Война второй коалиции

Война Второй коалиции
Основной конфликт: Революционные войны
Луи-Франсуа Лежен. Битва при Маренго
Дата	1798—1802
Место	Центральная Европа, Италия, Швейцария, Египет, Сирия
Итог	победа Франции, Люневильский мир, Амьенский мир
Противники
Священная Римская империя Великобритания Неаполь Сицилия Российская империя Османская империя Мамлюки Французская республика Испанская империя Дания-Норвегия Батавская республика Польские легионы
Командующие
неизвестно неизвестно
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Вторая коалиция (1799—1802) — созданная по инициативе Великобритании после перехода Швейцарии под французский контроль (см. Гельветическая республика) с сентября 1798 по март 1799 года, с участием Австрии, Англии, России, Неаполитанского королевства, Турции, нескольких немецких князей и Швеции, с целью ограничения влияния революционной Франции во время революционных войн 1792—1802 гг и восстановления монархического строя.

Основные боевые действия связаны с регионами Италии, Швейцарии, Австрии и Рейна. В Италии, объединенные русско-австрийские войска под командованием Суворова одержали в апреле-августе 1799 года череду побед над французской армией под командованием Моро, вытеснив её из долины реки По во французские Альпы и окрестности Генуи.

В Швейцарии 14-15 сентября французские войска под командованием Массены (около 75 тыс. человек) в сражении у Цюриха нанесли поражение войскам коалиции под командованием Римского-Корсакова (около 60 тыс. человек, из них 34 тыс. русских). Прибывший через несколько дней в Швейцарию 23-тысячный отряд Суворова вместо союзных войск встретил вчетверо превосходящие силы французов и был вынужден прорываться горами к Гларусу. Швейцария была союзниками потеряна.

В Голландии высаженный в августе англо-русский экспедиционный корпус действовал неудачно и в ноябре был эвакуирован. Вскоре после этого Россия вышла из коалиции.

9 ноября 1799 года вернувшийся из Египта Наполеон в ходе переворота 18 брюмера захватил власть во Франции. Наполеон лично возглавил французские войска в Италии в кампании 1800 года и в июне 1800 года в битве при Маренго одержал решительную победу над австрийскими войсками, что привело к эвакуации австрийских войск из северной Италии к западу от Тичино.

После разгрома Австрийской армии, учинённого Рейнской армией Франции под руководством Моро 3 декабря 1800 года в сражении у Гогенлиндена, 9 февраля 1801 года Австрия подписала Люневильский мир, зафиксировавший официальное признание Австрией независимости Батавской и Гельветической республик (Голландии и Швейцарии, соответственно), фактически подконтрольных Франции.

9 апреля 1801 года английский флот под предводительством адмирала Паркера и его заместителя вице-адмирала Нельсона разгромили датский флот в Копенгагенском сражении.

Выход Австрии из войны означал фактический распад Второй коалиции — в состоянии войны с Францией оставалась только Англия.

Участники

Во Вторую коалицию входили страны:

• Австрийская монархия
• Великобритания
• Российская империя
• Османская империя (Турция)
• Швеция
• Неаполитанское королевство

Предпосылки к созданию коалиции

Единственные, кто не подписал мир с целью сберечь свои приобретения (французские и голландские колонии) после (войн Первой коалиции), была Великобритания. Британцы решили установить экономическую блокаду Франции. Французы ответили на эти действия установлением блокады Англии. Одновременно были приняты серьёзные меры по усилению экономического и промышленного потенциала Франции. Впоследствии меры, проведённые Бонапартом на усиление Франции, вывели французов на первое место по промышленности в Европе.

Наполеон не решился высаживаться на Британских островах, а сделал выбор в пользу вторжения в Египет. Наполеон предполагал, что будет осуществлено строительство Суэцкого канала, и Египет станет одной из баз снабжения на пути к Индии. Его доклад, представленный Директории в феврале 1798 года, был утверждён, поскольку на тот момент уже слишком многие видели угрозу в присутствии Бонапарта во Франции. Эти причины способствовали дальнейшему выплескиванию противоречий во внутренней политике Франции, даже несмотря на значительное влияние на неё внешних факторов и агрессивную внешнюю экспансию.

Мир в Кампоформио не заключал в себе никаких гарантий продолжительности. Он был порождением торжества одной стороны и изнеможения другой, но глубокая вражда и противоположность интересов не могли быть примирены одним трактатом, а потому, вскоре после подписания Леобенского и Кампоформийского договоров, начала составляться против французской республики новая коалиция. Главными её членами были: Англия, Австрия и Россия, к которым постепенно присоединились Неаполь, Турция и некоторые владельцы в Италии и Германии. Со своей стороны, французы среди мира поступали так дерзко и самовластно, что сами ускорили образование коалиции. После побед Наполеона в боях первой коалиции молодая французская республика значительно расширила своё влияние на материке. Теперь под влияние Франции подпали районы Голландии и левобережного Порейнья.

События 1798 года

В 1798 году Франция насильственно присоединила к себе Голландию под названием Батавской республики, а в Италии — Папскую область под названием Римской республики. Франция заняла королевство Сардинии и начала проникновение на Балканы. Швейцария была вынуждена подчиниться Франции под названием Гельветической республики, однако жители последней пришли в сильное волнение, некоторые кантоны восстали, а Граубинден передался покровительству Австрии и был занят 6-и тысячным австрийским отрядом Ауфенберга.

