Владимир (Тихоницкий)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Митрополит Владимир<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Управляющий Западноевропейским Экзархатом русских приходов
 
Имя при рождении: Вячеслав Михайлович Тихоницкий

Митрополи́т Влади́мир (в миру Вячеслав Михайлович Тихони́цкий; 22 марта 1873, село Быстрицы, Орловского уезда, Вятская губерния, Российская империя — 18 декабря 1959, Париж, Франция) — епископ Константинопольской православной церкви, митрополит Белостокский, экзарх Западноевропейского Экзархата русских православных приходов.

Сын священномученика протоиерея Михаила Тихоницкого, брат архиепископа Вениамина (Тихоницкого)[1].



Биография

Родился 22 марта 1873 года в селе Быстрица Орловского уезда Вятской губернии в семье протоиерея Михаила Тихоницкого. Фамилию Тихоницкий получил отец протоиерея Михаила при поступлении в Духовное училище: трое из поступающих были однофамильцами — Фёдоровыми, один из них поклонился ректору «тихо, низко», и тот назвал его Тихоницким. Мать Вячеслава, Аполлинария, была дочерью протоиерея Владимира Верещагина, умерла, когда ему было три года, но на всю жизнь он сохранил яркую память о ней, приклонившей колени в горячей молитве. У Вячеслава было три сестры и два брата[2].

Жила семья протоиерея Михаила скромно, отец был на службах и требах от зари до зари. Он безропотно переносил все невзгоды жизни, не давая себе отдыха. Об отце своём и его подвижнической жизни владыка Владимир всегда вспоминал с глубоким почитанием: «Мой батюшка был монахом не по званию, а по жизни»[2].

До поступления в школу он со своим отцом, ежедневно ходил в храм, принимая участие в чтении и пении на клиросе[2].

По окончании родной ему Вятской духовной семинарии по первому разряду в 1894 году не намеревался поступать в духовную академию, проводя лето среди своих сверстников на лоне природы, увлекаясь рыбной ловлей. Неожиданно для себя и начальства семинарии, юноша был вызван, по предписанию епископа Вятского Сергия (Серафимова) в Казанскую духовную академию для экзамена. Хотя времени для подготовки и повторения пройденного оставалось мало, экзамен был благополучно сдан[2].

В 1897 году, будучи слушателем академии, пострижен в монашество ректором Академии, епископом Антонием (Храповицким). На всю жизнь сохранил горячую любовь и глубокое почитание к своему «авве» Антонию[2]. 11 октября того же года рукоположён во иеродиакона.

22 февраля 1898 года в Казанском соборе был рукоположен архиепископом Арсением (Брянцевым) рукоположён во иеромонаха и определён миссионером Сибирской Бийской Киргизской миссии Омской епархии.

В этом же году, иеромонах Владимир (Тихоницкий), закончил Казанскую Духовную Академию и после предварительного рассмотрения диссертаций рецензентами, Совет Академии присудил степень кандидата богословия иеромонаху Владимиру за сочинение на тему: «Личная жизнь инока и его общественная деятельность по сочинениям Иосифа Волоколамского, Нила Сорского и Максима Грека»[2].

6 мая 1901 года того же года назначен начальником Киргизской миссии, в связи с чем в Знаменском соборе города Семипалатинска епископом Омским и Семипалатинским Сергием (Петровым) был возведнён в сан архимандрита[2].

В 1906 году по просьбе архиепископа Антония (Храповицкого) стал настоятелем Супрасльского Благовещенского монастыря. Обитель была оплотом Православия на западной окраине среди польского населения. Главной святыней монастыря являлся чудотворный образ Божией Матери «Одигитрия», к которому стекались на поклонение не только православные, но и католики, и даже лютеране. При новом архимандрите древний монастырь расцвел и стал все более и более привлекать в свои стены богомольцев[2].

3 июня 1907 года в Троицком соборе Александро-Невской лавры хиротонисан во епископа Белостоцкого, викария Гродненской епархии.

Епископу Владимиру зачастую приходилось заниматься не только своим викариатством, но и заменять архиепископа Михаила (Ермакова), когда его вызывали в Святейший Синод, а также и епископа Евлогия (Георгиевского) во время заседаний 3-й Государственной Думы (1907—1912). Митрополит Евлогий говорил, что он был совершенно спокоен, уезжая из Холмской епархии, так как все распоряжения епископа Владимира были всегда согласны с его собственными[2].

О жизни епископа Владимира в Белостоке мало имеется сведений. Вдова протоиерея Владимира Хомич вспоминает, что если бы не было келейника, то у владыки и пары сапог не осталось бы, он все раздавал[2].

