Внутренняя кайма

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Внутренняя кайма, отвлечённая кайма (фр. Orle, нем. Inbord) — гербовая кайма[en], отступающая от края щита примерно на свою ширину и напоминающая металлические усиления средневекового щита. Геральдическая фигура, причисляемая к геральдическим фигурам 1-го порядка, но фактически таковой не являющаяся, поскольку она не касается краёв щита[1]. Образуется путём деления надвое ширины каймы, при этом прилегающая к краям щита половина фигуры отпадает и становится периферией гербового поля, а оставшаяся половина как раз и образует внутреннюю кайму.

Ширина внутренней каймы, согласно правилам западноевропейской геральдики, составляет 1/14 ширины щита, а при дальнейшем её уменьшении становится возможным образование внутри каймы от одного до нескольких внутренних обрамлений — в таком случае говорят о внутренней двойной или тройной кайме. Но ширина полосы не должна превышать 1/12 от ширины щита; по ширине она должна быть равной оставшейся кайме. Если ширина больше и поле щита сильно уменьшается, превращаясь в кайму щитка, то это называется ложным щитом; также называют и несколько раз повторяющуюся внутреннюю кайму, расположенную в порядке 2,1 или наложенную друг на друга или примыкающую друг к другу.

Внутренняя кайма может предстать любой из линий деления. При рассечении герба изображение внутренней каймы следует тому же правилу, что и обычная кайма, и не продолжается на присоединённой половине, но, как и везде, существует несколько исключений.

Также повторяющиеся одинаковые негеральдические фигуры, такие как звёзды, безанты (круги, шары), лилии и прочие, могут размещаться по периферии поля щита внутренней каймой, а при описании подобной внутренней каймы может использоваться выражение «расположенные внутренней каймой». Например, описание герба Медичи — «В золотом поле пять красных шаров, расположенных внутренней каймой, в главе один синий, обременённый тремя золотыми лилиями» (D'or à six boules mises en orle, cinq de gueules, celle en chef d'azur chargée de trois fleurs de lys d'or). Возможен вариант описания как «внутренняя кайма из N фигур», где N — количество фигур.

В континентальной и английской геральдической системе для обозначения повторяющейся через промежутки внутренней каймы (парной или тройной) используется термин «трезура» (фр. trescheur, trêcheur; англ. tressure или же orle gemel), что на русский язык часто переводят как «узкая внутренняя кайма». Простые трезуры весьма редки. Гораздо чаще встречается внутренняя кайма с эпитетом «проросшая лилиями» или «процветшая и противопроцветшая лилиями» (flory-counter-flory, fleury-counter-fleury)[2], особенно в шотландской геральдике, где многие гербы проистекают из королевского герба, в котором данная внутренняя кайма напоминает о старом союзе с Францией (геральдическая лилия — самый известный французский символ). В результате этого парную узкую внутреннюю кайму, проросшую лилиями, часто называют «королевской внутренней каймой».

В русскоязычных переводах книги Стивена Фрайера и Джона Фергюсона «Геральдика. Гербы — Символы — Фигуры»[3] предлагают, что «Орле» (orle) — название для фигуры, подобной внутренней кайме, но отстоящей от краёв щита на более значительное расстояние.

Также с внутренней каймой не стоит путать край сквозного сердцевого щитка (фр. ecusson; англ. inescutcheon; нем. herzschild, herzschildchen).

В германской геральдике помимо основного термина Inbord, Innenbord, для внутренней каймы используются также обозначения Einfassung, Innere Fassung, Kragen, Saum и Umzug[4].



Галерея

Напишите отзыв о статье "Внутренняя кайма"

Примечания

  1. Арсеньев Ю. В. Геральдика: Лекции, читанные в Московском Археологическом институте в 1907—1908 году. — Directmedia. 2014. — стр. [books.google.nl/books?id=uITsBQAAQBAJ&pg=PA159#v=onepage&q&f=false 159].
  2. Jacqueline Fearn. [books.google.ru/books?id=GzDDnhcuOoIC Discovering Heraldry]. — Osprey Publishing, 2008. — P. 22. — 96 p. — (Discovering series). — ISBN 9780747806608.
  3. Фрайер С., Фергюсон Д. Геральдика. Гербы — Символы — Фигуры / пер. с англ. М. Б. Борисова. М.: АСТ: Астрель, — 2009. — 208 с. ISBN 978-5-17-061418-9
  4. Gert Oswald. Lexikon der Heraldik. — Leipzig: VEB Bibliographisches Institut, 1984.  (нем.)

Литература

  • Fox-Davies A. C. A Complete Guide to Heraldry / revised by J P Brooke-Little, Richmond Herald. — London: Thomas Nelson and Sons, 1969.  (англ.)
  • [heraldik-wiki.de/wiki/Innenbord_(Heraldik) Innenbord (Heraldik)] // [heraldik-wiki.de Heraldik-Wiki]  (нем.)

Отрывок, характеризующий Внутренняя кайма

После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.