Владислав I Локетек

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Владислав Локетек польск. Władysław I Łokietek<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Князь краковский
1306 — 1320
Предшественник:	Вацлав III
Преемник:	принял королевский титул
Король Польши
1320 — 1333
Коронация:	20 января 1320 в Кракове
Предшественник:	титул восстановлен
Преемник:	Казимир III
Вероисповедание:	католицизм
Рождение:	3 марта 1260 или 19 января 1261
Смерть:	2 марта 1333(1333-03-02) Вавель замок
Место погребения:	Собор Святых Станислава и Вацлава, Краков, Польша
Род:	Пясты
Отец:	Казимир I Куявский
Мать:	Ефросинья Опольская (pl)
Супруга:	Ядвига Болеславовна (pl)
Дети:	Кунигунда (англ.) Иржек Владислав Елизавета Польская Казимир III Стефан Пестко

Влади́слав Локе́тек (польск. Władysław I Łokietek; между 3 марта 1260 и 19 января 1261 — 2 марта 1333) — князь Краковский с 26 февраля по август 1289 года, наследник Краковский с января 1293 года, с 10 марта 1296 года — герцог Королевства Польского. князь Польский с мая по июнь — июль 1305 года (1-й раз), с августа — сентября 1306 по 1311 год (2-й раз), с июня 1312 года по 20 января 1320 года (3-й раз), король Польши с 20 января 1320 года (коронация в Кракове).

Внук Конрада Мазовецкого, сын Казимира I Куявского. Прозвище Локоток (польск. Łokietek) получил из-за своего малого роста (по некоторым источникам — 140 см).

После смерти отца Владислав получил в удел Куявски-Брег, Ленчицу и Добжинь. Ввиду малолетства княжеством от его имени правила мать Ефросинья, а сам Владислав жил в Кракове при дворе дяди Болеслава Стыдливого. С 1275 г. он начал княжить самостоятельно.

После смерти Болеслава Стыдливого и братьев Лешека и Земомысла в руках Владислава оказалась значительная часть Куявии, а также претензии на краковский стол. Вместе с другим дядей, Болеславом Плоцким, он разбил войско коалиции во главе с Генрихом Честным и в феврале 1289 г. овладел Вавельским замком. Однако большинство краковцев было склонно видеть князем Генриха Честного. Несколько месяцев спустя тот взял Краков; Владислав бежал из города лишь благодаря монахам-францисканцам, помогшим ему спуститься с крепостной стены.

Вскоре Генрих Честный скончался, и Краков занял Пшемысл II Великопольский. Вероятно, именно он дал Локотку Сандомир, тем самым разделив сеньорат. Однако Пшемысл оказался не в состоянии противостоять амбициям Вацлава II Чешского, расширявшего свои владения на север. Захватив из Вавеля королевские регалии, он бежал в Великую Польшу. В 1292 г. Вацлав осадил Сандомир и вынудил Владислава отказаться от претензий на сеньорат за себя и за своего младшего брата в обмен на сохранение владений в Куявии.

В январе 1293 г. Владислав встретился в Калише с Пшемыслом II Великопольским, где был заключен античешский союз, подписано соглашение о взаимном наследовании и достигнута договоренность о браке Владислава с племянницей Пшемысла, Ядвигой. Однако этот союз просуществовал недолго: 8 февраля 1296 г. Пшемысл был убит. Поскольку сыновей у Пшемысла не было, великопольские и поморские дворяне сочли, что лучшей кандидатурой на место князя будет ближайший союзник покойного, Владислав Локоток. На тот момент у Владислава не было достаточно сил, чтобы удержать в руках столь большую территорию. Он уступил часть Великой Польши Генриху Глогувскому и признал его сына, Генриха Верного, своим наследником (собственных сыновей у Локотка пока не было). К тому же часть знати и духовенства во главе с архиепископом Якубом Свинкой быстро разочаровались во Владиславе, и в 1298 г. предложили великопольский стол Генриху Глогувскому. На следующий год Владислав был вынужден признать сюзеренитет Вацлава II. Оказавшись не в состоянии выплатить причитающуюся дань, Локоток был вынужден бежать из Польши.

