Вождение медведя

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Вожде́ние медве́дя — славянский[1][2] обряд вождения ряженого[3] или живого[4][5] медведя.





Образ медведя

Медведь — один из основных персонажей народной зоологии, наделяемый антропоморфными чертами, символикой плодородия, здоровья и силы[6] и нередко главенствующей ролью среди лесных зверей[7]. Чаще всего образ медведя фиксируется в святочных и масленичных ряжениях[8].

С целью оберега скота от медведя, как и волка, иногда приглашают на рождественский или новогодний ужин (серб., косов.), готовят для него мамалыгу или слоёный пирог и приглашают на ужин на Масленицу (макед.), постятся на Воздвиженье, 14.IX (с.-рус.), не совершают первый выгон скота в день недели, на который пришлось Благовещение (гуцул.), в Егорьев день (23.IV) при выгоне скота на пастбище просят св. Егория защитить скот (рус.). Южные славяне празднуют специальные «медвежьи дни» (болг. Мечкин ден, серб. Мечкин дан, Мечкодава) для защиты от медведя: на день св. Андрея (30.ХI), ездившего некогда верхом на медведе (болг.), реже на день Саввы (14.1) и Прикопия (8. VII). В эти дни для медведя оставляют на дворе на ночь варёную кукурузу (серб.), подбрасывают ему хлеб или кукурузные зерна в дымоход (болг.), не запрягают скот (болг., троян.), не ходят в лес, где в этот день медведь с раскрытой пастью бегает в поисках св. Андрея (серб., хомол.), не упоминают медведя (серб.), не изготовляют и не чинят обувь (з.-болг.). У родопских болгар для защиты скота от медведя, волков и змей женщины не трогают острых предметов, не стирают, не шьют, не плетут и не вяжут 1 марта (см. Мартеница) и все мартовские субботы[9].

Считалось что медведь способен устрашать нечистую силу и отвращать порчу. Чёрт в испуге бежит от него прочь (бел.), медведь может одолеть чёрта (пол.) и изгнать водяного (пол., луж.). Он чует ведьму в доме (великопол.). К медведю обращаются в заговоре от сглаза и «баенной нечисти» (с.-рус.). В качестве амулета используют клыки (пол., бескид.), когти и шерсть медведя (рус., серб.). Череп его помещают в пчельнике для оберега пчёл от сглаза (герцеговин.). С помощью медведя снимали порчу с дома (з.-бел.) и с хлева (великопол., мазовец.)[9]. Медведь часто соотносился с божественным. Древнерусский языческий бог мудрости и плодородия Велес имеет образ медведя. При этом, вероятно, Велес — Волос, был древнейшим из всех славянских божеств, корни представлений о котором восходят к медвежьему культу мустьерских неандертальцев[10]. Примечательно, что «древнерусские волхвы носили одежды, вывернутые наизнанку, либо звериные шкуры, как правило, медвежьи» . По мнению Ю. В. Кривошеева, медведь, в представлении волхвов, уносил их в иной мир[11]. Божественный образ медведя в представлении древних народов России породило создание многих эвфемизмов для замены табуированного имени этого животного, неизвестного нам, таких как «лесная или горная женщина» у манси, «шерстной человек» (кеты), «князь зверей» (якуты), «царь-человек» (буряты), «маленькое дорогое божественное создание» (айны)[12]. Само слово «медведь» произошло от словосочетания «мёд ведать», и впоследствии само стало заменяться эвфемизмами: «косолапый», «бурый», «старый», «тихий», «мохнатый». Постепенно медведь из предка трансформируется и приобретает образ хозяина, царя леса, князя зверей. В сложном образе медведя для древнего человека соединялись три грани: божественная, человеческая и животная. Медведь, в представлении древних славян, обладал целым рядом уникальных свойств. Он был способен снимать злые чары, напущенные на скот, и поэтому считался покровителем скотоводства[13]. В языческой символике медведь олицетворял умение быть хозяином мира, «хорошим семьянином, учителем, воспитателем… схоронником (хранителем запасов), купцом»[14]. Поэтому чаще всего этот символ изображался на мужских талисманах. Знак «медвежьи уши» — символ внимательности в язычестве, а «след медведя», как символ охотника, вышивали на мужских рубахах. Следы тотемизма просуществовали вплоть до середины ХХ века. Сибирские старожилы еще в конце XIX века продолжали звать медведя «хозяином». Сохранились различные поверья, например, в леса не брали беременных: если ей встретился медведь, он обязательно ее изорвет, убив в утробе будущего охотника. Сохранились и приметы: «если зверь долго не залезает в берлогу, то зима будет длинной»[15], а также особенность этого животного подчеркивалась связью с календарем: половину зимы медведь спит на одном боку, половину — на другом. Сохранилось поверье, что хозяин тайги имел человеческое происхождение, ввиду того, что имел глаза, ступни и пальцы как у человека. По народному поверью, медведь даже постится весь Рождественский пост — сосет лапу[16]. Охотники обосновывали человеческое происхождение медведя тем фактом, что собака одинаково лает на человека и медведя. На Руси верили, что нечистая сила не может принимать облик медведя. «Медведь от Бога», — говорили крестьяне Олонецкой губернии. А в украинской легенде «старый дед» обращает человека и делает его сначала богом, потом медведем. Интересным представляется шуточное название медведя крестьянами: «Лесной архимандрит». Сохранилось поверье, что медведь снимает порчу с дома и со скота. Поэтому, в некоторых русских деревнях существовал «обряд вождения медведя вокруг деревни, направленный на очищение полей и, соответственно, на обеспечение хорошего урожая»[17]. Медведя воспринимали как символ здоровья и силы, и наделяли его продуцирующей силой. Поэтому медведь был важным образом на свадьбах. Жениха и невесту нередко в песнях звали «медведь» и «медведица». Молодых часто сажали на шкуры медведей, а также они могли провести первую брачную ночь на шкурах этого животного.

