Воздушная операция ВВС РККА по уничтожению немецкой авиации на аэродромах в мае 1943 года

<tr><th colspan="2" style="text-align:center; background: lightsteelblue; font-size: 100%;">Командующие</th></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; ">

Воздушная операция ВВС РККА по уничтожению немецкой авиации на аэродромах в мае 1943 года
Основной конфликт: Вторая мировая война, Великая Отечественная война
Дата	6 — 8 мая 1943 года
Место	центральный и южный участки советско-германского фронта
Итог	Неопределённый
Противники
СССР</center> Германия</center>

А. А. Новиков

В. фон Рихтгофен Р. фон Грейм

</td></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; background: lightsteelblue; font-size: 100%;">Силы сторон</th></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; ">

По советским данным — свыше 1000 самолётов

По советским данным — 1000-1200 самолётов

</td></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; background: lightsteelblue; font-size: 100%;">Потери</th></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; ">

по советским данным — 122 самолёта

по советским данным — 501 самолёт

</td></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; text-align: left;">

</td></tr>

</table>

Воздушная операция ВВС РККА по уничтожению немецкой авиации на аэродромах 6—8 мая 1943 года — крупномасштабная операция советских ВВС в ходе Великой Отечественной войны с целью завоевания господства в воздухе на центральном и южном участках советско-германского фронта.

Замысел и план операции

К лету 1943 года советское командование готовилось к решающей летне-осенней кампании. При этом придавалось исключительно большое значение завершению борьбы за стратегическое господство в воздухе. Уже зная о начале подготовки немецкого наступления в районе Курска, было принято решение о проведении крупной воздушной операции ВВС на широком фронте, как совокупность одновременных массированных ударов по аэродромам, выполняемых по единому замыслу и плану, с целью серьёзного ослабления противостоящих вражеских авиационных группировок и улучшению воздушной обстановки на центральном и южном участках советско-германского фронта. Одновременно, было решено вести борьбу с железнодорожными и автомобильными перевозками противника на центральном участке фронта.

Решение на проведение первой воздушной операции Ставкой Верховного Главнокомандования было принято в начале мая. План операции был разработан Генеральным штабом совместно с Главным командованием и штабом ВВС Красной армии (командующий генерал-полковник авиации А. А. Новиков). 4 мая 1943 года начальник Генерального штаба РККА Маршал Советского Союза А. М. Василевский издал директивы Военным советам Западного, Брянского, Центрального, Воронежского, Юго-Западного и Южного фронтов на уничтожение вражеских самолетов на аэродромах и в воздухе, на срыв железнодорожных перевозок и дезорганизацию автомобильного движения на шоссейных и грунтовых дорогах. Замыслом предусматривалось одновременными внезапными ударами по аэродромам на 1200-километровом фронте от Смоленска до побережья Азовского моря сковать действия немецкой авиации и нанести поражение её основным группировкам в районах Сещи, Брянска, Орла, Харькова, Сталино. Время первого массированного удара по аэродромам было установлено с 4 часов 30 минут до 5 часов утра 6 мая с последующим воздействием по ним в течение трёх суток. После двухсуточного перерыва вражеские аэродромы вновь должны были подвергнуться ударам, также в течение трёх суток. Действия по железнодорожным объектам на шоссейных и грунтовых дорогах предусматривалось проводить непрерывно на протяжении 10 суток. Сжатый срок на подготовку был вызван тем, что по советским данным, начало немецкого наступления планировалось на 10 или 12 мая 1943 года.

1-я воздушная армия (командующий — генерал-лейтенант авиации С. А. Худяков) Западного фронта получила приказ: уничтожать авиацию противника на аэродромах и в воздухе в районе Духовщина, Демидов, Витебск, Орша, Мстиславль, Брянск, Жиздра; сорвать железнодорожные перевозки противника на смоленском и брянском направлениях; дезорганизовать автомобильное движение на дорогах восточнее линии Смоленск, Рославль, Брянск.

