Внешняя политика Народной Социалистической Республики Албания

Внешняя политика НРА / НСРА представляет собой уникальный пример внешнеполитических связей, осуществленных одной страной за относительно не долгий период времени. Первоначально, албанское руководство делало ставку на сотрудничество только с одной, но сильной страной. При этом, за период с 1946 по 1978 гг. была трижды произведена смена главного партнера (ФНРЮ, СССР, КНР). В дальнейшем, после разрыва отношений со своим последним союзником, Китайской Народной Республикой, албанское руководство кардинально изменило внешнеполитический курс и перешло к полной автаркии. На протяжении почти 10 лет, Албания оставалась полностью закрытой страной. Но к концу 1980-х гг., наряду с общим процессом демократизации в странах Центральной и Юго-Восточной Европы, Албания также решила занять более активную позицию в европейской политике. Однако, завершение этого процесса произошло уже после полного изменения основ албанского государства.

Ранний период

После окончания второй мировой войны и изгнания оккупантов с албанских территорий началось создание албанского независимого государства. 11 января 1946 г. была провозглашена Народная Республика Албания (НРА), а в марте была принята конституция, которая закрепила народно-демократический строй. Соответственно, встал вопрос о международном признании молодого государства.

Первой страной, признавшей ещё Временное правительство Албании в апреле 1945 г., стала Югославия (ФНРЮ). При этом тесные отношения албанцев с Коммунистической партией Югославии, сложившиеся ещё в годы войны, продолжили активно развиваться и в первые послевоенные годы. Так, в декабре 1945 г. было создано первое общество дружбы и культурного сотрудничества Албании с зарубежными странами — и им стало общество Албания-Югославия. Также ФНРЮ стала первой страной, в которую председатель албанского демократического правительства Э. Ходжа нанес официальный визит. В результате, 9 июля 1946 г. был подписан первый в истории страны Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи. Также, Югославия предоставляла Албании кредиты на экономические нужды и оказывала различную поддержку в вопросах партийного и государственного строительства. Если принять во внимание тот факт, что торговые отношения НРА с СССР были установлены лишь осенью 1946 г., а развитие албанского государство шло по югославскому образцу и с югославской помощью, то можно констатировать главенствующую роль Югославии в албанской внешней политике на этом этапе. Вслед за ФНРЮ, о признание НРА заявили Польша, Болгария и Чехословакия. А в декабре 1946 г. были установлены полноценные дипломатические отношения с СССР.

Отношения с западными странами были напряженными. Великобритания и США отправили сюда в 1945 г. свои дипломатические миссии, которые затем были отозваны из-за возникших разногласий. Это факт затруднил вступление НРА в Организацию Объединенных Наций. В январе 1945 г. временное правительство Албании выразило желание участвовать в учредительной конференции ООН в Сан-Франциско, против чего резко выступила Греция. Албания так и не приняла участие в работе конференции, в феврале 1947 г. она получила статус «присоединившейся державы», и лишь в 1955 г. стала полноправным членом организации. Никаких побед не принесла и Парижская мирная конференция 1946 г.: Албании получила лишь право совещательного голоса, сумма репараций была сведена к минимуму, а Греция предъявила ей территориальные претензии.

В итоге, первые годы существования албанского государства предопределили ориентацию Албании на группу социалистических стран.

Треугольник СССР — Югославия — Албания

В дальнейшем, на фоне тесных связей с Югославией, началось активное развитие отношений и с СССР. Так, в июле 1947 г. состоялся первый официальный визит правительственной делегации НРА во главе с Э. Ходжей в Москву. СССР одобрил проводившиеся реформы в стране, предоставил кредит на льготных условиях и обязался помогать албанцем и в дальнейшем. Так, стали параллельно развиваться отношения и с Югославией, и с Советским Союзом.

Однако, 1948 г. обозначился советско-югославским конфликтом. Албанское руководство полностью поддержало Сталина и 1 июля 1948 г. разорвало все имеющиеся с Югославией экономические соглашения на том основании, что они «несовместимы со статусом Албании как суверенного и независимого государства» . После этого, НРА больше чем на 10 лет полностью перешла под советское влияние.

Из-за разрыва отношений с Югославией экономические реформы в стране были затруднены, а показатели годового плана на 1948 г. были выполнены только наполовину. Именно сотрудничество с СССР создало условия для дальнейшего развития хозяйства НРА — Э. Ходжа на заседании Кувенда в июле 1949 г. заметил, что «строительство основ социализма в Албании невозможно без моральной, политической и материальной помощи Советского Союза».

