Гомосексуальный план

Гомосексуальный план (также идеологический план геев, тактическая программа гомосексуалистов, гомосексуальная повестка и др.) (англ. gay agenda, homosexual agenda) — термин, использующийся для обозначения гипотетического рассчитанного на годы вперёд стратегического плана действий ЛГБТ-сообщества по разрушению институтов семьи и брака. Термин, в основном, используется консервативными христианскими группами (в первую очередь, евангельскими фундаменталистскими группами в США) и описывает их представление о целях ЛГБТ-движения.

Понятие «гомосексуального плана» связано с понятием «гомосексуальной вербовки» (англ. homosexual recruitment), возникновение которого стало ответной реакцией определённых консервативных слоев общественности США на участившиеся каминг-ауты гомосексуалов после Стоунволлских бунтов в конце 1960-х годов, а также на формирование объединённого движения за права ЛГБТ.

Предыстория

Импульсом к возникновению организованного противостояния ЛГБТ-движению в США в 1977 году стала широко освещавшаяся в СМИ кампания, проводившаяся коалицией под названием «Спасите наших детей» во главе с христианкой баптистского вероисповедания, певицей Анитой Брайант. Кампания была направлена в поддержку отмены поправки в законе округа Дейд штата Флорида о недопущении дискриминации на рабочих местах (в частности, в школах) по признаку сексуальной ориентации. В ходе своей кампании Анита Брайант заявляла:

• «Как мать я знаю, что гомосексуалисты не могут биологически производить своих детей, поэтому они будут вербовать наших…»
• «Если мы дадим права геям, то потом нам придется давать права проституткам и тем, кто спит с сенбернарами и другим психам».
• «Я не ненавижу гомосексуалистов, но, как мать, я должна защищать своих детей от их дурного влияния».

Несмотря на заявления об агрессивной и организованной «гомосексуальной вербовке», реальных доказательств её существования в ходе широкой общественной кампании Брайант представлено не было. Тем не менее, под давлением общественности, проголосовавшей на референдуме, устроенном Брайант, 69 % — за отмену поправки и 31 % — против, в округе Дейд была аннулирована поправка о запрещении дискриминации. Она была возвращена лишь 20 лет спустя в 1998 году.

Гомосексуальный план

Термин gay agenda впервые публично был использован в США в 1992 году, когда американская консервативная христианская группа Family Research Council выпустила серию видеопрограмм под названием «The Gay Agenda», посвященную вопросам, связанным с гомосексуальностью и скрытой пропагандой. В том же году другая консервативная организация Oregon Citizens Alliance использовала видео для своей кампании в рамках «Поправки номер 9 штата Орегон» (англ. «Oregon Ballot Measure 9»). Термин использовался в других видеопрограммах: The Gay Agenda in Public Education (1993), The Gay Agenda: March on Washington (1993) и Stonewall: 25 Years of Deception (1994). Серия видео программ, содержавших интервью противников прав ЛГБТ, была доступна через сеть христианских правых организаций. Термин gay agenda, широко распространённый в США, связывался, в частности, с «пропагандой гомосексуализма» в школах.

В 2003 году судья Антонин Скалиа написал в своем особом мнении по делу Лоуренс против Техаса:

Мнение, высказанное Судом в ходе сегодняшнего дела, является результатом профессиональной юридической культуры, подписавшейся под так называемой гомосексуальной повесткой дня, под которой я понимаю программу, продвигаемую некоторыми гомосексуальными активистами, стремящимися к устранению морального осуждения, традиционно сопровождающего гомосексуальное поведение.

Оригинальный текст (англ.)  

Today's opinion is the product of a Court, which is the product of a law-profession culture, that has largely signed on to the so-called homosexual agenda, by which I mean the agenda promoted by some homosexual activists directed at eliminating the moral opprobrium that has traditionally attached to homosexual conduct.

