Военная история Австралии

История Австралии

Хронология Доисторическая Австралия 1606 — 1787 гг. 1788 — 1850 гг. 1851 — 1900 гг. 1901 — 1945 гг. С 1945 года Основные статьи Монархия • Исследование Конституция • Федерация Экономика • Железные дороги Иммиграция • Аборигены Военная история • Дипломатика Штаты, территории и города Новый Южный Уэльс • Сидней Виктория • Мельбурн Квинсленд • Брисбен Западная Австралия • Перт Южная Австралия • Аделаида Тасмания • Хобарт АСТ • Канберра Северная территория • Дарвин Портал • Проект

Военная история Австралии началась 220 лет назад с Австралийских пограничных войн между аборигенами и европейцами (англ.) и продолжается до конфликтов в Ираке и Афганистане в начале XXI века. Австралия принимала участие во многих военных конфликтах, которые влияли на австралийское общество и его национальную идентичность, включая дух АНЗАКа (англ.). Отношение австралийского общества к войнам формирует его стратегическую культуру и взгляд к проблемам безопасности.

Являясь британской колонией, Австралия принимала участие в мелких войнах XIX века, а после того как получила независимость, была втянута в Первую и Вторую мировую войны, после в Корейскую, Малайскую, Вьетнамскую войны и индонезийско-малайзийскую конфронтацию на протяжении Холодной войны. По прошествии поствьетнамской эры благодаря ООН силы Австралии участвовали в многочисленных международных миротворческих операциях, включая Персидский залив, Руанду, Сомали, Восточный Тимор и Соломоновы Острова. В итоге, в ходе этих конфликтов погибло 103 000 австралийцев.

Война и австралийское общество

На протяжении большей части прошлого века период воинской службы являлся одним из самых важных в жизни австралийских мужчин и, несмотря на отсутствие крупных военных конфликтов на протяжении второй половины XX века и то, что в наше время армия становится более профессионализированной, она продолжает влиять на австралийское общество. Участие в войнах оказывало определяющее влияние на историю Австралии, в то время как основная часть национальной идентичности строится на идеализированной концепции австралийского опыта в войнах. Эти идеалы включают в себя понятия выносливости, смелости, изобретательности, чувства юмора, ларрикизма, эгалитаризма, товарищества; черты, которые, согласно распространённому убеждению, определяли поведение солдат, принимавших участие в Галлиполийской кампании Первой мировой войны. Дарнаделльская операция стала одним их первых событий, продемонстрировавших международному сообществу самостоятельную Австралию и её солдат; событие, рассматриваемое как ключевое, на пути формирования австралийского национального самосознания.

Отношение австралийского общества к военным конфликтам сформировалось из более прочной стратегической культуры: бандвагонинга (в политических отношениях — примыкание слабых государств к более сильным в рамках политического баланса сил) и экспедиционных войн. Австралийская оборонная политика была тесно связана с британской до японского кризиса 1942 года, после которого был подписан Тихоокеанский пакт безопасности с США, гарантировавший безопасность Австралии. Возможно, этот пакт бандвагонинга (полезный для общих ценностей и убеждений, а также более прагматичных интересов к безопасности) помог установить, что австралийская стратегическая политика часто определялась отношениями со своими союзниками. Тенденция австралийцев к стратегической самоудовлетворённости стала очевидной ещё и потому, что они часто неохотно думали о вопросах обороны и выделений ресурсов до возникновения каких либо конфликтов, что является исторической чертой, показывающей неподготовленность к крупным военными конфликтам.

Реалистическая и либеральная парадигмы международных отношений, концепция национальных интересов и ещё несколько важных тем также очевидны в австралийском обществе и политике. Несколько тем включают в себя следующее: принятие государства как ключевой фигуры в международной политике, централизованное понятие Вестфальского суверенитета, вера в значимость и законность применения вооружённых сил как гаранта безопасности, предложение о том, что статус-кво в международной политике должен изменяться только мирными путями, а также мультилатерализм и коллективная безопасность. Изменения были не столько революционными, сколько эволюционными и стратегическое поведение сохранялось на протяжении своей истории, будучи продуктом традиций демократического австралийского общества и иудео-христианского англо-европейского наследия, а также связанных с ними ценностей, убеждений и экономических, политических и религиозных идеологий. Такое поведение отражает дилемму безопасности, определяя Австралию как европейский остров, находящийся на границе Азиатско-Тихоокеанского региона, и геополитические обстоятельства средней по своему влиянию страны, которая удалена от центра мировых сил. Следует отметить, что Австралия часто подвергала защите периферию различных военных конфликтов и, возможно, как результат, часто была втянута в различные междоусобицы. На протяжении всех таких конфликтов австралийские солдаты — известные как «диггеры» — часто описывались положительно благодаря их хорошим боевым и гуманитарным способностям.

Колониальная эпоха

Военные силы в Австралии (1788—1870)

На протяжении 1788—1870 годов защита австралийских колоний происходила благодаря регулярным войскам британской армии. Первоначально морские пехотинцы защищали Сиднейскую бухту и Норфолк, однако в 1790 году они были освобождены от этих обязанностей подразделением, известным как корпус Нового Южного Уэльса, которое специально собиралось для колониальной службы. Впоследствии этот корпус участвовал в подавлении восстания ирландских осуждённых, которое произошло на Кастл-Хилл в 1804 году. Однако вскоре недостатки в корпусе убедили Военное министерство в необходимости образования более надёжного гарнизона в Новом Южном Уэльсе и Земле Ван-Димена. Основным из этих недостатков являлся ромовый бунт, образовавшийся благодаря должностным лицам в 1808 году. В результате это привело к тому, что в январе 1810 года в Австралию прибыл 73-й (Пертширский) пехотный полк. К 1870 году в Австралии насчитывалось 25 британских пехотных полков, имеющих в своем составе малое количество артиллерии и ремонтных групп.

Главной целью британской армии была защита колонии от атак, однако таковых никогда не происходило. Вместо этого армия действовала в качестве полиции, которая охраняла осуждённых в пенитенциарных учреждениях, боролась с бушрейнджерами, подавляла восстания осуждённых, например, произошедшее в Батерсте в 1830 году, и сдерживала сопротивление аборигенов при расширении европейских поселений. Примечательно, что британские солдаты принимали участие в Эврикском восстании в 1854 году на викторианских приисках. Находящиеся в полку военные, расположенные в Австралии, принимали участие в Индии, Афганистане, Новой Зеландии и Судане.

В течение ранних лет своей службы флот, располагавшийся в Австралии, был представлен несколькими боевыми единицами группы Ост-Индис Стейшн, являвшейся частью Королевского флота и дислоцировавшейся в Сиднее. В 1859 году была создана отдельная эскадра, командиром которой являлся коммодор, что стало первым случаем постоянной дислокации судов Королевского флота в Австралии. Последний оставался главной военно-морской силой до 1913 года, после чего активность Остролиан Стейшн прекратилась и ответственность передалась в руки Королевского австралийского военно-морского флота, склады, верфи и прибрежные постройки которого были переданы Австралии.

Пограничные войны (1788—1930)

Реакция аборигенов на прибывших европейских поселенцев была неоднозначна, но неизбежно враждебна после того, как присутствие переселенцев привело к борьбе за ресурсы и оккупации земель. Европейские заболевания уменьшали численность местных жителей, а оккупирование, или уничтожение, земель и продовольственных ресурсов иногда приводило к голоду. По большому счету столкновения между переселенцами и аборигенами не были организованны, что приводило к образованию несистематических войн. Однако иногда пограничные войны включали в себя участие британских солдат, а позднее и конной полиции. Не все аборигены отрицательно относились к посягательству на их земли со стороны европейцев; в то время многие из их числа служили в конных подразделениях полиции и вовлекались в нападения на другие племена.

Столкновения между колонизаторами и аборигенами были локализованы, потому как группы последних представляли собой конфедерацию, неспособную к устойчивому сопротивлению. Благодаря этому не было ни одной войны; вместо её происходил, скорее, ряд жестоких столкновений и массовых убийств на территории континента. Организованная или нет, картина приграничных столкновений возникла в начале XVIII века и закончилась в начале XX века. Эта война противоречила распространённому мнению о мирном урегулировании в Австралии. Сталкиваясь с переселенцами, аборигены отвечали насилием, которое иногда переходило в кровавою бойню, наиболее яркий пример которой является битва при Пинджарре, произошедшая в Западной Австралии в 1834 году. Такие инциденты не были санкционированы властями, и после резни при Мэйал-Крик (Новый Южный Уэльс) в 1838 году были повешены семь европейцев за участие в убийствах. В Тасмании произошла так называемая Чёрная война, проходившая с 1828 по 1832 год, целью которой являлось изгнание коренных жителей с острова на несколько изолированных полуостровов. В конечном счёте война привела к значительным жертвам среди местного населения.

Возможно было бы неправильно изображать конфликт с одной стороны, однако, несмотря на это, жертв со стороны коренных народов было намного больше по сравнению с переселенцами; причина последнего объясняется, возможно, тем, что европейцы были более технологически развиты. Тактика аборигенов была разнообразна и базировалась в основном на уже существующих орудиях для добычи пищи: копья, заострённые камни и пр. Австралийские аборигены, в отличие от новозеландских и североамериканских, не смогли адаптироваться к жизни вместе с колонизаторами. Однако всё же были считанные случаи использования огнестрельного оружия со стороны местных жителей. Аборигены никогда не были серьёзной проблемой для колонизаторов, независимо от того, сколько поселенцев, возможно, боялось их. Были случаи нападения, которые происходили на открытой местности со стороны жителей, использовавших численное преимущество, против европейцев. Иногда такие методы ведения боя являлись эффективными, исходя из данных о том, что аборигены, пытаясь окружить европейцев, выстреливших из ружей и начинающих их перезаряжать, пугались их и после поспешно бежали с поля боя. Обычно такие столкновения обходились дороже местным жителям, чем европейцам.

Центральное место в успехах европейцев играло огнестрельное оружие. Однако часто такое преимущество было завышенным. До конца XIX века ружьё представляло собой громоздкий механизм. Такое оружие имело низкий темп стрельбы, высокий уровень отказа и малую дальность поражения — 50 метров. Эти недостатки давали аборигенам преимущество, которое позволяло им быть близко друг от друга и сражаться с европейцам используя копья и дубины. К 1850 году достижения, приведшие к улучшению боевых характеристик огнестрельного оружия, дали европейцам большое преимущество благодаря уже тогда доступным револьверу Кольта, казнозарядной винтовке системы Снайдера и позднее винтовке Мартини-Генри, а также скорострельных винтовок Винчестера. Это оружие, при условии его использования на открытой местности и в сочетании с превосходной мобильностью лошадей, позволявших быстро окружать группы аборигенов, часто помогало решить исход боя в пользу переселенцев. Так, последним приходилось часто менять тактику ведения боя из-за быстро движущихся и часто скрывавшихся врагов. Тактика включала в себя внезапные нападения на аборигенов в ночное время и их дальнейший отброс к берегу реки, с обеих сторон которой первые могли уничтожать аборигенов. Столкновения продолжались более 150 лет, и зависели они от решений британцев, которые заселяли Австралию. Начиная с Нового Южного Уэльса, на земли которого ступили первые переселенцы в мае 1788 года, они продолжились до Сиднея и его окрестностей вплоть до 1820 года. Граница войн переместилась в сторону малонаселённых территорий на западе Нового Южного Уэльса в 1840-х годах. Активная борьба в Тасмании проходила в основном с 1804 по 1830-е годы, а в Виктории и южной части Южной Австралии основная часть насилия приходилась на 1830—1840 годы. На юго-западе Западной Австралии войны были в 1829—1850 годах. Война в Квинсленде началась около Брисбена в 1840-х годах и продолжилась до 1860-х годов, центр которой переместился в центральную часть Квинсленда, а затем двинулся на север в 1860—1900-х годах. В Западной Австралии, вместе с передвижениями переселенцев, война стала им сопутствовать, достигнув округа Кимберли к 1880 году, вместе с продолжавшимися столкновениями, завершившимися в 1920-х годы. На Северной территории, особенно в центральной Австралии, конфликт продолжался с 1880 по 1930-е года. Согласно примерным оценкам, со стороны европейцев погибло 2500 человек, против 20000 человек от аборигенов. Гораздо более разрушительный эффект на последних оказали болезни, попавшие на остров вместе с переселенцами, которые значительно сократили местное население к XX веку (данный факт является одной из причин, которая ограничивала силы сопротивления со стороны аборигенов).

Новозеландские войны (1861—1864)

Таранакская война

В 1861 году от корабль HMVS Victoria (1855) был отправлен для помощи новозеландскому колониальному правительству в войне против Маори в Таранаки. Впоследствии корабль использовался для патрулирования и материально-технической поддержки, а его персонал принимал участие в военных действиях против укреплений Маори. Один из моряков умер от случайного выстрела из огнестрельного оружия во время развёртывания.

Вторжение Уаикато

В конце 1863 года правительство Новой Зеландии попросило войска, которые должны были остановить вторжение Маорийцев в провинцию Уаикато. Обещанные участки на конфискованных землях подтолкнули к рекрутскому набору более 2500 австралийцев (половина которых были из Виктории) и образованию четырёх Уаикатских полков. Другие австралийцы стали разведчиками в Компании рейнджеров (англ. Company of Forest Rangers). Несмотря на жизнь в трудных условиях, австралийцы не принимали активного участия в боях и в основном исполняли обязанности по патрулированию. Они были вовлечены в действиях при Матарикорико, Пукекохе Ист, Тити-Хилл, Оракау и Те Ранга. Считается, что во всех боях погибло не более 20 человек. Окончание конфликта наступило в 1864 году, а через три года полки Уаикато распались. По окончанию своей службы, многие из тех солдат, которые выбрали сельхозугодия после конфликта, к концу 1860-х годов остались в городах, в то время как большинство вернулось обратно в Австралию.

