Владимир (Романюк)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Патриарх Владимир
Патріарх Володимир<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
2-й Святейший Патриарх Киевский и всея Руси-Украины
с 14 июня 1993 года — местоблюститель
24 октября 1993 — 14 июля 1995
Церковь: Украинская православная церковь Киевского патриархата
Предшественник: Мстислав (Скрипник)
Преемник: Филарет (Денисенко)
Митрополит Львовский и Сокальский
до 14 июня 1993 года — архиепископ
17 февраля 1993 — 24 октября 1993
Церковь: Украинская православная церковь Киевского патриархата
Архиепископ Белоцерковский
1991 — 17 февраля 1993
Церковь: Украинская автокефальная православная церковь
Украинская православная церковь Киевского патриархата
Епископ Ужгородский и Виноградовский
29 апреля 1990 — 1991
Церковь: Украинская автокефальная православная церковь
 
Имя при рождении: Василий Емельянович Романюк
Оригинал имени
при рождении:
Василь Омелянович Романюк
Рождение: 9 декабря 1925(1925-12-09)
село Химчин, Станиславовское воеводство, Вторая Речь Посполитая ныне Косовский район
Смерть: 14 июля 1995(1995-07-14) (69 лет)
Киев, Украина
Похоронен: Софийская площадь, Киев
Принятие священного сана: 1964
Принятие монашества: 28 апреля 1990
Епископская хиротония: 29 апреля 1990
 
Награды:

Владимир (укр. Володимир, в миру Василий Емельянович Романюк, укр. Василь Омелянович Романюк; 9 декабря 1925, село Химчин, Косовский повят, Станиславовское воеводство, Польская Республика — 14 июля 1995, Киев, Украина) — украинский религиозный деятель, епископ Украинской Православной Церкви Киевского Патриархата, в 1993—1995 годах её предстоятель с титулом Патриарх Киевский и всея Руси-Украины.





Биография

Родился в греко-католической семье в селе Химчин Косовского повета (теперь Ивано-Франковской области).

Впервые осуждён в 19 лет — за принадлежность к Организации Украинских Националистов (ОУН). В сентябре 1944 года[1] приговорён Военным трибуналом НКВД Станиславской (ныне Ивано-Франковской) области к 20 годам лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях. Срок снизили до 10 лет. Наказание отбывал в Кустоливской сельскохозяйственной колонии № 17 Полтавской области.

В 1946 году в лагере осуждён за «антисоветскую агитацию и пропаганду». Наказание отбывал в Магаданской области.

В юрисдикции МП и второй арест

После выхода на свободу женился. В 1959 году окончил Высшие богословские курсы в Ивано-Франковске. Учился в Московской духовной семинарии.

С 1964 года до 1972 года — священник в приходах Ивано-Франковской и Коломыйской епархии Русской Православной Церкви.

В связи с арестом историка Валентина Мороза (1 июня 1970 года) выступил в его защиту, вследствие чего была распущена церковная община села Космач Косовского района и Романюку запретили проводить службы.

В январе 1972 года арестован, в июле осуждён по ст. 62 ч. 2 УК УССР («антисоветская агитация и пропаганда») на 7 лет лагерей особо строгого режима и 3 года ссылки; признан особо опасным рецидивистом. Наказание отбывал в лагере ЖХ-389/1-8 (села Сосновка в Мордовии). Участвовал в голодовках в дни политзаключённых и прав человека, в дни начала репрессий на Украине и других акциях протеста.

1 июля 1976 года отказался от советского гражданства.

УАПЦ

В 1976 во время пребывания в ссылке задекларировал свою принадлежность к Украинской автокефальной православной церкви.

За некий недостойный поступок, совершенный им в лагере, основная масса диссидентов отвернулась в своё время от Романюка. Инициатором травли Романюка в заключении являлся униатский экстремист Иван Гель[1].

С ноября 1979 года — член Украинской Хельсинкской Группы.

В 1984 году епископ УПЦ в Америке Андрей (Кущак) якобы по благословению Патриарха Константинопольского Димитрия награждает Романюка высшим священническим отличием — митрой[1].

В 1987—1990 годах Романюк жил в Канаде и пребывал священником в юрисдикции неканонической Украинской православной церкви в Канаде, возглавляемой Василием Федаком. В 1987 году выступает с лекциями перед христианскими украинскими и англоязычными общинами Канады, США и Англии.

После возвращения на Украину 28 апреля 1990 года был пострижен в монашество с именем Владимир и возведён в сан архимандрита с именем Владимир, а на следующий день рукоположен в сан епископа с титулом епископа Ужгородского и Виноградовского.

Выступал за создание независимой Украинской Православной Церкви с центром в Киеве, возвышенной до статуса Патриархата.

