Вне подозрений (фильм, 1947)

Вне подозрений
The Unsuspected
Жанр	Фильм нуар
Режиссёр	Майкл Кёртис
Продюсер	Майкл Кёртис Чарльз Хоффман
Автор сценария	Рэналд МакДугалл Шарлота Армстронг (роман)
В главных ролях	Клод Рейнс Одри Тоттер Джоан Колфилд
Оператор	Элвуд Бределл
Композитор	Франц Вексман
Кинокомпания	Уорнер бразерс
Длительность	103 мин
Страна	США США
Язык	английский
Год	1947
IMDb	ID 0039941
Выход фильма «Вне подозрений» (оригинальное название — The Unsuspected)

К:Фильмы 1947 года

«Вне подозрений» (англ. The Unsuspected) — американский фильм нуар режиссёра Майкла Кёртиса, вышедший на экраны в 1947 году.

Фильм поставлен по одноимённому роману американской детективной писательницы Шарлотты Армстронг. По её романам поставлены такие известные криминальные драмы, как «Разговоры о незнакомце» (1952) и «Можешь не стучать» (1952), а также фильмы Клода Шаброля «Разрыв» (1970) и «Спасибо за шоколад» (2000). Майкл Кёртис известен как один из самых плодовитых голливудских режиссёров 1930-50-х годов. К его лучшим работам в детективно-криминальном жанре относятся картины «Ангелы с грязными лицами» (1938), «Касабланка» (1942) и «Милдред Пирс» (1946).

Сыгравший главную роль Клод Рейнс известен по хоррор-фильмам «Человек-невидимка» (1933) и «Человек-волк» (1941), по «Касабланке» (1942) и «Дурной славе» (1946) Альфреда Хичкока. Другая звезда фильма, Одри Тоттер, была одной из самых востребованных актрис жанра нуар, сыграв в таких фильмах, как «Почтальон всегда звонит дважды» (1946), «Высокая стена» (1947), «Леди в озере» (1947) «Подстава» (1949), «Напряжённость» (1949), «Под прицелом» (1951) и других.

Фильм имеет многочисленные сюжетные сходства с фильмом нуар «Лора» Отто Премингера: его действие также происходит в элегантной и богатой нью-йоркской среде, центральный персонаж также является изысканным представителем журналистской элиты, большое внимание уделяется портрету героини, которую в начале фильма считают погибшей, однако позднее она неожиданно оказывается живой.

Сюжет

Тёмным вечером в кабинете роскошной усадьбы в пригороде Нью-Йорка за рабочим столом сидит секретарша Розалин Райт. Раздаётся телефонный звонок, молодая красавица Олтея Кин (Одри Тоттер) звонит Розалин из ресторана, чтобы узнать, стоит ли ожидать прихода мужа. Розалин берёт трубку, в этот момент в дверях появляется мужчина в пальто и шляпе, лица его не видно. Розалин издаёт душераздирающий крик…

Эта сцена произошла в доме популярного радиоведущего Виктора Грэндисона (Клод Рейнс), элегантного мужчины в возрасте с мягким, ласкающим слух низким голосом, который регулярно выступает в эфире, рассказывая криминальные истории из реальной жизни. Полиция обнаруживает, что Розалин, которая была секретарём Грэндисона, повешена и предполагает, что речь идёт о самоубийстве.

Вскоре в честь дня рождения Грэндисона, Олтея, его племянница, устраивает в его доме большую вечеринку. В ходе вечеринки выясняется, искушённая в любовных играх Олтея не так давно вышла замуж за художника Оливера Кина (Хёрд Хэтфилд), который был помолвлен с другой племянницей Грэндисона, Матильдой (Джоан Колфилд). Чтобы как-то справиться с горем, Матильда отправилась в зарубежное путешествие, во время которого её корабль затонул, после чего Матильда считается погибшей.

Неожиданно на вечеринку прибывает Стивен Френсис Ховард (Тед Норт), который утверждает, что женился на Матильде за три дня до её отправления в путешествие. Когда домой возвращается Виктор вместе со своим саркастическим администратором Джейн Мойнихэн (Констанс Беннетт), он потрясён известием о том, что Матильда замужем. Как выясняется, именно Матильда является богатой владелицей дома и состояния, которые она унаследовала от отца, и которым управляет Виктор в качестве её опекуна. Как раз к этому времени вопрос о наследстве уже практически решён в пользу Виктора, и наличие мужа не вписывается в его планы. Стивен говорит Виктору, что он ничего не знает о деньгах Матильды, и они его мало интересуют, так как он сам достаточно богатый человек. Он просит лишь отдать ему на память написанный Оливером портрет Матильды. Виктор приглашает Стивена пожить в его доме, и одновременно тайно просит шефа отдела убийств местной полиции Ричарда Донована (Фред Кларк) проверить Стивена, справедливо подозревая, что Стивен не тот, за кого себя выдаёт.

