Водэ-Мокряк, Нина Георгиевна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Нина Водэ-Мокряк
Nina Vodă-Mocreac

Кадр из фильма «Переходный возраст», 1981
Имя при рождении:

Нина Георгиевна Водэ-Мокряк

Дата рождения:

5 мая 1937(1937-05-05)

Место рождения:

Вадул-Лека, Бессарабия, Румыния (ныне Теленештский район, Молдавия)

Дата смерти:

29 ноября 2013(2013-11-29) (76 лет)

Место смерти:

Кишинёв, Молдавия

Профессия:

актриса

Гражданство:

СССР СССР
Молдавия Молдавия

Годы активности:

1960—2013

Театр:

Театр «Лучафэрул»

Награды:
Народная артистка Молдавской ССР,
Заслуженная артистка Молдавской ССР
Сайт:

[www.luceafarul.md/ru/cast/show/38 Театр «Лучафэрул»]

Нина Георгиевна Водэ-Мокряк (рум. Nina Vodă-Mocreac; 5 мая 1937, Вадул-Лека, Теленештский район — 29 ноября 2013, Кишинёв) — советская и молдавская актриса театра и кино, народная артистка Молдавской ССР.





Биография

Нина Водэ-Мокряк родилась 5 мая 1937 года в селе Вадул-Лека Теленештского района (Румыния, сегодня Молдавия). В 1960 году закончила Высшее театральное училище имени Б. В. Щукина в Москве. После окончания училища вернулась в Кишинёв и в том же году стала одной из основателей театра для детей и молодежи «Лучафэрул», где работала до ухода на пенсию.

Умерла 29 ноября 2013 года от сердечного приступа.[1]

Награды

Работы в театре

Фильмография

Напишите отзыв о статье "Водэ-Мокряк, Нина Георгиевна"

Примечания

  1. [www.actualitati.md/ru/node/10828 Скончалась известная молдавская актриса]

Ссылки

  • [www.luceafarul.md/ru/cast/show/38 Театр «Лучафэрул». Нина Водэ-Мокряк]

Отрывок, характеризующий Водэ-Мокряк, Нина Георгиевна

В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.
Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)