Водное поло на летних Олимпийских играх 1996
Поделись знанием:
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
(перенаправлено с «Водное поло на XXVI летних Олимпийских играх»)
| Водное поло на летних Олимпийских играх 1996 
| ||||
|---|---|---|---|---|
| Турниры | ||||
| Мужчины | ||||
| Составы | ||||
| Мужчины | ||||
Соревнования по водному поло на летних Олимпийских играх 1996 проходили с 20 по 28 июля. Участие принимали 12 мужских команд. Начиная со следующих Олимпийских игр в программу включены и женские соревнования.
Содержание
Медали
Общий зачёт
(Жирным выделено самое большое количество медалей в своей категории; принимающая страна также выделена)
| Общее количество медалей | 
| ||||
|---|---|---|---|---|---|
| Место | Страна | Золото | Серебро | Бронза | Всего |
| 1 | 1 | 0 | 0 | 1 | |
| 2 | 0 | 1 | 0 | 1 | |
| 3 | 0 | 0 | 1 | 1 | |
Медалисты
Соревнование
Групповой этап
Группа А
| Место | Команда | В | Н | П | ГЗ | ГП | +/- | Очки |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 |  Венгрия |
5 | 0 | 0 | 47 | 38 | +9 | 10 |
| 2 |  Югославия |
3 | 1 | 1 | 46 | 44 | +2 | 7 |
| 3 |  Испания |
3 | 0 | 2 | 39 | 33 | +6 | 6 |
| 4 |  Россия |
2 | 1 | 2 | 42 | 38 | +4 | 5 |
| 5 |  Германия |
1 | 0 | 4 | 36 | 45 | 9 | 2 |
| 6 |  Нидерланды |
0 | 0 | 5 | 36 | 48 | 12 | 0 |
| 20 июля 1996 | Нидерланды
|
8 : 11 | Югославия
|
 Атланта
|
| Счёт по четвертям: 2:3, 2:4, 2:3, 2:1 | ||||
| Гарри ван ден Меер — 4 Вико де Врис, Бас де Йонг, Герт де Гроот, Нильс ван дер Колк — 1 |
Голы | Петар Трбоевич, Мирко Вичевич, Владимир Вуясинович — 3 Петар Жимонжич, Велько Ускокович — 1 | ||
| 20 июля 1996 | Венгрия
|
8 : 7 | Россия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 1:2, 1:3, 4:1, 2:1 | ||||
| Тамаш Кашаш, Тибор Бенедек — 2 Франк Тот, Аттила Моностори, Жолт Варга, Тамас Дала — 1 |
Голы | Алексей Панфили, Николай Козлов, Дмитрий Горшков — 2 Владимир Карабутов — 1 | ||
| 20 июля 1996 | Испания
|
9 : 3 | Германия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 3:0, 1:2, 2:1, 3:0 | ||||
| Сальвадор Гомес, Мигель Ока — 2 Мануэль Эстиарте, Иван Моро, Хорди Санс, Карлос Санс, Педро Гарсиа — 1 |
Голы | Торстен Дресель, Рауль де ла Пенья, Йорг Дресель — 1 | ||
| 21 июля 1996 | Югославия
|
9 : 9 | Россия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 3:3, 1:1, 4:2, 1:3 | ||||
| Александар Шапич, Владимир Вуясинович, Виктор Еленич — 2 Петар Трбоевич, Мирко Вичевич, Велько Ускокович — 1 |
Голы | Дмитрий Горшков — 4 Алексей Панфили, Николай Козлов, Александр Ерышев, Илья Константинов, Владимир Карабутов — 1 | ||
| 21 июля 1996 | Германия
|
8 : 9 | Венгрия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 1:3, 3:3, 3:1, 1:2 | ||||