Неожиданно Виктор получает телеграмму от Матильды, которая, как выясняется, была спасена бразильскими рыбаками, после чего попала в больницу и в течение нескольких недель не могла выйти на связь. Она сообщает, что на следующий день прилетает самолётом в Нью-Йорк. Стивен убеждает Виктора, что будет лучше, если он один встретит Матильду в аэропорту. При встрече Матильда не узнаёт Стивена и говорит, что ничего не помнит об их браке. В качестве доказательства Стивен везёт Матильду к судье, который подтверждает, что оформил их брак. Её забывчивость Стивен списывает на амнезию в результате катастрофы.

Матильда приезжает домой и входит в свою комнату, которую уже заняла Олтея. Между двоюродными сёстрами происходит неприятный разговор, в ходе которого не имеющая собственных средств к существованию Олтея говорит, что ненавидит Матильду и увела Оливера исключительно из желания навредить своей богатой и удачливой сестре.

Когда Стивен уезжает в город, Виктор обыскивает его вещи, находя в его портмоне фотографию Розалин. Тем временем, Стивен тайно встречается с Джейн, которая, как и он, убеждена в том, что Розалин была убита. Она передаёт ему письмо, которое указывает на возможную связь Виктора с её убийством. Стивен в свою очередь показывает письмо Доновану, настаивая, чтобы тот продолжил выяснение обстоятельств смерти Розалин и проверил алиби Грэндисона.

Вечером Олтея приходит в гостевой домик к Стивену и пытается соблазнить его, однако Стивен не поддаётся на её уловки. Изрядно выпив вина, Олтея сознаётся Стивену, что разговаривала с Розалин по телефону как раз в тот момент, когда её кто-то пытался убить, и она слышала её крик. Олтея не сомневается в том, что убийцей Розалин является Виктор (Виктор подслушал этот разговор через приоткрытую дверь).

Через некоторое время в доме происходит частично спровоцированная Виктором ссора между Олтеей и Оливером, в ходе которой Оливер грозится убить Олтею. Виктор записывает эту сцену на грампластинку, а затем выходит к паре, советует Оливеру на некоторое время уехать из дома, а Олтею приглашает в свой кабинет. Виктор признаётся Олтее, что действительно убил Розалин, когда она узнала, что он использовал в своих интересах наследство Матильды, после чего убивает Олтею из пистолета, записывая выстрел на грампластинку. Затем Виктор выходит в гараж и перерезает тормозной шланг в машине Оливера. Провожая Оливера к машине, он незаметно кладёт в его карман небольшой пистолет, из которого только что застрелил Олтею. На извилистом горном шоссе машина Оливера теряет управление, вылетает с дороги и взрывается, а сам Оливер гибнет.

Виктор соединяет запись угроз Оливера со звуком выстрела таким образом, чтобы это звучало так, как будто Оливер стрелял в Олтею. Затем он включает запись на полную громкость и даёт её услышать Матильде и Стивену. Услышав запись, они прибегают в кабинет и видят застреленную Олтею и отъезжающую машину Оливера. Через некоторое время полиция подтверждает, что Олтея была застрелена из пистолета, найденного в кармане Оливера.

Тем временем Джейн приглашает Матильду в городской ресторан, где устраивает ей тайную встречу со Стивеном. Стивен извиняется перед Матильдой за то, что обманул её насчёт их брака. В действительности он был помолвлен с Розалин, и убеждён, что она не могла покончить жизнь самоубийством. Стивен выдал себя за мужа Матильды с единственной целью проникнуть в дом Грэндисона и разобраться во всём изнутри, так иного способа докопаться до истины у него не было. Стивен предупреждает, что убийцей мог быть Грэндисон, и что Матильде тоже грозит опасность, однако она продолжает считать Виктора верным и заботливым другом и отказывается в это поверить.

Матильда приходит к Виктору, который замечает, что она влюблена в Стивена. Под предлогом того, что Джейн не смогла выйти на работу, Виктор просит Матильду записать диктуемый им текст для очередной радиопрограммы. В действительности Виктор рассчитывает использовать написанный Матильдой текст как её предсмертную записку, с помощью которой хочет скрыть её убийство. Стивен тем временем проникает в кабинет Виктора и находит там пластинки, доказывающие, что Виктор подстроил всю сцену убийства Олтеи Оливером. Стивен звонит в полицию, однако в момент разговора с Донованом связь прерывается. Заметив Стивена с пластинками, Виктор прервал связь, а сам вызвал некоего Пресса, непойманного убийцу, против которого у Виктора имеются улики, и путём шантажа приказал ему вывезти Стивена из дома и уничтожить его. Быстро прибывший Пресс наносит Стивену мощный удар дубинкой по голове, укладывает его тело в сундук, ставит его в свой грузовичок и мгновенно уезжает, однако сцену погрузки видит Матильда.