Колониальные военные силы (1870—1901)

В период с 1870—1901 года каждое из шести колониальных правительств несло ответственность за свою оборону. Колонии получили своё ответственное правительство в период с 1855 по 1890 годы, и в то время как Колониальный Офис в Лондоне сохранял контроль по некоторым внутренним и внешним делам, губернатор каждой из колоний был ответственен за увеличение численности колониального ополчения (англ. militia). Для того чтобы это сделать им были предоставлены необходимые полномочия от британской короны для увеличения военных и военно-морских сил. Первоначально поддержка британских регулярных войск осуществлялась за счёт ополчений, однако после её прекращения к 1870 году колонии взяли на себя ответственность за свою оборону. Колониальные войска включали в себя неоплачиваемые волонтёрские ополчения, оплачиваемых гражданских солдат и небольшую долю регулярных сил. Войска в основном представляли собой пехоту, конную пехоту и кавалерию, и размещались не в бараках, не имели должную военную дисциплину. Даже после проведения значительных реформ 1870-х годов, включавших в себя расширение регулярных сил в виде инженеров и артиллерии, они по-прежнему считались слишком малыми и несбалансированными в современном понимании. К 1885 году вооружённые силы насчитывали в своем составе 21 000 солдат. И хотя они не были вынуждены служить за границей Австралии, большинство волонтёров принимало участие в ряде конфликтов Британской империи в XIX веке и было на службе у колоний, которые увеличивали контингент для отправки в Судан, Южную Африку и Китай.

Несмотря на репутацию неполноценной колонии, многие местные солдаты были высоко организованы, дисциплинированы, профессиональны и хорошо обучены. В течение этого периода оборона Австралии в основном зависела от позиционной обороны пехотинцев и артиллерии, базировавшейся на прибрежных фортах. К 1890-м годам улучшение железнодорожного сообщения между материковыми восточными колониями привело генерал-майора Джеймса Эдвардса, недавно закончившего осмотр колониальных войск, к решению о том, что колонии могли быть защищены путём быстрой мобилизации пехоты. Как результат, оно привело к реструктуризации обороны и заключению договоров между колониями. Эдвардс выступал за образование федеративных колониальных сил и профессиональных солдат, обязанных служить в любой части Тихого океана и позволивших избавиться от волонтёров. Его взгляды нашли поддержку со стороны влиятельного генерал-майора Нового Южного Уэльса, Эдварда Хаттона, однако привели к негативной оценке со стороны малых колоний Нового Южного Уэльса и Виктории. Несмотря на эти реформы, остающиеся нерешёнными вопросы безопасности приводили к политическим дебатам среди правительств колоний.

За исключением Западной Австралии, колонии обладали своим собственным флотом. В 1856 году Виктория спустила на воду своё судно HMVS Victoria (1855), а её последующая дислокация в Новую Зеландию в 1860 году во время Первой таранакской войны отметила первый случай размещения австралийского военного судна за рубежом. Колониальный флот был значительно увеличен в середине 1880-х годов и стал состоять из нескольких канонерских лодок и торпедных катеров, защищавших гавани и реки, и морских бригад, населявших форты и служивших на суднах. Викторианский флот стал самым сильным из всех колоний и стал включать в себя эксплуатируемый с 1870-х годов HMVS Cerberus и паровой парусный корабль HMS Nelson (1876), построенный на кредитные денежные средства Королевского флота, а также три малых канонерских лодки и пять торпедных катеров. Правительство Нового Южного Уэльса образовало Морскую бригаду в 1863 году и по истечению века имело в своем распоряжении два малых торпедных катера и корвет. Квинслендские Военно-Морские силы были образованы в 1885 году, в то время как на службе у Южной Австралии состоял один корабль HMAS Protector (1884). Тасмания имела в своем распоряжении Торпедные корпуса, а Западная Австралия только военно-морскую оборону, включавшую в себя Фримантлскую морскую артиллерию. Военно-морские силы Нового Южного Уэльса и Виктории принимали участие в подавлении Боксёрского восстания в Китае в 1900 году, а на подмогу со стороны Южной Австралии был прислан корабль HMAS Protector (1884), не увидевший никаких действий. Отдельные колонии сохраняли контроль над своими военными и военно-морскими силами до образования в 1901 году Федерации Австралии, под руководством которой они были объединены и взяты под контроль нового Содружества Австралии.

Судан (1885)

На протяжении первых лет 1880-х годов египетский режим в Судане, поддерживаемый британцами, оказался под угрозой свержения со стороны освободительного движения, возглавляемого Мухаммедом Ахмедом, известного также как махди для его последователей. В 1883 году после восстания махдистов египтяне послали армию против восставших, но потерпели поражение и провели сложную кампанию за их освобождение. Британские силы поручили египтянам отказаться от Судана и послали генерала Чарльза Гордона координировать эвакуацию, однако он был убит в январе 1885 года. После того, как известие о его смерти прибыло в Новый Южный Уэльс в феврале того же года правительство решило отправить военные силы, возмещающие потери. Контингент состоял из пехотного батальона, включавшего в себя 522 солдата и 24 офицера, и артиллерийской батареи, состоявшей из 212 солдат, которые отплыли из Сиднея 3 марта 1885 года.

Войска прибыли в Суакин 29 марта и были включены в состав бригад, состоящих из Шотландских, Гренадерских и Колдстримских гвардий. Впоследствии они прибыли в Тамай, где и произошла битва, в составе из 10 000 человек. Достигнув села́, они сожгли дома и вернулись в Суакин; во время проведений незначительных боевых действий было ранено трое австралийцев. Большинство солдат было отправлено на работы на железнодорожных полосах, которая закладывалась через пустыню, на которой располагался Бербер. Вскоре австралийцы заняли оборону, однако позже был образован верблюжий корпус, состоявший из 50 человек. Им была проведена разведка в Такдул 6 мая, где они активно участвовали в перестрелке, в ходе которой было убито или взято в плен более 100 арабов. 15 мая они провели вылазку для проведения похорон умерших в марте того же года. Артиллерия была размещена в Хандубе, однако вскоре вернулась в Суакин.

Британское правительство решило, что суданская кампания не стоила тех затрат, и после принятия решений передислоцировало гарнизон в Суакин. Контингент от Нового Южного Уэльса отплыл 17 мая и прибыл в Сидней 19 июля 1885 года. В Судане служило около 770 австралийцев, девять из которых умерло по болезни во время возвращения и трое было ранено в ходе проведения кампании.

Вторая англо-бурская война (1899—1902)

Вторжение британцев на уже заселённые африканерами территории Южной Африки и конкуренция за ресурсы и земли, разработанные ими, в результате привели ко Второй англо-бурской войне в 1899 году. Предвидя развёртывание британских военных сил, африканерские Оранжевое Свободное государство и Республика Трансвааль под управлением президента Пауля Крюгера объявили войну 11 октября 1899 года и атаковали Натальскую и Капскую колонии. После объявления войны планы по отправке смешанных австралийских сил были отменены британским военным министерством и каждая из шести колоний отправила по отдельному контингенту для службы на британских формированиях, который состоял из двух эскадронов по 125 человек со стороны колоний Нового Южного Уэльса и Виктории, а также по одному с остальных. Первые войска прибыли тремя неделями позже и состояли из улан Нового Южного Уэльса, которые тренировались в Англии до начала войны и были сразу же отправлены в Южную Африку. 22 ноября уланы попали под первый огонь вблизи Бельмонта, однако позже они были вынуждены отступить, нанеся значительные потери противнику.

После ряда незначительных побед британцы потерпели серьёзное поражение во время Чёрной недели (10—17 декабря 1899 года) без привлечения австралийских солдат. Первые пехотные войска, присланные Викторией, Южной и Западной Австралией, Тасманией, прибыли в Кейптаун 26 ноября и образовали австралийский полк под командованием полковника Джона Чарльза Хода. Для повышения мобильности вскоре они образовали конную пехоту. Чуть позже, в декабре, прибыли боевые расчёты от Квинсленда и Нового Южного Уэльса, которые отправились на фронт. Первые жертвы пришлись на 1 января 1900 года после столкновений у Саннисайда, произошедших после атак бурских лаагеров (Boer Laager) при Бельмонте на квинслендскую конную пехоту, численностью 250 единиц, канадскую и британскую пехоты и артиллерийские расчёты. Бойцы Дэвида Маклеода и Виктора Джонса были убиты после столкновения их патруля с часовыми противников. Несмотря на это, буры были удивлены, и после протяжённого двухчасового столкновения их было убито более 50 и ещё 40 взято в плен. Пятьсот квинслендцев и уланов от Нового Южного Уэльса впоследствии принимали участие в осаде Кимберли в феврале 1900 года.

Несмотря на серьёзные неудачи в битвах при Коленсо, Стормберге и Магерсфонтейне, а также все ещё осаждавшийся Ледисмит, британцы в феврале установили пятый Отдел по борьбе с вторжением Оранжевого Свободного государства. Атакующие силы состояли из кавалерии, командиром которой являлся генерал-лейтенант Джон Френч, и дополнительных расчётов уланов Нового Южного Уэльса, конной пехоты Квинсленда и медицинского корпуса Нового Южного Уэльса. Сначала после битвы при реке Моддер и Магерсфонтейна был освобождён Кимберли, после чего отступающие буры проиграли битву при Паардеберге, а их командир, Пит Кронье, был захвачен стрелковыми отрядами. Британцы вступили в Блумфонтейн 13 марта 1900 года (в то время Ледисмит был уже освобождён). Началась сказываться болезнь, из-за которой умирали десятки людей. После этого было проведено движение в сторону Претории, состоявшее из 3000 австралийцев. Йоханнесбург пал 30 мая, а буры вышли из Претории 3 июня. Конные стрелки от Нового Южного Уэльса и западные австралийцы снова участвовали в действиях при Даймонд Хилл 12 июня. Мафикенг был освобождён 17 мая. После поражения республик африканеров буры не намеревались сдаваться и начали формировать небольшие диверсионные группы, участвовавшие в партизанских войнах, которые мешали перемещениям британских колонн и атаковали линии снабжения. Новый этап сопротивления привёл к дальнейшему рекрутскому набору в австралийских колониях и увеличению бушменских контингентов, обычно имеющих мало опыта в верховой езде, стрельбе и боевых действиях. После образования Федерации в 1901 году, батальоны Австралийской Содружеской конницы после недавно созданной австралийской армии были также отправлены в Южную Африку, однако увидели мало боевых столкновений перед окончанием войны. Некоторые австралийцы позднее присоединились к южноафриканским нерегулярным войскам, вместо того, чтобы вернуться обратно в Австралию. Эти бойцы являлись частью британской армии. Примерами таких подразделений являлись Бушвельдтские карабинеры, которые получили свою известность за преступную деятельность Объездчика Моранта и Питера Хэндкока, позднее попавших под военный трибунал и судимых за военные преступления.

С нуждающимися в поддержке партизанами, Кус де ла Рей руководил войском, состоящим из 3 000 буров, которое совершило нападение на Бракфонтейн близ реки Эландс в Западном Трансваале. На укреплении имелось множество торговых палаток, а также боевой расчёт в составе 300 австралийцев и 200 родезийцев. Атака началась 4 августа 1900 года с интенсивного обстрела, вызвавшего 32 случайных смерти. Под обстрелом ночью защищавшиеся вырыли окопы. Бурам удалось уничтожить первое вызванное подкрепление, а второе, полагая о победе, повернуло назад. Осада продолжалась 11 дней, в ходе которой в сторону укрепления вылетело порядка 1800 патронов. После отклоненных просьб со стороны атакующих о сдаче оружия, буры, глядя с опаской на лобовую атаку, в конечном счёте ретировались. Осада на реке Эландс была одним из главных достижений австралийцев во время войны.

В ответ на партизанские действия британцы стали применять тактику борьбы с повстанцами, включая тактику выжженной земли с поджогов домов и сельскохозяйственных культур, созданием концентрационных лагерей для бурских женщин и детей, а также постройкой дзотов для уменьшения мобильности войск противника и защиты железнодорожной связи. Такие меры требовали значительных средств и вызывали злобу к британцам, однако вскоре они дали результаты. К середине 1901 года часть конфликта себя исчерпала, однако Великобритания вскоре стала проводить ночные рейды на фермы и лагеря буров с военными силами, превосходящими противников. В последние месяцы 1901 года стрелки от Нового Южного Уэльса прошли 2 919 км и были втянуты в 13 стычек, результатами которых являлись 27 убитых, 15 раненых и 195 взятых в плен буров против пятерых погибших и 19 раненых. Другие австралийские военные действия включали в себя следующие места: Слингерсфонтейн, Пинк Хилл, Реностеркоп и Хаартебистефонтейн.

Несмотря на эти достижения, австралийцы не всегда действовали удачно и терпели большие потери в конце войны. 12 июня 1901 года 5-я Викторианская стрелковая конница потеряла 19 человек убитыми и 42 ранеными у Вильмансрусте, рядом с Мидделбургом, из-за слабой защиты, которая была прорвана атаковавшими их 150 бурами. 30 октября 1901 года викторианский конный полк также понёс тяжёлые потери при Ган Хилл; в конечном итоге было убито 60 буров. В Онвервахте 4 января 1902 года 5-е квинслендские бушменские имперцы потеряли 13 человек убитыми и 17 ранеными.

В конце концов буры были разбиты и война закончилась 31 мая 1902 года. Среди 16 175 прибывших в Южную Австралию австралийцев и, возможно, ещё 10 000 зачисленных в состав императорского войска, потери включали в себя погибших в ходе боевых действий 251 человек, 267 от болезней, 43 пропавших без вести и 735 человек ранеными. Шесть австралийцев были награждены крестом Виктории.

Боксёрское восстание (1900—1901)

Боксёрское восстание в Китае началось в 1900 году, после которого ряд западных стран, включая многие европейские государства, США и Японию, вскоре послали военные силы Альянса восьми держав для отстаивания интересов Китая. В июне британское правительство сделало запрос Австралии на разрешение отправки австралийской эскадрильи в Китай. Колониями была предложена дополнительная помощь, однако поскольку их войска были заняты в Южной Африке, они полагались на рабочую силу военного флота. Направленные силы были скромными: Англия приняла 200 человек от Виктории, 260 от Нового Южного Уэльса и корабль HMCS Protector под командованием капитана Уильяма Кресуэлла со стороны Южной Австралии. Большинство военно-морских сил состояло из резервных бригад, которые прошли подготовку по управлению кораблем и солдат, прошедших курс по прибрежной обороне.

