]
  278. </ol>

Литература о Ленине

на русском языке
  • [publ.lib.ru/ARCHIVES/L/LENIN_Vladimir_Il'ich/_Lenin_V._I..html Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине: в 10 томах (вышло 8 томов).] — М.: Политиздат, 1989—1991.
  • [leninism.su/index.php?option=com_content&view=category&id=25&Itemid=2 Подборка воспоминаний о В. И. Ленине]
  • Бессонов Б. Н. Владимир Ленин — собиратель земель Русских. — М.: Алгоритм, 2007. — (Великий Октябрь). — 4000 экз. — ISBN 978-5-9265-0440-5.
  • Бонч-Бруевич В. Д. Воспоминания о Ленине. — М.: Наука, 1969. — 544 с.
  • Валентинов Н. В. [mirknig.mobi/data/2014-11-15/1449118/Valentinov_Maloznakomyiy_Lenin.1449118.pdf Малознакомый Ленин]. — М.: "Мансарда", "СМAPT", 1991. — 161 с. — ISBN 5-7078-0146-4.
  • Валентинов Н. В. О Ленине. — М.: Телекс, 1991. — 460 с. — ISBN 0-938181-24-6.
  • Валентинов Н. В. Недорисованный портрет.... — М: Терра, 1993. — 560 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-85255-333-6.
  • Волкогонов Д. А. Ленин. Политический портрет. В 2-х книгах. — Москва: Новости, 1994. — С. 480 + 512. — ISBN 5-7020-0866-9.
  • Жизнь Владимира Ильича Ленина. Вопросы и ответы / В. А. Перфилов и др.; отв. ред.: В. М. Костягина; ОГУК «Ленинский мемориал». — 3-е изд., перераб. и доп. — Ульяновск: Корпорация технологий продвижения, 2012. — 287 с. — 5000 экз.
  • Иглтон Т. [scepsis.net/library/id_2531.html Ленин в эпоху постмодернизма] // интернет-журнал «Рабкор.ру». — 25/04/2015. (Lenin Reloaded: Toward a Politics of Truth. Durham and L.: Duke University Press, 2007. P. 42-58)
  • Каганова Р. Ю. [istmat.info/node/29882 Ленин во Франции. Декабрь 1908 — июнь 1912. Революционер, теоретик, организатор]. — Изд. 2-е, доп. — М.: Мысль, 1977. — 380 с.
  • Сергей Кара-Мурза:
    • [www.situation.ru/app/rs/books/articles/verdug.html «Проект Ленина» — путь к обрыву или к спасению?]
    • [www.situation.ru/app/rs/books/articles/ns10_99k-m.html Плодотворные ошибки Ленина]
  • Крупская Н. И. Воспоминания о Ленине. — 3-е изд. — М.: Политиздат, 1989. — 494 с. — ISBN 5-250-00308-7.
  • Крутов В., Верес Л. [profilib.com/chtenie/102245/v-krutov-vozhd-lenin-kotorogo-my-ne-znali.php "Отцы-основоположники" коммунистического рабства (групповой портрет)] // Вождь: Ленин, которого мы не знали / Сост. Г. П. Сидоровкин. — Саратов: Приволж. кн. изд-во, 1991. — С. 230–265. — 288 с. — 50 000 экз. — ISBN 5-7633-0614-7.
  • [sovphil.narod.ru/person/person056.rar Ленин как философ] / Под ред. М. М. Розенталя. — М.: Политиздат, 1969. — 446 с.
  • Логинов В. Т. [bookre.org/reader?file=65047 Владимир Ленин. Выбор пути. Биография]. — М.: Республика, 2005. — 447 с.