Тем временем, Виктор возвращается к Матильде, и, как будто бы желая успокоить её, даёт ей бокал предварительно отравленного шампанского. Немного выпив, Матильда быстро погружается в дрёму, а Виктор кладет перед ней пузырёк с таблетками, «предсмертную записку», и, не теряя времени, уезжает в город, чтобы не опоздать на запись очередной радиопрограммы. Встревоженный прерванным разговором со Стивеном, Донован решает лично приехать в дом Грэндисона. Он появляется как раз вовремя, чтобы оказать первую помощь Матильде. Когда она приходит в себя, то понимает, что виновником всех убийств был Виктор, и догадывается, куда мог исчезнуть Стивен. С её помощью полиция объявляет в розыск грузовичок Пресса. Донован и Матильда отправляются в погоню и настигают его на городской свалке, когда сундук с телом Стивена уже захвачен экскаватором, готовым бросить его в огонь. С помощью подоспевшей полиции они арестовывают Пресса и в последний момент спасают Стивена. После этого все вместе направляются в радиостудию, где Грэндисон уже начал свою программу. Увидев живых Матильду и Стивена, а также Донована с отрядом полиции, Грэндисон отказывается от заготовленного текста и сообщает, что в своей последней программе расскажет о собственных преступлениях…

В ролях

• Джоан Колфилд — Матильда Фэзьер
• Клод Рейнс — Виктор Грэндисон
• Одри Тоттер — Олтея Кин
• Констанс Беннетт — Джейн Мойнихэн
• Хёрд Хэтфилд — Оливер Кин
• Тед (в титрах указан как Майкл) Норт — Стивен Фрэнсис Ховард
• Фред Кларк — Ричард Донован

Оценка критики

Кинокритик «Нью-Йорк таймс» Босли Кроутер после выхода фильма на экраны написал: «Есть серьёзные основания подозревать, что люди, которые делали фильм „Вне подозрений“, полагали, что они создают ещё одну „Лору“, популярный детектив, вышедший несколько лет назад… Однако после стремительной волны возбуждения, вызванной преступлением в самом начале, он несёт мало заслуживающего внимания сходства с предыдущей великолепной работой в этом стиле. Скорее, по ходу развития действия он всё более начинает напоминать второсортную мелодраму, на которую было затрачено слишком много денег и слишком много актёров… Взяв бодрый старт, он начинает давать протечки, расходиться по швам, и в целом тонет в сумбуре очевидных ухищрений и штампов… Клод Рейнс занимателен в роли модного радиовампира, а Майкл Норт, новый молодой актёр, хорошо выглядит в роли парня, который „раскалывает“ это дело. Однако, остальные исполнители — Джоан Колфилд, Одри Тоттер, Хёрд Хэтфилд, Констанс Беннетт и полдюжины остальных — столь же искусственны, как и сюжет».

Журнал «Тайм-аут» написал о фильме следующее: «Основанный на великолепном романе Шарлотты Армстронг, фильм существенно ослаблен тем обстоятельством, что его замысловатый сюжет отчасти искажён. Но вряд ли это имеет значение, так как Кёртис оборачивает имеющийся материал в великолепную демонстрацию экспрессионистских эффектов, включая кадр, в котором умирающая от отравления девушка показана сквозь пузырьки в бокале шампанского, а в другом случае не желающий идти на преступление киллер погружён в тяжкие размышления в своём потрёпанном гостиничном номере в то время, как в окне видны буквы вспыхивающей неоновой вывески, образующей слово KILL (Убей)».

В 2005 году кинокритик Деннис Шварц назвал фильм «бросающим в дрожь нуаровым триллером с историей из цикла „девица в беде“, очень похожим на превосходящую её „Лору“ Отто Премингера, который поставлен в великолепном экспрессионистском стиле Майклом Кёртисом („Касабланка“)… Фильм, правда, начинает вязнуть, когда не использует в полной мере замысловатый сюжет автора, и становится слишком путанным, чтобы быть убедительным. Но это компенсируется выразительной угрожающей и мрачной игрой Клода Рейнса… Если не обращать внимание на дыры в сюжете, это будет твёрдо стоящий на земле, хорошо сыгранный и очаровательно рассказанный, стильный фильм нуар. Впечатление от фильма ещё более усиливается благодаря тёмной и чёткой операторской работе „Вуди“ Бределла».

Ссылки

• [www.imdb.com/title/tt0039941/ Вне подозрений] на сайте IMDB
• [www.allmovie.com/movie/the-unsuspected-v115233 Вне подозрений] на сайте Allmovie
• [www.rottentomatoes.com/m/unsuspected/ Вне подозрений] на сайте Rotten Tomatoes
• [www.tcm.com/tcmdb/title/2518/The-Unsuspected/ Вне подозрений] на сайте Turner Classic Movies
• [www.youtube.com/watch?v=yX1mZvd3UB0 Вне подозрений] трейлер на сайте YouTube

Отрывок, характеризующий Вне подозрений (фильм, 1947)

Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.