| Давор Эржавец — 3 Петер Буковски, Рене Рейманн, Ларс Томанек, Йорг Дресель, Оливер Дахлер — 1 |
Голы | Тамаш Кашаш — 3 Тибор Бенедек, Тамас Дала — 2 Жолт Немет, Андраш Дьондьоси — 1 | ||
| 21 июля 1996 | Нидерланды
|
7 : 8 | Испания
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 1:2, 0:2, 3:2, 3:2 | ||||
| Гарри ван дер Меер, Марко Кюнц — 2 Вико де Врис, Арно Хавенга, Герт де Гроот — 1 |
Голы | Мануэль Эстиарте — 3 Хорди Санс — 2 Сальвадор Гомес, Мигель Ока, Педро Гарсиа — 1 | ||
| 22 июля 1996 | Россия
|
10 : 8 | Германия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 3:2, 3:3, 2:1, 2:2 | ||||
| Сергей Гарбузов — 4 Николай Козлов — 2 Алексей Панфили, Илья Константинов, Юрий Смоловой, Владимир Карабутов — 1 |
Голы | Давор Эржавец, Рауль де ла Пенья, Рене Рейманн, Йорг Дресель — 2 | ||
| 22 июля 1996 | Испания
|
7 : 9 | Югославия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 1:2, 1:3, 2:2, 3:2 | ||||
| Мануэль Эстиарте, Мигель Ока — 2 Хорди Санс, Педро Гарсиа, Сальвадор Гомес — 1 |
Голы | Александар Шапич, Владимир Вуясинович, Васо Суботич — 2 Петар Трбоевич, Мирко Вичевич, Деян Савич — 1 | ||
| 22 июля 1996 | Венгрия
|
10 : 8 | Нидерланды
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 2:2, 3:2, 3:2, 2:2 | ||||
| Золт Варга, Тибор Бенедек — 4 Тамас Кашаш, Ласло Тот — 1 |
Голы | Гарри ван дер Меер — 4 Марко Кюнц — 2 Коос Иссард, Герт де Гроот — 1 | ||
| 23 июля 1996 | Югославия
|
9 : 8 | Германия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 2:1, 1:3, 5:2, 1:2 | ||||
| Мирко Вичевич — 3 Владимир Вуясинович — 2 Васо Суботич, Игорь Миланович, Велько Ускокович, Виктор Еленич — 1 |
Голы | Рене Рейманн, Йорг Дресель — 2 Торстен Дресель, Давор Эржавец, Дирк Клингенберг, Рауль де ла Пенья — 1 | ||
| 23 июля 1996 | Нидерланды
|
5 : 10 | Россия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 2:2, 0:3, 1:2, 2:3 | ||||
| Вико де Врис, Гарри ван дер Меер, Элко Ури, Ганс Ньювенбург, Герт де Гроот — 1 | Голы | Сергей Евстигнеев, Николай Козлов, Дмитрий Горшков, Юрий Смоловой — 2 Алексей Панфили, Сергей Гарбузов — 1 | ||
| 23 июля 1996 | Испания
|
7 : 8 | Венгрия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 2:2, 2:3, 1:1, 2:2 | ||||
| Мануэль Эстиарте — 2 Даниэль Бальярт, Хорди Пайя, Сальвадор Гомес, Карлос Санс, Педро Гарсиа — 1 |
Голы | Франк Тот — 3 Золт Варга — 2 Тибор Бенедек, Андраш Дьондьоси, Золт Немет — 1 | ||
| 24 июля 1996 | Венгрия
|
12 : 8 | Югославия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 4:2, 3:1, 4:3, 1:2 | ||||
| Золт Варга, Тибор Бенедек — 3 Тамаш Кашаш — 2 Аттила Моностори, Ласло Тот, Андраш Дьондьоси, Золт Немет — 1 |
Голы | Мирко Вичевич, Александар Шапич, Велько Ускокович — 2 Предраг Жимонжич, Игорь Миланович — 1 | ||
| 24 июля 1996 | Россия