  • Лукач Д. Ленин. Исследовательский очерк о взаимосвязи его идей / Авт. вступ. статей С. Н. Земляной. — М.: Международные отношения, 1990. — 141 с. — ISBN 5-7133-0356-X.
  • Майсурян А. А. [leninism.su/index.php?option=com_content&view=article&id=3599:drugoj-lenin&catid=30:library&Itemid=37 Другой Ленин]. — М.: Вагриус. — 480 с. — ISBN 5-9697-0292-7.
  • Макеев С. [www.sovsekretno.ru/magazines/article/9 Если бы Ульянов не стал Лениным] // Совершенно секретно. — 01.05.2007. — № 5 (216).
  • Московский П. В., Семёнов В. Г. [istmat.info/node/29943 Ленин в Италии, Чехословакии, Польше]. — М.: Политиздат, 1986. — 173 с. — (Памятные места).
  • Московский П. В., Семёнов В. Г. [istmat.info/node/29942 Ленин во Франции, Бельгии и Дании]. — М.: Политиздат, 1986. — 173 с. — (Памятные места).
  • Новосёлова Е. [www.rg.ru/2014/04/22/lenin.html Деньги на колыбель революции] // "Российская газета" — Федеральный выпуск. — 22.04.2014. — № 6363 (91).
  • Протасенко З. М. Ленин как историк философии. Л., 1969.- 110 с.
  • Эльхон Розин [www.scribd.com/doc/75507797/Розин-Ленинская-мифология-государства Ленинская мифология государства]
  • Сахаров В. А. Политическое завещание Ленина. Реальность истории и мифы политики. М.: Изд-во МГУ, 2003
  • Сервис Р. [militera.lib.ru/bio/service_r01/index.html Ленин. Биография] = Lenin: A biography (англ.) / Пер. с англ. Г. И. Левитан. — М.: Попурри, 2002. — 624 с. — ISBN 985-438-591-4.
  • Илья Смирнов [scepsis.ru/library/id_689.html Биография Ленина в новом ракурсе].
  • Соломон Г. А. [www.pseudology.org/razbory/Solomon/01.htm Ленин и его семья (Ульяновы)]. — Париж: Издательство "Мишень", 1929-1931.
  • Солоухин В. А. [rus-sky.com/history/library/reading.htm Читая Ленина] / из книги «Последняя ступень»
  • Солоухин В. А. [lib.ru/PROZA/SOLOUHIN/bylight.txt При свете дня]
  • Троцкий Л. Д. [leninism.su/index.php?option=com_content&view=article&id=3581:o-lenine&catid=30:library&Itemid=37 О Ленине. Материалы для биографа]. — М.: Грифон-М, 2005. — 128 с.
  • Г. П. ХОМИЗУРИ [www.scribd.com/doc/66462468/В-И-ЛЕНИН-О-ТЕРРОРЕ-ТЕОРИЯ-И-ПРАКТИКА В. И. ЛЕНИН О ТЕРРОРЕ (ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА) (Цитаты без комментариев)]
  • Штейн М. Г. Ульяновы и Ленины. Тайны родословной и псевдонима. — СПб.: ВИРД, 1997. — ISBN 5895590128.
на других языках
  • Robert Service. Lenin: A Biography. — Library of Congress USA, 2000. — ISBN 0-674-00828-6
  • Louis Fischer. The Life of Lenin. — Weidenfeld & Nicolson History. 2001. — ISBN 1-84212-230-4
  • Helen Rappaport Conspirator. Lenin in Exile. — Hutchinson, 3 Sep 2009.
  • Gründer einer Diktatur in «Illustrierte Lexicon der Welt Geschichte» Family Encyclopedia of World History. — London. 1996.; Das beste GmbH -Stuttgart,Zürich, Wien. 1999 — ISBN 3-87070-825-5.