Доподлинно неизвестно, где Владислав провел следующие годы. Считается, что в 1300 г. он посетил Рим, где принял участие в праздновании юбилея. Позже его видели на Руси и в Венгрии (точнее, в Словакии), где он поддерживал оппозицию Ласло V (сыну Вацлава II). Княжеская семья все это время жила в Радзеюве как простые горожане.

В 1304 г. Владислав вернулся в Польшу и поселился в Сандомире, которым овладел при поддержке венгерского магната Амадея Аби. В том же году он захватил замки Вислица и Лелюв. Вряд ли ему удалось бы закрепить свой успех, если бы не стечение обстоятельств. Летом 1305 г. скоропостижно скончался Вацлав II, и чешский трон занял его юный сын Вацлав III. Воспользовавшись ситуацией, Владислав захватил серадзско-ленчицкую землю и Куявски-Брег. Вацлав III стал готовить военную экспедицию в Польшу, но в разгар приготовлений был убит. Малопольская знать решила пригласить княжить Владислава, и 1 сентября 1306 г. состоялся его торжественный въезд в Краков.

Следующей целью Локотка стала Великая Польша и Поморье, но здесь он столкнулся с серьезными трудностями. В Великой Польше Владиславу удалось занять лишь приграничный Конин, а остальная часть княжества оставалась под властью Генриха Глогувского. Поморье ещё Вацлав III уступил маркграфам Бранденбурга. Владислав ввел в Поморье войска, но смог овладеть лишь Гданьском. Он призвал на помощь тевтонцев, но те запросили компенсацию военных издержек, превышавшую стоимость всего Поморья. Причиной того, что Владислав не мог уделять достаточно внимания поморским делам, были волнения в Кракове, которые инспирировал епископ Ян Муската. На помощь Владиславу пришел гнезненский архиепископ Якуб Свинка, сместивший Мускату с кафедры. Позже Локоток посадил мятежного епископа в тюрьму на полгода, а затем вовсе изгнал из Польши.

Очередные беспорядки в Кракове возникли в 1311 г., когда часть местной знати выступила на стороне титулярного короля Польши Яна Люксембургского. Недовольные усилением налогового бремени, паны под предводительством краковского «войта» (градоначальника) Альберта взяли контроль над Краковом и рядом других малопольских городов. Исключения составлял лишь Вавельский замок, чей гарнизон оставался верен Владиславу. Лишь летом 1312 г. с помощью венгров Локоток вернул контроль над столицей. Подавив мятеж, князь жестоко покарал бунтовщиков: зачинщики были повешены, их имущество конфисковано, а краковская знать лишена части привилегий. В частности, должность войта перестала быть наследственной.

9 декабря 1309 г. умер Генрих Глогувский, и его земли, включая Великую Польшу, были разделены между пятью сыновьями. Разделение вызвало недовольство местной элиты, которая в 1314 г. подняла восстание и призвала на княжение Владислава. В августе того же года Локоток вошел в Познань. Подчинив Великую Польшу, Владислав принял титул князя Польши и стал заметной фигурой в европейской политике. В союзе с Данией, Швецией, Норвегией, Поморьем и Мекленбургом он начал войну против Бранденбурга, но не преуспел в ней.

Упрочив положение внутри страны, Владислав задумался об обретении королевского титула. На съезде, состоявшемся в июне 1318 г. в Сулеюве, знать написала соответствующее прошение на имя папы римского. Влоцлавекский епископ Гервард отвез его в Авиньон, и на следующий год папа Иоанн XXII дал согласие на коронацию. В порядке компромисса с Люксембургами, претендовавшими на часть Великой Польши, коронацию было решено провести не в Гнезно, а в Кракове. 20 января 1320 г. в Вавельском соборе гнезненский архиепископ Янислав возложил на чело Владислава королевскую корону. Любопытно, что из-за претензий Яна Люксембургского на титул короля Польши, на международной арене Владислава титуловали королем Кракова.