15-я воздушная армия (командующий — генерал-майор авиации И. Г. Пятыхин) Брянского фронта и переданный в её оперативное подчинение 1-й гвардейский истребительный авиационный корпус получили приказ: уничтожать авиацию противника на аэродромах и в воздухе в районе Волхов, Карачев, Навля, Дмитровск-Орловский, Орёл; сорвать железнодорожные перевозки из Брянска на Орёл и далее к линии фронта; дезорганизовать автодвижение на дорогах восточнее линии Карачев, Дмитровск-Орловский.

16-я воздушная армия (командующий генерал-лейтенант авиации С. И. Руденко) Центрального фронта и переданные её в оперативное подчинение 3-й бомбардировочный авиационный корпус и 229-я штурмовая авиационная дивизия получили приказ уничтожать авиацию противника на аэродромах и в воздухе в районе Дмитровск-Орловский, Трубчевск, Шостка, Конотоп, Ворожба; сорвать железнодорожные перевозки противника от Унечи на Хутор-Михайловский и от Конотопа на Ворожбу; дезорганизовать автодвижение на дорогах восточнее линии Трубчевск, Конотоп.

2-я воздушная армия (командующий генерал-лейтенант авиации С. А. Красовский) Воронежского фронта и переданные в её оперативное подчинение 4-й истребительный авиационный корпус, 1-й штурмовой авиационный корпус и 1-й бомбардировочный авиационный корпус получили приказ уничтожать авиацию противника на аэродромах и в воздухе в районе Белополье, Ромны, Полтава, Новая Водолага, Мерефа; сорвать железнодорожные перевозки противника из Полтавы на Харьков; дезорганизовать автомобильное движение на дорогах восточнее линии Белополье, Ахтырка, Новая Водолага.

17-я воздушная армия (командующий генерал-лейтенант авиации В. А. Судец) Юго-Западного фронта и переданный ей в оперативное подчинение 3-й смешанный авиационный корпус получили приказ: уничтожать авиацию противника на аэродромах и в воздухе в районе Змиёв, Красноград, Днепропетровск, Чаплино, Красноармейское, Славянск; сорвать железнодорожные перевозки на линиях Ново-Московск — Мерефа, Красноград — Славянск, Павлоград — Мерефа; дезорганизовать автомобильное движение на дорогах восточнее линии Красноград, Красноармейское.

8-я воздушная армия (командующий генерал-лейтенант авиации Т. Т. Хрюкин) Южного фронта получила приказ: уничтожать авиацию противника на аэродромах и в воздухе в районе Славянск, Красноармейское, Мариуполь, Таганрог; сорвать железнодорожные перевозки противника на линиях Чаплино — Красноармейское, Горловка — Дебальцево, на всех железных дорогах севернее линий Горловка, Дебальцево; Мариуполь, Сталино и Горловка, Таганрог; дезорганизовать автомобильное движение на дорогах восточнее линии Красноармейское, Мариуполь.

Выбор конкретных целей-аэродромов, а также распределение сил и средств для действий по ним оставалось за командующими воздушными армиями. В первую очередь было решено уничтожить аэродромы противника. ВВС должны были действовать: 1-я воздушная армия — по шести аэродромам (в том числе Сеща, Брянск), 15-я — по двум, 16-я — по пяти (Орёл, Навля), 2-я — по восьми (в основном район Харькова), 17-я — по двум и 8-я воздушная армия — по трем аэродромам. Действия советских воздушных армий были направлены против основных авиационных группировок 4-го воздушного флота (командующий генерал-фельдмаршал Вольфрам фон Рихтгофен) и части сил 6-го воздушного флота (командующий генерал-полковник Роберт фон Грейм). По данным советской разведки на 1 мая 1943 года только на Смоленском, Орловском, Шаталовском, Брянском, Харьковском и Сталинском аэроузлах в общей сложности находилось свыше 1100—1200 боевых самолетов люфтваффе различного типа.