В 2004 году сенатор штата Оклахома Том Кобёрн, говоря о «гомосексуальном плане», подчеркнул, что представители гей-сообщества проникли во все круги власти и обладают чрезвычайным влиянием, что, по его мнению, является «самой большой угрозой нашей свободе из числа всех, с которыми мы сталкиваемся сейчас».

В 2005 году директор общественной евангельской христианской организации Focus on the Family Джейс Добсон, говоря о «homosexual agenda», утверждал следующее:

Эти цели включают всеобщее признание образа жизни геев, дискредитацию [священных] писаний, которые осуждают гомосексуализм, заставить замолчать духовенство и христианские СМИ, предоставить особые привилегии и права, отмену законов, запрещающих педофилию, индоктринацию детей и будущих поколений посредством общественного образования, и обеспечение всех юридических преимуществ брака любым двум или более людям, которые утверждают, что у них есть гомосексуальные наклонности.

Оригинальный текст (англ.)  

Those goals include universal acceptance of the gay lifestyle, discrediting of scriptures that condemn homosexuality, muzzling of the clergy and Christian media, granting of special privileges and rights in the law, overturning laws prohibiting pedophilia, indoctrinating children and future generations through public education, and securing all the legal benefits of marriage for any two or more people who claim to have homosexual tendencies

В 2005 году в США вышла книга «Программа работы: Гомосексуальный план изменения Америки», автором которой является американский пресвитерианский пастор, основатель и президент организации The Traditional Values Coalition Луис Шелдон. Основной идеей книги является утверждение о том, что ЛГБТ-активисты целенаправленно занимаются деятельностью по вовлечению подрастающих поколений в гомосексуальные отношения (в английском языке используется термин «гомосексуальное рекрутирование»), подрыву традиционного брака и криминализации любой публичной критики гомосексуального поведения. Кроме того, авторы книги утверждают, что Канада является примером страны, в которой «гомосексуальный план» успешно работает.

В 2008 году американская евангелическая газета The Christian Post в публикации под заголовком «Понимание гомосексуальной повестки дня» (Understanding the Homosexual Agenda) выделила пять шагов этого «гомосексуального плана»: декриминализацию содомии, уравнивание возраста согласия для гетеросексуального и гомосексуального секса, антидискриминационные законы (например, касающиеся сексуального образования), однополые браки или партнёрства, право усыновления и воспитания детей гомосексуалами.

После легализации однополых браков в округе Колумбия в США в 2010 году христианская консервативная группа Family Research Council заявила на своём официальном сайте, что геи, лесбиянки и трансгендеры не успокоятся, изменив суть брака и добившись однополых браков. По мнению Family Research Council, однополые браки — это лишь один из пунктов «гомосексуального плана», который теперь будет актуализироваться и включать в себя всё больше пунктов — от проникновения в школы до легализации проституции. В статье далее говорится о том, что для ЛГБТ-сообщества это никогда не было вопросом «принятия» или «равенства», но разрушительной стратегией уничтожения семьи, невинности, общественного здравоохранения и родительского авторитета.

Риторика «гомосексуальной вербовки» в речах христианских консерваторов

Критик сексуального просвещения Джудит Рейсман утверждает, что «гомосексуалы озабочены вербовкой мальчиков». Она произнесла концепцию «ясного средства вербовки детей» гомосексуалами в своей публичной поддержке попытки внести законодательную меру против прав гомосексуалов в Конституцию штата Орегон (en:Oregon Ballot Measure 9 (1992)). В 1994 году на конференции правых христианских лидеров в Колорадо-Спрингс она заявила, что «гомосексуальная вербовка» является «громкой, отчётливой и повсеместной». Она оценивала численность гомосексуального населения в то время в 1-2 %, но предсказывала, что в результате «вербовки» «молодёжь будет перемещаться в гомосексуальную активность» до уровня не менее 20 % (и, возможно, более 30 %). Позднее концепция «гомосексуальной вербовки» стала использоваться в кампаниях против однополых браков.