Контингенты от Нового Южного Уэльса и Виктории отплыли в Китай 8 августа 1900 года. Прибыв в Тяньцзинь австралийцы в составе 300 человек присоединились к многонациональной 8 000-й армии, целью которой был захват китайских фортов при Бэйтане, важных для железнодорожного сообщения. Они прибыли слишком поздно для того, чтобы принять участие в бою, однако позже напали на крепость при Баодине, которая, по мнению китайского правительства, являлась убежищем после Пекина, захваченного западными союзниками. Викторианцы вступили в войско из 7500 человек во время десятидневного похода на крепость во второй раз для того, чтобы понять, что она полностью окружена. Викторианцы разместились в Тяньцзине, а контингент от Нового Южного Уэльса принял на себя обязанности гарнизона в Пекине. HMCS Protector в основном использовался для обследований местности и доставки грузов в Бохайском заливе, а в ноябре был отправлен в Австралию.

Военно-морские бригады располагались во время зимы в Китае и выполняли полицейские и охранные функции, а также работали железнодорожниками и пожарными. Они покинули Китай в марте 1901 года предварительно сыграв незначительные роли в нескольких наступательных и карательных экспедициях и в установлении гражданского правопорядка. Шесть австралийцев погибли от болезней и травм, однако ни один не был убит в результате конфликта.

Австралийские военные силы при Федерации (1901)

Содружество Австралии появилось 1 января 1901 года в результате распада Федерации Австралии. По конституции Австралии, ответственность за оборону возлагалась на новое федеральное правительство. Координация всеавстралийской обороны в свете интересов Германской империи в Тихом океане являлась одной из движущих сил федерализма, в результате чего практически сразу же образовался Департамент Обороны, в то время как австралийская армия и военно-морские силы Содружества образовались немного позднее.

Образование австралийской армии произошло 1 марта 1901 года, после чего все колониальные силы, включая находящиеся в Южной Африке, были объединены. 28 923 колониальных солдата, включая 1457 профессионала, 18 603 наёмника и 8 863 волонтёра позднее были также присоединены. Отдельные подразделения продолжали быть в ведомстве администраций колоний в соответствии с изданными Актами, однако после Оборонного Акта от 1903 года они подпали под один нормативный документ. Этим законом предотвращалось увеличение регулярных пехотных войск и уточнялось, что ополчения не могли быть использованы в промышленных спорах или служить за пределами Австралии. Однако большинство солдат осталось в ополчениях, известных также в качестве гражданских вооружённых сил (англ. Citizen Military Forces). Генерал-майор сэр Эдвард Хаттон — бывший командующий вооружённых сил Нового Южного Уэльса — впоследствии стал первым командиром сил Содружества 26 декабря и приступил к разработке интегрированной структуры новой армии. В 1911 году после доклада Лорда Китченера был образован Королевский военный колледж в Дантруне.

До образования Федерации каждая из колоний управляла своим флотом сама. Флоты были малы и не имели возможности уходить в дальние плавания, что заставляло колонии субсидировать строительство британских военно-морских эскадрилий на протяжении десятилетий. Колонии сохраняли контроль над своим флотом до 1 марта 1901 года, после которого были образованы военно-морские силы Содружества. Однако проблема выхода в долгое плавание оставалась и в конечном итоге ни к каким изменениям в морской политике Австралии не привела. В 1909 году премьер-министр Альфред Дикин, во время участия в императорской конференции в Лондоне, добивался прекращения существования системы субсидий от правительства Великобритании для того, чтобы образовался собственный австралийский военно-морской флот. Адмиралтейство отвергло предложения, полагая, что небольшой флотилии эскадренных миноносцев и подводных лодок будет достаточно. Дикин был впечатлён таким ответом, а годом ранее предложил Великому белому флоту посетить Австралию. Этот визит преуменьшил общественный энтузиазм и частично привёл к заказу двух 700-тонных эсминцев класса Ривер. Рост немецких военно-морских сил побудил к изменению мнения Адмиралтейства, после чего был создан австралийский военно-морской флот в 1911 году, поглощавший военно-морские силы Содружества. 4 октября 1913 года новый флот, состоявший из крейсера HMAS Australia (1911), трёх лёгких крейсеров и трёх эсминцев, проплыл рядом с Сидней Хедс, в то время как несколько других кораблей находились ещё в стадии строительства. И, как следствие из этого, военно-морской флот Австралии вступил в Первую мировую войну в полном составе.

Военно-воздушные силы Австралии были образованы в 1912 году и сразу же вступили в состав армии, а в 1921 году разделились и стали называться Королевскими военно-воздушными силами Австралии, что сделало их старейшими военно-воздушными силами в мире. Несмотря на это, службы не были подконтрольны какой либо цепи инстанций, и каждая из них была подотчётна своему министру и имела отдельные административные и правительственные ведомства.

Первая мировая война (1914—1918)

После объявления Великобританией войны Германии в начале Первой мировой, реакция австралийского правительства последовала незамедлительно после слов премьер-министра Джозефа Кука, датировавшихся 5 августа 1914 года: «…Если Империя объявила войну, то Австралия поступит так же», которые отразили мнение многих австралийцев, считавших, что объявление войны незамедлительно поступит и от Австралии. Отчасти такая реакция определялась из-за большого числа британских граждан и первого поколения англо-австралийцев, входивших в то время в этнический состав населения страны. Действительно, по окончанию войны почти 20 % из тех солдат, кто служил в австралийских военных организациях, родилось в Великобритании.

Из-за того, что ополчения (англ. militia) не были в состоянии служить за границей (морской) в соответствии с положением Акта об обороне от 1903 года, все волонтёрские ресурсы, известные как Австралийские Императорские силы (сокр. АИС, от англ. Australian Imperial Force), были образованы и начали набор 10 августа 1914 года. Правительство распределило 20 000 человек в одну пехотную дивизию и одну бригаду лёгкой кавалерии, а также вспомогательные подразделения. Привлечение и организация были реализованы на региональном уровне и попали под планы по мобилизации, составленные в 1912 г. Первым командиром являлся генерал Уильям Бриджес, который также принял на себя командование над 1-м Дивизионом. На протяжении всей войны австралийцы в основном сосредотачивались на ведении боя на земле, однако также известно о небольших действиях военно-морских и военно-воздушных сил.

Оккупация Германской Новой Гвинеи

После начала войны австралийские силы быстро приступили к сокращению угрозы для судоходства из-за близости нахождения немецких тихоокеанских колоний. Под командованием полковника Уильяма Холмса военный ресурс из двух тысяч волонтёров быстро сформировался (отдельно от Австралийских Императорских сил) в батальон пехоты, 500 солдат резерва и Австралийский военный и военно-экспедиционный корпус. Целью сил являлись острова Яп на Каролинских островах, Науру и порт Рабаул в Германской Новой Гвинее. Силы достигли Рабаула 11 сентября 1914 года и оккупировали его днём позднее, по пути встречая лишь лёгкое сопротивление немецких защитников и местных жителей в ходе боевых действий при Бита-Пака и Томе. Германская Новая Гвинея была оккупирована 17 сентября 1914 года. Потери Австралии были лёгкие и включали в себя шесть погибших во время боевых действий, а также загадочное исчезновение субмарины HMAS AE1 с командой из 35 человек.

Галлиполи

Австралийские Императорские силы отплыли в одном составе на корабле от Олбани 1 ноября 1914 года. Во время морской вылазки один из эскортов — HMAS Sydney (1912) — уничтожил немецкий крейсер SMS Эмден (1908) в ходе битвы при Кокосовых островах 8 ноября; это была первая морская стычка с участием Королевских австралийских ВМС. Первоначально Англия хотела провести курс подготовки для австралийских солдат, а затем послать их на Западный фронт, однако австралийцы были впоследствии посланы в подконтрольный Великобритании Египт по причине численного превосходства над любой Турецкой атакой на стратегически важный Суэцкий канал, а также для открытия нового фронта против Центральных держав.

Стремясь выбить Турцию из войны, британцы решили провести высадку на Галлипольский полуостров, а после соответствующего периода реорганизации и обучения австралийцев, включить их в состав британских, индийских и французских сил, участвовавших в кампании. Комбинированный Австралийский и Новозеландский армейский корпус (АНЗАК) под командованием британского генерала Уильяма Бидвуда впоследствии высадились на полуострове Галлиполи 25 апреля 1915 года. Галлипольская кампания, обещавшая изменение хода войны в случае успеха, была непродуманной и в конечном счёте, продлившись восемь месяцев, своей цели не достигла. Потери со стороны Австралии составили 8141 человек убитыми и 26 111 ранеными.

Для австралийцев и новозеландцев галлипольская кампания стала важной вехой в становлении обоих государств как независимых субъектов мировой арены и развила чувство национальной идентичности. В наше время дата начала высадки — 25 апреля — известна для Австралии и Новой Зеландии как День АНЗАКа, в который тысячи людей собираются у памятников в обеих странах, включая Турцию, для почтения памяти погибших солдат.

Египет и Палестина

После окончания сражения в Галлиполи, австралийцы вернулись в Египет, а Австралийские Императорские силы претерпели значительное расширение. В 1916 году пехота двинулась на Францию, в то время как кавалерия оставалась на Ближнем Востоке для борьбы с турками. Австралийские солдаты от АНЗАКского конного дивизиона и Австралийского конного дивизиона участвовали во всех основных сражениях во время Синайско-Палестинской кампании, играя ключевую роль в противодействии турецким войскам, угрожавшим потерей у Британии контроля над Египтом. Первый бой австралийцев произошёл в ходе Сенусского восстания на территории Ливийской пустыни и долины Нила, в котором смешанные британские войска успешно подавили с тяжёлыми потерями протурецкие исламистские секты. АНЗАКский конный дивизион впоследствии принимал участие в боевых действиях в битве при Романи против Турции между 3—5 августа 1916 года, в котором турки в конечном итоге были отброшены. После этой победы британские силы на Синайском полуострове перешли в наступление, темпы которого зависели от скорости построек железнодорожных и речных путей сообщения, проводившихся от Суэцкого канала. Рафа был захвачен в плен 9 января 1917 года, в то время как последние малые турецкие гарнизоны были уничтожены на Синайском полуострове в феврале. Заранее введённые в Палестину, войска предприняли неудачную первую попытку захвата Газы 26 марта 1917 года; вторая попытка началась 19 апреля и произошла сравнительно неудачно. Третье нападение с участием АНЗАКского конного дивизиона и Австралийского конного дивизиона произошло между 31 октября и 7 ноября. Бой возымел полный успех со стороны британцев, результатом которого являлись захват в плен 12 000 турок и взятие дополнительных рубежей на линии Газа — Беэр-Шеву. Критическим моментом являлся первый день, в ходе которого происходило взятие Беэр-Шеву; стремительная атака 4-й австралийской бригады лёгкой кавалерии развернулась почти на 6 км на участке фронта. После взятия турецких траншей удалось предотвратить взрыв колодцев с питьевой водой Беэр-Шевы. Итогом являлся захват в плен около 700 турок против 31 убитого и 36 раненых австралийцев. Позднее австралийские войска помогли отбросить турецкие войска из Палестины и принимали участие в битвах при Мугар Ридже, Иерусалиме и Меджиддо. Турецкое правительство сдалось 30 октября 1918 г. Бойцы австралийской бригады лёгкой кавалерии позднее участвовали в подавлении египетской революции в 1919 году и сделали это с эффективностью и жёсткостью, заставляя страдать большинство погибших.

Тем временем австралийские ВВС претерпели развитие и их независимость в качестве отдельной национальной силы была уникальна среди доминионов. Развернув на взлётной полосе лишь один, не взлетевший самолёт в 1914 году на территории Германской Новой Гвинеи, первый рабочий полёт не происходил вплоть до 27 мая 1915 года, после которого был произведён Месопотамский Полуполёт (англ. Mesopotamian Half Flight), призванный помочь защитить заинтересованность британской стороны в нефти в Ираке. Австралийские ВВС вскоре были расширены, после чего четыре эскадрильи принимали участия в битвах в Египте, Палестине и на Западном фронте, где они удачно сражались.

Западный фронт

Пять пехотных дивизий Австралийских Императорских сил принимали участие в боях во Франции и Бельгии после того, как покинули Египет в 1916 г. 1-й корпус АНЗАК занял позиции в тихом южном секторе от Армантьера 7 апреля и в течение следующих двух с половиной лет АИС принимал участие в большинстве основных битв Западного фронта, зарабатывая внушительную репутацию. По прошествии разрушительнейшей битвы на Сомме на протяжении следующих недель четыре австралийских дивизиона были более преданы своему делу. 5-й Дивизион, дислоцировавшийся на левом фланге, впервые участвовал в битве при Фромеле 19 июля 1916 года, потеряв 5533 человек в первый же день. 1-й Дивизион начал боевые действия 23 июля, атакуя Позьерс, и ко времени его освобождения 2-м Дивизионом 27 июля потерял в бою 5 286 человек. Атака на Мукефарм проводилась в августе, после которой насчиталось около 6 300 жертв. К тому времени АИС был снят с Сомме и реорганизован, так как его потери составляли 23 000 человек за 45 дней.

В марте 1917 года 2-й и 5-й дивизионы преследовали немецкие войска до линии Гиндебурга, по пути захватывая Бапум. 11 апреля 4-й Дивизион начал штурм линии Гинденбурга в Первой битве при Буллекурте, потеряв более 3 000 и отдав в плен 1 170 человек. 15 апреля 1-й и 2-й Дивизионы были контр-атакованы рядом с Ланьикуром и вынуждены оставить город, который позднее был взят снова. 2-й Дивизион принимал участие во Второй битве при Буллекурте, начавшейся 3 мая, а также ему удалось взять сектора линии Гинденбурга и удерживать их до освобождения 1-м Дивизионом. В итоге, 7 мая 5-й Дивизион освободил 1-й, оставаясь на линии до конца войны в середине мая. Усилия стоили жизни 7482 австралийцам.