Командующий ВВС издал директиву от 3 мая 1943 года всем задействованным в операции командующим воздушными армиями:

«Во исполнение приказа Ставки необходимо подвергнуть одновременному нападению все основные аэродромы авиации противника, на которых установлено скопление самолетов. Основную массу авиации противника подавить в первый же день. Поэтому в этот же день вражеские аэродромы должны быть подвергнуты повторным ударам, а ночью по ним должны действовать ночные бомбардировщики. В последующие два дня, не снижая упорства и настойчивости, продолжать поражение авиации противника как на основных аэродромах, так и на вновь обнаруженных воздушной разведкой… Удары по аэродромам наносить крупными группами, выделяя из их состава необходимое количество авиасредств для подавления зенитной обороны противника».

— Командование и штаб ВВС Советской Армии в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. — М.: Наука, 1977. (глава 4).

Для выполнения всех поставленных задач воздушные армии должны были выполнить в общей сложности 10 300 самолёто-вылетов.

С начала мая основные аэродромы противника контролировались воздушными разведчиками по 3 раза в день — утром, днем и в вечерние сумерки. В результате систематического наблюдения удалось определить все места стоянок самолетов, расположение средств ПВО и время, когда все самолеты и лётный состав противника находились на большинстве аэродромов. В то же время, сжатые сроки на подготовку к операции сыграли негативную роль: часть аэродромов, на которые спешно перебазировались выделенные для операции авиачасти, оказалась не готова к обеспечению их боевых действий; не было времени на отработку совместных действий бомбардировочных, штурмовых и истребительных частей.

Ход операции

Скрытность и тщательность подготовки воздушной операции обеспечили внезапность и высокую эффективность первого массированного удара на рассвете 6 мая. В нём участвовало 434 самолета, которые одновременно атаковали 17 вражеских аэродромов. Застигнутый врасплох противник не смог оказать организованного противодействия и потерял 194 самолета на аэродромах и 21 — в воздушных боях. Советская авиация потеряла 21 самолет.

Повторный удар был нанесен в тот же день в 15 часов, силами 372 самолетов по 20 аэродромам. Во втором ударе противник оказал серьёзное сопротивление. Он держал в полной готовности все средства ПВО. В воздухе патрулировали истребители, зенитная артиллерия ставила в районе аэродрома заградительный огонь. Советское командование также выделило дополнительные силы и средства для борьбы со средствами ПВО противника и блокирования аэродромов, где базировались истребители. Теперь уже советские авиаудары проходили в условиях яростного противодействия противника. На этот раз советские лётчики уничтожили и повредили на аэродромах 134 самолета и сбили в воздухе 24 немецких истребителя. Советские потери составили 46 машин.

Утром 7 мая был выполнен третий массированный удар, атакованы 22 аэродрома. Участвовало 405 советских самолетов. Уничтожено и повреждено 122 вражеских самолета, в том числе 29 в воздушных боях. Советские потери составили 46 самолетов.

Немецкое командование приняло активные меры противодействия и уже 7 мая перебазировало большую часть авиации на тыловые и запасные аэродромы, тщательно их замаскировав. Спешно были подтянуты в угрожаемые районы значительные силы истребительной авиации люфтваффе, а ПВО аэродромов усилена. Активизировалась работа станций радиоразведки и радиоперехвата. Для дальнего обнаружения советских самолетов и оповещения об их приближении немцы выделили небольшие истребительные заслоны, которые патрулировали вдоль линии боевого соприкосновения.

8 мая советские ВВС нанесли четвёртый удар силами 181 самолета, причём теперь удар наносился в ночное время. Однако в этот раз удалось уничтожить всего 6 самолётов противника. Первоначальная внезапность была уже утрачена. Получив сообщение об итогах этого удара, первый заместитель командующего ВВС РККА генерал-полковник авиации Г. А. Ворожейкин отдал приказ прекратить атаки аэродромов противника, перенацелив усилия авиации на срыв вражеских перевозок.

