Владимов, Георгий Николаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Георгий Владимов
Имя при рождении:

Георгий Николаевич Волосевич

Дата рождения:

19 февраля 1931(1931-02-19)

Место рождения:

Харьков, Украинская ССР, СССР

Дата смерти:

19 октября 2003(2003-10-19) (72 года)

Место смерти:

Франкфурт-на-Майне, Германия

Гражданство:

СССР, Германия

Род деятельности:

прозаик, литературный критик

Годы творчества:

1954—2003

Направление:

проза

Жанр:

повесть, роман

Язык произведений:

русский

Гео́ргий Никола́евич Влади́мов (настоящая фамилия Волосевич; 19 февраля 1931, Харьков — 19 октября 2003, Франкфурт) — русский писатель и литературный критик реалистического направления.





Биография

Родился в семье учителей русского языка и литературы Николая Степановича Волосевича и Марии Оскаровны Зейфман (1902—1984), которые вскоре развелись; воспитывался матерью[1][2]. Сестра Владимова по отцу — Алёна Стонова (в замужестве Кричевская) — после гибели родителей воспитывалась в семье писателя Дмитрия Стонова (Влодавского; 1898—1962)[1].

В 1953 г. окончил юридический факультет Ленинградского университета. В 1954 г. выступил как литературный критик, в 1956—1959 гг. был редактором отдела прозы в журнале «Новый мир».

В 1975 году на Западе оказалась рукопись его повести «Верный Руслан», написанной в 1963—1965 гг. После исключения из Союза писателей СССР в 1977 публиковался за рубежом, в изданиях НТС («Посев», «Грани»), руководил московской секцией организации «Международная амнистия».

Под угрозой судебного процесса в 1983 году выехал в ФРГ. С 1984 по 1986 год был главным редактором журнала «Грани». Жил и работал в Нидернхаузене.

В период Перестройки, начиная с 1989 г., произведения Владимова стали появляться в советских изданиях. В 1990 году он был восстановлен в советском гражданстве, однако лишь в 2000 году смог снять жильё в Переделкине. С 1999 года — член комиссии по помилованию при Президенте РФ.

Скончался 9 октября 2003 года. Похоронен на Переделкинском кладбище.

Творчество

Первые литературные опыты Владимова родились из тех же эстетических установок, что и «суровый стиль» в изобразительном искусстве того времени[3]. Проза Владимова высоко оценивается в критике и литературоведении. Значительность его художественного опыта связана с открытием трагического героя, драма судьбы которого вписана автором в советскую эпоху[4].

По мнению профессора Н. Лейдермана, «в литературе 1990-х не найти произведения, более последовательно и серьезно возрождающего русскую литературную традицию», чем роман Владимова «Генерал и его армия»[3].

Важнейшие произведения

  • «Большая руда», повесть (1961). Водитель грузовика на небольшой машине стремится выполнять нормы мощных грузовиков, единственный из своей бригады он выезжает на работу в дождь и гибнет в результате аварии. По повести снят фильм «Большая руда» (1964).
  • «Три минуты молчания», роман (1969). Герой, переживая смертельную опасность и любовь, познаёт серьёзность жизни; неприкрытая в своей суровости картина быта рыболовецкого судна, где люди, работая как запряженные, не имеют ни минуты для осознания самих себя.
  • «Верный Руслан», повесть (1975). О мировоззрении бывшей конвойной собаки, после ликвидации лагеря оказавшейся не способной к новой жизни. По повести снят фильм «Верный Руслан» (1991).
  • «Генерал и его армия», роман (1994). Генерал Кобрисов осенью 1943 года спешит на «виллисе» с Первого Украинского фронта в столичную ставку верховного главнокомандования. Перемежаются воспоминания о войне самого генерала и его спутников — водителя, адъютанта и ординарца. В центре внимания оказывается вопрос о функции и психологии сотрудников «Смерша», которые побуждают приближённых генерала доносить на него. Этот роман, породивший полемику в «толстых журналах», получил в 1995 году премию «Русский Букер».

Напишите отзыв о статье "Владимов, Георгий Николаевич"

Примечания

  1. 1 2 [www.newswe.com/index.php?go=Pages&in=print&id=4063 Любимый ребёнок трёх матерей]
  2. [bozaboza.narod.ru/zeyfman.htm М. О. Зейфман, мать Георгия Владимова]
  3. 1 2 Н. Л. Лейдерман, М. Н. Липовецкий. Современная русская литература. Т. 2. М.: Академия, 2003. С. 533.
  4. Евгений Ермолин Последние классики. М.: Время, 2016. С. 63.

Источники

  • Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.</span>
  • [www.rusidea.org/?a=10007 Интервью Г. Н. Владимова, данное сразу после эмиграции в Германию.] // «Посев», 1983, №№ 7, 8.

Ссылки

  • [www.krugosvet.ru/articles/69/1006930/1006930a1.htm Владимов, Георгий Николаевич] // Энциклопедия «Кругосвет».
  • Олег Давыдов. [www.peremeny.ru/column/view/985/ Анализ романа «Генерал и его армия»]
  • Владимир Богомолов. [vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/HISTORY/BOGOMOLOV.HTM Срам имут и живые, и мёртвые, и Россия…]. Проверено 16 октября 2012. [www.webcitation.org/6BYilVROl Архивировано из первоисточника 20 октября 2012].

Отрывок, характеризующий Владимов, Георгий Николаевич

Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.