|
6 : 8 | Испания
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 3:2, 0:2, 3:3, 0:1 | ||||
| Сергей Евстигнеев, Сергей Гарбузов, Александр Ерышев, Максим Апанассенко, Илья Константинов, Владимир Карабутов — 1 | Голы | Мигель Ока — 3 Даниэль Бальярт, Сальвадор Гомес — 2 Педро Гарсиа — 1 | ||
| 24 июля 1996 | Нидерланды
|
8 : 9 | Германия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 2:2, 0:4, 5:2, 1:1 | ||||
| Арно Хавенга — 4 Марко Кюнц — 2 Бас де Йонг, Элько Ури — 1 |
Голы | Давор Эржавец — 3 Рене Рейманн, Йорг Дресель — 2 Дирк Клингенберг, Оливер Дахлер — 1 | ||
Группа B
| Место | Команда | В | Н | П | ГЗ | ГП | +/- | Очки |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 |  Италия |
5 | 0 | 0 | 48 | 38 | +10 | 10 |
| 2 | США |
4 | 0 | 1 | 45 | 37 | +8 | 8 |
| 3 |  Хорватия |
3 | 0 | 2 | 51 | 39 | +12 | 6 |
| 4 |  Греция |
2 | 0 | 3 | 37 | 38 | -1 | 4 |
| 5 |  Румыния |
0 | 1 | 4 | 31 | 45 | -14 | 1 |
| 6 |  Украина |
0 | 1 | 4 | 33 | 48 | 15 | 1 |
| 20 июля 1996 | Хорватия
|
8 : 5 | Греция
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 3:1, 1:1, 2:1, 2:2 | ||||
| Дубравко Сименч — 3 Ренато Врбичич, Йошко Крекович, Ратко Стритоф, Игорь Хинич — 1 |
Голы | Филиппос Каиафас — 2 Константинос Лудис, Анастасиос Папанастасиу, Георгиос Афрудакис — 1 | ||
| 20 июля 1996 | Украина
|
6 : 6 | Румыния
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 0:1, 2:1, 0:2, 4:2 | ||||
| Андрий Коваленко — 4 Алекс Потульницкий, Игорь Горбач — 1 |
Голы | Ливиу Тотолицы, Николае Фулджеану, Влад Хаджу, Иштван Молдоваи, Богдан Рат, Каталин Раду — 1 | ||
| 20 июля 1996 | Италия
|
10 : 7 | США
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 3:1, 1:3, 2:0, 4:3 | ||||
| Алессандро Калькатерра, Роберто Калькатерра, Амедео Помильо — 2 Франческо Постиджлионе, Лука Джистоузи, Карло Силипо, Альберто Гибеллини — 1 |
Голы | Рик МакНэйр — 2 Джереми Ластер, Крис Оединг, Крис Гамберт, Майк Эванс, Вольф Виго — 1 | ||
| 21 июля 1996 | Румыния
|
6 : 11 | Хорватия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 2:5, 2:1, 0:2, 2:3 | ||||
| Влад Хаджу — 3 Иштван Молдоваи, Богдан Рат, Николае Фулджеану — 1 |
Голы | Перица Букич — 3 Ренато Врбичич, Векослав Кобесчак — 2 Здеслав Врдольяк, Огнен Кржич, Тино Вегар, Игорь Хинич — 1 | ||
| 21 июля 1996 | Италия
|
8 : 6 | Украина
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 2:2, 4:1, 1:1, 1:2 | ||||
| Фабио Бенсивенья, Карло Силипо — 2 Франческо Постиджлионе, Лука Джистоузи, Альберто Анджелини, Леонардо Соттани — 1 |
Голы | Андрий Коваленко, Алекс Потульницкий — 2 Дима Андреев, Вадим Скуратов — 1 | ||
| 21 июля 1996 | США
|
9 : 7 | Греция
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 4:2, 3:1, 1:2, 1:2 | ||||
