Водружение флага над Иводзимой

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Джо Розенталь
Водружение флага над Иводзимой. 1945
Raising the Flag on Iwo Jima
К:Фотографии 1945 года

«Водружение флага над Иводзимой»[1] (англ. Raising the Flag on Iwo Jima) — историческая фотография, сделанная 23 февраля 1945 года Джо Розенталем. Она изображает пятерых морских пехотинцев США и санитара ВМС США, поднимающих флаг Соединённых Штатов на вершине горы Сурибати во время битвы за Иводзиму во Второй мировой войне.

Фотография стала чрезвычайно популярной, будучи перепечатанной в тысячах публикаций. Позднее она стала единственной фотографией, которая получила Пулитцеровскую премию за выдающуюся фотографию в год публикации кадра. В США снимок стал одним из наиболее значимых и узнаваемых образов войны, а также, вероятно, стал наиболее часто воспроизводимой в репродукциях фотографией всех времён.

Из шести человек, изображённых на фотографии, трое (Франклин Сузли, Гарлон Блок и Майкл Стренк) были убиты во время боя; трое оставшихся в живых (Джон Брэдли, Рене Ганьон и Айра Хейз) стали знаменитостями после установления их личностей по фотографии. Фотография позже использовалась скульптором Феликсом де Уэлдоном для создания мемориала морской пехоты, расположенного рядом с Арлингтонском национальным кладбищем.

События связанные с водружением флага над Иводзимой описаны в художественном фильме «Флаги наших отцов».





История снимка

19 февраля 1945 года армия США начала штурм острова Иводзима в рамках стратегии по захвату островов на пути к Японским островам. Первоначально Иводзиму не рассматривали в качестве цели, но сравнительно скорый захват Филиппин привёл к более долгому перерыву в боях, чем рассчитывали американцы перед атакой на Окинаву. Остров Иводзима располагается на полпути между Японскими и Марианскими островами, где базировались американские дальние бомбардировщики. На острове располагалась японская станция раннего оповещения, откуда по радио предупреждали о налётах американцев на Японию. В случае захвата острова американцы ослабили бы японскую систему оповещения о воздушных тревогах и использовали остров в качестве запасной посадочной полосы для подбитых бомбардировщиков.[2]

Иводзима — остров вулканического происхождения, по форме напоминает трапецию. Морпехи, захватывавшие остров, описывали его как «огромную серую свиную отбивную».[3] Остров был отлично укреплён и морские пехотинцы понесли тяжёлые потери. Над островом доминирует гора Сурибати, спящий вулкан конической формы высотой 166 м, находящийся на южной оконечности острова. Иводзима входила в состав префектуры Токио. Остров стал бы первой территорией собственно Японии, на которую вступила нога американского солдата и для японцев делом чести стало защитить Иводзиму от захвата.[4] Вершина Сурибати — одно из самых важных мест на острове. Там находились выгодные позиции, с которых японцы могли прямой наводкой расстреливать американцев, особенно в момент высадки на пляжах. Большую часть битвы японцы сражались в подземных бункерах и дотах. Стали привычными случаи, когда морпехи забрасывали дот гранатами или заливали из огнемётов, а через несколько минут дот снова оживал: по подземному ходу в него просачивались новые японские солдаты. Усилия американцев сосредоточились на прежде всего окружении и захвате Сурибати, что они сделали 23 февраля, через четыре дня после начала высадки. Несмотря на захват Сурибати, сражение продолжалось много дней. Остров был объявлен «безопасным» только 26 марта — спустя 31 день.[5]

Водружение первого флага

Первый флаг США был поднят над Сурибати вскоре после захвата вершины горы, примерно в 10:20 23 февраля 1945 года.

Подполковник Чендлер Джонсон, командир 2 батальона 28 полка 5 дивизии морской пехоты США приказал капитану Дейву Северансу, командиру роты Easy (роты во втором батальоне назывались словами, начинающимися с букв D, E, F) отправить взвод на захват вершины горы.[6] Первый лейтенант Гарольд Шриер из роты Easy, заменивший собой раненого командира третьего взвода, вызвался провести 40 солдат на вершину. Лейтенант Шриер собрал свой отряд в 8 утра, чтобы начать восхождение на вершину. Перед тем подполковник Джонсон (или адъютант командира батальона первый лейтенант Джордж Уэллс, в чьи обязанности входило носить с собой флаг и который взял флаг 140 см на 71 см с транспортного судна «Миссула», на котором батальон прибыл на Иводзиму) вручил Шриеру флаг.[7][8] Джонсон сказал Шриеру: «Если заберёшься, поставь его».

