Военно-оркестровая служба Вооружённых Сил Российской Федерации

Военно-оркестровая служба Вооружённых Сил Российской Федерации ВОС ВС России
Большая эмблема органа управления ВОС ВС России
Страна	Россия Россия
Подчинение	Министерство обороны Российской Федерации
Входит в	Генеральный штаб ВС России
Тип	специальная служба
Функция	обеспе́ченье защиты
Часть	Управление ВОС ВС России
Командиры
Действующий командир	Начальник Тимофей Маякин

Военно-оркестровая служба Вооружённых Сил Российской Федерации (ВОС ВС России) — формирование (специальная служба) Вооружённых Сил Российской Федерации (ВС России), призванная содействовать духовному и культурному развитию военнослужащих и гражданского персонала ВС России, готовить квалифицированные кадры военных дирижёров и музыкантов.

Подчинена Генеральному штабу Вооружённых Сил Российской Федерации.

Ранее в вооружённых силах при помощи музыкальных инструментов происходило управление формированиями, в повседневной деятельности и в бою, отдельные элементы этого управления сохранены и сейчас.

Состав службы

В состав Военно-оркестровой службы Вооружённых Сил Российской Федерации входят:

• Орган управления Военно-оркестровой службы Минобороны России
• Военный институт (военных дирижеров) военного университета (бывший Военно-дирижерский факультет при Московской государственной консерватории имени П. И. Чайковского)
• Московское военно-музыкальное училище
• Отдельный военный показательный оркестр Минобороны России
• Центральный концертный образцовый оркестр Военно-Морского Флота имени Н. А. Римского-Корсакова
• Военный Образцовый оркестр (Почетного караула)
• военно-оркестровая служба военных округов, флотов, отдельных армий, флотилий, военно-морских районов
• оркестры штабов округов, группы войск, флотов, отдельных армий, флотилий, военно-морских районов
• оркестры соединений, воинских частей и военно-учебных заведений.

Руководители военно-оркестровой службы

• В Вооруженных Силах — начальник Военно-оркестровой службы Министерства обороны — главный военный дирижёр
• В военном округе, на флоте, в отдельной армии, на флотилии, в военно-морском районе — начальник военно-оркестровой службы военного округа
• В гарнизоне — военный дирижёр гарнизона
• В соединении — старший военный дирижёр соединения

Начальники службы (года)

• генерал-майор Семён Александрович Чернецкий (1924—1949)
• генерал-майор Иван Васильевич Петров (1950—1958)
• генерал-майор Николай Михайлович Назаров (1958—1976)
• генерал-майор Николай Михайлович Михайлов (1976—1993)
• генерал-лейтенант Афанасьев, Виктор Васильевич (1993—2002)
• генерал-лейтенант Халилов Валерий Михайлович (с 2002—2016)
• полковник Маякин Тимофей Константинович (с 2016)

Деятельность военных оркестров

Служебная деятельность военных оркестров тесно связана с задачами боевой подготовки и повседневной деятельностью воинской части. Она заключается:

• В музыкальном обеспечении воинских ритуалов, общественных, культурно-массовых и спортивных мероприятий;
• В концертных выступлениях и проведении культурно-просветительной работы
• В оказании методической помощи музыкальной самодеятельности воинской части, подготовке сигналистов-барабанщиков, разучивании строевых песен в подразделениях.

Функции военных оркестров:

• ритуально-организационная;
• организационно-мобилизующая;
• парадно-демонстративная
• образовательно-просветительская
• концертно-театральная

Гражданский персонал оркестров участвует в подготовке и проведении оркестром всех служебных, концертных, культурно-просветительных и других мероприятий в пределах прав и обязанностей, определенных Кодексом законов о труде Российской Федерации.

Оркестр выступает с концертами в воинских частях, учреждениях и организациях Вооруженных Сил, а также в домах культуры, городских парках и на других концертных площадках; по радио и телевидению. Основу репертуара оркестра составляют произведения на героическую и военно-патриотическую тему, лучшие сочинения отечественных и зарубежных авторов.

При оркестре также могут содержаться воспитанники 14-17 лет, численностью до 15 человек.

История военно-оркестровой службы

19 февраля (по ст. стилю) 1711 г. Петром I был подписан Указ № 2319, объявлявший о введении на постоянной основе военных хоров в части регулярной армии и были определены «штаты кавалерийских и пехотных полков с показанием оных по губерниям» Оркестры, или военные хоры, состояли из одного гобоиста-иностранца и восьми гобоистов-русских. Кавалерийские полки имели одного гобоиста-иностранца и десять гобоистов-русских. Для осуществления сигнальной службы, штатом предусматривалось наличие 16 барабанщиков, двух трубачей, полковой литаврист, а также 20 барабанщиков, не входивших в состав оркестра. Спустя год — 8 февраля 1712 г. были установлены штаты оркестров для артиллерийских полков: два гобоиста-иностранца, восемь гобоистов-русских. Сигнальную службу в этих полках осуществляли одиннадцать барабанщиков и полковой литаврист. Оркестры имели смешанный состав: пять гобоистов, два трубача и два валторниста. Гвардейские полки имели сверхштатные составы оркестров, практически во все годы существования Русской Императорской Армии. Например, в 1716 г. Семёновский полк имел 30 музыкантов, а Преображенский — 40, но, естественно, без учёта музыкантов сигнальной службы, к которым, примыкали и хоры солдатских песенников. В первой половине 18 века каждый полк стал иметь капельмейстера, а в полках лейб-гвардии учреждаются школы для подготовки музыкантов из числа солдатских детей. В 1730—1732 гг. штаты гвардейских полков состояли уже из 18 музыкантов: 10 гобоистов и по четыре трубачей и валторнистов.