Директивой Ставки ВГК от 13 мая операция по аэродромам и коммуникациям была «временно приостановлена» (возобновлена не была).

Потери сторон

Основные итоги операции подвёл командующий ВВС Советской Армии в докладе от 13 мая 1943 года на имя Верховного Главнокомандующего. По его данным, за 6, 7 и 8 мая 1943 года советскими ВВС произведено 1392 самолето-вылета, уничтожено на аэродромах противника 373 самолета, повреждено 51, сбито в воздушных боях — 67 и подбито — 10. В итоге противник потерял 501 самолет. Наши потери составили 122 самолета, из них сбито в воздушных боях — 21 самолет, зенитной артиллерией противника — 8 самолетов, не вернулось с боевого задания — 93 самолета.

В то же время, ряд современных исследователей полагают, что потери люфтваффе были существенно завышены, а собственные потери — занижены. Так, О. В. Растренин полагает, что реальное количество уничтоженных на аэродромах немецких самолётов составляет около 170—180 штук, а также завышено количество сбитых в воздушных боях. Он же приводит цифру в 196 потерянных советских самолётов (в том числе 103 штурмовика, 26 бомбардировщиков, 67 истребителей) за период с 6 по 8 мая 1943 года. В статье Заблотского А. И. и Ларинцева Р. И. предпринята попытка посчитать немецкие потери по сохранившимся немецким документам и приводится количество в 41 уничтоженный и повреждённый на земле немецкий самолёт (с оговоркой, что найденные документы далеко не полные)

Итоги и уроки операции

В советской исторической науке операция признается успешной: достигнутые результаты в воздушной операции обеспечили улучшение воздушной обстановки для советских Вооружённых сил на центральном и южном участках фронта. Показана высокая эффективность нанесения одновременного массированного удара по аэродромам противника на широком фронте. Подготовка и ход этой операции широко изучались и учитывались при дальнейших действиях советских ВВС в ходе войны.

Основой первоначального успеха советских ВВС были одновременные внезапные действия по вражеским аэродромам большим числом наших самолетов и достаточно эффективная разведка. Причинами дальнейшего понижения эффективности с нашей стороны, были неумение авиационных штабов организовать массированные действия ВВС, продолжение операций по шаблону в условиях быстрого роста противодействия противника, неготовность к прорыву мощной ПВО аэродромов противника, слабое взаимодействие истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков при ударах по аэродромам (особенно — явный недостаток сил, выделяемых для подавления ПВО), неотработанность истребительного прикрытия ударных групп штурмовиков и бомбардировщиков. Допустил крупную ошибку и штаб ВВС РККА, наметив для атак слишком большое количество аэродромов, что ослабило силу удара по каждому из них.

Немецкому командованию удалось быстро принять эффективные меры противодействия и вынудить советское командование прекратить операцию. Понесенные немцами потери не были столь существенными, чтобы повлиять на исход предстоящих сражений. Господство в воздухе в итоге этой операции советским ВВС завоевать не удалось.

Литература

• Командование и штаб ВВС Советской Армии в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг. — М.: Наука, 1977. Глава 4.
• Тимохович И. В. Оперативное искусство Советских ВВС в Великой Отечественной войне, М., 1968.
• Советские Военно-Воздушные Силы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг., М. 1976.
• Растренин О. Расколотое небо. Май — июнь 1943 г. — М.: Эксмо; Яуза, 2007.
• А. Н. Заблотский, Р. И. Ларинцев [www.airwar.ru/history/av2ww/soviet/sovshturm1943/sovshturm1943.html Действия штурмовой авиации ВВС КА в операциях по уничтожению немецких самолетов на аэродромах — май-июнь 1943 г.] // «Уголок неба»
• Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВГК: Документы и материалы. 1943 год. Т. 16 (5-3). — М: ТЕРРА, 1999. Документ № 209. — Стр.137-138.

Отрывок, характеризующий Воздушная операция ВВС РККА по уничтожению немецкой авиации на аэродромах в мае 1943 года

Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.