Шриер благополучно привёл отряд на вершину. Флаг привязали к трубе и флагшток подняли Шриер и взводный сержант (замкомвзвода).[9] Однако 25 февраля на флагманском корабле «Эльдорадо» в интервью по поводу водружения флага взводный сержант Эрнст Томас утверждал, что флаг поднимали Шриер, он и сержант Генри Хансен (взводный знаменосец). Лейтенант Шриер получил Военно-морской крест за то, что добровольно вызвался провести отряд наверх и поднял американский флаг, потом получил Серебряную звезду за командование ротой D того же 2 батальона на Иводзиме.

Первые снимки флага над Сурибати сделал штаб-сержант Льюис Лоуэри, фотограф журнала морской пехоты «Leatherneck», который вместе с отрядом отправился на вершину.[10][11] При водружении флага также присутствовали капрал Чарльз Линдберг, рядовой 1-го класса Джеймс Майклз, и радист рядовой Джин Маршалл, рота E, третий взвод (иногда считают, что это рядовой 1-го класса Рэймонд Якобс).[12] Этот флаг был слишком мал, чтобы его могли заметить с ближайших пляжей, на которые высаживались войска.

Министр военно-морских сил США Джеймс Форрестол предыдущей ночью решил сойти на берег и стал свидетелем последней части сражения за гору. Будучи обязанным строго исполнять приказы командующего операцией генерала Холланда Смита, министр болтался на берегу в компании грубоватого, прямого генерала. Их лодка уткнулась в берег как раз после водружения флага и настроение высоких командиров стало торжествующим. Глядя вверх, на пятна красного, белого и синего, Форрестол заметил Смиту: "Холланд, поднятие этого флага над Сурибати означает пять сотен лет жизни Морской пехоте США".[13][14]
Форрестол был настолько впечатлён событием, что захотел получить в качестве сувенира этот флаг с горы Сурибати. Новость об этом пожелании не понравилась командиру 2 батальона Чэндлеру Джонсону, который был вспыльчив ничуть не менее, чем генерал Холланд Смит. "Пошёл он к чёрту!" - заявил подполковник, когда узнал об этом. Флаг принадлежал батальону и дело касалось Джонсона. Он решил сберечь флаг, если это окажется возможным и направил своего штабного офицера, лейтенанта Теодора Тёттла, к месту высадки на пляж получить другой флаг. Потом Джонсону в голову пришла ещё одна идея и он крикнул Тёттлу вдогонку: "Принеси флаг побольше!"[15]

Водружение второго флага

На знаменитой фотографии Розенталя запечатлён момент водружения второго американского флага над Сурибати. По приказу Чэндлера Джонсона, переданного через капитана Дейва Северанса, солдаты второго взвода роты Easy сержант Майкл Стренк, капрал Харлон Блок, рядовой первого класса Франклин Сузли и рядовой первого класса Айра Хейз утром после подъёма первого флага провели телефонную линию на вершину Сурибати. Кроме того, капитан Северанс отправил рядового первого класса Рене Ганьона, связного батальона, ответственного за роту Easy, на командный пункт за свежими батареями для рации SCR-300.[16]

Тем временем лейтенант Альберт Теодор Тёттл[15] нашёл большое полотнище (244 см х 142 см) поблизости на большом десантном корабле LST-779. Он вернулся на командный пункт и передал флаг Джонсону. В свою очередь, Джонсон передал его Ганьону с приказом отнести его наверх к лейтенанту Шриеру на Сурибати и водрузить на горе.[17] Согласно официальной версии историографов корпуса морской пехоты, этот флаг попал на корабль LST-779 со склада в Пёрл-Харборе.[18][19][20]

Четверо морпехов добрались до вершины Сурибати около полудня, когда к ним подошёл Ганьон. Несмотря на большое число японцев в непосредственной близости, отряд из 40 солдат добрался до вершины не будучи обстрелянным, а японские войска находились в это время под огнём.[21]

