Военная диктатура в Уругвае

Военная диктатура в Уругвае — военный-гражданский режим, установленный в Уругвае 28 июня 1973 года в результате переворота и завершившийся 28 февраля 1985 года. Этот период отмечен запретом политических партий, профсоюзов, гонениями на средства массовой информации, преследованиями, тюремными заключениями и убийствами противников режима.

Предыстория

В 1954 году в Уругвае начался экономический кризис, который оказал влияние на политические институты. В период 1960-х кризис перерос в партизанскую войну во главе с экстремистскими группировками, среди которых выделялось национально-освободительное движение Тупамарос. Нарастанию конфликтов способствует Национальный конгресс труда и группы крайних правых, таких как «Эскадроны смерти» и «Уругвайская молодёжь Pie». Вооруженные силы начинают играть всё большую политическую роль и формируют секретную «ложу лейтенантов Артиги». Наконец при поддержке тогдашнего президента Хуана Марии Бордаберри, военные решили совершить переворот.

Переворот

27 июня 1973 года президент Хуан Мария Бордаберри распустил Палату сенаторов и представителей и создал Государственный Совет с законодательными функциями, административным управлением и намерением «защитить конституционную реформу с целью утверждения республиканско-демократических принципов». Кроме того ограничивалась свобода слова, а вооруженные силы и полиция наделялись дополнительными полномочиями.

В ответ на эти события секретариат Национального собрания рабочих (CNT) начал самую длинную забастовку в истории страны, которая продолжалась 15 дней.

Двенадцать лет диктатуры

В 1975 году была разработана новая концепция государственной жизни. Всенародное голосование отменялось, организовывался Совет Нации, в который входили бывшие президенты, члены Верховного суда, деятели большой государственной важности и военные.

1 июня 1976 года президент Хуан Мария Бордаберри внёс представления для утверждения Вооружёнными силами. Они предполагали:

• Наличие в дальнейшем военных в управлении республики, установленной через конституционную реформу.
• Осуществление национального суверенитета через референдумы либо через Совет Нации, состоящий из президента и главнокомандующих вооружёнными силами.
• Запрет марксистских идей и групп.
• Ликвидация представительной демократии.
• Избирание президента на срок пять лет Национальным Советом.

Однако военные не захотели отказываться от избирательного права и республиканских традиций и эти предложения были отклонены. В результате Бордаберри был смещён военными, а его пост занял Альберто Демичелли, прослуживший главой страны менее года и заменённый на Апарисио Мендеса.

В 1980 году был проведён референдум с целью изменения Конституции и закрепления действующей модели власти. По его результатам 57 % страны высказались против диктатуры в пользу большей политической открытости.

1 сентября 1981 года президентом стал Грегорио Альварес, сторонник Национальной партии.

В 1984 году на свободных президентских выборах победил Хулио Мария Сангинетти под лозунгом «Никаких исключений для Уругвая».

Политические заключённые и пропавшие без вести

В уругвайских тюрьмах умерло около ста политических заключенных. Согласно окончательному докладу Комиссии по вопросам мира 172 задержанных пропали без вести.

Литература

• Martínez Virginia. Tiempos de dictadura. — Ediciones de la Banda Oriental, 2005. ISBN 9974-1-0376-2
• Alfonso Lessa. La Primera Orden. — Editorial Sudamericana, 2009. ISBN 978-997-468-319-8

Отрывок, характеризующий Военная диктатура в Уругвае

Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“