В феврале 1999 года британский журнал National Liberty опубликовал статью американского телепроповедника Джерри Фалуэлла, в которой он утверждал, что персонаж шоу «Телепузики» Тинки-Винки был задуман как гей-образец для подражания. Годом ранее интернет-журнал Salon.com назвал Тинки-Винки гей-иконой. В ответ на это заявление представитель компании-владельца шоу в США «Itsy Bitsy Entertainment» Стив Райс сказал: «Его заявления я нахожу абсурдными». Фалуэлл же аргументировал своё заявление тем, что «в популярном шоу Великобритании, направленном на детей дошкольного возраста, он [Тинки-Винки] фиолетовый, а это — цвет гордости геев. Его антенна имеет форму треугольника, это символ — гей-прайда». Также Фалуэлл добавил: «Моделирование гомосексуального образа жизни наносит ущерб моральному здоровью детей».

В 2002 году директор Бостонского университета Джон Зильбер издал указ аффилированным школам академии распустить студенческие клубы (англ. gay-straight alliance), помогавшие в борьбе с гомофобией среди учеников. Зильбер уволил руководителей клубов, поддерживавших создание клубов для гомосексуальных студентов, которые также стремились к поощрению терпимости и взаимопонимания между гетеросексуальными и гомосексуальными студентами, обвинив их в вербовке в гомосексуалисты. В то же время, штат Массачусетс активно финансирует подобные студенческие клубы в 156 школах.

Известный американский консервативно-христианский телепроповедник Пэт Робертсон заявил, что выступлением за превращение женщин в лесбиянок стал феминизм. Он характеризует феминизм как антисемейное политическое движение, которое поощряет женщин «убивать своих детей [делать аборты], использовать ведьмовство, уничтожать капитализм и становиться лесбиянками».

Манифест гомосексуалистов

В качестве доказательства существования «плана гомосексуалистов» иногда приводится текст так называемого «Манифеста гомосексуалистов» (также «гей-манифест» или «гомосексуальный манифест») (англ. Gay Manifesto) — публикации, получившей широкое распространение в Интернете. Впервые данный текст был опубликован 15 февраля 1987 года в виде эссе под названием «Гей-революция» (англ. Gay Revolutionary) под подписью Майкл Свифт (англ. Michael Swift) в одном из номеров небольшого еженедельного журнала «Новости гей-сообщества» (англ. Gay Community News). Текст эссе сопровождался предварительным примечанием о том, что эссе представляет собой написанный в приступе ярости преувеличенный, доведённый до абсурда и безумия текст, являющейся жестокой фантазией о том, как угнетённый мечтает стать угнетателем.

В 1989 году текст манифеста был перепечатан в Congressional Record, при этом сопроводительное примечание о том, что данный текст является доведённым до абсурда эссе, было опущено. После этого текст манифеста с опущенным примечанием, но подаваемый как печатаемый без изменений, был массово растиражирован в сети Интернет.

Другие страны

Использование риторики, связанной с «планом гомосексуалистов» и «гомосексуальной вербовкой», выходит и за пределы США. В частности, благодаря выездной деятельности Скотта Лайвли по странам Восточной Европы и Африки, во время которых он встречается с политиками и религиозными деятелями и предлагает им стратегии по борьбе с гомосексуализацией общества. Например, с 2002 года Лайвли принимает участие в качестве «зарубежного эксперта» на различных антигомосексуальных конференциях в Уганде.

Пиком этой деятельности стала организованная в марте 2009 года в Кампале конференция «Разоблачение плана гомосексуалистов», в которой приняли участия парламентарии, полицейские и различные бизнесмены. Основная идея конференции заключалась в утверждении о том, что ЛГБТ-сообщество целенаправленно занимается «рекрутированием» молодёжи в гомосексуальные отношения, поэтому легализация гомосексуальности автоматически означает легализацию растления несовершеннолетних.