Розенталь вместе с фотографами-морпехами Бобом Кемпбеллом и Биллом Дженостом (убитым позднее в боях за Иводзиму)[22] к этому времени добрались до вершины Сурибати. По дороге троица встретила Лоуэри, который сфотографировал водружение первого флага. Они подумывали о том, чтобы вернуться, но Лоуэри рассказал, что с вершины можно сделать много отличных снимков.[23] Группа Розенталя добралась до вершины в тот момент, когда морпехи привязывали флаг к старой японской водопроводной трубе. Розенталь положил свою камеру Speed Graphic на землю (на камере была установлена выдержка 1/400 с, диафрагма была в пределах от 8 до 16), чтобы ракурс был более выгодным. При этом фотограф почти упустил свой момент. Пятеро морпехов и матрос-санитар второго класса Джон Бредли начали подъём флага. Увидев, что он упускает момент, Розенталь быстро поднял свою камеру и нажал на спуск, не глядя в видоискатель. Спустя десять лет после описываемых событий Розенталь писал:

Краем глаза я увидел, что солдаты начали поднимать флаг. Я поднял камеру и сделал кадр. Вот как был сделан снимок. Если вы сделаете подобный кадр, вы вряд ли уйдёте со словами "я сделал великий снимок". Вы просто не будете знать.[24][25]

Сержант Билл Дженост, который стоял примерно в 30 метрах от Розенталя, снял водружение второго флага на кинокамеру практически с того же угла, с которого Розенталь сделал свой знаменитый снимок. Из шести солдат, поднимавших флаг — Айра Хейз, Франклин Сузли, Майкл Стренк, Рене Ганьон, Джон Бредли и Харлон Блок — только Хейз, Ганьон и Бредли после битвы остались в живых. Стренк был убит через шесть дней, 1 марта, снарядом, выпущенным предположительно с американского эсминца у побережья. Блок также погиб 1 марта от мины, выпущенной из миномёта. Сузли был убит японским снайпером 21 марта, за несколько дней до того, как остров был объявлен безопасным.[26]

Публикация и обвинения в постановке

После водружения флага Розенталь отослал плёнку на Гуам на проявку и печать. Джордж Тьяден из города Хендрикс (Миннесота), по всей видимости, и был тем лаборантом, который напечатал снимок.[27] Увидев его, фоторедактор Ассошиэйтед Пресс Джон Бодкин воскликнул: «Вот кадр на все времена!» («Here’s one for all time!») и передал его по радиофаксу (англ.) в штаб-квартиру AP в Нью-Йорке в 7 утра по восточному военному времени восточному военному времени (англ.) .[28] Затем по проводной связи фотография разошлась по сотням газет. «Ассошиэйтед Пресс распространила снимок за семнадцать с половиной часов после того, как Розенталь его сделал — поразительно короткий срок для того времени!»[29]

Публикация снимка не обошлась без недоразумений. После вторичного водружения флага Розенталь заставил морпехов роты Easy позировать для группового постановочного снимка, где было необходимо изобразить усердную работу. Через несколько дней после съёмки вернувшегося на Гуам Розенталя спросили, позировали ли солдаты для снимка. Решив, что спрашивающий интересуется кадром про совместную работу, Розенталь ответил «Конечно». После этого корреспондент журналов «Тайм» и «Лайф» Роберт Шеррод сообщил в Нью-Йорк редакторам, что Розенталь сделал постановочную фотографию с водружением флага. В радиошоу журнала «Тайм» Time Views the News ведущий рассказал: «Розенталь поднялся на Сурибати после водружения флага… Как и большинство фотографов, он не устоял и попросил людей повторить водружение для истории». В результате Розенталя неоднократно обвиняли в постановке снимка или умалчивании о первом подъёме флага. Книжный обозреватель New York Times даже потребовал отозвать Пулитцеровскую премию у снимка. Последующие десятилетия Розенталь постоянно и громогласно отвергал обвинения в постановочности кадра. «Не думаю, что способен повторять ещё и ещё раз… Я не знаю, как достучаться до тех, кто за 50 лет постоянного повторения ничего не понял». Снятая Дженостом кинохроника также свидетельствует, что подъём флага был непостановочным.