Другое заметное событие 1320 г. произошло 14 апреля, когда в Иновроцлаве начала работу папская комиссия, разбиравшая факт захвата тевтонцами Поморья. Спустя десять месяцев комиссия вынесла постановление Ордену освободить Поморье и вернуть Владиславу незаконно полученные доходы, но крестоносцы и не подумали выполнять его. Более того, под влиянием тевтонских агентов в курии папа не одобрил решение комиссии, а впоследствии стал использовать конфликт в своих интересах. Оказавшись окруженным с трех сторон врагами (Чехией, Бранденбургом и Тевтонским орденом), Владислав заключил союз с Венгрией, выдав свою дочь Эльжбету замуж за короля Карла Роберта. Другим союзникам Владислава в 1325 г. стал великий литовский князь Гедимин, чья дочь Альдона (в крещении — Анна) была выдана замуж за королевича Казимира. Владиславу также удалось увеличить свое влияние в Галицкой Руси: на тамошний престол, опустевший после гибели Андрея и Льва Юрьевичей, был посажен Юрий-Болеслав Мазовецкий. При поддержке новых союзников в 1326 г. Владислав вторгся в Бранденбург, но сумел лишь разорить приграничные земли марки; более того, он потерял репутацию среди западноевропейских монархов. На следующий год Владислав предпринял попытку подчинить Мазовию. Ему удалось захватить и сжечь Плоцк, но стратегического успеха он не достиг, так как на стороне Венцеслава Плоцкого выступил Ян Люксембургский. В 1329 г. король Чехии взял Добжинь и передал его союзникам-тевтонцам. Крестоносцы, в свою очередь, с огнем и мечом прошли по владениям епископов Влоцлавека, Раценжа и Пшедеча. В 1330 г. крестоносцы вновь вторглись в Великую Польшу и Куявию и разграбили Радзеюв, Быдгощ и Накло. Польско-литовское войско отбросило их обратно и осадило замок Хелмно; после семи месяцев осады было заключено перемирие. Во время этого похода Владислав поссорился с Гедимином. Особенно жестоким выдался набег 1331 г., организованный крестоносцами совместно с чехами. Вероятно, не рассчитывая на какой-либо глобальный успех, крестоносцы разоряли великопольские и куявские земли с особой жестокостью. В ночь с 23 на 24 сентября пятитысячный польский отряд под командованием Владислава Локотка и его сына Казимира разбил крестоносцев под Конином и захватил в плен их предводителя Дитриха фон Альтенбурга (правда, во время очередной заварушки ему удалось бежать). Несмотря на то, что успех под Конином был локальным, он вселил в поляков уверенность в возможность победы над немецкими рыцарями. В 1332 г. тевтонцы предприняли новый поход. На этот раз поляки не смогли оказать им должного сопротивления; крестоносцам удалось взять Бжесць-Куявский и Иновроцлав.

Владислав Локоток не успел разрешить конфликт с тевтонцами: он умер 2 марта 1333 г. в Вавеле. Несмотря на многочисленные и не очень удачные войны с соседями, в целом его правление можно расценить как успешное, поскольку ему удалось впервые спустя два века восстановить единство польского государства.

Предки

Владислав I Локетек — предки

Казимир II               Конрад I Мазовецкий                       Елена Зноемская               Казимир I Куявский                             Святослав Игоревич               Агафья Святославовна                       Ярослава Рюриковна               Владислав I Локетек                                   Мешко I Плясоногий               Казимир I Опольский                       Людмила               Ефросинья Опольская                             ?               Виола                       ?             </center>

Семья и дети

В 1293 Владислав женился на Ядвиге Калишской, дочери Болеслава Великопольского и Иоленты Венгерской. У них было шестеро детей:

• Стефан (ум. 1306)
• Владислав (ум. 1311/1312)
• Кунигунда Польская (ок. 1298 — 1331). Первый муж: Бернард Свидницкий, второй муж: Рудольф I, герцог Саксен-Виттенбергский.
• Елизавета Польская (1305—1380), замужем за Карлом I Венгерским.
• Казимир III (1310—1370)
• Ядвига (ум. 1320/1322).

Литература

• Владислав II Локоток, король польский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Владислав I Локетек

– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.