Влызько, Олекса Фёдорович

Олекса Влызько
Олекса Влизько
Место рождения:	станция Боровёнка, Крестецкий уезд, Новгородская губерния, Российская империя
Род деятельности:	поэт
Язык произведений:	украинский

Олекса Фёдорович Влызько́ (укр. Олекса Федорович Влизько; 1908—1934) — украинский поэт, прозаик.

Биография

Родился на станции Боровёнка в Новгородской губернии, где его отец служил дьяком, псаломщиком. В 1917 г. семья переехала на родину деда — в село Сигнаевка (ныне Шполянский район, Черкасская область). В 13 лет тяжело переболел скарлатиной и потерял слух. Эта травма компенсировалась волевым развитием памяти, начитанностью: книга стала для него одним из главных источников формирования художественного и социального сознания. Окончил литературный факультет Киевского института народного образования. Много путешествовал, в 1928 году — по Германии, позднее — по нагорьям Памира.

В 1927 г. в прессе появилось сообщение о гибели Влызько в Днепре. Владимир Коряк, ведущий критик того времени, в центральной харьковской газете «Коммунист» поместил некролог, в котором назвал юного поэта «украинским Пушкиным». Однако информация оказалась обычной мистификацией, которые так любили футуристы. Влызько впоследствии опроверг её ироничным заявлением в прессе и новыми книгами.

После убийства С. Кирова в декабре 1934 г. вместе с многочисленной группой деятелей украинской культуры был обвинен в принадлежности к несуществующей контрреволюционной террористической организации. 14 декабря 1934 года на закрытом заседании в Киеве выездная сессия Военной коллегии Верховного Суда СССР вынесла поэту смертный приговор. Расстрелян в тот же день. Реабилитирован посмертно в 1958 г.

Творчество

Рано начал писать стихи: сначала по-русски, постепенно со словарём совершенствовал свой украинский. В литературу Влызько ввел Борис Антоненко-Давидович, напечатав в киевском журнале «Глобус» (1925. № 22) его стихотворение «Сердце на норд». С тех пор регулярно печатался в газетах «Комсомолец Украины», «Культура и быт», «Литературная газета», журналах «Жизнь и революция», «Молодняк», «Новое общество», «Красный путь». Сблизился с Михайлем Семенко и украинскими футуристами, активно сотрудничал в их органе «Новая генерация». Входил в литературные организации «Молодняк», «Новая генерация» и ВУСПП.

В 1927 г. вышел первый сборник стихов Влызько «За всех скажу». Тогдашняя критика на удивление высоко оценила поэтический дебют молодого автора. Сборник отмечен премией Наркомпроса УССР в конкурсе к 10-летию Октября. Стихи Влызько, несмотря на его тяжёлую болезнь, полны бодрых интонаций, поэт воспевал экзотику морской стихии, порывы в незаурядность. Был неутомимым искателем образов и ритмики, созвучных с эпохой национального возрождения и революционной романтики.

Библиография

• За всех скажу / За всіх скажу. — Київ: Книгоспілка, 1927. — 64 с.
  • Київ: Маса, 1927. — 62 с.
  • Изд. 3 / Вид. 3. — Харків — Київ: ДВУ, 1930. — 67 с.
• Стихи / Поезії. — Харків: ВУСПП, 1927. — 50 с.
• Живу, работаю / Живу, працюю. — Харків-Київ: ДВУ, 1930. — 198 с.
• Hoch, Deutschland! — Харків-Київ: ДВУ, 1930. — 75 с.
• Книга баллад / Книга баляд. — Київ: Книгоспілка, 1930. — 56 с.
• Рейс: Избранные стихи / Рейс: Вибрані вірші. — Київ: Бібліотека газети «Пролетарська правда», 1930. — 44 с.
• Поезда идут на Берлин: Очерки / Поїзди ідуть на Берлін. — Харків-Київ: ДВУ, 1931.
• Моё ударное / Моє ударне. — Харків — Київ: ЛіМ, 1931. — 78 с.
• Орудийный марш: Военные стихи / Гарматний марш: Військові вірші. — Харків: ДВОУ «На варті», 1931.
• Собрание сочинений: В 2-х томах / Збірка творів: У 2-х томах. — Харків — Київ: ЛіМ, 1932—33. — 184 с.; 142 с.
• Пьяный корабль: Морские стихи / П’яний корабель: Морські вірші. — Харків — Київ: ЛіМ, 1933. — 51 с.
• Мой друг Дон-Жуан / Мій друг Дон-Жуан. — Харків: Радянська література, 1934. — 64 с.

Отрывок, характеризующий Влызько, Олекса Фёдорович

Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.