Во времена царствования Екатерины II произошёл несанкционированный законодательными актами рост численности оркестров: некоторые полки имели до 100 музыкантов, да ещё и по несколько оркестров: роговой, янычарский, а некоторые и смычковый оркестр. Изменился и качественный состав оркестров, пополнившийся новыми инструментами: поперечными флейтами, кларнетами, большими барабанами, тарелками, треугольниками, маленькими свирелями и бунчуками. Использование инструментов из оркестра «янычарской музыки» повлияло на развитие военно-музыкальной культуры, так как более широкий тембровый диапазон расширял возможности для композитора и оркестра по созданию качественно новых музыкальных произведений.

В эпоху царствования Павла I штат оркестров определялся «Положением о музыке в полках пехотных, драгунских, гарнизонных и в артиллерии», согласно которому в пехоте и драгунских полках хоры были сокращены до пяти человек (две валторны, два кларнета и фагот), в артиллерии- до восьми музыкантов, «а в гарнизонных полках не иметь никакой музыки…».

В 1802 году штаты военных оркестров для Преображенского полка были увеличены до 22 музыкантов (по четыре валторны, трубы, кларнета, флейты, фагота и ударные — два исполнителя) и по одиннадцати для Семёновского и Измайловского полков. Гвардейские кавалерийские и армейские конные полки оркестров в то время не имели, за исключением трубачей и литавристов сигнальной службы. Армейские пехотные полки (гренадерские и мушкетёрские) имели в своем составе девять музыкантов (по двевалторны, фагота, кларнета, флейт и один барабан), а в артиллерийских частях — оркестры составляли 10 человек.

В 1804 году Военные оркестры вводятся в Донском, Черноморском, Уральском и Оренбургском казачьих войсках. В 1804 г. На Балтийском флоте было определено иметь 100 трубачей, 36 музыкантов и 4 литаврщика. К 1812 г. Оркестры Черноморского флота достигают такой же численности, что и балтийские. На протяжении 1808—1809 гг. создаётся большое количество новых гвардейских частей, как пехотных, так и кавалерийских, где Указом Александра I предусматривалось наличие гвардейских военных оркестров численностью в 25 человек. В Преображенском же полку устанавливается штат в 40 человек. Инструментальные составы этих оркестров были уточнены дополнительным указом от 15 апреля 1809 года. В Преображенском полку было 40 инструментов, а в прочих полках гвардии — 25 инструментов. Таким образом, очевидно, что оркестры обогатились новыми инструментами. Преобладающей группой в этих оркестрах являлись деревянные духовые инструменты (28 в оркестре из 40 инструментов и 17 в оркестре из 25 исполнителей). Тем не менее вполне чётко обозначились три основные группы инструментов: деревянные духовые, медные духовыемедные духовые (с натуральным звукорядом) и ударные инструменты. Этот тип оркестра смешанного состава располагал широким оркестровым диапазоном, разнообразием тембровых красок и с успехом мог быть применён для исполнения произведений строевого и концертногорепертуаров. Французский теоретик Ж. Кастнер писал:

«В 1813 году русская музыка, которая всегда сохраняла печать оригинальности, дошла до такой степени совершенства, что привлекла внимание даже немецких музыкантов, возбуждая их похвалы. Русская гвардейская музыка располагала всеми инструментами, которые были в употреблении в ту эпоху, примерно теми же самыми, которые были в ходу в Германии и употребляла их при исполнении блестящих маршей»

—

Наряду с количественным увеличением состава гвардейских оркестров и обогащением их состава новыми инструментами, были предприняты серьёзные усилия по обучению будущих военных музыкантов. Так, задачей сформированного в 1808 г. Учебного гренадерского батальона наряду с подготовкой унтер-офицеров являлась также подготовка «музыкантов, барабанщиков и флейтщиков». Учебный батальон состоял из 4-х гренадерских и 2-х «неранжированных рот: музыканской и барабанщичьей».

В роту, готовившую музыкантов для войск входили капельмейстер и 150 человек, разделявшихся по 25 музыкантов в шести оркестрах. Специально для сигнальной службы в «барабанщечьей» роте готовились барабанщики и флейтщики. Ежегодно Учебный гренадерский батальон должен был выпускать 75 музыкантов для армии. Трубачей для кавалерии готовили в Учебном кавалерийском эскадроне и других воинских частях.