Период дружбы с СССР

В 1950-е гг. Албания перешла к советской практике пятилетних планов. СССР предоставлял НРА не только кредиты, но и оборудование, а также обеспечивал техническую помощь в процессе строительства многих объектов. Так, советские поставки составляли 93 % оборудования для горнодобывающей и нефтяной промышленностей, 90 % грузового автотранспорта, 80 % тракторов. При этом, долги по кредитам неоднократно списывались, а большая часть помощи предоставлялась безвозмездно или на льготных условиях. В Албанию отправлялись многочисленные советники, специализирующиеся на различных областях, а многие албанцы стали высококвалифицированными специалистами в результате обучения в советских вузах. Неоценимый вклад Советский Союз внес и в становление системы образования и развитие науки, культуры и искусства в стране. Значительно было взаимодействие по партийной линии: в 1950-е гг. советско-албанские встречи на высшем уровне проходили регулярно. Также важной составляющей двусторонних отношений было военное сотрудничество, например, в Албании базировались советские подводные лодки. Вершиной же советско-албанского сотрудничества стал визит Н. С. Хрущева в НРА в мае 1959 г., первый в истории страны визит главы правительства великой державы.

Албания отказалась от участия в «плане Маршалла» и в феврале 1949 г. стала членом СЭВ, а в 1955 г. — и членом ОВД. Одновременно улучшались отношения с другими социалистическими странами: по линии СЭВ Албания получала оборудование для телефонных и телеграфных станций из Венгрии, цистерны из Польши, текстиль из Чехословакии, цемент из Румынии, саженцы из Болгарии и много другое.

В целом, международное положение НРА в 1950-е гг. укрепилось. Были установлены дипломатические отношения с рядом нейтральных государств, а также с группой стран Азии и Африки, ставшими независимыми в эти годы. Как уже отмечалось, в 1955 г. Албания стала членом ООН. Опять же, все эти успехи были возможны в значительной степени благодаря поддержке, оказываемой Советским Союзом.

Разлад с СССР

Однако, несмотря на все внешнее благополучие, в двусторонних отношениях стали появляться разногласия. Первый признак расхождения в советских и албанских взглядах связан с ХХ съездом КПСС и взятым курсом на преодоление культа личности — Ходжа, будучи ярым сталинистом, и видя угрозу собственному положению в партии, опасался подобных тенденций.

В дальнейшем, встал вопрос по поводу отношений с Югославией. Если Советский Союз взял курс на восстановление отношений с ФНРЮ, то в Албании такой курс вызвал крайнюю враждебность. Прежде всего, это было связано с внутриполитическим развитием страны и использованием албанским руководством «капиталистически-ревизионистского окружения страны» для оправдания производящихся в стране репрессий.

Одновременно происходила активизация контактов с коммунистами Китая. Так, в октябре 1954 г. были установлены китайско-албанские торговые связи, когда Китай безвозмездно предоставил НРА различные товары на сумму около 2,5 млн долл. и заем в 12,5 млн долл. В последующие годы происходило существенное увеличение китайской помощи: в 1955 г. кредиты КНР покрывали 4,2 % отрицательного сальдо торгового баланса Албании, в 1956 г. — 17 %, в 1957 г. — уже 21,6 %.

На встрече руководителей компартий в Бухаресте в июне 1960 г. и на международном совещании коммунистических и рабочих партий, проходящей в Москве в ноябре-декабре 1960 г., представители АПТ поддержали компартию Китая, а не КПСС. Последняя, решив наказать Албанию, задержала выплату кредитов и отклонила албанские заявки на поставку советских тракторов. КНР, напротив, в феврале 1961 г. предоставил НРА новый кредит. Албанцы все больше и больше занимали прокитайские позиции. 7 ноября 1961 г. на торжественной встрече по случаю 20-летия АПТ Ходжа впервые публично выступил с антисоветской критикой. Разрыв отношений с СССР становился неизбежным, что и случилось осенью 1961 г. Следом сразу же произошло аннулирование советской стороной уже согласованных кредитов по третьему пятилетнему плану на 1961—1965 гг., из Албании были отозваны советские специалисты, а албанские студенты не смогли продолжить обучение в СССР. Отношения с другими странами социалистического лагеря сохранялись, но уровни дипломатических представительств были понижены. Фактически прекратилось участие Албании в СЭВ, а в 1968 г. Албания сама вышла из ОВД.