Фильмография

  1. [science-film.ru/film/18584 Ленин. Красный император (2014)]

Отрывок, характеризующий Ленин, Владимир Ильич

Голова колонны спустилась уже в лощину. Столкновение должно было произойти на этой стороне спуска…
Остатки нашего полка, бывшего в деле, поспешно строясь, отходили вправо; из за них, разгоняя отставших, подходили стройно два баталиона 6 го егерского. Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею массой людей. С левого фланга шел ближе всех к Багратиону ротный командир, круглолицый, статный мужчина с глупым, счастливым выражением лица, тот самый, который выбежал из балагана. Он, видимо, ни о чем не думал в эту минуту, кроме того, что он молодцом пройдет мимо начальства.
С фрунтовым самодовольством он шел легко на мускулистых ногах, точно он плыл, без малейшего усилия вытягиваясь и отличаясь этою легкостью от тяжелого шага солдат, шедших по его шагу. Он нес у ноги вынутую тоненькую, узенькую шпагу (гнутую шпажку, не похожую на оружие) и, оглядываясь то на начальство, то назад, не теряя шагу, гибко поворачивался всем своим сильным станом. Казалось, все силы души его были направлены на то,чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства, и, чувствуя, что он исполняет это дело хорошо, он был счастлив. «Левой… левой… левой…», казалось, внутренно приговаривал он через каждый шаг, и по этому такту с разно образно строгими лицами двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, как будто каждый из этих сотен солдат мысленно через шаг приговаривал: «левой… левой… левой…». Толстый майор, пыхтя и разрознивая шаг, обходил куст по дороге; отставший солдат, запыхавшись, с испуганным лицом за свою неисправность, рысью догонял роту; ядро, нажимая воздух, пролетело над головой князя Багратиона и свиты и в такт: «левой – левой!» ударилось в колонну. «Сомкнись!» послышался щеголяющий голос ротного командира. Солдаты дугой обходили что то в том месте, куда упало ядро; старый кавалер, фланговый унтер офицер, отстав около убитых, догнал свой ряд, подпрыгнув, переменил ногу, попал в шаг и сердито оглянулся. «Левой… левой… левой…», казалось, слышалось из за угрожающего молчания и однообразного звука единовременно ударяющих о землю ног.
– Молодцами, ребята! – сказал князь Багратион.
«Ради… ого го го го го!…» раздалось по рядам. Угрюмый солдат, шедший слева, крича, оглянулся глазами на Багратиона с таким выражением, как будто говорил: «сами знаем»; другой, не оглядываясь и как будто боясь развлечься, разинув рот, кричал и проходил.
Велено было остановиться и снять ранцы.
Багратион объехал прошедшие мимо его ряды и слез с лошади. Он отдал казаку поводья, снял и отдал бурку, расправил ноги и поправил на голове картуз. Голова французской колонны, с офицерами впереди, показалась из под горы.
«С Богом!» проговорил Багратион твердым, слышным голосом, на мгновение обернулся к фронту и, слегка размахивая руками, неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю. Князь Андрей чувствовал, что какая то непреодолимая сила влечет его вперед, и испытывал большое счастие. [Тут произошла та атака, про которую Тьер говорит: «Les russes se conduisirent vaillamment, et chose rare a la guerre, on vit deux masses d'infanterie Mariecher resolument l'une contre l'autre sans qu'aucune des deux ceda avant d'etre abordee»; а Наполеон на острове Св. Елены сказал: «Quelques bataillons russes montrerent de l'intrepidite„. [Русские вели себя доблестно, и вещь – редкая на войне, две массы пехоты шли решительно одна против другой, и ни одна из двух не уступила до самого столкновения“. Слова Наполеона: [Несколько русских батальонов проявили бесстрашие.]
Уже близко становились французы; уже князь Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты, даже лица французов. (Он ясно видел одного старого французского офицера, который вывернутыми ногами в штиблетах с трудом шел в гору.) Князь Багратион не давал нового приказания и всё так же молча шел перед рядами. Вдруг между французами треснул один выстрел, другой, третий… и по всем расстроившимся неприятельским рядам разнесся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших упало, в том числе и круглолицый офицер, шедший так весело и старательно. Но в то же мгновение как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал: «Ура!»
«Ура а а а!» протяжным криком разнеслось по нашей линии и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.


Атака 6 го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.
– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.
– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.
Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила:
– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.
Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
– Bon, je vous laisse dans votre petit coin. Je vois, que vous y etes tres bien, [Хорошо, я вас оставлю в вашем уголке. Я вижу, вам там хорошо,] – сказал голос Анны Павловны.
И Пьер, со страхом вспоминая, не сделал ли он чего нибудь предосудительного, краснея, оглянулся вокруг себя. Ему казалось, что все знают, так же как и он, про то, что с ним случилось.
Через несколько времени, когда он подошел к большому кружку, Анна Павловна сказала ему:
– On dit que vous embellissez votre maison de Petersbourg. [Говорят, вы отделываете свой петербургский дом.]
(Это была правда: архитектор сказал, что это нужно ему, и Пьер, сам не зная, зачем, отделывал свой огромный дом в Петербурге.)
– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.