7 июня 1917 года 2-й корпус АНЗАК, наряду с двумя другими британскими корпусами, начали операцию по уничтожению противника во Фландрии к югу от Ипра. Атака началась с детонации взрывчатки, массой 454 545 кг, которая была заложена в горе Мессинс, что позволило деморализовать немцев. По началу войска не встретили сопротивления и, несмотря на произошедшую на следующий день контратаку, операция закончилась удачно. Потери во время Мессинской битвы со стороны Австралии составили примерно 6 800 человек. После этого 1-й корпус АНЗАК принял участие в третьей битве при Ипре в Бельгии в рамках кампании по захвату Гунвельдского плато между сентябрём и ноябрём 1917 г. Менее известные битвы происходили при Менин Роад, Полигон Вуд, Брудсейнде, Полькаппелле и Пашендейле, и в течение восьми недель австралийские потери стали составлять 38 000 человек.

21 марта 1918 года Германия начала Весеннее наступление, приложив к этому последние усилия и развернув 63 дивизиона на 110 км фронта. Союзники перебросили 3-й и 4-й Дивизионы на юг Амьена, рядом с Сомме. Наступление закончилось через пять месяцев, на протяжении которых все пять пехот АИС, находящихся во Франции, держали оборону. К концу мая немецкие войска продвинулись на расстояние в 80 км от Парижа. На протяжении этого времени австралийские войска принимали участия в битвах при Дернакурте, Морланкурте, Вилле-Бритонни, Генгард Вуд, Хейзбруке и Аме́ле. При Амеле командующий Австралийским корпусом генерал-лейтенант, Джон Монаш, успешно применил смешанные силы, включающие в себя самолёты, артиллерию и бронетехнику, во время атаки в первый день. Немецкое наступление прекратилось в середине июля, после которого последовало время затишья, и на протяжении этого затишья австралийские силы провели серию из нескольких рейдов, известных как Мирные проникновения (англ. Peaceful Penetrations). Вскоре союзниками было проведено Стодневное наступление, окончательно закончившее войну. Начиная с 8 августа наступление включало в себя четыре австралийских дивизиона, которые провели Амьенскую операцию. Благодаря ранее использовавшимся смешанным войскам, союзникам удалось достичь значительных успехов, известных немецким силам как «Чёрный День». Наступление продолжалось на протяжении следующих четырёх месяцев, и во время Второй битвы при Сомме австралийские корпуса принимали участия в битвах при Лигонсе, Этингеме, Проярте, Чугнесе и Мон-Сент-Кветин, перед их окончательным участие в финальной битве, произошедшей 5 октября 1918 года в Монтбрегене. Впоследствии АИС вышел с фронта после объявления перемирия 11 ноября 1918 года.

Среди всех 416 806 солдат, участвовавших в войне, и ещё 333 000, служащих за границей, погибли 61 508 и ранены 155 000 человек (общий уровень смертности составил 65 %). Финансовые затраты австралийского правительства составили £376 993 052. Два референдума по воинской повинности для службы за границей были проведены во время войны; они сохраняли добровольный статус для австралийских солдат и расширяли военные резервы, что особенно стало заметно к концу войны. Следовательно, Австралия оставила одну из двух армий на другом континенте, тем самым не прибегая к воинской повинности в ходе войны.

Война произвела глубокое воздействие на австралийское общество. Для многих австралийцев участие страны в войне рассматривалось как символ её становления как игрока на международной арене, в то время как многие другие понятия австралийского характера и государственности, которые существуют и в наше время, имеют свои истоки со времен окончания войны. 64 австралийца были награждены крестом Виктории во время Первой мировой войны.

Межвоенный период

Гражданская война в России (1918—1919)

Гражданская война в России началась после распада Временного правительства и прихода к власти большевиков в октябре 1917 года. По прошествии Первой мировой войны, западные державы, включая Великобританию, вмешались и стали поддерживать вполсилы процарское, антибольшевистское Белое движение. Несмотря на нежелание австралийских властей посылать военные силы в Россию, большинство австралийцев, служащих в британской армии, принимало участие в военных действиях. Небольшое число служило в качестве военных советников в некоторых подразделениях Белого движения в Северной «русской» кампании. Ожидая репатриацию в Англии, около 150 австралийцев были зачислены в британские Северные российские вспомогательные силы (англ. North Russia Relief Force), участвовавшие в нескольких битвах, во время которых было убито несколько солдат.

Королевский эсминец ВМС Австралии HMAS Swan (D61) действовал на протяжении короткого периода, во время которого исполнил задание разведывательного характера в Чёрном море в конце 1918 года. Другие австралийцы служили в качестве консультантов в Британской военной миссии, направленной на помощь Белому движению, одним из руководителей которого являлся Антон Деникин на юге России, в то время как другие служили у адмирала Александра Колчака в Сибири. Позднее они служили в Месопотамии в рамках миссий Данстерфорса и Маллесона, которые были направлены на предотвращение доступа Турции к Среднему Востоку и Индии и участвовали в нескольких незначительных битвах.

О мотивах тех австралийцев, которые хотели сражаться в России, включая отсутствие с их стороны политической подоплёки, можно только догадываться. Несмотря на это, они показали себя смелыми, мужественными и двое из их числа были награждены крестом Виктории. Участие в войне солдат едва ли нашло своё отражение в Австралии, и, в итоге, никакого влияния на исход войны не произвело. Общие потери составили 10 и ещё 40 раненых человек, причём большинство из первых произошло по причине болезней во время проведения спецопераций в Месопотамии.

Гражданская война в Испании (1936—1939)

Небольшое число австралийских волонтёров сражалось на обеих сторонах конфликта во время гражданской войны в Испании, однако их поддержка в основном осуществлялась Испанской Республике через интернациональные бригады. Впоследствии, австралийцы присоединились к батальонам других армий, не создавая своих. Большинство участников было мотивировано идеологическими соображениями, другие являлись мигрантами испанского происхождения, вернувшихся в страну. Австралийские волонтёры, численностью 66 человек — исключая Нугента Булла, консервативного католика, позже убитого во время Второй мировой войны Королевскими ВВС Австралии — сражались на стороне националистических сил под руководительством генерала Франко.

Несмотря на причину ухода Австралии, отмечаемую в основном Австралийской коммунистической партией и профсоюзными движениями, войне не удалось вызвать общественного интереса и правительство сохранило свой нейтралитет. Австралийская оппозиция направленная на республику, возглавляемая Б. А. Сантамарией, базировалась на антикоммунистической основе, а не на пронационалистической. Некоторые австралийцы примкнули к националистическим повстанцам и, возможно, не получали государственной поддержки. В то время служба в иностранных вооружённых силах была незаконна; несмотря на это, некоторые австралийцы попали в Испанию и не были привлечены к ответственности перед Австралией, так как правительство не получило никаких сообщений об их действиях. Следовательно, вернувшиеся ветераны войны не были признаны ни правительством Австралии, ни Лигой вернувшихся и служащих Австралии (англ. Returned and Services League of Australia). Число служащих из Австралии было мало по сравнению с другими; 14 австралийцев были убиты.

Вторая мировая война (1939—1945)

Европа и Ближний Восток

Австралия вступила во Вторую мировую войну 3 сентября 1939 года. В то время её армия была мала и не готова к войне. Набор во Вторые Австралийские Императорские силы (сокр. ВАИС, от англ. Second Australian Imperial Force) начался в середине сентября. Большого количества волонтёров, по сравнению с Первой мировой, не наблюдалось, поэтому большинство мужчин призывного возраста были зачислены в середине 1940 года. Четыре пехотных дивизии сформировались на протяжении 1939 и 1940 годов, три из которых были направлены на Ближний Восток. Первоначально ресурсы Королевских ВВС Австралии (англ. Royal Australian Air Force) направлялись на обучение лётчиков для службы в Содружеских ВВС по Имперскому воздушно-тренировочному плану (англ. Empire Air Training Scheme, EATS), благодаря которому почти 28 000 австралийских лётчиков были обучены в ходе войны.

Первые крупные военные сражения во время войны были проведены против итальянцев в Средиземном море и Северной Африке. На протяжении 1940 года лёгкий крейсер HMAS Sydney (1934) и пять более старых по сроку службы эсминцев (прозванные «флотилией из куска металлолома» [англ. Scrap Iron Flotilla] нацистским пропагандистом министром Йозефом Геббельсом; это прозвище с гордостью приняли на себя суда) принимали участие в сериях операций, входя в британский Средиземноморский флот, и потопили несколько итальянских военных кораблей. Армия впервые приняла военное участие в январе 1941 года, во время которого 6-й Дивизион вошёл в состав Содружеских сил в рамках операции «Компас». Дивизион атаковал и захватил порт Бардия 5 января и город Тобрук 22 января с десятками тысяч окруженных итальянских солдат в обоих местах. Он также участвовал в преследовании итальянской армии и захвате Бенгази 4 февраля. В конце месяца он передислоцировался в Грецию и был замещен 9-м Дивизионом. Австралийские силы участвовали в ряде кампаний 1941 года. В апреле 6-й Дивизион, некоторые элементы 1-го Корпуса и несколько военных кораблей Австралии вошли в состав союзнических сил, безуспешно защищавших Грецию от нацистов во время Греческой операции. Под конец кампании 6-й дивизион был эвакуирован в Египет и Крит. Впоследствии силы участвовали в Критской операции в мае, завершившейся второй неудачей для союзников. Более 5 000 австралийцев были захвачены в плен, и 6-й дивизион, после сильных потерь, требовал время для восстановления, прежде чем снова вступить в бой. В конце марта итальянские и немецкие силы перешли в наступление в Северной Африке, тем самым откинув Содружеские силы ближе к границе с Египтом. 9-й Дивизион и бригада 7-й Дивизиона были осаждены в Тобруке; они успешно защитили порт до прибытия британских солдат в октябре. В июне основной состав 7-го Дивизиона, бригада от 6-го Дивизиона и штаб 1-го Корпуса принимали участие в Сирийско-Ливанской кампании против Французского государства. Сопротивление, вопреки ожиданиям, оказалось сильнее, и австралийцы были втянуты в большинство битв и потеряли много солдат перед французской капитуляцией в начале июля.

Большинство австралийских солдат вернулось в Австралию из Средиземного моря в начале 1942 года после начала войны на Тихом океане. 9-й Дивизион являлся крупнейшим подразделением, остававшимся на Ближнем Востоке, который сыграл ключевую роль в Первой и Второй битве при Эль-Аламейне в октябре. Дивизион вернулся в Австралию в начале 1943 года, в то время как несколько эскадрилий Королевских ВВС Австралии и военных кораблей Королевских ВМС Австралии участвовали в последующих Тунисских и Итальянской кампаниях. Роль Королевских ВВС Австралии в стратегическом воздушном наступлении на территорию Европы является основным вкладом со стороны Австралии в поражение Германии. Приблизительно 13 000 австралийских лётчиков служили в десятках британских и пяти австралийских эскадрильях бомбардировочной Команды ВВС в период с 1940 года и до конца войны. Австралийцы принимали участие во всех крупнейших наступательных операциях бомбардировочной авиации и понесли тяжёлые потери в ходе налётов на немецкие города и объекты противник во Франции. Австралийский экипаж, участвуя в бомбардировочной авиации, имел один из самых высоких показателей потерь по сравнению с любой из частей австралийской армии на протяжении Второй мировой войны и составлял примерно 20 % от всех потерей Австралии в ходе сражений; 3 486 солдат было убито и ещё несколько сотен взято в плен. Австралийские лётчики на лёгких бомбардировщиках и истребителях в составе эскадрилий принимали участие в освобождении Западной Европы в 1944 и 1945 гг., а также две патрульных эскадрильи Королевских ВВС Австралии служили во время битвы за Атлантику.

Азиатско-Тихоокеанский регион

С 1920-х годов в обороне Австралии преобладали идеи так называемой «Сингапурской стратегии». Эта стратегия включала в себя создание и оборону основной морской базы в Сингапуре, из которой большой британский флот смог бы отреагировать на агрессию со стороны Японии. Для достижения намеченной цели Австралия поддерживала высокий уровень военных сил в Малайе в 1940—1941 годах из-за увеличения угрозы со стороны Японии. Однако имея в виду поддержку со стороны Великобритании, Австралия сохраняла относительно небольшой военный контингент в Австралии и Азиатско-Тихоокеанском регионе. В 1941 году были приняты меры по увеличению обороноспособности страны против Японии в связи с угрозой возникновения войны, но их оказалось недостаточно. В декабре 1941 года австралийская армия оставила в Тихом океане 8-й Дивизион, большинство подразделений которого располагалось в Малайе, а другие восемь частично обученных и экипированных в Австралии. Королевские ВВС Австралии были оснащены 373 самолётами, большинство которых являлись устаревшими тренировочными, а Королевский ВМФ Австралии имел три крейсера и два эсминца, дислоцировавшихся в австралийских водах.

Австралийские военные потерпели ряд поражений в первые месяцы войны на Тихом океане. 8-й Дивизион и эскадрильи ВВС Австралии в Малайе образовали основную часть сил Содружества, которые были не в состоянии отразить меньшие силы проникновения Японии, высадившиеся 7 декабря. Силы Содружества были отброшены в Сингапур в конце января и были вынуждены сдаться противнику 15 февраля после захвата Японией большей части территории острова. Малые по размерам австралийские войска также проигрывали в битвах за Рабаул, Амбон, Тимор и Яву. Австралийский город Дарвин был сильно разбомблен японцами 19 февраля для предотвращения использования города в качестве союзнической базы. Более 22 000 австралийцев попали в плен в начале 1942 г. и пережили тяжёлые условия жизни в плену. Заключённые часто голодали, избивались и умирали от охранников, а также им не оказывалась медицинская помощь. В результате в плену погибло 8 296 австралийцев.