| Крис Гамберт — 4 Вольф Виго — 3 Гавин Арройо — 2 |
Голы | Филиппос Каиафас, Теодорас Лорантос, Томас Чацис — 2 Константинос Лудис — 1 | ||
| 22 июля 1996 | Греция
|
8 : 5 | Румыния
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 3:1, 2:1, 2:2, 1:1 | ||||
| Константинос Лудис, Анастасиос Папанастасиу — 2 Филипос Каиафас, Георгиос Афрудакис, Теодорос Лорантос, Томас Чацис — 1 |
Голы | Ливиу Тотолицу, Богдан Рат — 2 Динель Стимейт — 1 | ||
| 22 июля 1996 | Хорватия
|
8 : 10 | Италия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 1:3, 2:2, 2:2, 3:3 | ||||
| Йошко Крекович, Дубравко Сименч, Перица Букич — 2 Ренато Врбичич, Тино Вегар — 1 |
Голы | Роберто Калькатерра, Альберто Анджелини, Карло Силипо — 2 Франческо Постиджлионе, Лука Джистолизи, Амедео Помильо, Альберто Гибеллини — 1 | ||
| 22 июля 1996 | Украина
|
7 : 9 | США
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 1:2, 2:1, 3:5, 1:2 | ||||
| Андрий Коваленко — 3 Алекс Потульницкий, Толик Солодун, Вадим Скуратов, Игорь Горбач — 1 |
Голы | Крис Гамберт — 3 Кайл Копп, Крис Оединг — 2 Гавин Арройо, Алекс Руссо — 1 | ||
| 23 июля 1996 | Италия
|
10 : 8 | Греция
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 1:3, 2:1, 4:3, 3:2 | ||||
| Алессандро Калькатерра, Алессандро Бово, Фабио Бонсивенья, Леонардо Соттани — 2 Карло Силипо, Франческо Постиджлионе — 1 |
Голы | Филиппос Каиафас, Константинос Лудис, Георгиос Мавротас — 2 Георгиос Афрудакис, Теодорас Лорантос — 1 | ||
| 23 июля 1996 | Украина
|
8 : 16 | Хорватия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 0:3, 1:3, 1:4, 6:6 | ||||
| Вадим Скуратов — 3 Дима Андреев, Дима Стратан, Алекс Потулницкий, Слава Костанда, Андрий Коваленко — 1 |
Голы | Оген Кржич — 3 Здеслав Врдольяк, Ренато Врбичич, Тино Вегар, Перица Букич — 2 Дубравко Сименч, Ратко Стритоф, Дамир Главан, Игорь Хинич, Вьекослав Кобесчак — 1 | ||
| 23 июля 1996 | США
|
10 : 5 | Румыния
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 2:0, 4:1, 3:1, 1:3 | ||||
| Майк Эванс — 3 Джереми Ластер, Кайл Копп, Крис Оединг, Гавин Арройо, Алекс Руссо, Крис Гамберт, Вольф Виго — 1 |
Голы | Влад Хаджу — 2 Ливиу Тотолицы, Иштван Молодоваи, Каталин Раду — 1 | ||
| 24 июля 1996 | Греция
|
9 : 6 | Украина
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 0:0, 2:1, 4:1, 3:4 | ||||
| Георгиос Мавротас — 3 Георгиос Афрудакис, Теодорас Лорантос — 2 Анастасиос Папанастасиу, Горгиос Психос — 1 |
Голы | Андрий Коваленко — 2 Дима Стратан, Алекс Потулницкий, Толик Солодун, Вадим Скуратов — 1 | ||
| 24 июля 1996 | Италия
|
10 : 9 | Румыния
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 2:2, 3:3, 3:1, 2:3 | ||||
| Альберто Анджелини, Амедео Помильо, Карло Силипо, Альберто Гибеллини — 2 Алессандро Бово, Леонардо Соттани — 1 |