В итоге, Советский союз, являвшийся главным союзником Албании на протяжении всех 1950-х гг., уступил свою лидирующую роль Китайской Народной Республике.

Дружба с Китаем

Хотя албанцы и рассчитывали на то, что помощь из Китая будет даже больше советской, КНР не желала становиться новым донором албанской экономики. Китайская помощь стала поступать в Албанию только в 1963 г., то есть на два года позже, но не по масштабам не по эффективности она не могла сравниться с советской. К тому же, китайцы стремились развивать сельскохозяйственный сектор албанской экономики, что противоречило устремлениям албанского руководства, делающим ставку на развитие тяжелой промышленности.

Все же, отчасти под давлением албанцев, КНР неоднократно предоставлял НРА кредиты, а по соглашению 1968 г. брал на себя обязательства по оказанию помощи в механизации албанского сельского хозяйства, в проведении геологоразведочных работ, в расширение торгового флота страны, в строительстве более 30 различных объектов. Так, Китаем в Албании были построены в химические заводы в Дурресе, Тиране и Влере и крупный текстильный комбинат в Берате, инструментальный завод в г. Корча, а также заводов по производству минеральных удобрений и завод тракторных запчастей.

Наиболее важным представляется тот факт, что экономическое сотрудничество двух стран сопровождалось идеологическим сближением. Албанское руководство переняло многие маоистские идеи, а три главных постулата — принцип «опоры на собственные силы», теории «осажденной крепости» и «двух сверхдержав» — были положены в основу развития албанского государства. При этом, курс «опоры на собственные силы», по китайскому примеру провозглашенный на пленуме ЦК АПТ в июле 1964 г., не означало отказ от внешней помощи, она теперь стала рассматриваться как «интернациональную помощь» желающих помочь.

Кардинальными были изменения в области культуры. В 1967 г. НРА была объявлена атеистическим государством, а все религиозные учреждения были преобразованы в светские культурные заведения. В 1968 г. было принято постановление о революционаризации школы. Главный смысл этого процесса сводился к развитию военной и физической подготовки учащихся, а при школах даже создавались военизированной отряды молодежи. Одновременно велась борьба с космополитизмом и буржуазным влиянием в литературе, происходили гонения на зарубежную литературу, кинематограф и музыку. Также, по аналогии с Китаем, в НРА была проведена военная реформа: были отменены все воинские звания, упразднялось единоначалие, восстанавливался институт политических комиссаров.

Китай в свою очередь также получал от сотрудничества с Албанией важную политическую выгоду. Так, будучи полноправным членом ООН, Албания выступала проводником китайских интересов в этой организации. Но выход КНР на международную арену в 1971 г. с приобретением места в ООН серьезно озадачил албанское руководство. Остро Албания реагировала и на улучшение китайско-американских и китайско-югославских отношений. Вновь наметились разногласия в отношениях НРА с её главным союзником.

Период автаркии и создание мифа о стране с идеальным социализмом

Непосредственно сам разрыв отношений с Китаем произошел в 1978 г., после чего Республика Албания вступила в почти десятилетнюю полосу международной изоляции.

Еще после разрыва отношений с Югославией появилась теория о «существование Албании в условиях капиталистического окружения». Как пишет Н. Д. Смирнова, влияние внешних факторов на возникновение трудностей в области экономики завышалось, а тем самым «затушевывались огрехи, допущенные в результате неквалифицированного руководства» со стороны министерств и различных хозяйственных ведомств. Тогда же появилась формула «строить социализм, держа в одной руке кирку, а в другой ружье», что оправдывало непропорционально большие расходы на содержание армии и полицейского аппарата и способствовало поддержанию в стране условий, близких к чрезвычайному положению военного времени.

Вновь к этой формуле албанское руководство обратилось после событий 1956 г. в Венгрии и последовавшим за ними резким обострением албано-югославских отношений. В стране вновь пошла полоса "шпиономании" и борьбы с ревизионизмом. Огромной публичной огласке было предано уголовное деле двух бывших героев национально-освободительной борьбы времен второй мировой войны, которые по итогам расследования были расстреляны.

В результате ухудшения (а затем и разрыва) отношений с Китаем и отсутствия нового альтернативного партнера албанская пропаганда создала новый миф о том, что Албания представляет собой чуть ли не единственную социалистическую страну, сумевшей полностью сохранить свою идейную чистоту, в том числе и во внешних сношениях. В албанской политике прочно утвердилась формула о том, что Албания никогда не установит отношений с двумя великим державами – империалистическими США и социал-империалистическим СССР.

