Владислав II Изгнанник
| Владислав II Изгнанник польск. Władysław II Wygnaniec<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портретная фантазия Александра Лессера</td></tr> | ||
| ||
|---|---|---|
| 1138 — 1146 | ||
| Предшественник: | Болеслав III Кривоустый | |
| Преемник: | Болеслав IV Кудрявый | |
| Рождение: | 1105 Краков | |
| Смерть: | 30 мая 1159 Альтенбург (Германия) | |
| Род: | Пясты | |
| Отец: | Болеслав III Кривоустый | |
| Мать: | Сбыслава Святополковна | |
| Супруга: | Агнесса фон Бабенберг | |
| Дети: | Болеслав I Долговязый Мешко I Плясоногий Конрад Тонконогий Альберт Рыкса Силезская | |
Влади́слав II Изгна́нник (польск. Władysław II Wygnaniec; 1105 — 30 мая 1159, Альтенбург) — князь-принцепс Польши в 1138—1146 годах, князь Кракова, Сандомира, восточной Великой Польши, Куявии, Силезии и князь-принцепс Поморья. Сын Болеслава III Кривоустого и Сбыславы Святополковны, дочери великого князя киевского Святополка II Изяславича.
Содержание
Наместник Силезии
Возможно, ещё при жизни отца был его соправителем в Силезии. Во всяком случае, во время конфликта Польши с Чехией и Австрией из-за наследования венгерского престола в 1133—1135 годах (его отец Болеслав поддержал претендента Бориса, а противники — Белу II) ему было поручено отстаивать силезские земли, в чём он, впрочем, не очень преуспел, пропустив чехов до самой реки Одры. Благодаря политическому сближению Польши и Чехии после подписания мира участвовал во встрече в Немче в 1137 году, где стал восприемником Вацлава, новорожденного сына чешского князя Собеслава I.
В период 1125—1127 годов женился на Агнессе фон Бабенберг, дочери маркграфа Австрийского Леопольда III, единоутробной сестре будущего императора Конрада III, в дальнейшем тетке императора Фридриха Барбароссы.
Наследие Болеслава Кривоустого
Согласно завещанию отца, скончавшегося 28 октября 1138 года, известному также как «Статут Болеслава Кривоустого», Владислав как старший в роду получал сеньоратное (ненаследственное) владение, куда входили восточная Великая Польша, включая Гнезно, Западная Малая Польша с Краковом, серадзкая земля и западная часть Куявии. Он получал контроль над Гданьским Поморьем, где правили местные князья, и сеньориальную власть над Западным Поморьем. В качестве наследного удела ему доставалась Силезия.
Поскольку к моменту смерти отца он был уже взрослым мужчиной (ему исполнилось 33 года), женатым и имеющим минимум одного сына, Болеслава (дата рождения второго сына спорна), Владислав рассчитывал, что жизненный опыт и воинское умение позволят ему, как Болеславу Храброму в 999 году, Мешко II в 1033 году и его собственному отцу, снова объединить Польшу.
Съезд в Ленчице и реакция Владислава
В 1141 году мачеха Владислава Саломея фон Берг и младшие братья созвали съезд магнатов в Ленчице, владении Саломеи, не пригласив его; съезд принял решение выдать младшую дочь Кривоустого, Агнешку, за одного из сыновей великого князя киевского Всеволода Ольговича, чтобы вступить в союз с последним. Однако Владислав принял контрмеры, в результате которых киевский князь не только не пошёл на соглашение с «Болеславичами», но и выдал через год свою дочь Звениславу за старшего сына князя-принцепса — Болеслава Долговязого.
Начало борьбы с братьями
.
Вооруженную борьбу с братьями Владислав начал ещё в 1142—1143 годах с помощью союзных русских отрядов. Конфликт обострился вследствие кончины 27 июля 1144 года Саломеи, его мачехи. Согласно завещанию её вдовья доля должна была отойти в сеньоратный надел, но братья Владислава, Болеслав Мазовецкий и Мешко, воспротивились этому.
Ход дальнейших событий в разных летописях освещается по-разному: польский хронист Винценты Кадлубек, неприязненно относящийся к Владиславу, утверждает, что посланные последним отряды были разбиты в 1145 году мазовецким воеводой Вшебором в битве на заболоченном берегу Пилицы, и от полного поражения Владислава спас только подход русских союзников. Однако русская летопись сообщает, что никакого боя не было и Игорь Ольгович с братьями, пришедшие на помощь по зову Владислава, встретились с обоими младшими «Болеславичами», которые согласились уступить Владиславу четыре города (кастелянии), а русским — город Визна в Мазовии. Так или иначе, Владислав присоединил долю Саломеи, Ленчицкую землю, к сеньоратному наделу и заключил выгодный мир с братьями. Но на этом он не успокоился.