С 1991 года возглавляет миссионерский отдел Патриархии УАПЦ, исполняет обязанности викария Киевской епархии с титулом архиепископа Белоцерковского.

17 октября 1992 года указом Мстислава (Скрипника) Антоний (Масендич) и Владимир (Романюк) за «самовольное вхождение в общие деяния с бывшим митрополитом Филаретом» и принятие от него «архиерейского переосвящения», отлучены от УАПЦ.

Деятельность в УПЦ-КП

Стал одним из основателей Киевского Патриархата в июне 1992 года.

17 февраля 1993 года назначен архиепископом Львовским и Сокальским.

После смерти Мстислава (Скрипника) возник вопрос о его преемнике. Но несмотря на поддержку депутатов и председателя Совета по делам религий Зинченко, Филарет (Денисенко) не смог стать «местоблюстителем». Антоний (Масендич) прямо тогда заявил Филарету, что это будет чревато выходом из УПЦ КП галицких епархий, которые не хотят иметь Филарета «патриархом», и последний согласился на избрание «местоблюстителем» Володимира (Романюка), что и произошло 14 июня 1993 года[1].

21 октября 1993 года на «Всеукраинском Православном Соборе» избран Патриархом вопреки попытками ряда деятелей протащить в «первоиерархи» Филарета (Денисенко). По словам епископа Антония (Масендича), на «соборе» народные избранники вели себя столь же нагло, как и в Верховной Раде: встав у двух микрофонов подобно тому, как они делали это в парламенте, Поровский и Червоний требовали избрания Филарета «патриархом». Столь же активно на «соборе» вела себя и грекокатоличка Скорик, также поддержавшая кандидатуру Денисенко. Интронизация состоялась 24 октября в киевском Софийском соборе. Филарет же по-прежнему остался при нём «Блаженнейшим митрополитом Киевским» и «заместителем патриарха Киевского и всея Руси-Украины»[1].

Выступал с многочисленными проповедями и статьями на богословскую, политическую и государственную тематику. В своих проповедях подчёркивал «ущербность РПЦ» и «недопустимость её существования на украинских землях»[2].

Конфликт с Филаретом и загадочная смерть

Последние месяцы жизни Владимир (Романюк) провёл в постоянном напряжении. Ему регулярно угрожали неизвестные[3]. Незадолго до смерти Романюк обращается в Управление по борьбе с организованной преступностью с заявлением, в котором просит защиты от своего заместителя Филарета (Денисенко). Там же он указывает на связи Филарета с криминальными кланами Киева и просит помощи в том, чтобы найти церковную кассу УПЦ, присвоенную Филаретом.

«Патриарх Владимир (Романюк) в ближайшее время собирался осуществить комплексную проверку финансово-хозяйственной деятельности возглавляемой Филаретом Киевской Епархии. Он просил руководство ГУ МВДУ в гор. Киеве оказать помощь в проведении проверки. Особенно Владимира (Романюка) интересовала судьба присвоенной Филаретом кассы Киевского Экзархата, в которой, по состоянию на 1990 год, находилось около трёх миллиардов рублей. По мнению Владимира (Романюка), эти деньги были переведены в свободно конвертируемую валюту и вложены на депозитные счета в банки за пределами Украины»

— Докладная руководству МВД начальника II-го отдела УБОП в Киеве майора милиции И. Т. Загребельного 25 июля 1995 г.[4]

Вскоре после этого Романюк скончался при загадочных обстоятельствах 14 июля 1995 года. В этот день, около девятнадцати часов, после некоего телефонного звонка патриарх, переодевшись в мирскую одежду, направился из своей резиденции в Ботанический сад Киевского Университета. Здесь, в глубине сада, на одной из скамеек, ему была назначена встреча. На скамейке Романюка ожидали две женщины.

Согласно официальной версии, Романюку стало плохо, женщины, присутствовавшие при встрече, в течение двух часов пытались его реанимировать, возможно, при массаже сердца поломали ему грудные рёбра, а также делали ему прямые уколы в сердце (что отмечено в акте судмедэксперта), однако, когда прибыла скорая, «реаниматоры» исчезли. Это был уже четвёртый инфаркт Патриарха Владимира: из девятнадцати месяцев своего патриаршества семь он провёл в больнице.

Сразу после смерти Романюка его сын Тарас и ряд экспертов, в том числе Роман Зварич, высказывали мнение о возможности его насильственной смерти[5]. Однако затем эта тема была постепенно закрыта.

Скандальные похороны

Власти Киева выделили для захоронения Владимира Романюка место на Байковом кладбище. Однако 18 июля 1995 года руководство Киевского Патриархата приняло решение захоронить Романюка в Софийском соборе — главной православной святыне Киева. Эта попытка натолкнулась на сопротивление со стороны духовенства УПЦ Московского Патриархата и силовые действия со стороны отрядов Беркута МВД Украины.