Концертная и просветительская деятельность

Ежегодная концертная деятельность военных оркестров началась в ноябре 1813 года в зале Филармонического общества Санкт-Петербурга, затем в апреле 1814 года, и третий концерт, принёсший доход 52 тысячи рублей − 19 марта 1816 году ко дню вступления русских войск в Париж в 1814 году. Так называемые «инвалидные» концерты, доходы от которых шли ветеранам войны стали проводится ежегодно, вплоть до начала первой мировой войны. Они шли в обеих столицах и других городах, в которых принимали участие, как правило, сводные оркестры, а также солдатские хоры. В их репертуар неизменно включались произведения героико-патриотического плана: полонезы О.Козловского, хоровая пьеса К. Кавоса «Куплеты 1814 г.», а также произведения классиков — Моцарта, Глюка, Бетховена. Военные оркестры, выйдя за пределы расположения своих частей сыграли определённую положительную роль в воспитании музыкального вкуса слушателей.

Репертуар военно-оркестровой службы

В XIX веке, как и ранее, акцент делался на создание строевой музыки, предназначенной для выполнения оркестрами своей основной служебной функции, то есть маршей. Изданный музыкальным издателем Дальмасом 4-х томное издание 208 партитур, написанных в период с 1809 по 1829 годы, явилось вехой для музыкальной культуры России в целом. В собрании представлены два типа маршей: тихие и скорые. Авторами маршей издания Г. Дальмаса являются: А. Дёрфельдт-отец (свыше сорока маршей) , К. Кавос, Н. Титов, О. Козловский, Антонолини, Д. Штейбельт и другие. Сто десять маршей напечатаны без указания авторов. Тихий марш л.-гв. Семёновского полка был написан его командиром генералом А. Римским-Корсаковым. Темами маршей нередко становились народные песни, так, в одном из скорых маршей А. Алябьева использована солдатская песня «Вдоль да по речке». Несколько маршей этого композитора основаны на народно-песенных интонациях.

В основу бодрого и жизнерадостного «Парижского марша 1815 года» композитором положены песни украинского фольклора, где ясно прослеживаются интонационные связи с песней «Дощiк, Дощiк».

Скорые марши более оживлённые по характеру и нередко включали элемент танцевальности или народной песенности. Несколько маршей этого издания сходны по своей метроритмической структуре с современными «колонными» маршами. Несколько маршей имеют своими темами оперные мелодии, например, «Марш Кавалергардского полка» композитора Ф. А. Буальдьё построен на тематическом материале, который композитор использовал в опере «Белая дама» (1825).

В «Марше Фанагорийского полка» включён мотив из оперы А. Моцарта «Свадьба Фигаро», — «Мальчик резвый, кудрявый».

Выдающиеся капельмейстеры, композиторы и музыканты, повлиявшие на развитие военно-оркестровой службы ВС России

А. Дерфельд-отец Д. С. Бортнянский О. А. Козловский Д. Штейбельт Гаазе Н. Титов А. А. Алябьев Антонолини Н. А. Римский-Корсаков В. Главач Ф. Шоллар

Ф. Шоллар И. А. Шатров В. И. Агапкин Н. П. Иванов-Радкевич С. А. Чернецкий М. Кюсс Ф. Николаевский Я. Богорад И. Армсгеймер В. Брандт К. Кинд

Память

В 2015 г. был установлен памятник Шатрову и Агапкину, авторам песен «Прощание славянки» и «На сопках Маньчжурии» в гор. Тамбов.

Литература

• Материалы по истории русской военной музыки в первой половине 19 века. Б. Т. Кожевников, Х. М. Хаханян. Труды военно-дирижёрского факультета при МГК им. П. И. Чайковского. Выпуск 5. — М., 1961.
• 250 лет военно-оркестровой службы России. Краткий исторический очерк. В. И. Тутунов. Труды военно-дирижёрского факультета при МГК им. П. И. Чайковского. Выпуск 5. — М.: 1961.
• С. Ю. Рычков. Военные оркестры российской армии и граммофонные записи музыки, посвящённой войне 1812 года. [www.borodino.ru/index.php?page=press&DocID=5723&__CM3__CM3=d7rapvhnmteutm1d4t6ua0or Сообщение на XVII Международной научной конференции «Отечественная война 1812 года. Источники. Памятники. Проблемы», сентябрь 2011 г.] Можайск.

Ссылки

В Викитеке есть полный текст приказа Министра обороны Российской Федерации «О Военно-оркестровой службе Министерства обороны Российской Федерации»

• [www.mil.ru/847/852/1153/1339/69805/index.shtml Военно-оркестровая служба ВС России] на сайте Министерства Обороны Российской Федерации
• Приказ Министра обороны Российской Федерации от 06.02.2013 N 99 «О Военно-оркестровой службе Министерства обороны Российской Федерации»
• Сергей ВАСИЛЬЕВ [www.redstar.ru/2009/04/15_04/3_02.html Высокое призвание военного оркестра] // Красная звезда. — М., 2009.

См. также

• Адмиралтейский оркестр Ленинградской военно-морской базы
• Ансамбль песни и пляски Российской армии (подчинён главному управлению воспитательной работы ВС России)

Отрывок, характеризующий Военно-оркестровая служба Вооружённых Сил Российской Федерации

Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.