Военный Добровольческий крест

Военный Добровольческий крест
Страна	Польша Польша
Тип	Военный знак отличия
Статус	не вручается
Статистика
Дата учреждения	15 июня 1939 года

Военный Добровольческий крест — государственная награда Польской Республики.

История

Крест вместе с Военной Добровольческой медалью был учрежден указом Президента Польской Республики от 15 июня 1939 года.

Положение

Крест предназначался для награждения гражданских лиц, добровольно участвовавших в войне 1918 - 1921 годов в составе Войска Польского, отмеченных за мужество и стойкость военным орденом «Виртути милитари» или Крестом Храбрых; либо получивших ранения на поле боя; либо прослуживших в составе действующего подразделения не менее трёх месяцев.

Описание

Знак креста по своей форме и размерам идентичен знаку креста Независимости, но с некоторыми изменениями.

Так, изготавливать его предполагалось из стали, оксидированной под серебро. Вместо черной эмали, покрывающей лицевую сторону креста Независимости, применялось чернение.

На горизонтальных плечах креста выгравирована надпись: «OCHOTNIKOWI-WOJENNEMU». На вертикальных плечах креста проставлены даты: «1918» (вверху) и «1921» (внизу). В центральной части креста в квадратном медальоне, покрытом белой эмалью, изображен коронованный орел.

Оборотная сторона полностью повторяет оборотную сторону креста Независимости.

Лента

Лента красного цвета с двумя белыми продольными полосками посередине. Ширина ленты 37 мм, ширина белых полосок 3 мм.

См. также

• Крест Независимости
• Военная Добровольческая медаль

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Военный Добровольческий крест

– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.