В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.
– Так таки и не пошло дальше, чем «Сергей Кузьмич»? – спрашивала одна дама.
– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.
– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»
Среди тех ничтожно мелких, искусственных интересов, которые связывали это общество, попало простое чувство стремления красивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу. И это человеческое чувство подавило всё и парило над всем их искусственным лепетом. Шутки были невеселы, новости неинтересны, оживление – очевидно поддельно. Не только они, но лакеи, служившие за столом, казалось, чувствовали то же и забывали порядки службы, заглядываясь на красавицу Элен с ее сияющим лицом и на красное, толстое, счастливое и беспокойное лицо Пьера. Казалось, и огни свечей сосредоточены были только на этих двух счастливых лицах.
Пьер чувствовал, что он был центром всего, и это положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека, углубленного в какое нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и не слыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности.
«Так уж всё кончено! – думал он. – И как это всё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого , так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.
То вдруг ему становилось стыдно чего то. Ему неловко было, что он один занимает внимание всех, что он счастливец в глазах других, что он с своим некрасивым лицом какой то Парис, обладающий Еленой. «Но, верно, это всегда так бывает и так надо, – утешал он себя. – И, впрочем, что же я сделал для этого? Когда это началось? Из Москвы я поехал вместе с князем Васильем. Тут еще ничего не было. Потом, отчего же мне было у него не остановиться? Потом я играл с ней в карты и поднял ее ридикюль, ездил с ней кататься. Когда же это началось, когда это всё сделалось? И вот он сидит подле нее женихом; слышит, видит, чувствует ее близость, ее дыхание, ее движения, ее красоту. То вдруг ему кажется, что это не она, а он сам так необыкновенно красив, что оттого то и смотрят так на него, и он, счастливый общим удивлением, выпрямляет грудь, поднимает голову и радуется своему счастью. Вдруг какой то голос, чей то знакомый голос, слышится и говорит ему что то другой раз. Но Пьер так занят, что не понимает того, что говорят ему. – Я спрашиваю у тебя, когда ты получил письмо от Болконского, – повторяет третий раз князь Василий. – Как ты рассеян, мой милый.
Князь Василий улыбается, и Пьер видит, что все, все улыбаются на него и на Элен. «Ну, что ж, коли вы все знаете», говорил сам себе Пьер. «Ну, что ж? это правда», и он сам улыбался своей кроткой, детской улыбкой, и Элен улыбается.
– Когда же ты получил? Из Ольмюца? – повторяет князь Василий, которому будто нужно это знать для решения спора.
«И можно ли говорить и думать о таких пустяках?» думает Пьер.
– Да, из Ольмюца, – отвечает он со вздохом.
От ужина Пьер повел свою даму за другими в гостиную. Гости стали разъезжаться и некоторые уезжали, не простившись с Элен. Как будто не желая отрывать ее от ее серьезного занятия, некоторые подходили на минуту и скорее отходили, запрещая ей провожать себя. Дипломат грустно молчал, выходя из гостиной. Ему представлялась вся тщета его дипломатической карьеры в сравнении с счастьем Пьера. Старый генерал сердито проворчал на свою жену, когда она спросила его о состоянии его ноги. «Эка, старая дура, – подумал он. – Вот Елена Васильевна так та и в 50 лет красавица будет».
– Кажется, что я могу вас поздравить, – прошептала Анна Павловна княгине и крепко поцеловала ее. – Ежели бы не мигрень, я бы осталась.
Княгиня ничего не отвечала; ее мучила зависть к счастью своей дочери.
Пьер во время проводов гостей долго оставался один с Элен в маленькой гостиной, где они сели. Он часто и прежде, в последние полтора месяца, оставался один с Элен, но никогда не говорил ей о любви. Теперь он чувствовал, что это было необходимо, но он никак не мог решиться на этот последний шаг. Ему было стыдно; ему казалось, что тут, подле Элен, он занимает чье то чужое место. Не для тебя это счастье, – говорил ему какой то внутренний голос. – Это счастье для тех, у кого нет того, что есть у тебя. Но надо было сказать что нибудь, и он заговорил. Он спросил у нее, довольна ли она нынешним вечером? Она, как и всегда, с простотой своей отвечала, что нынешние именины были для нее одними из самых приятных.