Дело Петра Власта
Тем временем обострялся конфликт Владислава с палатином (воеводой) Петром Властом (Влостовичем), ближайшим соратником его отца и очень влиятельным вельможей. Петр Власт как душеприказчик Кривоустого старался, чтобы завещание последнего соблюдалось, не одобрял притязания князя-принцепса на наделы братьев и старался их помирить. Но на Владислава с другой стороны оказывала нажим его честолюбивая жена Агнесса (Агнешка). Ещё в 1145 году отношения оставались внешне нормальными, коль скоро Власт даже пригласил князя на свадьбу сына. Но в начале следующего года по наущению жены Владислав велел своему дворянину Добеку (Добешу) тайно захватить и привезти палатина. Тот был брошен в тюрьму, Агнесса добивалась его смерти, но по приказу Владислава его только ослепили и лишили языка, а потом изгнали из страны. Тот уехал на Русь, к родственникам жены. По легенде, позже к нему чудесно вернулись зрение и речь. Поступок с Властом вызвал взрыв возмущения среди польской знати, и многие её представители перешли на сторону младших братьев.
Последняя схватка с братьями и побег
В начале 1146 года Владислав II решил окончательно изгнать братьев из их вотчин. Поначалу он легко захватил Мазовию, вынудив братьев отступить в укрепленный город Познань, который осадил. Но тут военное счастье ему изменило. В его тылах начали вспыхивать мятежи знати, силы его противников быстро росли. Поддержала их и церковь: Якуб из Жнина, архиепископ Гнезненский, приехал в лагерь осаждающих и потребовал от Владислава прекратить братоубийственную войну, а после отказа отлучил его от церкви. Наконец удар противников Владислава с тыла, согласованный с вылазкой осажденных, привел к полному поражению войск князя-принцепса и вынудил его бежать из Польши. Вскоре к нему присоединилась и Агнесса с двумя старшими сыновьями, не сумев удержать Краков. Сначала Владислав уехал в Прагу, к своему тезке и свояку — чешскому князю Владиславу II (женатому на другой дочери Леопольда III Австрийского), но активной поддержки не нашёл и перебрался к шурину, императору Конраду III.
Неудачный поход Конрада III
Приехав в Саксонию, Владислав немедленно принес оммаж Конраду III и стал добиваться от него помощи в возвращении земель. В августе 1146 года Конрад действительно двинулся на Польшу со сравнительно небольшим войском, но из-за разлива Одры и нежелания поляков принимать бой ничего не мог добиться; по настоятельному призыву Альбрехта Медведя и маркграфа Конрада Мейсенского он вступил в переговоры с Болеславом, но добился только обещания прибегнуть к имперскому арбитражу (так и не исполненному). Летом 1147 года он отправился во второй крестовый поход, и ему стало не до польских дел.
Тем не менее он выделил Владиславу для проживания замок Альтенбург в Тюрингии. Владислав обратился за помощью и к Риму, и посланный папой Евгением III в 1148 году легат Гвидо действительно потребовал от польских князей вернуть власть бывшему принцепсу и даже отлучил их от церкви за отказ, но польская церковь не подчинилась папе в этом вопросе.
Польский поход Фридриха Барбароссы и смерть Владислава
Только в августе 1157 года новый германский император Фридрих Барбаросса снова двинулся в поход на Польшу под предлогом восстановления прав Владислава, чья жена приходилась ему теткой. Он подступил к Познани, Болеслав Кудрявый принес ему оммаж, выплатил дань, обязался участвовать в походе в Италию, но в отношении Владислава ограничился лишь обещаниями прибыть на суд в Магдебург для разбирательства. Верный тактике проволочек, Болеслав не спешил выполнять обещанное, и Владислав так и скончался 30 мая 1159 года в Альтенбурге, где его и похоронили.
Семья
Жена и дети
В период между 1125 и 1127 годами женился на Агнессе фон Бабенберг, дочери маркграфа Австрийского Леопольда III, позже причисленного к лику святых, и Агнессы фон Вайблинген, дочери императора Генриха IV и бывшей жены герцога Фридриха I Швабского.
Дети:
- Болеслав I Долговязый (1127—1201), с 1163 года князь Силезии
- Мешко I Плясоногий (1131/46—1211), с 1163 формальный соправитель князя Силезского, с 1173 князь Ратибора, с 1177 — Бытома и Освенцима, с 1202 — Оппельна, с 1210 — Кракова
- Конрад Тонконогий (1146/57—1180/1190), с 1177 князь Глогува
- Альберт (ум. после 1168)
- Рыкса (1130/40—1185), в 1152—1157 жена короля Кастилии и Леона Альфонсо VII, в 1162—1166 жена графа Прованского Раймунда Беренгера II (III), далее, по некоторым утверждениям, жена графа Тулузского Раймунда V, по другим — графа Альбрехта II фон Эверштейна
Предки
Напишите отзыв о статье "Владислав II Изгнанник"
Ссылки
- [fmg.ac/Projects/MedLands/POLAND.htm Foundation for Medieval Genealogy. Poland] (англ.)
- [genealogy.euweb.cz/piast/piast4.html GENEALOGY.EU The Piast family] (англ.)
Литература
- [www.newchron.narod.ru/texts/p1.html Великая хроника о Польше, Руси и их соседях XI—XIII вв. / Пер. Л. П. Поповой, коммент. Н. И. Щавелевой, под ред. В. Л. Янина. — М.: Изд-во Московского университета, 1987.]
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Владислав II Изгнанник
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.
Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».
Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