Ошибочный участник подъёма флага

Продвижение Седьмого военного займа

Президент США Франклин Рузвельт, увидев кадр Розенталя, решил, что фотография может стать отличным символом для предстоящего Седьмого военного займа, призванного профинансировать продолжение войны. Рузвельт приказал разыскать участников водружения флага и направить их в Вашингтон, после того, как морская пехота закончит бои за остров (что произошло 26 марта). Используя фотоувеличение, Рене Ганьон узнал четырёх других участников подъёма флага, но «не смог» вспомнить шестого участника, Айру Хейза, потому что Хейз запретил ему это делать. [30] [31] Ганьон указал на Хейза только после того, как его вызвали в штаб-квартиру Корпуса морской пехоты и проинформировали, что сам президент США приказал ему раскрыть имя, а если он этого не сделает, что это будет рассматриваться как серьёзное преступление. Президент Рузвельт умер 12 апреля 1945 года. Трое оставшихся в живых участника второго подъёма флага, Ганьон, Хейз и Бредли встретились с президентом Труменом в Белом доме, а в мае и июне отправились в турне с рекламой займа. Хейз во время турне имел проблемы с алкоголем, ему было приказано вернуться в своё боевое подразделение на Гавайях. Продвижение займа оказалось успешным, было собрано 26,3 миллиарда долларов, вдвое больше намеченного.[32]

Ганьон ошибся, назвала капрала Харлона Блока сержантом Хэнком Хансеном. Оба они погибли в бою 1 марта, а Сузли - 21 марта. Первоначально Бредли соглашался, что Ганьон узнал всех верно. 8 апреля 1945 года корпус морской пехоты обнародовал имена пятерых из шести участников водружения флага, включая Хансена, прежде чем семьи Блока и Сузли получили извещения о гибели своих сыновей на поле боя. Мама Блока, Бель Блок, отказалась верить "похоронке", сказав, что она "столько раз пеленала этот зад, я уверена, это мой мальчик".[33] Немедленно по прибытии в Вашингтон 19 апреля Хейз обнаружил ошибку в идентификации лиц на снимке и уведомил офицера морской пехоты по связям с общественностью, прикреплённого к участникам водружения флага, что один из участников однозначно Харлон Блок и никак не Хансен. Офицер ответил, что официальное опознание лиц уже опубликовано и приказал Хейзу молчать об ошибке.[34] Блок, Сузли и Хейз служили в отделении Стренка, а Хансен воевал в другом взводе роты E. В 1946 году Хейз автостопом добрался до Техаса и рассказал отцу Харлона Блока, что Харлон на самом деле был одним из шести водружателей флага.[35] Мама Блока, Бель, немедленно написала письмо конгрессмену от штата Техас Мильтону Уэсту. Уэст, в свою очередь, переадресовал письмо коменданту корпуса морской пехоты США Александеру Вандегрифту, а тот приказал начать расследование. И Ганьон, и Бредли, поставленные перед фактом, согласились, что это скорее Блок, а не Хансен.[36] В феврале 1947 года Корпус морской пехоты США официально подтвердил, что на фото изображён Блок, а не Хансен.

Айра запомнил то, что Рене Ганьон и Джон Бредли не смогли запомнить, потому что они оба присоединились к отряду в последний момент: то, что Харлон Блок, Майк Стренк, Франклин Сузли и Хейз поднялись утром на Сурибати, чтобы проложить телефонный кабель. Рене Ганьон пошёл с ними с флагом на замену. Хансен не участвовал в операции. [37]

Последствия

Снимок Розенталя выиграл Пулитцеровскую премию за выдающуюся фотографию в 1945 году. Это фото — единственное за историю присуждения премии, выигравшее «Пулитцера» в год съёмки.

Снимок произвёл глубокое впечатление не только на журналистов. Капитан морской пехоты Т.Б. Кларк дежурил на станции авиации ВМС США Патаксент в Мэриленде в ту субботу, когда фото пришло по проводам. Он минуту изучал снимок, а затем сунул его морскому унтер-офицеру Феликсу де Уэлдону. Де Уэлдон был иммигрантом родом из Австрии и учился в Европе изобразительному искусству и скульптуре. Он не мог отвести глаз от фотографии. В этих строгих линиях, образовывавших треугольники, он увидел сходство с античными статуями, которых он изучал. Руки сами потянулись к скульпторской глине и инструментам. Всю ночь он работал, держа фотографию перед собой. За 72 часа, прошедшие с публикации снимка, он воспроизвёл шестерых парней, поднимающих шест, водружая флаг.[28][38] Увидев законченную модель, командующий морской пехотой перевёл де Уэлдона из флота в морскую пехоту.[39]

В 1951 году де Уэлдон получил заказ создать скульптурную группу для Мемориала Корпуса морской пехоты США. Три года потребовалось де Уэлдону и сотням его помощников, чтобы завершить памятник. Трое выживших солдат позировали де Уэлдону в роли самих себя. Трое погибших были увековечены по фотографиям.