Свекор батька говорит;
«К нам медведицу ведут»
свекровь матка говорит
«людоедицу ведут»

Также, по приметам, девушке медведь снился к жениху, свадьбе или прелюбодеянию, «Видеть во сне медведя — ожидать сватов»[18]. О хозяине тайги продолжали говорить иносказательно. Само слово «медведь» произошло вследствие замены табуированного неизвестного названия этого животного и создания эвфемизма от словосочетания «мёд ведать». Изображали его редко: пчелиные ульи в форме медведя и деревянные скульптуры охотничьих идолов, корни которых уходят во времена тотемизма.

Вождение медведя и ряжение

«Коза» и «медведь» — непременные участники святочного, рождественского обряда обхода дворов, ряжения. Ряженые колядовщики, которые ходили по дворам, исполняя специальные песни, колядки, перевоплощались в свои маски. Поэтому и угощения их хозяевами, по мнению М. Б. и З. Б. Лановиков, это скорее задабривание масок-образов, чтобы они покровительствовали их семье, скоту и будущему урожаю[19].

К концу XVIII века фигуры, наряженые вожаком и медведем, традиционно входили в состав процессии ряженых. В свою очередь, реальный вожак с живым медведем органично вливается в шествие ряженых, хотя само по себе участие живого медведя в процессии ряженых — явление довольно редкое. Сохранились сведения о том, что в Новгородской губернии вожак с медведем вместе с «окрутниками» ходили по «поседухам», где разыгрывали в целом типичную медвежью комедию, завершавшую собой все представления ряженых[20].

Сходство медвежьей потехи с ряжением вызывает вопрос об их исторической взаимосвязи: возникали ли эти явления народной культуры одновременно, или одно предшествовало другому? В XIX веке налицо мирное сосуществование этих явлений. По мнению А. Ф. Некрыловой, такое состояние — результат переосмысления, которое претерпел образ медведя в практике и сознании человека. Исторически ряжение предшествует игре с живым зверем. У народов, где зафиксирован развитый культ медведя, живой зверь не мог принимать участие в шаманских праздниках или в охотничьих играх. Действия с медведем, да ещё окрашенные комизмом, становятся возможными лишь тогда, когда происходит переакцентировка внутри обряда — игровое, зрелищное начало выходит на первый план, заслонив частично или полностью магическую функцию. Точно так же ряжение, превратившись из обрядового действия в одну из форм традиционного развлечения, включило в себя и сценку вожака с медведем, «подарив» представлению с живым зверем персонаж из своего богатого арсенала образов — ряженую козу[21].

Обряды

Традиционным и одним из самых любимых и распространённых как в России, так и в Литве были выступления вожаков с учёными медведями, всегда собиравшие массу зрителей. В XVII веке представления учёных медведей входили в состав скоморошеских потех; под игру скоморохов на дудах, бубнах медведи исполняли свои пляски[22]. Приход медведчиков в село всегда становился праздником. Народ забрасывал все дела и собирался поглазеть на медвежью потеху. Образное описание этого дал в книге «Русские народные картинки»[23] Д. А. Ровинский: «Приход вожака с медведем составлял эпоху в деревенской заглушной жизни, всё бежало к нему навстречу — и старый, и малый».