В конце 2000-х годов информация о «плане гомосексуалистов» и «гей-манифесте» появилась и на русскоязычном пространстве. Текст «манифеста гомосексуалистов» впервые был опубликован на русском языке в сентябре 2005 года в христианском журнале In Victory. Позднее манифест (обычно с опущенным вводным примечанием) широко распространялся различными организациями религиозного и антигомосексуального толка. Данный текст размещён, например, и на официальном сайте украинской организации «Любовь против гомосексуализма». Манифест печатался в еженедельнике «Колоколъ» от 2 июля 2010 года «Союза русского народа России». В 2009 году в Перми манифест распространялся во время протестной акции «Нет культуре смерти в нашем городе», организованной церковью «Новое поколение» перед концертом Бориса Моисеева.

В связи с широким обсуждением в последние годы законов против «пропаганды гомосексуализма» американские реалии стали обсуждаться и в России. В июне 2011 года представительство Русской Православной Церкви при Совете Европы опубликовало на своём официальном сайте доклад, подготовленный докторами юридических наук Игорем Понкиным, Надеждой Михалевой и Михаилом Кузнецовым «О праве на критическую оценку гомосексуализма и о законных ограничениях навязывания гомосексуализма». В своём заключении авторы, в частности, опирались на текст «гей-манифеста» при обосновании своей позиции об экстремистском характере «идеологии гомосексуализма» и необходимости ограничения «пропаганды гомосексуализма»:

Одним из примеров экстремистского характера идеологии гомосексуализма можно указать «Гомосексуальный Манифест» некоего Майкла Свифта — квинтэссенцию ненависти и вражды к гетеросексуалам, унижения человеческого достоинства гетеросексуалов и изощренных оскорблений в их адрес, призывов к физической расправе с гетеросексуалами.

— [www.state-religion.ru/files/Doc.pdf О праве на критическую оценку гомосексуализма и о законных ограничениях навязывания гомосексуализма], стр. 13.

По мнению Московской Хельсинкской группы, сутью данного доклада является наступление на права ЛГБТ с использованием гомофобной аргументации.

В апреле 2012 года брошюра «Манифест гомосексуалистов: Теперь и в Молдове» распространялась в православных храмах города Бельцы с целью агитации против принятия «Закона об обеспечении равенства», включающего сексуальную ориентацию в качестве категории, по которой недопустима дискриминация.

См. также

• Пропаганда гомосексуализма
• Гомосексуальность и педофилия
• Гомосексуальный образ жизни
• Гей-мафия

Литература

• Ronnie W. Floyd. [books.google.de/books?id=Gn4HfTtAH7AC&printsec=frontcover The Gay Agenda: It's Dividing The Family, The Church, And a Nation]. — New Leaf Publishing Group, 2004. — 160 с. — ISBN 0-89221-582-8.

• Didi Herman. [books.google.de/books?id=xw7332sc5zoC&printsec=frontcover The Antigay Agenda: Orthodox Vision and the Christian Right]. — University of Chicago Press, 2007. — 252 с. — ISBN 0-226-32764-7.

• Jack Nichols. The Gay Agenda. Talking Back to the Fundamentalists. — Prometheus Books, 1996. — 228 с. — ISBN 1-57392-103-3.

Ссылки

• [gayagenda.com/ GayAgenda.com] — сайт о «Плане гомосексуалистов»  (англ.)
• [www.thegaymanifesto.com/ The Gay Manifesto.com] — сайт о «Манифесте гомосексуалистов»  (англ.)
• Текст «Манифеста гомосексуалистов» на [www.fordham.edu/halsall/pwh/swift1.asp английском], [www.cogmtl.net/Articles/114a.htm русском] и [jgbkubon.de/Desinformation/schwulencharta.htm немецком] языках.

Отрывок, характеризующий Гомосексуальный план

– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.