В результате похоронная процессия была остановлена на Софийской площади. Похороны Владимира Романюка вылились в массовые беспорядки, в которых приняли активное участие бойцы радикальной националистической организации УНА-УНСО, духовником которой был Владимир Романюк[6]. В организации этих беспорядков левые политические силы обвиняли Филарета (Денисенко)[7][8]. Здесь же, на площади была вырыта могила: на территорию собора участников процессии (духовенства УПЦ КП, народных депутатов, участников УНА-УНСО) не пропускала милиция. Таким образом, Владимир Романюк был захоронен справа возле ворот монастыря св. Софии в Киеве. Могила сохраняется в этом месте до сих пор.

Библиография

  • Касьянов Г. Незгодні: українська інтелігенція в русі опору 1960—1980-х років. — К.: Либідь, 1995. — С. 86, 129, 157, 170.
  • Хроника текущих событий — Нью-Йорк: Хроника, 1974, вып. 28—31. — С. 19.
  • ХТС. — Нью-Йорк: Хроника, 1976, вып. 39. — С. 35, 68; вып. 42. — С. 57—58.
  • ХТС. — Нью-Йорк: Хроника, 1977, вып. 47. — С. 98, 114, 116—118, 146, 154.
  • ХТС. — Нью-Йорк: Хроника, 1978, вып. 48. — С. 52, 54, 68, 69, 71, 72, 128, 167; вып. 49. — С. 31.
  • ХТС. — Нью-Йорк: Хроника, 1979, вып. 51. — С. 85, 86, 182; вып. 52. — С. 31—32, 53.
  • Вести из СССР. Т. 3. 1985—1986. — Мюнхен: Права человека. — 1986, 1/2-3.
  • Вестник репрессий в Украине. Зарубежное представительство Украинской Хельсинкской группы. — Нью-Йорк, 1982, вып. 6. — С. 16.
  • Украинская Хельсинкская группа. К 20-летию создания. — К.: СРП, 1996. — С. 21.
  • Малий словник історії України

Напишите отзыв о статье "Владимир (Романюк)"

Ссылки

  • [news.tochka.net/48918-krovavyy-vtornik-kak-pokhoronili-patriarkha-video Фото и видео похорон В. Романюка 18 июля 1995 г.]
  • [www.pravoslavye.org.ua/index.php?action=fullinfo&r_type=&id=4606 Докладная руководству МВД начальника II-го отдела УБОП в Киеве майора милиции И. Т. Загребельного 25 июля 1995 г. Текст]
  • www.krotov.info/spravki/persons/20person/romanyuk.html
  • [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_2816 Владимир (Романюк)] на сайте «Русское православие»

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 [www.sedmitza.ru/lib/text/440079/ VIII. Лжепатриархи Димитрий Ярема и Володимир Романюк и «раскол внутри раскола» — Библиотека — Церковно-Научный Центр «Православная Энциклопедия»]
  2. [narodna.pravda.com.ua/politics/4a71bc837b4b1/ НЕ РОЙ МОГИЛУ БЛИЖНЕМУ — САМ В НЕЁ УПАДЕШЬ И ДЕТЕЙ СВОИХ ПОГУБИШЬ | Народна правда]
  3. [www.rupor.info/glavnoe/2007/07/14/pamjati-patriarha-vladimira/ Памяти Патриарха Владимира : Новости RUpor.info]
  4. [www.pravoslavye.org.ua/index.php?action=fullinfo&r_type=&id=4606 Докладная руководству МВД начальника II-го отдела УБОП в Киеве майора милиции И. Т. Загребельного 25 июля 1995 г.]
  5. [orthodox.lviv.ua/books/raskol/raskol_10.htm Петрушко В. И. Автокефалистские расколы на Украине в постсоветский период 1989—1997. Глава X]
  6. [www.pravoslavie.ru/analit/sobytia/unaunsokp.htm В ожидании украинского Дудаева (УНА-УНСО)]
  7. [www.pravda.ru/faith/religions/orthodoxy/14-07-2010/1040644-gorak-0/ Загадочные смерти в украинской церкви]
  8. [www.interfax-religion.ru/aze/?act=archive&div=5582 СТОЛКНОВЕНИЯ С МИЛИЦИЕЙ В ДЕНЬ ПОХОРОН ПАТРИАРХА ВЛАДИМИРА СПРОВОЦИРОВАНЫ НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКИМИ СИЛАМИ, УБЕЖДЕНЫ КИЕВСКИЕ СОЦИАЛИСТЫ]

Отрывок, характеризующий Владимир (Романюк)

– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.