Выступления обычно не отличались особым разнообразием, но сопровождалось образными и едкими прибаутками медведчика, веселившими народ не менее, чем сам медведь. Чаще всего в выступлении участвовал ещё и музыкант, в определённые моменты наряжавшийся козой, которая постоянно задирала медведя и даже пыталась с ним танцевать или бороться. Медведи могли выполнять отдельные не сложные действия, напоминавших то, как поступают в различных ситуациях люди: маршировали с палкой, ползли на брюхе воровать горох или репу, изображали пьяного парня и девку с коромыслом, показывали, как мужик портки надевает, а баба платок повязывает, как тёща зятя потчует, а жена мужа голубит и т. п. Это были примитивные пародии на поступки людей, но как раз это и вызывало больше всего веселья. В конце выступления медведь обходил со шляпой зрителей. Деньги перепадали за выступление не часто, а вот на продукты народ обычно не скупился: варёные яйца, хлеб, пироги, различные выпечки. Любопытно, что коза была практически обязательным участником медвежьего выступления, но только ряженая. С живой козой медведь не выступал. Бывали случаи, когда во время святочных обходов дворов (колядований) водили и медведя, и живую козу, но выступали они всегда раздельно[24].

Зимние обходы с «медведем» (см. Степановы труды) инсценировали вождение животного: ряженого вели на поводке, сопровождавшего называли «вожатый», «поводырь», «водок». Даже если среди сопровождающих были и другие ряженые («чёрт», «дед», «цыганка» и т. п.), в обряде подчеркивалась особая роль водимого животного: в каждом доме его предъявляли хозяевам как главную фигуру, с которой пришли и в пользу которой собирали продукты. Сам ряженый имитировал поведение медведя: ходил раскачиваясь, делал неуклюжие движения, ревел. Под звуки гармошки забавно переваливался «медведь» на цепи — парень в маске и вывороченной шубе, вожатый сыпал прибаутками, а «коза» хлопала ртом-деревяшкой, прискакивая около медведя[25]. В Карачаевском уезде Орловской губернии медведя водил цыган или солдат[26].

В Белоруссии в XIX веке в некоторых местностях во время Масленицы водили живых обученных медведей[5].

В деревнях Нахлестове, Змиевке, Братском и селе Троицком Яковлевской волости Орловского уезда, в завершении Русальной недели — в Петровское заговенье после обеда, сходились парни нескольких деревень и высокого крепкого парня наряжали «видмедем». Другого, что «поречистее и находчивее», избирался на роль «вожака». Медведя водили под звуки ударов печной заслонки о ведро по дворам соседних деревень, разыгрывая перед окнами сценки с участием «медведя» и «вожака», которые «в былое время нижегородские вожаки проделывали с настоящими медведями». Медвежатника сопровождала толпа народа, каждая шутка исполнителей вызывала дружный хохот. За выступление хозяин или хозяйка выносили пару яиц или 1—2 копейки[4]. В Калужском крае ещё в первые десятилетия XX века существовал обычай «вождения медведя», «медвежьей комедии»[27].

В чешских масленичных обходах с «медведем» приведшие в дом ряженого делали вид, что убивают его из лука. В Моравии символическое убийство медведя происходило после того, как колядники уже обошли все дома, собирая продукты; после этого они собирались в центре села и инсценировали убийство, а затем "медведя " уносили на носилках. Этот заключительный акт вождения назывался «похороны медведя» (чеш. pochovávarú medvěda). В Вологодской области во время святочного «вождения медведя» исполнялись сценки убийства: ряженого толкали, чтобы он упал, разбивали надетый ему на голову горшок, стреляли в воздух. Эти игровые действия назывались «медвидя́ колоть»[3].

У русских также известен обряд вождения медведя вокруг деревни, направленный на очищение полей и обеспечения хорошего урожая[6].