Голы | Ливиу Тотолицы, Влад Хаджу — 3 Флорин Бонца, Николае Фулджиану, Иштван Молдоваи — 1 | ||
| 24 июля 1996 | Хорватия
|
8 : 10 | США
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 2:2, 2:2, 1:4, 3:2 | ||||
| Дубравко Сименч — 4 Перица Букич — 2 Здеслав Вродляк, Ренато Врбичич — 1 |
Голы | Джереми Ластер, Кирк Эверист — 2 Кайл Копп, Крис Оединг, Рик МакНэйр, Крис Гамберт, Майк Эванс, Вольф Виго — 1 | ||
За 9-12 места
| Место | Команда | В | Н | П | ГЗ | ГП | +/- | Очки |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Германия |
3 | 0 | 0 | 29 | 16 | +13 | 6 |
| 2 | Нидерланды |
1 | 1 | 1 | 25 | 26 | -1 | 3 |
| 3 | Румыния |
1 | 0 | 2 | 25 | 28 | -3 | 2 |
| 4 | Украина |
0 | 1 | 2 | 21 | 32 | -11 | 1 |
| 26 июля 1996 | Германия
|
10 : 4 | Украина
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 3:0, 3:1, 1:1, 3:2 | ||||
| Давор Эржавец, Дирк Клингенберг — 2 Петер Буковски, Уве Стерзик, Рауль де ла Пенья, Рене Рейманн, Йорг Дресель, Ларс Томанек — 1 |
Голы | Дима Стратан — 2 Толик Солодун, Вадим Рождественский — 1 | ||
| 26 июля 1996 | Нидерланды
|
10 : 8 | Румыния
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 3:2, 2:1, 4:1, 1:4 | ||||
| Гарри ван дер Меер, Элко Ури — 2 Вико де Врис, Коос Иссард, Арно Хавенга, Йори Стоффелс, Марко Кюнц, Герт де Гроот — 1 |
Голы | Ливиу Тотолицы — 4 Влад Хаджу — 2 Николае Фулджиану, Истван Молдваи — 1 | ||
| 27 июля 1996 | Германия
|
9 : 6 | Нидерланды
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 1:0, 2:3, 3:1, 3:2 | ||||
| Дирк Клингенберг — 3 Давор Эржавец, Петер Буковски — 2 Торстен Дресель, Ларс Томанек — 1 |
Голы | Гарри ван дер Меер, Нильс ван дер Колк — 2 Коос Иссард, Марко Кюнц — 1 | ||
| 27 июля 1996 | Румыния
|
11 : 8 | Украина
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 2:0, 4:3, 3:2, 2:3 | ||||
| Влад Хаджу — 4 Истван Молдваи — 2 Флорин Бонца, Николае Фулджиану, Богдан Рат, Каталин Раду, Эдвард Андрей — 1 |
Голы | Толик Солодун, Вадим Рождественский — 2 Алекс Потулницкий, Вадим Кебало, Андрий Коваленко, Игорь Горбач — 1 | ||
| 28 июля 1996 | Нидерланды
|
9 : 9 | Украина
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 1:2, 5:1, 2:3, 1:3 | ||||
| Арно Хавенга — 3 Гарри ван дер Меер, Элко Ури, Йори Стоффелс, Марко Кюнц, Герт де Гроот, Нильс ван дер Колк — 1 |
Голы | Толик Солодун — 3 Алекс Потулницкий, Игорь Горбач — 2 Андрий Коваленко, Дима Стратан — 1 | ||
| 28 июля 1996 | Германия
|
10 : 6 | Румыния
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 2:2, 2:0, 3:2, 3:2 | ||||
| Давор Эржавец, Рауль де ла Пенья, Йорг Дресель — 2 Дирк Клингенберг, Рене Рейманн, Оливер Дахлер, Ларс Томанек — 1 |
Голы | Влад Хаджу, Ливиу Толицы — 2 Истван Молдваи, Богдан Рат — 1 | ||