Розенталь заснял, как водружали флаг на замену первого флага, поднятого над Сурибати. Это вызвало негодование среди тех морпехов, кто участвовал в водружении первого флага. Бывший капрал Чарльз Линдберг, который помог прикрепить первый американский флаг к трубе над горой Сурибати, а также стал последним остававшимся в живых участником водружения флага (он умер в 2007 году), жаловался, что его «называли лжецом и кем только не называли. Это было ужасно». Оригиналом фотографии владеет Рой Уильямс, который купил её у Джона Фарбера, официального историка Национальной ассоциации фотожурналистов США (англ.), который, в свою очередь, получил её из рук Розенталя. Оба флага, и первый, второй, сейчас находятся в Национальном музее корпуса морской пехоты США (англ.) в Куантико, штат Виргиния.

Айра Хейз после войны мучился от синдрома вины выжившего (англ.) и стал алкоголиком. Обстоятельства его трагической жизни и смерти в 1955 году в возрасте 32 лет показаны в 1961 году фильме Аутсайдер, где роль Хейза сыграл актёр Тони Кёртис и в песне "Баллада об Айре Хейзе", написанной Петером Лафаржем и записанной Джонни Кэшем в 1964 году.

См. также

Напишите отзыв о статье "Водружение флага над Иводзимой"