Болонев и Фурсова отмечают, что в конце XIX века пережитки, связанные с культом медведя, среди русских старожилов более всего фиксируются в святочных и масленичных ряжениях, а среди сибирских белорусов — в масленичной обрядности[8]. Русская традиция «вождения медведей» была хорошо известна в Европе еще в XVI веке, а понятие «Muscovy Bear» существовало и в XVIII веке, когда Московии уже не существовало. Muscovy Bear — это своеобразный бренд в Англии конца XVII — начала XVIII вв. По утверждению Д. Хрусталёва:

Демонстрируя на ярмарке кровожадное лохматое чудище, зрителю твердили, что это настоящий — «московитский» — медведь. В Англии это превратилось в устойчивую традицию, которая в XVIII в. фиксируется в прессе как рекламный слоган.

Из Московии в Европу шли, большей частью, поставки дрессированных медведей, отчего хищник стал прочно с ней ассоциироваться уже в XVI—XVII вв.[28][29][30][31]

В XVI веке в Европе было множество дрессированных медведей. В Европе ходили представления, что скоморохи с медведями, наводнившие Европу, это шпионы московского великого князя. Олаус Магнус в трактате «История северных народов» (лат. «Historia de Gentibus Septentrionalibus») вставляет сюжет о медвежьих поводырях, связанных с русскими и литвинами:
«русские и литовцы, храбрые и воинственные народы, самые близкие соседи шведов и готов на Востоке, находят особое удовольствие, имея диких зверей, которых приручают так, что они слепо повинуются их малейшему знаку»

Комедии

Комедии устраивали поводчики — разновидность профессии медведчика. Самыми первыми медвежьими поводырями были, скорее всего, бродячие скоморохи[32]. Комедия устраивалась с ряженной козой. Поводчики сопровождали представления присказками и поговорками, объясняя происходящее.

Медвежьи комедии, как народный промысел, были запрещены Высочайшим повелением 30 декабря 1866 года, окончательный срок прекращения промысла был указан в 5 лет.

В Европе были хорошо известны венгерские медведи, центральные и северные губернии России обслуживались медведями, дрессированными на Верхней Волге. Сергачевский уезд Нижегородской губернии был широко известен своими учёными медведями. В местечке Сморгони (Ошмянский уезд Виленской губернии) был организован специальный зверинец, который назывался «Сморгонская академия».

О медвежьей комедии можно получить представление из объявления, опубликованного 8 июля 1771 года газетой «Санкт-Петербургские ведомости», о проведении медвежьей потехи крестьянами города Курмыша Нижегородской губернии. В объявлении перечислялись номера, которые исполняли медведи:

1) вставши на дыбы, присутствующим в землю кланяются и до тех пор не встают, пока им приказано не будет;
2) показывают, как хмель вьется;
3) на задних ногах танцуют,
4) подражают судьям, как они сидят за судейским столом;
5) натягивают и стреляют, уподобляя палку, будто бы из лука;
6) борются;
7) вставши на задние ноги и воткнувши между оных палку, ездят так, как малые робята;
8) берут палку на плечо и с оною маршируют, подражая учащимся ружьем солдатам;
9) задними ногами перебрасываются через цепь;
10) ходят, как карлы и престарелые, и, как хромые, ногу таскают;
11) как лежанка без рук и без ног лежит и одну голову показывает;
12) как сельские девки смотрятся в зеркало и прикрываются от своих женихов;
13) как малые ребята горох крадут и ползают, где сухо — на брюхе, а где мокро — на коленях, выкравши же, валяются;
14) показывают, как мать детей родных холит и как мачеха пасынков убирает;
15) как жена милого мужа приголубливает;
16) порох из глазу вычищают с удивительною бережливостью;
17) с не меньшею осторожностию и табак у хозяина из-за губы вынимают;
18) как теща зятя потчевала, блины пекла и угоревши повалилась;
19) допускают каждого на себя садиться и ездить без малейшего супротивления;
20) кто похочет, подают тотчас лапу;
21) подают хозяину шляпу и барабан, когда козой играет;
22) кто же поднесет пиво или вино, с учтивостью принимают и, выпивши, посуду назад отдавая, кланяются.
Хозяин при каждом из выше помянутых действий сказывает замысловатые и смешные приговорки[33]

Крылатые выражения

  • «Отставной козы барабанщик» — никому не нужный, никем не уважаемый человек. В старину на ярмарках водили дрессированных медведей. Их сопровождали мальчик-плясун, наряженный козой, и барабанщик, аккомпанирующий его пляске — «козы барабанщик». Его порой воспринимали как несерьезного, никчемного человека. Ну а если ещё и коза «отставная»?
  • «Водить за нос» — обманывать, обещая и не выполняя обещанного. Дрессированные медведи были очень популярны на Руси и это выражение было связано с ярмарочным развлечением. Поводыри-дрессировщики (в XIX веке часто цыгане) водили медведей за продетое в нос кольцо и заставляли их делать разные фокусы, обманывая обещанием подачки[34].
  • Медведь пляшет, а поводырь деньги берёт (поговорка).