Плей-офф
| Четвертьфиналы | Полуфиналы | Финал | ||||||||
| 26 июля — Атланта | ||||||||||
| Венгрия
|
12 | |||||||||
| 27 июля — Атланта | ||||||||||
| Греция
|
8 | |||||||||
| Венгрия
|
6 | |||||||||
| 26 июля — Атланта | ||||||||||
| Испания
|
7 | |||||||||
| Испания
|
5 | |||||||||
| 28 июля — Атланта | ||||||||||
| США
|
4 | |||||||||
| Испания
|
7 | |||||||||
| 26 июля — Атланта | ||||||||||
| Хорватия
|
5 | |||||||||
| Хорватия
|
8 | |||||||||
| 27 июля — Атланта | ||||||||||
| Югославия
|
6 | |||||||||
| Хорватия
|
7 | Матч за 3-е место | ||||||||
| 26 июля — Атланта | ||||||||||
| Италия
|
6 | |||||||||
| Италия
|
11 | Венгрия
|
18 | |||||||
| Россия
|
9 | Италия
|
20 | |||||||
| 28 июля — Атланта | ||||||||||
Четвертьфинал
| 26 июля 1996 | Венгрия
|
12 : 8 | Греция
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 3:2, 4:2, 2:2, 3:2 | ||||
| Золт Варга, Тамаш Дала, Балаш Винце — 2 Тибор Бенедек, Тамаш Кашаш, Франк Тот, Ласло Тот — 1 |
Голы | Георгиос Мавротас — 3 Филиппос Каиафас, Анастасиос Папанастасиу — 2 Георгиос Афрудакис — 1 | ||
| 26 июля 1996 | Югославия
|
6 : 8 | Хорватия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 1:3, 1:2, 2:1, 2:2 | ||||
| Мирко Вичевич, Велько Ускокович — 2 Александар Шапич, Деян Савич — 1 |
Голы | Дубравко Сименч — 3 Перица Букич — 2 Здеслав Врдольяк, Йошко Крекович, Тино Вегар — 1 | ||
| 26 июля 1996 | Испания
|
5 : 4 | США
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 2:0, 2:1, 1:0, 0:3 | ||||
| Мануэль Эстиарте — 2 Хорди Санс, Сальвадор Гомес, Педро Гарсиа — 1 |
Голы | Крис Оединг — 2 Джереми Ластер, Гавин Арройо — 1 | ||
| 26 июля 1996 | Россия
|
9 : 11 | Италия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 4:4, 3:2, 1:3, 1:2 | ||||
| Александр Ерышев — 3 Илья Константинов — 2 Алексей Панфили, Максим Апанассенко, Сергей Ивлев, Дмитрий Горшков — 1 |
Голы | Алессандро Бово, Лука Джистолизи, Альберто Анджелини, Карло Силипе — 2 Алессандро Калькатерра, Роберто Калькатерра, Леонардо Соттани — 1 | ||
За 5-8 место
| 27 июля 1996 | Югославия
|
15 : 16 (OT 3:4) | Россия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 5:4, 1:2, 3:3, 3:2 | ||||
| Велько Ускокович — 4 Виктор Еленич, Владимир Вуясинович — 3 Мирко Вичевич, Деян Савич — 2 Петар Трбоевич — 1 |
Голы | Максим Апанассенко — 4 Александр Ерышев — 3 Сергей Ивлев, Дмитрий Горшков, Юрий Смоловой — 2 Николай Козлов, Илья Константинов, Владимир Карабутов — 1 | ||
| 27 июля 1996 | Греция
|
7 : 6 | США
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 1:1, 3:0, 1:4, 2:1 | ||||
| Константинос Лудис, Анастасиос Папанастасиу — 2 Георгиос Мавротас, Георгиос Афрудакис, Теодорас Лорантос — 1 |
Голы | Рик МакНэйр, Крис Хамберт — 2 Джереми Ластер, Крис Оединг — 1 | ||