Примечания

  1. Вариант перевода названия — «Поднятие флага над Иводзимой»
  2. Weinberg, 1999, pp. 866–868.
  3. Leckie Robert. The Battle of Iwo Jima. — New York: Random House, 1967. — ISBN 978-0394904184.
  4. [articles.latimes.com/2007/jun/26/local/me-lindberg26 Charles Lindberg, 86; Marine helped raise first U.S. flag over Iwo Jima] (26 June 2007). Проверено 6 ноября 2013.
  5. Willie Clarence E. [books.google.com/books?id=8CjMHn8es5sC&pg=PA97 African American Voices from Iwo Jima: Personal Accounts of the Battle]. — McFarland, 2010. — P. 97. — ISBN 978-0-7864-5694-9.
  6. Bradley, 2006, p. 306.
  7. «The Man Who Carried the Flag at Iwo Jima», by G. Greeley Wells, New York Times, October 17, 1991. p. A 26
  8. Lucas, Dean [www.famouspictures.org/raising-the-flag-on-iwo-jima/ Famous Pictures Magazine – Raising The Flag On Iwo Jima]. Famous Pictures Magazine (July 9, 2007). Проверено 23 мая 2013.
  9. [www.richmond-dailynews.com/2012/01/camden-fleming-man-an-unsung-hero-at-iwo-jima] Richmond News, «Camden-Fleming man an unsung hero at Iwo Jima». January 2, 2012. Retrieved March 10, 2014
  10. Alexander, 1994, [www.nps.gov/history/history/online_books/npswapa/extContent/usmc/pcn-190-003131-00/pcn-190-003131-00/sec4a.htm#flag sec. 4].
  11. Alexander, 1994, [www.nps.gov/history/history/online_books/npswapa/extContent/usmc/pcn-190-003131-00/pcn-190-003131-00/index.htm cover].
  12. Bradley, 2006, p. 205.
  13. Warren James A. [books.google.com/books?id=4LxLTsDDoHoC&pg=PA70 American Spartans: The U.S. Marines: A Combat History from Iwo Jima to Iraq]. — New York: Simon and Schuster, 2007. — P. 70. — ISBN 978-1-4165-3297-2.
  14. Clancy Tom. [books.google.com/books?id=wQG95Vd5iYYC&pg=PT670 Marine: A Guided Tour of a Marine Expeditionary Unit]. — Penguin Group US, 1996. — P. 670. — ISBN 978-1-4295-2009-6.
  15. 1 2 Bradley, 2006, p. 207.
  16. Buell Hal. [books.google.com/books?id=JtPHXBAJMVgC&pg=PA104 Uncommon Valor, Common Virtue: Iwo Jima and the Photograph that Captured America]. — Berkeley, California: Berkeley Publishing Group/Penguin Group, 2006. — P. 104, 221. — ISBN 978-0-425-20980-6.
  17. Bradley, 2006, p. 210.
  18. [www.guardian.co.uk/world/2013/apr/28/alan-wood-iwo-jima-flag-photo Alan Wood, US veteran who provided flag for Iwo Jima picture, dies aged 90], Associated Press, The Guardian (28 апреля 2013). Проверено 26 мая 2013.
  19. Chawkins, Steve. [www.latimes.com/news/obituaries/la-me-alan-wood-20130426,0,6445543.story Alan Wood dies at 90; provided Iwo Jima flag in World War II], Los Angeles Times (25 апреля 2013). Проверено 26 мая 2013.
  20. Scott, David Clark. [www.csmonitor.com/USA/USA-Update/2013/0427/Alan-Wood-dies-leaves-legacy-of-Iwo-Jima-flag Alan Wood dies, leaves legacy of Iwo Jima flag], Christian Science Monitor (27 апреля 2013). Проверено 26 мая 2013.
  21. [www.history.navy.mil/faqs/faq87-3l.htm U.S. Naval Historical Center – Recollections of the flag raising on Mount Suribachi by John Bradley]. History.navy.mil (January 16, 2008). Проверено 29 мая 2012.
  22. Farhi, Paul (February 22, 2013) «The Iwo Jima photo and the man who helped save it» The Washington Post, page c1 [www.washingtonpost.com/lifestyle/style/iwo-jima-photo-and-the-man-who-saw-it-shot/2013/02/21/ee11ab6c-77af-11e2-aa12-e6cf1d31106b_story.html]
  23. Fiery, Glenn [www.mclcal.org/text/articles/Iwo_Jima_Flag_Raising_A_Brief_History.html Iwo Jima flag raising A Brief History]. Marine Corps League (February 2004). Проверено 30 мая 2012.
  24. Bruce Brendan. [books.google.com/books?id=7rNu06-I6IsC&pg=PA9 On the Origin of Spin: (Or how Hollywood, the Ad Men and the World Wide Web became the Fifth Estate and created our images of power)]. — CreateSpace Independent Publishing Platform. — P. 9. — ISBN 978-1-4905-7135-5.
  25. Brash Sarah. [books.google.com/books?id=JxuLZItwcY4C World War II]. — New York: Time-Life Books, 1997. — P. 145. — ISBN 978-0-7835-6253-7.
  26. [www.arlingtoncemetery.net/irahayes.htm Ira Hamilton Hayes, Corporal, United States Marine Corps]. ArlingtonCemetery.net (May 20, 2001). Проверено 30 мая 2012.
  27. Hemmingsen, Steve [www.keloland.com/NewsDetail6162.cfm?Id=43877 Hemmingsen: A Developing Story]. Keloland Television (November 11, 2005). Проверено 29 мая 2012.
  28. 1 2 Bradley, 2006, p. 220.
  29. [www.cah.utexas.edu/documents/news/newsletter/2005_Spring_CAH_News.pdf Center for American History Spring 2005 Newsletter] (PDF). Проверено 29 мая 2012.[уточнить]
  30. Montney III, Frederick C. [www.montney.com/marine/iwo.htm History of the Flag-Raising On Iwo Jima]. Montney.com. Проверено 30 мая 2012.[неавторитетный источник? 4248 дней]
  31. Bradley, 2006, p. 268.
  32. Bradley, 2006, p. 294.
  33. Шаблон:Cite speech
  34. Bradley, 2006, p. 275.
  35. Bradley, 2006, p. 312.
  36. Bradley, 2006, p. 313.
  37. Bradley, 2006, p. 274.
  38. The Washington Post. [articles.sun-sentinel.com/2003-06-09/news/0306080314_1_iwo-jima-weldon-memorial Felix De Weldon, 96, Iwo Jima Memorial Sculptor] (June 9, 2003). Проверено 29 января 2012. «The image mesmerized Mr. de Weldon, who began sculpting a model the day the photo was released...a model that he completed in 72 hours.».
  39. Martin, Douglas. [www.nytimes.com/2003/06/15/us/felix-de-weldon-is-dead-at-96-sculptured-memorial-to-marines.html Felix de Weldon Is Dead at 96; Sculptured Memorial to Marines], New York Times (June 15, 2003). Проверено 29 января 2012. «When his finished work was wheeled into the office of the Marine Corps commandant, the man was so impressed that he transferred Mr. de Weldon into the Marine Corps.».

Ссылки

  • [tverdyi-znak.livejournal.com/342944.html Флаг на Иводзиме - 65 лет знаменитому снимку (LIVEJOURNAL)]
  • [waralbum.ru/5098/ Поднятие флага на Иводзиме (Военный альбом)]

Отрывок, характеризующий Водружение флага над Иводзимой

До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.


25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.