Кое кто из ближайших родных еще оставались. Они сидели в большой гостиной. Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру. Пьер встал и сказал, что уже поздно. Князь Василий строго вопросительно посмотрел на него, как будто то, что он сказал, было так странно, что нельзя было и расслышать. Но вслед за тем выражение строгости изменилось, и князь Василий дернул Пьера вниз за руку, посадил его и ласково улыбнулся.
– Ну, что, Леля? – обратился он тотчас же к дочери с тем небрежным тоном привычной нежности, который усвоивается родителями, с детства ласкающими своих детей, но который князем Василием был только угадан посредством подражания другим родителям.
И он опять обратился к Пьеру.
– Сергей Кузьмич, со всех сторон , – проговорил он, расстегивая верхнюю пуговицу жилета.
Пьер улыбнулся, но по его улыбке видно было, что он понимал, что не анекдот Сергея Кузьмича интересовал в это время князя Василия; и князь Василий понял, что Пьер понимал это. Князь Василий вдруг пробурлил что то и вышел. Пьеру показалось, что даже князь Василий был смущен. Вид смущенья этого старого светского человека тронул Пьера; он оглянулся на Элен – и она, казалось, была смущена и взглядом говорила: «что ж, вы сами виноваты».
«Надо неизбежно перешагнуть, но не могу, я не могу», думал Пьер, и заговорил опять о постороннем, о Сергее Кузьмиче, спрашивая, в чем состоял этот анекдот, так как он его не расслышал. Элен с улыбкой отвечала, что она тоже не знает.
Когда князь Василий вошел в гостиную, княгиня тихо говорила с пожилой дамой о Пьере.
– Конечно, c'est un parti tres brillant, mais le bonheur, ma chere… – Les Marieiages se font dans les cieux, [Конечно, это очень блестящая партия, но счастье, моя милая… – Браки совершаются на небесах,] – отвечала пожилая дама.
Князь Василий, как бы не слушая дам, прошел в дальний угол и сел на диван. Он закрыл глаза и как будто дремал. Голова его было упала, и он очнулся.
– Aline, – сказал он жене, – allez voir ce qu'ils font. [Алина, посмотри, что они делают.]
Княгиня подошла к двери, прошлась мимо нее с значительным, равнодушным видом и заглянула в гостиную. Пьер и Элен так же сидели и разговаривали.
– Всё то же, – отвечала она мужу.
Князь Василий нахмурился, сморщил рот на сторону, щеки его запрыгали с свойственным ему неприятным, грубым выражением; он, встряхнувшись, встал, закинул назад голову и решительными шагами, мимо дам, прошел в маленькую гостиную. Он скорыми шагами, радостно подошел к Пьеру. Лицо князя было так необыкновенно торжественно, что Пьер испуганно встал, увидав его.
– Слава Богу! – сказал он. – Жена мне всё сказала! – Он обнял одной рукой Пьера, другой – дочь. – Друг мой Леля! Я очень, очень рад. – Голос его задрожал. – Я любил твоего отца… и она будет тебе хорошая жена… Бог да благословит вас!…
Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал его дурно пахучим ртом. Слезы, действительно, омочили его щеки.
– Княгиня, иди же сюда, – прокричал он.
Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама тоже утиралась платком. Пьера целовали, и он несколько раз целовал руку прекрасной Элен. Через несколько времени их опять оставили одних.
«Всё это так должно было быть и не могло быть иначе, – думал Пьер, – поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся прекрасную грудь.
– Элен! – сказал он вслух и остановился.
«Что то такое особенное говорят в этих случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее зарумянилось.
– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.
– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.


Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
– Вот Мари и вывозить не нужно: женихи сами к нам едут, – неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это.
Князь Николай Андреич поморщился и ничего не сказал.
Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.
Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.
– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.
– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.
– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.
Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m'ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.


Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».