Вскоре была принята новая конституция, которая закрепила новое название страны – Народная Социалистическая Республика Албания. По сути, новый основной документ страны закрепил идеологизированную идею о том, что в Албании построен «идеальный социализм». Касательно внешней политики, говорилось о принципах марксизма-ленинизма как основных как внешнеполитческих связей, а также о политике дружбы, сотрудничества и взаимопомощи с социалистическими странами. Однако, правом называться социалистическими государствами, в албанском пониманий, обладали всего две страны – Куба и Вьетнам.

В итоге, практически все контакты с внешним миром оказались свернуты, одновременно был провозглашен принцип «опоры только на собственные силы». К примеру, албанское руководство проигнорировало Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе и все подготовительные к нему мероприятия, а также конференцию по проблемам взаимного сокращения армий в Центральной Европе. При этом, отношение к миру было крайне враждебным. В албанском обществе действительно существовали убеждения в возможности внешнего нападения на страну. По этой причине в Албании развернулось активное строительство бункеров. В итоге, Албания отказалась в стороне от основных процессов европейской и мировой политики.

Важно, что в самой стране официально не было разногласий по поводу внешнеполитического курса. Так, к примеру, III съкзд АПТ в мае-июне 1956 г. зафиксировал единство партии по вопросам внешней и внутренний политики. Однако неоднократно происходили случаи снятия с высоких должностей и исключения из партии за «антипартийную, антимарксистскую и ревизионистскую деятельность». Другими словами, любые попытки критики и внесения изменений в официальный курс будь то внешней или внутренней политики резко пресекались в албанском государстве.

Крушение мифов и восстановление связей с внешним миром

В апреле 1985 г. умер бессменный лидер албанцев Э. Ходжа. К власти пришли новые силы, которые стали осознавать то, что экономические трудности обусловлены скорее внутренними причинами, а не капиталистическо-ревизионистской блокадой. Возникло понимание необходимости перемен, причем как во внутренней, так и во внешней политике. Так, в 1987 г. были установлены дипломатические отношения с ФРГ, в 1987—1989 гг. были повышены до уровня послов дипломатические отношения с ГДР, Болгарией, Венгрией и Чехословакией. Со многими странами, например с Австрией, Швецией, Финляндией, заключались соглашения об экономическом сотрудничестве, о культурном и научном обмене. Албанские делегации стали принимать участие и в различных встречах министров всех ведомств балканских государств.

Но все же, пока НСРА продолжала оставаться закрытой страной. Именно опыт взаимодействия с указанными странами доказал новому албанскому руководству необходимость участия страны в мировых процессах. Как результат, в 1990 г. НСРА выступила с новой внешнеполитической концепцией, позволившей ей стать полноценным участником международных отношений. Сразу же начались переговоры об установление дипломатических отношений с СССР и США, и в начале 1991 г. состоялся официальный обмен послами с обеими странами.

События, начавшиеся в социалистических странах Центральной и Юго-Восточной Европы, оказали воздействие на Албанию: в апреле 1991 г. вновь избранный парламент одобрил новый конституционный закон, в соответствие с которым Албания провозглашалась демократическим правовым государством. История НСРА и её внешней политики завершилась.

Литература

1. Смирнова Н. Д. История Албании в 20 век. — М.: Наука, 2003.
2. Худолей К. К. История Албании. — Санкт-Петербургский государственный университет: издательство Санкт-Петербургского государственного университета, 2005.
3. Шатилов А. Народная Республика Албания. — военное издательство министерства обороны ССР, Москва, 1954.
4. Степанов А.Ф. «Особый курс руководства АПТ и некоторые аспекты албано-китайских отношений» (к вопросу о разногласиях между Албанией и Китаем). — Академия наук СССР Институт Дальнего Востока, Информационный бюллетень № 95, Москва, 1978.
5. Арш Г. Л. Краткая история Албании. С древнейших времен до наших дней. — М:Наука, 1992.

Ссылки

• [ciml.250x.com/archive/albania/russian_a_.html/ Народная Социалистическая Республика Албания]

• [www.hrono.ru/land/1900alb.html/ Албания в ХХ веке]

• [www.enverhoxha.ru/ Энвер Ходжа]

• [amic-polit.ru/albaniya-strana-bunkerov-reportazh-foto-video/ Албания — страна бункеров]

Отрывок, характеризующий Внешняя политика Народной Социалистической Республики Албания

Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.