Матч за 7 место
| 28 июля 1996 | США
|
12 : 8 | Югославия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 2:1, 5:2, 2:2, 3:3 | ||||
| Крис Оединг — 3 Крис Гамберт, Трой Барнхарт, Вольф Виго — 2 Джереми Ластер, Гавин Арройо, Рик МакНэйр — 1 |
Голы | Деян Савич — 3 Владимир Вуясинович — 2 Александар Шапич, Велько Ускокович, Виктор Еленич — 1 | ||
За 5 место
| 28 июля 1996 | Греция
|
8 : 10 (OT 1:3) | Россия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 2:2, 1:1, 1:2, 3:2 | ||||
| Георгиос Афрудакис — 3 Константинос Лудис — 2 Филиппос Каиафас, Георгиос Мавротас, Теодорас Лорантос — 1 |
Голы | Николай Козлов, Александр Ерышев — 2 Сергей Ивлев, Дмитрий Горшков, Илья Константинов, Владимир Карабутов, Сергей Евстигнеев, Сергей Гарбузов — 1 | ||
Полуфинал
| 27 июля 1996 | Венгрия
|
6 : 7 | Испания
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 2:2, 2:1, 1:1, 1:3 | ||||
| Тибор Бенедек — 2 Тамаш Кашаш, Балаш Винце, Золт Немет, Ласло Тот — 1 |
Голы | Сальвадор Гомес — 4 Серхи Педрероль, Иван Моро, Карлос Санс — 1 | ||
| 27 июля 1996 | Хорватия
|
7 : 6 (OT 3:2) | Италия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 0:1, 2:1, 1:0, 1:2 | ||||
| Йошко Крекович — 4 Дубравко Сименч, Огнен Кржич, Ренато Врбичич — 1 |
Голы | Амедео Помильо — 2 Франческо Постиджлионе, Алессандро Бово, Роберто Калькатерра, Альберто Гибеллини — 1 | ||
Матч за 3 место
| 28 июля 1996 | Венгрия
|
18 : 20 (OT 2:4) | Италия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 4:3, 4:4, 3:2, 5:7 | ||||
| Тибор Бенедек — 4 Тамаш Кашаш — 3 Раймунд Фодор, Балаш Винце, Андраш Дьондьоси — 2 Франк Тот, Аттила Моностори, Золт Варга, Золт Немет, Тамаш Дала — 1 |
Голы | Альберто Анджелини, Карло Силипе— 4 Роберто Калькатерра, Амедео Помильо, Леонардо Соттани — 3 Роберто Постиджлиони, — 2 Лука Джистолизи — 1 | ||
Финал
| 28 июля 1996 | Испания
|
7 : 5 | Хорватия
|
Атланта
|
| Счёт по четвертям: 0:1, 1:2, 4:2, 2:0 | ||||
| Мануэль Эстиарте — 3 Хорди Санс — 2 Мигель Ока, Педро Гарсиа — 1 |
Голы | Дамир Главан, Тино Вегар, Йошко Крекович, Ренато Врбичич, Перица Букич — 1 | ||
Бомбардиры
- 19 голов
- 17 голов
- 16 голов
- 15 голов
- 14 голов
- Мирко Вичевич (YUG)
- Владимир Вуясинович (YUG)
- Андрий Коваленко (UKR)
- Карло Силапо (ITA)
- Дубравко Сименч (CRO)
- Крис Гамберт (USA)
- 13 голов
- 12 голов
Напишите отзыв о статье "Водное поло на летних Олимпийских играх 1996"
Ссылки
- [www.sports-reference.com/olympics/summer/1996/WAP/mens-water-polo.html Мужской турнир] (англ.)
- [sports123.com/wpo/results/mo-1996x.html Результаты] (англ.)
| ||||||||
| ||||||||
Отрывок, характеризующий Водное поло на летних Олимпийских играх 1996
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