См. также

Напишите отзыв о статье "Вождение медведя"

Примечания

  1. Виноградова, Плотникова, 1995, с. 390.
  2. Лозка, 2002, с. 46.
  3. 1 2 Виноградова, Плотникова, 1995, с. 391.
  4. 1 2 Громыко, 1991, с. 219.
  5. 1 2 Титовец и др., 2014, с. 182–183.
  6. 1 2 Мадлевская и др., 2007, с. 268.
  7. Путилов, 1984, с. 194.
  8. 1 2 Болонев, Фурсова, 2000, с. 34.
  9. 1 2 Гура, 2004, с. 213.
  10. Кошкарова Ю. А. «Архетипический образ медведя в духовной культуре народов России».: дисс. канд. культурологии 24.00.01. — Кошкарова Юлия Александровна.- Краснодар, 2011, 29 с.
  11. Кривошеев Ю. В. Религия восточных славян накануне крещения Руси. Л.: Знание, 1988 с. 38
  12. Кошкарова Ю. А. «Архетипический образ медведя в духовной культуре народов России».: дисс. канд. культурологии 24.00.01. — Кошкарова Юлия Александровна.- Краснодар, 2011, 26 с.
  13. Пахомова А. В. Семантика изобразительного ряда на предметах быта славян: Дис. … канд. культурологических наук : 24.00.01 : Москва, 2004 189 c.
  14. Никитина А. «Узорочье». «Словарь символов и знаков, встречающихся в вышивке, чеканке, литье» Серия «Кладезь Рода» Санкт-Петербург: Издательство АРТЕЛЬ «ВОРОЖЕЯ», 2013 г. 47 с.
  15. Фурсова Е. «Пережитки культа медведя в верованиях крестьян Сибири и трансформации», «Русский медведь»: История, семиотика, политика / под ред. О. В. Рябова и А. де Лазари. М.: НЛО, 2012. 72 с.
  16. Краткая энциклопедия славянской мифологии: ок.1000 статей/ Н. С. Шипарова- М. ООО «Издательство АСТ»: ООО «Издательство Астрель»: ООО «Русские словари», 2003. 353—354 с.
  17. Русская мифология. Энциклопедия.- М.: Эксмо; СПб.: Мидгард, 2006, 268 с.
  18. Морозов И. А. Женитьбы добра молодца: происхождение и типология традиционных молодежных развлечений с символикой «свадьбы»/«женитьбы»- М. Государственный республиканский центр русского фольклора: издательство «Лабиринт», 1998.- 352 с.
  19. Лановик, Лановик, 2005, с. 108.
  20. А-ский. Святочный вечер в Оглоблине // Новгородские губернские ведомости. — 8 марта 1869 г..
  21. Некрылова, 1984, с. 49—50.
  22. Шереметева, 1930.
  23. Ровинский Д. А. [www.icon-art.info/bibliogr_item.php?id=3266 Русские народные картинки]
  24. Рогоза.
  25. Громыко, 1991, с. 199.
  26. Громыко, 1991, с. 200.
  27. Личенко, 1990, с. 206.
  28. Хрусталёв Д.  Происхождение «русского медведя» // Новое литературное обозрение. — 2011. — № 1.
  29. Россомахин А. А., Хрусталёв Д. Г.  Русская Медведица, или Политика и похабство. — СПб., 2007.
  30. Россомахин А., Хрусталёв Д.  Россия как Медведь: Истоки визуализации (XVI—XVIII века) // Границы. — Иваново, 2008. — Вып. 2: Визуализация нации. — С. 123—124.
  31. Успенский В. М.  Типология изображений «русских медведей» в европейской карикатуре XVIII — первой трети XIX века // «Русский медведь»: История, семиотика, политика / Под ред. О. В. Рябова и А. де Лазари. — М.: Новое литературное обозрение, 2012.
  32. Некрылова, 1984, с. 36.
  33. [www.booksite.ru/fulltext/teatr/17.htm Писатели и деятели культуры о народном театре]
  34. [www.comics.ru/dic/dic40.htm Отставной козы барабанщик].