Частые и быстрые поражения союзнических войск в Тихом океане вызвали опасения в австралийском обществе по поводу возможного вторжения на австралийский материк. Возможность этого со стороны Японского Императорского флота существовала в начале 1942 г., однако призналась невозможным после того, как Императорская Ставка, которая вместо принятой стратегии изоляции Австралии от США захватила Новую Гвинею, Соломоновы острова, Фиджи, Самоа и Новую Каледонию. В то время этот факт не был известен союзникам, из-за чего австралийская армия была значительно увеличена для встречи агрессоров. Большое число боевых единиц Армии США и ВВС США прибыли в Австралию в начале 1942 г., после чего в марте вооружённые силы Австралии стали подконтрольны генералу Дугласу Макартуру. Австралийцы сыграли центральную роль в Новогвинейской кампании в 1942—1943 гг. После попытки высадки войск в Порт-Морсби они были разбиты в сражении в Коралловом море, японцы попытались захватить стратегически важный город, пройдя через хребет Оуэн-Стэнли и Милн-Бэй. Австралийские силы отразили эти атаки в ходе битв за Кокоду и Милн-Бэй при поддержке ВВС Австралии и ВВС США. Боевые единицы армии Австралии и США впоследствии осаждали и захватывали японские базы на северном побережье Папуа в битве Буна-Гона. Также австралийской армией была отражена попытка захвата города Уау в январе 1943 г., после чего перешла в наступление в рамках кампании Саламауа-Лаэ в апреле. В конце 1943 г. 7-й и 9-й Дивизионы сыграли важную роль в Картвильской операции, в ходе которой они высадились на востоке и западе города Лаэ и защитили полуостров Хьюон во время кампаний Хьюон и Финистерре-Рэнйдж.

Австралийский материк был атакован в 1942—1943 гг. Японские субмарины действовали в Австралии с мая по август 1943 г. Целью нападений являлось сокращение линии поддержки между союзниками: Австралия — США — Новая Гвинея, однако они были безуспешны. Также японские самолёты проводили воздушные рейды на союзнические базы в северной Австралии, использовавшиеся для образования кампании Северо-Западного Района против японских сил, направленных против Голландской Ост-Индии. Австралия прекратила участие в Тихоокеанской войне к 1944 г. Увеличивающиеся силы США в Тихом океане показали армию Австралии как что-то излишнее и нуждающееся в рабочей силе, после чего власти вынуждены были сокращать численность вооружённых сил и начинать налаживать военное производство. Тем не менее, правительство хотело вернуть утерянную активность, что привело к соглашению с предложением Макартура, предписывавшего в участии малых, незначительных кампаний. В конце 1944 г. австралийские войска и эскадрильи Королевских ВВС Австралии подменили американские гарнизоны в восточной части Новой Гвинеи, Новой Британии и Бугенвиле, а затем приступили к уничтожению оставшихся японских сил. В мае 1945 г. 1-й корпус, Первые Австралийские тактические ВВС, ВВС и ВМС США приступили к выполнению Борнейской операции, которая продолжалась до конца войны. Кампании способствовали малым поражениям в боях со стороны Японии и их исходы являются спорными.

После капитуляции Японии 15 августа 1945 г. Австралия взяла на себя ответственность за оккупированные большинства территорий Борнео и востока Голландской Ост-Индии до восстановления британского и голландского колониального господства. Также, австралийскими властями был проведён ряд дел о военных преступлениях со стороны Японии. В войне участвовало 993 000 австралийцев, из них 557 000 служили за границей. Потери составили 39 767 и ещё 66 553 раненых человек. Креста Виктории были удостоены 20 австралийцев.

Холодная война

Корейская война (1950—1953)

25 июня 1950 г. северокорейская армия перешла границу с Южной Кореей и двинулась на Сеул, который пал менее, чем за неделю. Северокорейские войска продолжали наступление и двинулись к порту Пусан, а после двух дней с начала атаки США предложили свою помощь властям атакованного государства. В ответ Совет безопасности ООН предложил странам-участникам помочь отразить нападение Северной Кореи. Первоначально Австралия взяла истребитель-бомбардировщик North American P-51 Mustang от 77-й эскадрильи Королевских ВВС Австралии и пехоту от 3-го батальона Королевского австралийского полка и разместила их на территории Японии в рамках британских Содружеских оккупационных сил (англ. British Commonwealth Occupation Force). Это помогло провести служащий персонал и большинство поставок британским Содружеским силам Кореи. Фрегат ВМФ HMAS Shoalhaven (K535) и эсминец HMAS Bataan (I91) также участвовали в рамках конфликта, а позже к ним присоединился авианосец HMAS Sydney (1944).

Во время прибытия 28 сентября 3-го Батальона Королевского австралийского полка северокорейская армия была в отступлении из-за Инчхонской высадки войск. Под командованием Верховного главнокомандующего ООН, генерала Дугласа Макартура, батальон двинулся на север и был втянут в его первую серьёзную схватку при Пхеньяне, приближаясь к реке Ялу. После вмешательства китайских войск силы ООН были разбиты в ходе ряда сражений, и 3-й Батальон вынужден был отступить к 38-й параллели.

Австралийские войска приняли участия в двух крупных военных сражениях в 1951 г., первое из которых началось при Капхёнге. 22 апреля китайские войска атаковали Капхёнскую долину и принудили южнокорейских солдат отступить. Австралийским и канадским солдатам было приказано остановить это наступление. После ночной схватки австралийцы отбили свои позиции, результатом чего являлись 32 убитых и 59 человек раненых. В июле 1951 г. австралийский батальон вошёл в состав комбинированного из канадских, британских, австралийских, новозеландских и индийских сил, сформировав 1-й Содружеский Дивизион. Во второй крупной битве они сражались в рамках операции «Коммандо» и, после произошедшей атаки со стороны Китая, в битве при реке Имджин. 1-й Содружеский Дивизион контр-атаковал 3 октября, поражая несколько целей, включая Хилл 355 и Хилл 317, после чего Китай отступил по прошествии пяти дней. Австралийские потери включали в себя 20 убитых и 104 раненых человека в ходе битвы, ставшей известной как Первая битва при Марьян-Сане. Воющие стороны вскоре перешли к позиционной войне, которая сродни́ произошедшему во время Первой мировой, в которой люди жили в туннелях, редутах, фортах, окруженных мешками с песком, и за колючей проволокой. С 1951 г. и до конца войны 3-й Батальон в горах рыл окопы на восточной стороне позиций дивизии к северо-востоку от реки Имджин. На против них располагались сильно укреплённые китайские позиции. В марте 1952 г. Австралия увеличила свои военные силы ещё двумя батальонами, посылая 1-й Батальон Королевского австралийского полка. Последний оставался в Корее 12 месяцев, после чего был заменён 2-м Батальоном в апреле 1953 г. Австралийцы сражались в своей последней битве 24—26 июля 1953 г., во время которой 2-й Батальон удерживал свои позиции для заранее известной атаки с китайской стороны на реке Самичон, потерпев потери в 5 убитых и 24 раненых солдат.

Военные действия были приостановлены 27 июля 1953 г. Во время войны служили 17 808 австралийцев, 341 из которых был убит, 1216 ранены и 30 взяты в плен.

Война в Малайе (1950—1960)

Война в Малайе была объявлена 18 июня 1948 года после убийства трёх управляющих членами коммунистической партии Малайи (сокр. МКП). Участие Австралии началось в июне 1950 г., после которого в ответ на запрос Великобритания отправила шесть самолётов Avro Lincoln от 1-й эскадрильи и Dakotas от 38-й эскадрильи, прибывших в Сингапур и образовавших часть британских Содружеских дальневосточных ВВС. Dakotas позднее использовались для перевозки грузов, солдат и разбрасывания листовок, а самолёты Avro Lincoln осуществляли бомбардировки на коммунистическо-террористические базы. ВВС были особенно успешны в воздушных боях; одним из ярких примеров является так называемая операция «Термит», во время которой пять бомбардировщиков Avro Lincoln уничтожили 181 коммунистический лагерь, убили 13 коммунистов и заставили капитулировать, а затем присоединились в операцию Королевских ВВС Великобритании и сухопутных войск.

Австралийские сухопутные войска высадились в Малайе в октябре 1955 г. в составе Дальневосточного стратегического резерва. В январе 1956 г. первая пехота в составе 2-го Батальона Королевского австралийского полка развернулась на Малайском полуострове. Батальон участвовал, в основном, в операциях по «зачистке» следующие 20 месяцев, проводя обширное патрулирование, включая прилегающие территории коммунистическо-террористических лагерей, являясь частью 28-й британской Содружеской бригады. Контакт с врагом был нечастым, а результаты малы — относительно немного убитых. 2-й Батальон покинул Малайзию в октябре 1957 г. и сменился 3-м Батальоном. Последний прошёл шесть недель обучения в джунглях, после чего стал отбрасывать силы МКП обратно в джунгли Перака и Кедаха. Новый батальон широко участвовал в патрулированиях и засадах. Контакт с противником снова был нечастым, однако он добился больше успехов, чем его предшественник. К концу 1959 г. операция против МКП вошла в финальную фазу, после которой большинство коммунистов были отброшены к границе с Таиландом и за неё. 3-й Батальон покинул Малайзию и снова сменился 1-м Батальоном, которому не пришлось контактировать с повстанцами, после чего в октябре 1960 г. он сменился на 2-й Батальон, дислоцировавшийся в Малайзии до августа 1963 г. Война в Малайе официально закончилась 31 июля 1960 г.

Австралией в качестве поддержки предоставлялись артиллерия, техническая помощь и самолёты. Королевские ВМС Австралии служили в малайских водах, атакуя найденные позиции коммунистов в 1956—1957 гг. Война была для Австралии самым продолжительным действием в её военной истории. В войне участвовали 7 000 австралийских солдат, среди них 51 погиб, хотя только 15 из них участвовали в операциях, и ещё 27 раненых.

Рост военных и морских сил в 1960-х

В начале 1960-х гг. премьер-министр Роберт Мензис значительно расширил австралийскую армию таким образом, что удалось выполнить правительственную политику наступающей обороны (англ. Forward Defence) в юго-восточной Азии. В 1964 г. объявил увеличение финансирования обороны. Силы австралийской армии увеличились на 50 % за три года с 22 000 до 33 000, дополнительно образуя три полных бригады дивизионов с девятью батальонами. Королевские ВВС и ВМФ Австралии также увеличились на 25 %. В том же году воинская повинность в Австралии была вновь введена в соответствии с Актом о воинской службе от 1964 года для выбранных 20-летних мужчин на срок 2 года.

В 1961 г. три эсминца типа «Чарльз Ф. Адамс» были приобретены у США для замены стареющих эсминцев типа «Кью». По традиции ВМФ Австралии купили корабли тех же конструкций, которые имелись в Королевском ВМФ Великобритании, учитывая, что покупка у США была значительной. HMAS Perth (D 38) и HMAS Hobart (D 39) вступили во флот в 1965 г., а двумя годами позднее присоединился HMAS Brisbane (D 41). Другие проекты включали в себя постройку шести фрегатов типа «Ривер», преобразование авианосца HMAS Melbourne (1945) в противолодочное судно, приобретение десяти вертолётов Уэссекс и закупку шести субмарин типа «Оберон».

Королевские ВВС Австралии получили первые истребители Мираж в 1967 г., оснащая ими 3-й, 75-й и 77-й эскадрильи ВВС. Служба также получила американский самолёт F-111, транспортник С-130, морской разведывательный самолёт Orion и учебно-тренировочные Macchi.

Индонезийско-малайзийская конфронтация (1962—1966)

Индонезийско-малайзийская конфронтация происходила с 1962 по 1966 гг. между Британским Содружеством и Индонезией, в ходе которого Содружество пыталось обеспечить оборону нового государства. Война была локальной и происходила в основном на острове Борнео, однако всё же несколько морских и воздушных вторжений на Малаккский полуостров имели место. Являясь частью австралийских вооружённых сил, обеспечивающих безопасность Малайзии, солдаты армии, ВМС и ВМФ дислоцировались здесь в рамках Дальновосточного стратегического резерва. Австралийское правительство с осторожностью относилось к своему вмешательству в войну с Индонезией и на первоначальном этапе ограничивало своё участие в защите полуострова Малакка. Австралийские солдаты участвовали в двух случаях, в ходе которых 3-й Батальон помогал в зачистке проникших сил противника с моря и воздуха при Лабисе и Понтиане в сентябре и октябре 1964 г.

После этих нападений правительство уступило британским и малайзийским запросам о развёртке пехотного батальона в Борнео. На ранних стадиях британские и малайзийские войска обороняли только границу между государством и восставшей территорией, включая населённые пункты с мирными жителями. Однако ко времени развёртки австралийских батальонов, англичане пошли на более агрессивные действия: пересекли границу для получения нужных данных и заставили оставаться индонезийские войска в обороне в ходе действий под кодовым названием операция «Кларе». Бой происходил в джунглях, горах и при изнурительной погоде, войска проводили операции, характеризуемые использование баз, расположенных далеко от границы, её пересечение, использование вертолётов для поддержки и снабжения войск, а также применение технологий по определению передвижения человека и радиоэлектронную разведку для определения врага.

3-й Батальон Королевского австралийского полка развернулся в Борнео в марте 1965 г. и служил в Сараваке до конца июля на обеих сторонах границы. Батальон имел четыре основных контакта с индонезийскими силами и множество других малых (например, битва при Сангей Кимба, Киндау и Бабанг), включая двух подорвавшихся на минах солдат. 4-й Батальон во время службы имел менее насыщенные боевые действия между апрелем и августом 1966 г. и служил за границей, где несколько раз столкнулся с индонезийскими солдатами. Эскадрилья Специального воздушного полка (англ. Special Air Service Regiment) также была развёрнута в 1965 и снова в 1966 гг., принимая участия в трансграничных операциях и принося значительные потери для индонезийцев, которые часто действовали под прикрытием. Другие подразделения включали в себя артиллерию и обслуживающий персонал, в то время как корабли Королевских ВМС Австралии участвовали в обстрелах индонезийских позиций в Борнео и проникших в Сингапурский пролив. Королевские ВВС Австралии играли незначительную роль, хотя при условии увеличения масштабов войны она бы увеличилась.

Операции в Борнео были засекречены и мало освещались в австралийской прессе, в то время как официальное признание в трансграничных войнах произошло только в 1996 г. После военного переворота в Индонезии, в котором принимал участие генерал Сухарто, пришедший к власти, был подписан мирный договор в августе 1966 г., который завершил конфликт. Во время войны служили 3 500 австралийцев, 16 из которых погибли (7 во время боя) и 8 ранено.

