Войда, Кароль Фредерик

Кароль Фредерик Войда<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Варшавы
1816 — 1830
Предшественник:	Вонгжецкий, Станислав
Преемник:	Вонгжецкий, Станислав
Вероисповедание:	кальвинист
Рождение:	23 ноября 1773(1773-11-23) Лешно, Речь Посполитая
Смерть:	21 февраля 1845(1845-02-21) (71 год) Варшава, Российская империя
Место погребения:	Кальвинистское кладбище Варшавы
Дети:	Казимир Войда
Награды:

Кароль Фредерик Войда (польск. Karol Fryderyk Woyda; 23 ноября 1773, Лешно — 21 февраля 1845, Варшава) — польский и российский государственный деятель, действительный статский советник, Президент (городской голова) Варшавы. Директор Главного управления Департамента Правительственной комиссии внутренних дел, духовного и народного образования, член Государственного совета Царства Польского (1834 году), масон.

Биография

Кальвинист. Обучался в Германии. С 1792 года работал в польском посольстве в Германии. Участник восстания Костюшко. После поражения восстания эмигрировал и вступил в Польские легионы (1794—1801).

После окончания войны с Наполеоном, был прощен русским императором и вернулся на родину.

6 января 1816 наместник Царства Польского И. Зайончек назначил его градоначальником (президент) Варшавы. Работал на этом посту до 30 ноября 1830, после чего ушел в отставку и покинул Варшаву.

Став президентом, разработал планы по расширению и модернизациии польской столицы, но его раболепие и лояльность по отношению к царским властям вызвали нелюбовь у варшавян и многого ему достичь не удалось.

Умер 21 февраля 1845 и был похоронен кальвинистском кладбище Варшавы. Его сын Казимир Войда, также был президентом Варшавы (1862—1863).

Награды

• Орден Святого Станислава 1-й степени.

Литература

• Encyklopedia Warszawy (1994) (польск.)
• Jadwiga i Eugeniusz Szulcowie, Cmentarz ewangelicko-reformowany w Warszawie,, Warszawa 1989  (польск.)

Отрывок, характеризующий Войда, Кароль Фредерик

– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.