В 1914 году, ввиду военных действий, переехал в Слоним; осенью 1915 года эвакуировался в Москву, где жил в Чудовом монастыре.

Награждён орденом Св. Владимира III (1909) и II (1915) ст.[3]

Член Всероссийского Поместного Собора 1917—1918 годов от Гродненской епархии.

В сентябре 1918 года вернулся в Гродно, где противодействовал автокефалистским устремлениям Польской православной Церкви, вследствие чего был отстранён от управления епархией и в 8 января 1923 года был тайно вывезен и заточён в дерманском Троицком монастыре. В феврале 1923 года был обвинён в соучастии в убийстве автокефального митрополита Георгия (Ярошевского) архимандритом Смарагдом (Латышенко), но был оправдан судом.

30 ноября 1923 года Патриархом Тихоном возведён в сан архиепископа.

14 октября 1924 года был выдворен польским правительством в Чехословакию; по приглашению митрополита Евлогия (Георгиевского), прибыл в Ниццу и был назначен архиепископом Ниццким, управляющим викариатством Южной Франции и настоятелем Свято-Николаевского собора. 10 июня 1930 года, ввиду отстранения (по политическим причинам) решением Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) митрополита Евлогия от управления русскими церквами в Западной Европе, ему было поручено временное управление ими; решению не подчинился, как и митрополит Евлогий, перейдя в феврале 1931 года в юрисдикцию Константинопольской церкви.

В конце августа 1945 года митрополитом Николаем (Ярушевичем), вместе с Экзархом Евлогием, был принят в юрисдицкию Московского Патриархата[4], что было подтверждено постановлением Священного Синода РПЦ 7 сентября того же года[5].

По смерти митрополита Евлогия (8 августа 1946 года) принял управление Экзархатом на основании завещательного распоряжения митрополита Евлогия от 1943 года и отказался исполнять указ Московского Патриарха Алексия I от 9 августа 1946 года о присоединении к Московской Патриархии; остался с большинством приходов во Франции в юрисдикции Константинопольского патриархата (Патриарх Алексий I назначил Экзархом Западной Европы Серафима (Лукьянова)).

В 1946—1947 годы — ректор Свято-Сергиевского Богословского института в Париже.

Грамотой Константинопольского патриарха Максима V от 6 марта 1947 года утверждалось «свободное существование» Экзархата, а владыке Владимиру присваивался титул Патриаршего экзарха.

27 мая 1947 года указом патриарха Алексия I архиепископ Владимир и последовавшие за ним священнослужители были исключены из состава Русской Православной Церкви.

8 июля 1947 года Константинопольским патриархом Максимом V был возведён в достоинство митрополита.

После войны, выступал за объединение всех русских эмигрантских приходов в Западной Европе под омофором Константинопольского патриархата, что неоднократно предлагал первоиерарху РПЦЗ митрополиту Анастасию (Грибановскому), но не находил сочувствия тому со стороны последнего[6]. Вместе с тем, сохранял общение с архиереями РПЦЗ во Франции, Нафанаилом (Львовым) и Иоанном (Максимовичем), неоднократно участвуя с ними в совместных богослужениях[7].

Скончался 18 декабря 1959 года в Париже; похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Напишите отзыв о статье "Владимир (Тихоницкий)"

Примечания

  1. [www.pravenc.ru/text/Вениамин%20(Тихоницкий).html Вениамин (Тихоницкий)] в Православной энциклопедии
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [www.orthos.org/grodno/gev/july2010/hist_page.htm Гродненские Епархиальные Ведомости - Страницы истории]
  3. Синодик кавалеров ордена святого князя Владимира. СПб., 2015. С. 206
  4. «Исторический архив». 2000, № 6, стр. 116—117.
  5. Выписка из журнала № 23 заседания Священного Синода от 7 сентября 1945. // ЖМП. 1945, № 9, стр. 13.
  6. «Вестник РСХД». 1959, № 55 (IV), стр. 3—7.
  7. [www.synod.com/Nashe%20nasledie/vlSeraphime-interview.html «Какое счастье быть священником!»] // Русский Пастырь, № 36, 2000 г.

Ссылки

  • [zarubezhje.narod.ru/av/v_014.htm Митрополит Владимир (Тихоницкий Вячеслав Михайлович)] сайт Религиозные деятели Русского зарубежья
  • [ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_813 Владимир (Тихоницкий)] На сайте Русское Православие

Отрывок, характеризующий Владимир (Тихоницкий)

– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.