Война во Вьетнаме (1962—1973)

Вмешательство Австралии в Вьетнамскую войну в основном было вызвано ростом коммунизма в юго-восточной Азии по прошествии Первой мировой войны и страхом его распространения, сложившегося в стране в 1950-х и начале 1960-х гг. Вследствие этого, Австралия приняла решение о поддержке войны на протяжении всей декады в начале 1960-х гг. В 1961 и 1962 гг. лидер южновьетнамского правительства, Нго Динь Зьем, попросил помощи у США и их союзников из-за увеличения повстанческих сил, поддерживаемых коммунистическим правительством Северного Вьетнама. Австралией были посланы 30 военных советников от Австралийской тренировочной команды армии Вьетнама (англ. Australian Army Training Team Vietnam), ставших позже известными просто как «Команда». Они прибыли в июле и августе 1962 г., тем самым ознаменовав вмешательство Австралии в войну. В августе 1964 г. Королевские ВВС Австралии послали транспортный самолёт Caribou в порт города Вунгтау.

Безопасность в Южном Вьетнаме все равно продолжала ухудшаться, из-за чего США увеличили свой контингент до 200 000 солдат к началу 1965 г. В свою очередь со стороны Австралии были посланы 1-й Батальон Королевского австралийского полка для несения службы вместе с 173-й воздушно-десантной бригадой в провинции Бьенхоа в июне 1965 г.; впоследствии они сражались в ряде важных схваток, включающих в себя битвы Хобувудс и Шуойбонгчанг. В марте 1966 г. правительство Австралии рапортовало о развёртывании на территории Вьетнама 1-е Австралийские целевые силы, в которые было набрано большое количество призывников, размером с бригаду, заменившие 1-й Батальон. Состоявшие из двух батальонов пехоты, техники, авиации, артиллерии и других групп поддержки, целевые силы отвечали за их территорию и базировались при Нуйзат, в Фыоктуи. Включения у сил состояли из вертолётов Iroquois от 9-й эскадрильи Королевских ВВС Австралии. В битве при Лонгтан 18 августа 1966 г. рота Д (англ. D Company) 6-го Батальона при значительной поддержке артиллерии удержала и победила силы Вьетконга, по крайней мере в 6 раз превосходящих их по числу солдат. 18 австралийцев были убиты и ещё 24 ранены; со стороны нападающих погибло 245 коммунистов.

С провинцией Фыоктуи, позднее становящейся все более подконтрольной на протяжении 1967 г., австралийцы провели значительно больший период времени, отведённый для операций. Впоследствии 1-е Австралийские целевые силы были переброшены по воздуху на пути, ведущие в Сайгон, в целях пресечения движения коммунистов на столицу в ходе операции «Кобург» в рамках Тетского наступления 1968 года и позднее битвы при Корал-Балморал в мае и июне 1968 г. При огневой поддержке баз Корала и Балморала австралийцы столкнулись с северовьетнамской армией и силами Вьетконга, действовавшими своим батальоном и полком первый раз во время войны, что привело к сражению для их наибольшей по масштабам и угрозе поражения, а также по времени действия схватки во время войны. После 26 дней сражения потери Австралии составили 25 убитых и 99 раненых; со стороны противника эта цифра составляла 267 убитых, 7 раненых и 11 захваченных в плен коммунистов. Другие важные битвы включают в себя Биньба (июнь 1969), Хатзить (конец декабря 1968 г.) и Лонгкхань (июнь 1971 г.). В разгар австралийского вмешательства 1-е Австралийские целевые силы состояли из 8 500 солдат, дополнительно включая в себя три пехотных батальона, технику, артиллерию, ремонтные группы, логистов и лётчиков. 3-й блок Батальона Королевского австралийского полка, 2-я эскадрилья Королевских ВВС Австралии и бомбардировщики English Electric Canberra и 4 эсминца Королевских ВМС Австралии присоединились к американским патрулирующим на территории северовьетнамских вод в 1967 г..

Вывод австралийских солдат активно начался в ноябре 1970 г. Как следствие, общая стратегия союзников по вьетнамизации и стремление правительства Австралии уменьшить своё вмешательство в войну привели к тому, что 8-й Батальон Королевского Австралийского полка не был заменён по окончанию его срока службы. 1-е Австралийские целевые силы вновь уменьшились в своем составе до двух пехотных батальонов, хотя и не перестали иметь значительные количества техники, артиллерии и поддержку авиации. Боевые силы претерпели дальнейшее сокращение в 1971 г., как часть поэтапного вывода, и уже к октябрю целевые силы прекратили свою деятельность. Между тем, военные консультанты ещё выполняли миссии по перевозке южновьетнамских солдат до начала их вывода 18 декабря 1972 г. вновь избранным Лейбористским правительством, главой которого являлся Гоф Уитлэм. Последние австралийские силы были выведены в 1973 г. Вьетнамская война для Австралии являлась самой продолжительной и спорной, и хотя в начале она заручилась поддержкой других стран, военное присутствие увеличивалось по мере увеличения риска эскалации масштабов войны. Более 50 000 австралийцев служило во Вьетнаме, 519 из них были убиты и 2 398 ранены. Четыре австралийца удостоились креста Виктории.

Поствьетнамская эра

Образование Сил обороны Австралии (1976)

Важность совместной войны была выявлена во время Первой мировой войны, в которой военно-морские, наземные и воздушные силы часто служили в рамках одной «команды», в которой отсутствовала централизованная власть, что, в итоге, приводило к плохой координации военных действий, состоявшей в различных военных доктринах. Необходимость в объединённом командовании получила большее внимание в ходе проведения военных действий со стороны Австралии во Вьетнаме. В 1973 г. секретарь Департамента обороны, Артур Тэйндж, предоставил доклад правительству Австралии, в котором рекомендовалась унификация разъединённых департаментов и образование должности начальника персонала Сил обороны.

Лейбористское правительство Уитлэма впоследствии объединило три министерства (обороны, ВМФ, армии, ВВС и поддержки) в один Департамент обороны в 1973 г., а призыв в армию был отменен. 1 января 1976 г. три военные ветви Австралии объединились в одну и образовали Силы обороны Австралии (англ. Australian Defence Force), состоящие из добровольных профессиональных солдат. На сегодняшний день они управляются офисами Рассела (военный комплекс) в Канберре и делятся на воздушные, земные, морские и специальные командования. Кроме этого, Северное командование базируется в Дарвине и несёт ответственность за операции на территории Северной Австралии.

Оборона Австралии (1980-е и 1990-е)

До 1970-х гг. австралийская военная стратегия базировалась на наступательной обороне (англ. Forward Defence), в которой военная роль страны заключалась во взаимодействии с союзниками против угроз, направленных на австралийский регион. В 1969 г. после того, как Соединёнными Штатами Америки была принята доктрина Никсона и британцами были прекращены планы по «east of Suez» (фраза, использующаяся в политике и военном деле и обозначающая заинтересованность Великобритании в территориях, лежащих за пределами Европы), Австралией были разработана оборонная политика, подчеркивающая самообеспеченность австралийского континента. В оборонной политике Австралии внимание страны направлялось на защиту подходов к северным морским нациям от возможного нападения.

В соответствии с этой целью Силы обороны Австралии (сокр. СОА) были реструктуризованы для увеличения возможности нанесения удара противнику с австралийских баз и отразить атаки на страну. Силы обороны добились этого за счёт увеличения возможностей Королевских ВМС и ВВС Австралии и передислоцирования частей регулярной армии на север страны. В то время у СОА не было военный ресурсов для их оперативного развёртывания за пределами страны. В 1987 г. СОА совершили своё первое оперативное развёртывание в рамках операции «Моррис Дэнс», в которой несколько военных кораблей и стрелковых рот прибыли в воды Фиджи в ответ на фиджийский переворот 1987 года (англ. 1987 Fijian coups d'état). Поставленная задача была успешно выполнена, однако подчеркнула необходимость СОА об увеличении скорости реагирования на непредвиденные обстоятельства.

Война в Персидском заливе (1991)

Австралия была членом международной коалиции, отправившая военные силы в войну в Персидском заливе и развернувшая военно-морскую группу из двух военных кораблей — корабль поддержки и дайвинговую команду; контингент состоял в общей сложности из 750 человек. Австралийский вклад по развёртке военного персонала в активную боевую зону был первым со времени образования СОА и позволил испытать их возможности. Силы Австралии не увидели военных действий и вместо этого они играли значительную роль в соблюдении санкций, введённых против Ирака после его вторжения в Кувейт. Некоторые солдаты из СОА служили в британских и американских подразделениях и приняли участие в бою; некоторые из них позже были награждены. После войны флот стал регулярно отправляться в Персидский залив и Красное море для продолжения торговых санкций, которые по-прежнему применяются к Ираку.

Глобальная безопасность, конец 1990-х

С конца 1980-х гг. австралийское правительство все больше увеличивало роль СОА для проведения миротворческих операций во всех мире. Большинство этих заданий потребовало вмешательство малых штатов персонала, а некоторые привели к высадке нескольких сотен миротворцев. Большие развёртывания миротворческих сил проводились в Намибию в начале 1989 г., в Камбоджу между 1992 и 1993 гг., в Сомали в 1993 г., в Руанду между 1994 и 1995 гг. и в Бугенвиль в 1994 и начиная с 1997 гг. В 1996 г. выборы Говадрского либерального правительства привели к значительным реформам Сил обороны Австралии в плане структуры и роли; с проведением оборонной стратегии нового правительства акцент на защиту Австралии смещался с возможности прямого нападения на страну в сторону сотрудничества со странами региона и её союзниками для управления потенциальными угрозами безопасности в знак признания глобальной безопасности австралийских интересов. В соответствии с новым направлением структура СОА изменялась в сторону увеличения доли вспомогательных боевых подразделений и повышения боевой эффективности СОА.

Новое тысячелетие

Восточный Тимор, с 1999

Бывшая португальская колония Восточный Тимор была оккупирована Индонезией в 1975 г., однако после нескольких лет жестокого сопротивления индонезийское правительство во главе с президентом Хабиби Б. Ю. позволило провести стране голосование по вопросу автономии в 1999 г. Миссия ООН в Восточном Тиморе (сокр. МООНВТ, от англ. United Nations Mission in East Timor) была создана для организации и проведения голосования, которое состоялось в конце августа и показало, что 78,5 % населения проголосовали за независимость. Однако после объявления результатов голосования проиндонезийские войска, поддерживаемые элементами армии Индонезии, начали кампанию насилия, грабежей и поджогов, после которых большинство населения страны было убито, а 500 000 были перемещены. Будучи неспособной контролировать насилие, Индонезия впоследствии согласилась на развёртывание многонациональных миротворческих сил. Австралия возглавила международную военную коалицию, известную как Международные силы в Восточном Тиморе (сокр. МСВТ, от англ. International Force for East Timor), организации, которая не являлась частью плана ООН, но действовала в соответствии с резолюциями. Посланные австралийские силы составляли 5 500 человек.

Под всеобщим командованием австралийского генерал-майора Питера Кросгроува МСВТ начали прибывать 12 сентября 1999 г., целью которых являлось восстановление мира и безопасности, защиты и поддержки МООНВТ и содействие по оказанию медицинской помощи. После вывода индонезийских вооружённых сил, полиция и правительственные чиновники Восточно Тимора вместе с МООНВТ вновь учредили свою штаб-квартиру в Дили 28 сентября. 19 октября 1999 г. Индонезия официально признала результаты выборов и вскоре благодаря миротворческим силам ООН была образована Временная администрация ООН в Восточном Тиморе (сокр. ВАООНВТ, от англ. United Nations Transitional Administration in East Timor), взявшая полную ответственность за административное управление в Восточном Тиморе в период его перехода к независимости. Передача командования над военными операциями от МСВТ к ВАООНВТ была завершена 28 февраля 2000 г. Австралия продолжила миротворческую операцию ООН с персоналом в 1 500—2 000 человек, а также отправила десантные суда и вертолёты Black Hawk и стала крупнейшим донором военных кадров в миссиях по поддержанию мира. На протяжении этих операций австралийские силы регулярно сталкивались с индонезийскими войсками и особенно часто вдоль границы с Западным Тимором. Значимые боевые действия произошли в Суаи, Мота’аин и Аидабасалала в октябре 1999 г. Вместе с установлением безопасности в регионе часть австралийских и сил ООН были выведены в 2005 г. Двое австралийцев погибли по небоевым причинам, в то время как несколько были ранены в ходе боевых действий.

Непредвиденное развёртывание войск в Восточном Тиморе в 1999 г. привело к значительным изменениям австралийской оборонной политики и увеличению опыта СОА по проведению операций за пределами Австралии. Успешное развёртывание было проведено в первый раз. В Белая книга обороны 2000 года уделяла больше внимания подготовке СОА по зарубежным развёртываниям. Австралийское правительство обязалось улучшить подготовку СОА путём повышения готовности и экипировки солдат, увеличением постоянного служащего персонала до 57 000 человек и увеличением реальных расходов на оборону на 3 % каждый год.

В мае 2006 г. 2 000 персонала СОА были снова развёрнуты в Восточном Тиморе в рамках операции «Астьют» для устранения беспорядков со стороны Сил обороны Тимо́р-Ле́шти. Австралийские войска были вовлечены в несколько столкновений, включая тяжёлые столкновения с повстанцами под командованием Альфредо Рейнадо в Саме 4 марта 2007. Однако в начале 2010-х гг. безопасность стабилизировалась; всего 400 австралийцев остаются в стране в рамках малых международных сил.

Афганистан, с 2001

Вскоре после исламистской террористической операции в Нью-Йорке и Вашингтоне 11 сентября 2001 г. австралийские силы были включены в возглавляемую США коалицию по борьбе с терроризмом. Наиболее значимый вклад СОА под кодовым названием операция «Слиппер» являлся деятельностью специальных целевых групп, действовавших в Афганистане с 2001 по 2002 гг. и позднее, с середины 2005 г., против талибов. Со временем австралийское вмешательство выросло вместе с увеличением наземных сил в 2006 г. для обеспечения безопасности, восстановления и наставничества Афганской национальной армии. Также Австралией были предоставлены фрегат, самолёт-разведчик AP-3 Orion и три транспортных самолёта C-130 Hercules для международных операций в Персидском заливе и Индийском океане с 2001 г. и поддержки операций на территориях Афганистана и Ирака в рамках операции «Каталист». Отряд, состоящий из четырёх истребителей-бомбардировщиков F/A-18 Hornet, базировался в Диего-Гарсия с конца 2001 до середины 2002 г., а два заправочных самолёта Boeing 707 базировались в Манасе (Киргизия) для оказания поддержки коалиции в воздушном пространстве Афганистана, однако вскоре были сняты.