Литература

  1. Болонев Ф. Ф., Фурсова Е. Ф. [vader.phys.northwestern.edu/Guena/Bear.rtf Культ медведя в верованиях крестьян Сибири в прошлом и настоящем] // Народы Сибири: история и культура. Медведь в древних и современных культурах Сибири. — Новосибирск: Институт археологии и этнографии, 2000. — С. 31–38.
  2. Водить / Виноградова Л. H., Плотникова А. А. // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 1995. — Т. 1: А (Август) — Г (Гусь). — С. 390–392. — ISBN 5-7133-0704-2.
  3. Громыко М. М. [statehistory.ru/books/Marina-Gromyko_Mir-russkoy-derevni/ Мир русской деревни]. — М.: Молодая гвардия, 1991. — 446 с. — ISBN 5-235-01030-2.
  4. Медведь / Гура А. В. // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 2004. — Т. 3: К (Круг) — П (Перепелка). — С. 211—215. — ISBN 5-7133-1207-0.
  5. Личенко С. И. Орнамент калужской народной вышивки // Пятая краеведческая конференция Калужской области. Тезисы докладов. — Обнинск, 1990. — С. 204–207.
  6. Мадлевская Е., Эриашвили Н., Павловский В. [www.litmir.me/bd/?b=121169 Русская мифология. Энциклопедия]. — М.: Эксмо, Мидгард, 2007. — С. 340–349. — 527 с. — (Тайны древних цивилизаций). — ISBN 5-699-13535-9.
  7. Некрылова А. Ф. Медвежья комедия // Фольклор и этнография. — Л., 1984.
  8. Некрылова А. Ф. Русские народные городские праздники, увеселения и зрелища: Конец XVIII — начало XX века. — Л.: Искусство, 1984. — 189 с.
  9. Рогоза В. [shkolazhizni.ru/archive/0/n-26382/ Как медведи на Руси честной народ веселили?]. Культура, искусство, история. Школа Жизни.ру (18.03.2009). Проверено 25 декабря 2012. [www.webcitation.org/6E3gPFPnS Архивировано из первоисточника 30 января 2013].
  10. Титовец А., Фурсова Е., Тяпкова Т. Традиционная культура белорусов во времени и пространстве. — Litres, 2014. — 596 с. — ISBN 5457650235.
  11. [books.google.ru/books?id=AkYSAQAAIAAJ&q=%D0%BE%D0%B1%D1%80%D1%8F%D0%B4+%D0%92%D0%BE%D0%B6%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5+%D0%BC%D0%B5%D0%B4%D0%B2%D0%B5%D0%B4%D1%8F&dq=%D0%BE%D0%B1%D1%80%D1%8F%D0%B4+%D0%92%D0%BE%D0%B6%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5+%D0%BC%D0%B5%D0%B4%D0%B2%D0%B5%D0%B4%D1%8F&hl=ru&sa=X&ei=7NS5VNW8J6LOyQPXxYDwDw&ved=0CDMQ6AEwBDgU Фольклор и этнография: У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов. Сборник научных трудов] / Под ред. Б.Н.Путилова. — Л.: Наука, 1984. — 255 с.
  12. Шереметева М. Е. [a-pesni.org/teatr/rusnarod/vozmed.htm Вожаки медведей в Калуге] // Сборник Калужского Государственного музея. Вып. I. — Калуга, 1930. — С. 61–66.
  13. Лановик М. Б., Лановик З. Б. [banauka.ru/377.html Українська усна народна творчість: Підручник]. — К.: Знання-Прес, 2005. — 591 с. — ISBN 966-311-037-6.  (укр.)
  14. Лозка А. Ю. Беларускі народны каляндар. — Мн.: Полымя, 2002. — 238 с. — ISBN 98507-0298-2.  (белор.)

Ссылки

  • [a-pesni.org/teatr/rusnarod/medved.htm Медведь (ряженая потеха донских казаков)]
  • [a-pesni.org/teatr/rusnarod/prigovory.htm Альбинский П. Приговоры медвежатника (1887)]
  • [a-pesni.org/teatr/rusnarod/prigovar.htm Гациский А. Приговариванье поводильщика (1867)]
  • [a-pesni.org/teatr/rusnarod/sergatch.htm Максимов С. Сергач]
  • [a-pesni.org/teatr/rusnarod/prihodvoz.htm Ровинский Д. Приход вожака с медведем (1881)]

Отрывок, характеризующий Вождение медведя

– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.