С 2011 г. скромные австралийские силы, численностью 1 550 человек, остаются в Афганистане и принимают участие в операции против повстанцев провинции Урузган совместно с США и другими коалиционными силами, включая голландские (выведены в августе). Силы состоят из моторизованной пехоты, сил специального назначения, инженеров, кавалерии, артиллерии и авиации. Они включают в себя общевойсковую боевую группу, размером с батальон, известную как Менторские целевые силы (англ. Mentoring Task Force) и Спецоперационные целевые силы (англ. Special Operations Task Group), обе из которых базируются на передовой базе Рипли (англ. Forward Operation Base Ripley) за пределами Тарин Ковт, а также Винтокрылую группу (англ. Rotary Wing Group) CH-47 Chinook, Силы логистики (англ. Force Logistics Asset) и радар Королевских ВВС Австралии, базирующийся в Кандагаре. Кроме того, дополнительно ещё 800 человек австралийского логистического персонала базируется на Ближнем Востоке для поддержки, но располагаются за пределами Афганистана. Отряды морского патруля и транспортные самолёты продолжают поддерживать операции в Ираке и Афганистане, базируясь за Аль-Михадской воздушной базой в Объединённых Арабских Эмиратах. Также был развёрнут один фрегат Королевских ВМС Австралии и направлен в Аравийское море и Аденский залив для борьбы с пиратством.

Австралийские силы были временами втянуты в жестокие сражения; наиболее значимые действия включают в себя операцию «Анаконда» (2002 г.), операцию «Перт» (2006 г.), битву при Хоре (2007 г.), битву при Каракак (2009 г.), наступление в Шах-Вали Кот и битву при Дерапет (2010 г.); другие данные об операциях не публикуются по причине военной тайны. Потери включают в себя 26 убитых, включая австралийца, служившего в британской армии, и 179 раненых. Два австралийца были награждены Австралийским крестом Виктории впервые за 40 лет.

Ирак, с 2003

Позднее австралийские войска присоединились к британским и американским во время вторжения коалиционных сил в Ирак в 2003 году. Первоначальный вклад был малым и состоял из 2 058 человек персонала, участвовавшего в операции «Фалконер». Основные элементы военной силы включали в себя силы специального назначения, авиации и военно-морские. Армейские единицы включали в себя Воздушный полк специального назначения и 4-й Батальон Королевского Австралийского полка, отряд винтокрылов CH-47 Chinook и ряд других специализированных подразделений. Части Королевских ВМС Австралии включали в себя HMAS Kanimbla (L 51) и фрегаты HMAS Darwin (FFG 04) и HMAS Anzac (FFH 150), а Королевские ВВС Австралии развернули 14 F/A-18 Hornet от 75-й эскадрильи, несколько AP3-C Orion и C-130 Hercules. Примечательно, что Австралийские силы специального назначения первыми пересекли границу Ирака, а через несколько дней наземные расчёты от Специального воздушного полка подошли вплотную к Багдаду. Во время вторжения Королевские ВВС Австралии впервые со времен Вьетнамской войны вылетели с боевой задачей и, являясь частью 75-й эскадрильи, в составе 350 самолётов сбросили 122 бомбы с лазерным наведением. Иракские войска доказали, что не смогут победить у коалиционных военных сил, и по их поражению Австралия вывела свои войска. Изначально Австралия не принимала участия в послевоенной оккупации Ирака, однако легковооружённая боевая группа Австралийской армии, имеющая название Аль-Мутаннская целевая группа и состоящая из 40 бронетранспортёров ASLAV и пехоты, позже развернулась на юге Ирака в апреле 2005 г. в рамках операции «Каталист». Ролью этих сил являлась защита японских инженерных групп в регионе и поддержка по военной подготовке солдат Иракской армии. Позже эта группа была переименована в Наблюдательную боевую группу (запад) (сокр. НБГ(3), от англ. Overwatch Battle Group (West), OBG(W)) после передачи под иракский контроль провинции Аль-Мутанна. Численность сил в мае 2007 г. достигла своего максимума и стала составлять 1 400 человек, включая в себя НБГ(3), Отряд охраны в Багдаде и Австралийскую тренировочную команду в Ираке. Фрегат Королевских ВМС Австралии базировался на севере Персидского залива, включая воздушные судна Королевских ВВС Австралии, состоявшие из боевых единиц C-130H Hercules и AP-3C. После избрания нового лейбористского правительства в лице премьер-министра Кевина Радда в конце 2007 г. основная часть этих сил была снята в середине 2009 г., в то время как операции Королевских ВМС и ВВС Австралии перенаправились в другие части Ближнего Востока в рамках операции «Слиппер».

Менее важные операции ещё не завершились, и австралийские силы в Ираке на данный момент составляют всего 80 человек, назначенных для защиты своего посольства в Багдаде в лице Охранного отряда Ирака, а также включая двух офицеров в рамках вспомогательной мисии ООН в Ираке. Более 17 000 австралийцев служило в ходе операций, проведённых в Ираке, и на сегодняшний день потерей практически нет, исключая двух человек, убитых в ходе инцидентов, и третьего, убитого во время несения службы в Королевских ВВС; 27 человек обслуживающего персонала были ранены.

Миротворчество

Участие Австралии в международных миротворческих операциях было разнообразным и включает в себя участие в двух миссиях ООН, а также нескольких коалиций. Австралийцы были вовлечены в конфликты чаще всего действуя в рамках миротворческих миссий, нежели будучи захватчиками, однако «в соответствии с международными условиями, Австралия является умеренно энергичным миротворцем.» Однако Австралия проводила миротворческие миссии на протяжении 60 лет, будучи в числе первых военных наблюдателей от ООН в Индонезии в 1947 г., и отправляла, как правило, ограниченный, но высокотехнологичный и оснащенный должной военной техникой военный контингент или наблюдательные группы и полицию. Картина стала изменяться с середины 1990-х гг., в которых Австралия принимала участие в серии громких операций, разворачивая значительно бо́льшие военные контингенты в ходе миссий поддержки в Камбодже, Руанде, Сомали, а позднее в Восточном Тиморе и Соломоновых Островах. Австралия принимала участие почти в 100 отдельных миссиях, отправляя более чем 30 000 человек (из них погибло 10 человек).

Военная статистика

Конфликт	Дата	Число участников	Число убитых	Число раненых	Число военнопленных	Примечания
Новая Зеландия	1860—1861	Команда HMVS Victoria 2 500 в составе Уаикатских полков	1 <20	— Неизвестно	—
Судан	1885	770 в военном контингенте от НЮУ	9	3	—
Южная Африка	1899—1902	16 463 в составе колониальных и Содружеских контингентов	589	538	100
Китай	1900—1901	560 от НЮУ, СА и Викторианских колониальных морских контингентов	6	Неизвестно	—
Первая мировая война	1914—1918	416 809 зачисленных в Австралийские Императорские силы 324 000 солдат Австралийских Императорских сил, служивших за границей 9 000 от ВМС Всего: 425 809	61 511	155 000	4 044 (397 умерли в плену)
Гражданская война в России	1918—1919	100—150 от СРК и СРВС 48 от Данстерфорс Команда HMAS Swan	10	40	—
Вторая мировая война	1939—1945	727 200 от 2-х АИС и ополчений 48 900 от ВМС 216 900 от ВВС Всего: 993 000	39 761	66 553	8 184 (против Германии и Италии) 22 376 (против Японии) (8 031 умерли в плену)
Война в Малайе	1948—1960	7 000 от армии	39	20	—
Корейская война	1950—1953	10 657 от армии 4 507 от ВМС 2 000 от ВВС Всего: 17 164	340	1 216	29 (1 умер в плену)
Индонезийско-малайзийская конфронтация	1962—1966	3 500 от армии	16	9	—
Война во Вьетнаме	1962—1973	42 700 от армии 2 825 от ВМС 4 443 от ВВС Всего: 49 968	521	2 398	—
Война в Персидском заливе	1991	750	—	—	—
Сомали	1992—1994	1 480	1		—
Восточный Тимор	с 1999		2		—
Афганистан	с 2001		26	179	—
Ирак	с 2003	17 000	3	27	—
Всего			102,829	225,796	34,730

Литература

• Australian War Memorial. [www.awm.gov.au/about/annual_report/ann_rep09-10.pdf Australian War Memorial Annual Report 2009-2010]. — Canberra: Australian War Memorial, 2010. — ISBN 14414198.
• Australian Army. [www.defence.gov.au/ARMY/PUBS/downloads/LWD_1_The_Fundamentals_of_Land_Warfare_Full.pdf The Fundamentals of Land Warfare]. — Canberra: Australian Army, 2008.
• Bean Charles. [www.awm.gov.au/histories/first_world_war/volume.asp?levelID=67887 The Story of Anzac: From the Outbreak of War to the End of the First Phase of the Gallipoli Campaign May 4, 1915]. — Sydney: Angus and Robertson, 1921.
• Bean Charles. [www.awm.gov.au/histories/first_world_war/volume.asp?levelID=67901 Anzac to Amiens]. — Canberra: Australian War Memorial, 1946.
• Beaumont Joan. Australia's war: Europe and the Middle East // Australia's War, 1939–1945 / Beaumont, Joan (ed.). — Sydney: Allen and Unwin, 1996. — ISBN 1864480394.
• Beaumont Joan. Australia's war: Asia and the Pacific // Australia's War, 1939–1945 / Beaumont, Joan (ed.). — Sydney: Allen and Unwin, 1996a. — ISBN 1864480394.
• Coates John. An Atlas of Australia's Wars. — Melbourne: Oxford University Press, 2006. — ISBN 0195559142.
• Coulthard-Clark Chris. Where Australians Fought: The Encyclopaedia of Australia's Battles. — 1-е изд. — St Leonards: Allen and Unwin, 1998. — ISBN 1864486112.
• Coulthard-Clark Chris. The Encyclopaedia of Australia's Battles. — 2-е изд. — Sydney: Allen and Unwin, 2001. — ISBN 1865086347.
• Dennis, Peter; Grey, Jeffrey; Morris, Ewan; Robin Prior. The Oxford Companion to Australian Military History. — Melbourne: Oxford University Press, 1995. — ISBN 0195532279.
• Dennis Peter. Emergency and Confrontation: Australian Military Operations in Malaya and Borneo 1950–1966 / В соавт. с Jeffrey Grey. — St Leonards: Allen and Unwin, 1996. — ISBN 1863733027.
• Dennis, Peter; Grey, Jeffrey; Morris, Ewan; Prior, Robin; Jean Bou. The Oxford Companion to Australian Military History. — 2-е изд. — Melbourne: Oxford University Press Australia & New Zealand, 2008. — ISBN 9780195517842.
• Evans Mark. The Tyranny of Dissonance: Australia's Strategic Culture and Way of War 1901–2005. Study Paper No. 306. — Canberra: Land Warfare Studies Centre, 2005. — ISBN 0642296073.
• Frame Tom. No Pleasure Cruise. The Story of the Royal Australian Navy. — Sydney: Allen and Unwin, 2004. — ISBN 1741142334.
• Grey Jeffrey. A Military History of Australia. — 2-е изд. — Port Melbourne: Cambridge University Press, 1999. — ISBN 0521644836.
• Grey Jeffrey. A Military History of Australia. — 3-е изд. — Port Melbourne: Cambridge University Press, 2008. — ISBN 9780521697910.
• Ham Paul. Vietnam: The Australian War. — Sydney: Harper Collins, 2007. — ISBN 9780732282370.
• Horner David. SAS: Phantoms of the Jungle: A History of the Australian Special Air Service. — St. Leonards: Allen and Unwin, 1989. — ISBN 0045200068.
• Horner David Defending Australia in 1942 // The Pacific War 1942. — Canberra: Department of History, Australian Defence Force Academy, 1993. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=07292473&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 07292473].
• Holmes Tony RAAF Hornets at War (англ.) // Журнал Australian Aviation. — 2006. — P. 38—39.
• Horner David. Making the Australian Defence Force. — Melbourne: Oxford University Press, 2001. — Т. 4. — ISBN 0195541170.
• Kirkland Frederick. Operation Damask: the Gulf War Iraq – Kuwait 1990–1991. — Cremorne: Plaza Historical Service, 1991. — ISBN 0958749116.
• Londey Peter. Other People's Wars: A History of Australian Peacekeeping. — Crows Nest: Allen and Unwin, 2004. — ISBN 1865086517.
• Long Gavin. The Six Years War: A Concise History of Australia in the 1939–1945 War. — Canberra: The Australian War Memorial and the Australian Government Printing Service, 1973. — ISBN 0642993750.
• Macintyre Stuart. A Concise History of Australia. — 1-е изд. — Cambridge: Cambridge University Press, 1999. — ISBN 0521625777.
• McIntyre W. David. Background to the Anzus Pact. — London, 1995.
• Macdougall A. Australians at War: A Pictorial History. — The Five Mile Press, 1991. — ISBN 1865038652.
• McNeill Ian; Ekins, Ashley. On the Offensive: The Australian Army and the Vietnam War 1967–1968. — St Leonards, NSW: Allen and Unwin, 2003. — (The Official History of Australia's Involvement in Southeast Asian Conflicts 1948–1975). — ISBN 1863733043.
• Millar Thomas. Australia In Peace and War: Foreign Relations 1788-1977. — Canberra: Australian National University Press, 1978. — ISBN 0708115756.
• Murphy John. Harvest of Fear: Australia's Vietnam War. — Sydney: Allen and Unwin, 1993. — ISBN 186373449X.
• Odgers George. Diggers: The Australian Army, Navy and Air Force in Eleven Wars: From 1860 to 1994. — Sydney: Landsdowne Publishing, 1994. — ISBN 1863023852.
• Odgers George. Remembering Korea: Australians in the War of 1950–53. — Sydney: Landsdowne Publishing, 2000. — ISBN 1863026797.
• Odgers George. 100 Years of Australians at War. — Sydney: Lansdowne, 1994. — ISBN 186302669X.
• Reeve John. Southern Trident: Strategy, History, and the Rise of Australian Naval Power. — Crows Nest: Allen and Unwin, 2001. — ISBN 186508462X.
• Reeve John. The Face of Naval Battle: The Human Experience of Modern War at Sea. — Crows Nest: Allen and Unwin, 2003. — ISBN 1865086673.
• Stephens Alan. The Royal Australian Air Force. — London: Oxford University Press, 2001. — Т. 2. — (The Australian Centenary History of Defence). — ISBN 0195541154.
• Stevens David. The Royal Australian Navy. — London: Oxford University Press, 2001. — Т. 3. — (The Australian Centenary History of Defence). — ISBN 0195541162.
• Tewes Alex; Rayner Laura; Kavanaugh Kelly. [www.aph.gov.au/library/pubs/rb/2004-05/05rb04.htm Australia's Maritime Strategy in the 21st century]. — 4-е изд. за 2004–05 гг. — Canberra: Australian Parliament House, 2004. — (Australian Parliamentary Library Research Brief).
• Thomson Mark. [www.aspi.org.au/publications/publication_details.aspx?ContentID=78&pubtype=6 Punching above our weight? Australia as a middle power]. — Canberra: Australian Strategic Policy Institute, 2005.
• Walhert Glenn. Exploring Gallipoli: An Australian Army Battlefield Guide. — Canberra: Army History Unit, 2008. — ISBN 9780980475357.
• White Hugh Australian Defence Policy and the Possibility of War (англ.) // Australian Journal of International Affairs. — 2002. — Fasc. 56. — No. 2. — P. 253—264.

Отрывок, характеризующий Военная история Австралии

– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.
Наташа, бледная, строгая сидела подле Марьи Дмитриевны и от самой двери встретила Пьера лихорадочно блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыбнулась, не кивнула ему головой, она только упорно смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то: друг ли он или такой же враг, как и все другие, по отношению к Анатолю. Сам по себе Пьер очевидно не существовал для нее.
– Он всё знает, – сказала Марья Дмитриевна, указывая на Пьера и обращаясь к Наташе. – Он пускай тебе скажет, правду ли я говорила.
Наташа, как подстреленный, загнанный зверь смотрит на приближающихся собак и охотников, смотрела то на того, то на другого.
– Наталья Ильинична, – начал Пьер, опустив глаза и испытывая чувство жалости к ней и отвращения к той операции, которую он должен был делать, – правда это или не правда, это для вас должно быть всё равно, потому что…
– Так это не правда, что он женат!
– Нет, это правда.
– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.


Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.
Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
«Сердце царево в руце божьей».
Царь – есть раб истории.
История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться.
Люди Запада двигались на Восток для того, чтобы убивать друг друга. И по закону совпадения причин подделались сами собою и совпали с этим событием тысячи мелких причин для этого движения и для войны: укоры за несоблюдение континентальной системы, и герцог Ольденбургский, и движение войск в Пруссию, предпринятое (как казалось Наполеону) для того только, чтобы достигнуть вооруженного мира, и любовь и привычка французского императора к войне, совпавшая с расположением его народа, увлечение грандиозностью приготовлений, и расходы по приготовлению, и потребность приобретения таких выгод, которые бы окупили эти расходы, и одурманившие почести в Дрездене, и дипломатические переговоры, которые, по взгляду современников, были ведены с искренним желанием достижения мира и которые только уязвляли самолюбие той и другой стороны, и миллионы миллионов других причин, подделавшихся под имеющее совершиться событие, совпавших с ним.
Когда созрело яблоко и падает, – отчего оно падает? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что засыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, что тяжелеет, что ветер трясет его, оттого ли, что стоящему внизу мальчику хочется съесть его?
Ничто не причина. Все это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, и так же не прав, как и тот ребенок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом. Так же прав и не прав будет тот, кто скажет, что Наполеон пошел в Москву потому, что он захотел этого, и оттого погиб, что Александр захотел его погибели: как прав и не прав будет тот, кто скажет, что завалившаяся в миллион пудов подкопанная гора упала оттого, что последний работник ударил под нее последний раз киркою. В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие наименований событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самым событием.
Каждое действие их, кажущееся им произвольным для самих себя, в историческом смысле непроизвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определено предвечно.


29 го мая Наполеон выехал из Дрездена, где он пробыл три недели, окруженный двором, составленным из принцев, герцогов, королей и даже одного императора. Наполеон перед отъездом обласкал принцев, королей и императора, которые того заслуживали, побранил королей и принцев, которыми он был не вполне доволен, одарил своими собственными, то есть взятыми у других королей, жемчугами и бриллиантами императрицу австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она – эта Мария Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря на то, что в Париже оставалась другая супруга, – казалось, не в силах была перенести. Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили в возможность мира и усердно работали с этой целью, несмотря на то, что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frere [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны и что всегда будет любить и уважать его, – он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку. Он ехал в дорожной карете, запряженной шестериком, окруженный пажами, адъютантами и конвоем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. В каждом из этих городов тысячи людей с трепетом и восторгом встречали его.
Армия подвигалась с запада на восток, и переменные шестерни несли его туда же. 10 го июня он догнал армию и ночевал в Вильковисском лесу, в приготовленной для него квартире, в имении польского графа.
На другой день Наполеон, обогнав армию, в коляске подъехал к Неману и, с тем чтобы осмотреть местность переправы, переоделся в польский мундир и выехал на берег.
Увидав на той стороне казаков (les Cosaques) и расстилавшиеся степи (les Steppes), в середине которых была Moscou la ville sainte, [Москва, священный город,] столица того, подобного Скифскому, государства, куда ходил Александр Македонский, – Наполеон, неожиданно для всех и противно как стратегическим, так и дипломатическим соображениям, приказал наступление, и на другой день войска его стали переходить Неман.
12 го числа рано утром он вышел из палатки, раскинутой в этот день на крутом левом берегу Немана, и смотрел в зрительную трубу на выплывающие из Вильковисского леса потоки своих войск, разливающихся по трем мостам, наведенным на Немане. Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки, кричали: «Vive l'Empereur! [Да здравствует император!] – и одни за другими, не истощаясь, вытекали, всё вытекали из огромного, скрывавшего их доселе леса и, расстрояясь, по трем мостам переходили на ту сторону.
– On fera du chemin cette fois ci. Oh! quand il s'en mele lui meme ca chauffe… Nom de Dieu… Le voila!.. Vive l'Empereur! Les voila donc les Steppes de l'Asie! Vilain pays tout de meme. Au revoir, Beauche; je te reserve le plus beau palais de Moscou. Au revoir! Bonne chance… L'as tu vu, l'Empereur? Vive l'Empereur!.. preur! Si on me fait gouverneur aux Indes, Gerard, je te fais ministre du Cachemire, c'est arrete. Vive l'Empereur! Vive! vive! vive! Les gredins de Cosaques, comme ils filent. Vive l'Empereur! Le voila! Le vois tu? Je l'ai vu deux fois comme jete vois. Le petit caporal… Je l'ai vu donner la croix a l'un des vieux… Vive l'Empereur!.. [Теперь походим! О! как он сам возьмется, дело закипит. Ей богу… Вот он… Ура, император! Так вот они, азиатские степи… Однако скверная страна. До свиданья, Боше. Я тебе оставлю лучший дворец в Москве. До свиданья, желаю успеха. Видел императора? Ура! Ежели меня сделают губернатором в Индии, я тебя сделаю министром Кашмира… Ура! Император вот он! Видишь его? Я его два раза как тебя видел. Маленький капрал… Я видел, как он навесил крест одному из стариков… Ура, император!] – говорили голоса старых и молодых людей, самых разнообразных характеров и положений в обществе. На всех лицах этих людей было одно общее выражение радости о начале давно ожидаемого похода и восторга и преданности к человеку в сером сюртуке, стоявшему на горе.
13 го июня Наполеону подали небольшую чистокровную арабскую лошадь, и он сел и поехал галопом к одному из мостов через Неман, непрестанно оглушаемый восторженными криками, которые он, очевидно, переносил только потому, что нельзя было запретить им криками этими выражать свою любовь к нему; но крики эти, сопутствующие ему везде, тяготили его и отвлекали его от военной заботы, охватившей его с того времени, как он присоединился к войску. Он проехал по одному из качавшихся на лодках мостов на ту сторону, круто повернул влево и галопом поехал по направлению к Ковно, предшествуемый замиравшими от счастия, восторженными гвардейскими конными егерями, расчищая дорогу по войскам, скакавшим впереди его. Подъехав к широкой реке Вилии, он остановился подле польского уланского полка, стоявшего на берегу.
– Виват! – также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтобы увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил ее на спину подбежавшего счастливого пажа и стал смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.
– Что? Что он сказал? – слышалось в рядах польских улан, когда один адъютант подскакал к ним.
Было приказано, отыскав брод, перейти на ту сторону. Польский уланский полковник, красивый старый человек, раскрасневшись и путаясь в словах от волнения, спросил у адъютанта, позволено ли ему будет переплыть с своими уланами реку, не отыскивая брода. Он с очевидным страхом за отказ, как мальчик, который просит позволения сесть на лошадь, просил, чтобы ему позволили переплыть реку в глазах императора. Адъютант сказал, что, вероятно, император не будет недоволен этим излишним усердием.
Как только адъютант сказал это, старый усатый офицер с счастливым лицом и блестящими глазами, подняв кверху саблю, прокричал: «Виват! – и, скомандовав уланам следовать за собой, дал шпоры лошади и подскакал к реке. Он злобно толкнул замявшуюся под собой лошадь и бухнулся в воду, направляясь вглубь к быстрине течения. Сотни уланов поскакали за ним. Было холодно и жутко на середине и на быстрине теченья. Уланы цеплялись друг за друга, сваливались с лошадей, лошади некоторые тонули, тонули и люди, остальные старались плыть кто на седле, кто держась за гриву. Они старались плыть вперед на ту сторону и, несмотря на то, что за полверсты была переправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой реке под взглядами человека, сидевшего на бревне и даже не смотревшего на то, что они делали. Когда вернувшийся адъютант, выбрав удобную минуту, позволил себе обратить внимание императора на преданность поляков к его особе, маленький человек в сером сюртуке встал и, подозвав к себе Бертье, стал ходить с ним взад и вперед по берегу, отдавая ему приказания и изредка недовольно взглядывая на тонувших улан, развлекавших его внимание.
Для него было не ново убеждение в том, что присутствие его на всех концах мира, от Африки до степей Московии, одинаково поражает и повергает людей в безумие самозабвения. Он велел подать себе лошадь и поехал в свою стоянку.
Человек сорок улан потонуло в реке, несмотря на высланные на помощь лодки. Большинство прибилось назад к этому берегу. Полковник и несколько человек переплыли реку и с трудом вылезли на тот берег. Но как только они вылезли в обшлепнувшемся на них, стекающем ручьями мокром платье, они закричали: «Виват!», восторженно глядя на то место, где стоял Наполеон, но где его уже не было, и в ту минуту считали себя счастливыми.
Ввечеру Наполеон между двумя распоряжениями – одно о том, чтобы как можно скорее доставить заготовленные фальшивые русские ассигнации для ввоза в Россию, и другое о том, чтобы расстрелять саксонца, в перехваченном письме которого найдены сведения о распоряжениях по французской армии, – сделал третье распоряжение – о причислении бросившегося без нужды в реку польского полковника к когорте чести (Legion d'honneur), которой Наполеон был главою.
Qnos vult perdere – dementat. [Кого хочет погубить – лишит разума (лат.) ]


Русский император между тем более месяца уже жил в Вильне, делая смотры и маневры. Ничто не было готово для войны, которой все ожидали и для приготовления к которой император приехал из Петербурга. Общего плана действий не было. Колебания о том, какой план из всех тех, которые предлагались, должен быть принят, только еще более усилились после месячного пребывания императора в главной квартире. В трех армиях был в каждой отдельный главнокомандующий, но общего начальника над всеми армиями не было, и император не принимал на себя этого звания.
Чем дольше жил император в Вильне, тем менее и менее готовились к войне, уставши ожидать ее. Все стремления людей, окружавших государя, казалось, были направлены только на то, чтобы заставлять государя, приятно проводя время, забыть о предстоящей войне.
После многих балов и праздников у польских магнатов, у придворных и у самого государя, в июне месяце одному из польских генерал адъютантов государя пришла мысль дать обед и бал государю от лица его генерал адъютантов. Мысль эта радостно была принята всеми. Государь изъявил согласие. Генерал адъютанты собрали по подписке деньги. Особа, которая наиболее могла быть приятна государю, была приглашена быть хозяйкой бала. Граф Бенигсен, помещик Виленской губернии, предложил свой загородный дом для этого праздника, и 13 июня был назначен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк в Закрете, загородном доме графа Бенигсена.
В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами.
Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц. Графиня Безухова в числе других русских дам, приехавших за государем из Петербурга в Вильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой утонченных польских дам. Она была замечена, и государь удостоил ее танца.
Борис Друбецкой, en garcon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, а на ровной ноге стоявший с высшими из своих сверстников.
В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, не имевшая достойного кавалера, сама предложила мазурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хладнокровно поглядывая на блестящие обнаженные плечи Элен, выступавшие из темного газового с золотом платья, рассказывал про старых знакомых и вместе с тем, незаметно для самого себя и для других, ни на секунду не переставал наблюдать государя, находившегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить.
При начале мазурки Борис видел, что генерал адъютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю, подошел к нему и непридворно остановился близко от государя, говорившего с польской дамой. Поговорив с дамой, государь взглянул вопросительно и, видно, поняв, что Балашев поступил так только потому, что на то были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву. Только что Балашев начал говорить, как удивление выразилось на лице государя. Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева, в то время как государь пошел с Балашевым. Аракчеев, исподлобья глядя на государя и посапывая красным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, что государь обратится к нему. (Борис понял, что Аракчеев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая то, очевидно, важная, новость не через него передана государю.)
Но государь с Балашевым прошли, не замечая Аракчеева, через выходную дверь в освещенный сад. Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясь вокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними.
Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других.
В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.

Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.