Действия на Средиземном море

В 1798 году в Ирландии вспыхнуло восстание и Франция делала обширные приготовления на севере для посылки подкреплений восставшим, но главная цель этих приготовлений была — отвлечь внимание англичан от Средиземного моря, где Бонапартом была задумана и приготовлялась грандиозная экспедиция в Египет. Момент был выбран Бонапартом очень удачно, так как английского флота в Средиземном море не было, и он удерживался на севере демонстративными приготовлениями французов на берегах Ла-Манша. Экспедиция в Египет, где Англия не имела никаких владений, должна была служить этапом для вытеснения Англии из Ост-Индии.

Вскоре, после получения известий о грандиозных приготовлениях французов в портах Средиземного моря, Джервис на свой страх и риск отправил туда из Гибралтара Нельсона с 3 линейными кораблями для наблюдения за действиями французов. Но уже и в Лондоне забили тревогу, и вскоре после отправления Нельсона Джервис получил приказание отправить в Средиземное море эскадру из 12 линейных кораблей; взамен их из Англии вышло к Джервису 8 кораблей, которые прибыли к нему 24 мая, и в ту же ночь был отправлен отряд для подкрепления Нельсону.

Но было уже поздно. 19 мая 1798 года Наполеон Бонапарт отплыл из Тулона. Французский флот состоял из 55 кораблей и 280 транспортов, и его не видел и Нельсон, который, хотя и подошел к Тулону 17 мая, но был отброшен штормом к Сардинии. 6 июня французы по пути без боя захватили Мальту, благополучно избежали встречи с преследовавшим их Нельсоном и высадились в Александрии.

2 июля после героической обороны пала Александрия и, наконец, 21 июля на пути к Каиру Наполеон триумфально разгромил армию мамелюков во главе с Мурад-беем в битве у подножия пирамид. Но 1 августа французский флот был уничтожен Нельсоном при Абукире, и попытка Бонапарта овладеть Сирией также, вследствие противодействия английского флота при Акре, окончилась неудачей. В связи с проникновением Франции в Палестину 9 сентября 1798 года войну ей объявила Османская империя. Лишенная сообщения с Францией, армия в Египте оказалась в плачевном положении и в итоге в 1801 году вынуждена была капитулировать.

16 ноября 1798 года англичане овладели островом Минорка.

На Мальте население острова восстало против французов, которые заперлись в Ла-Валетте и были заблокированы с моря португальскими и английскими судами. Но крепость продержалась ещё до сентября 1800 года. Средиземное море, находившееся в продолжение 1,5 лет в полном владении Франции, теперь было занято английскими, русскими, турецкими и португальскими эскадрами и отрядами, и к концу 1798 года у Франции оставался в этом море только один линейный корабль, запертый на Мальте.

Средиземноморский поход Ушакова

23 декабря 1798 (3 января 1799) года Россия и Османская империя подписали договор, по которому порты и турецкие проливы были открыты для русских кораблей. Следом за этим русский флот под командованием адмирала Ушакова захватывает Ионические острова.

Начало войны

Политика Франции и её новообразованных доминионов вызывало серьёзную озабоченность в европейских дворах. 18 декабря 1798 года Россия заключает предварительные соглашения с Англией о восстановлении союза. А уже 23 декабря 1798 года Россия и Османская империя подписали договор, по которому порты и турецкие проливы открыты для русских кораблей. В декабре 1798 года Французские войска неожиданно перешли Рейн, заняли Майнц, форт Кастель, обложили Эренбрейтштейн и овладели Рейншанцем при Мангейме. Габсбурги, осознав угрозу, которую для них представляет кольцо французских республиканских доминионов, подписали союзное соглашение с Российской империей, по которому допускалось прохождение через территорию Австрийской монархии в Италию 60-тысячной русской армии. Увидев в этом открытое нарушение мирных договорённостей, Франция объявила 12 марта 1799 года войну Австрии.

Французские уполномоченные на конгрессе в Раштадте играли роль полновластных повелителей и чрезмерными требованиями вооружили против себя всех послов. Наконец, 8 апреля 1799 года, уже после начала войны, австрийский посол Меттерних объявил, что император Франц считает все решения конгресса недействительными и потребовал немедленного удаления дипломатов. Отряд австрийских гусар привел это требование в исполнение силою. 28 апреля 1799 года при выезде из Раштадта французские уполномоченные подверглись нападению австрийских гусар. Два дипломата были зарублены насмерть, а третий тяжело ранен. Это преступление было организовано австрийским правительством с целью похищения у французских представителей компрометирующих Австрию документов.

Вновь почти вся Европа восстала против Франции, у которой единственным, но слабым союзником была Испания, ведущая войну с Великобританией. Пруссия держала строгий нейтралитет. Россия ещё в ноябре 1798 года двинула 40-тысячную армию через Австрию и Италию, за нею направилась другая армия, генерала Римского-Корсакова, в Швейцарию. 16 января 1799 года Османская империя объявила войну Франции.

Кампания 1799 года

В начале войны выгоды, казалось, были на стороне союзников: грозные русские войска, во главе с Суворовым, двигались на помощь союзникам, Австрия напрягала все усилия для увеличения вооруженных сил; Средиземноморский и Северное моря наполнялись флотами и десантными войсками англичан, русских и турок; в Италии, Швейцарии и Германии — народные восстания. Лучший французский полководец Бонапарт с отборными войсками находился в Египте и победа британского адмирала Нельсона при Абукире пресекла ему всякую возможность возвратиться в Европу.

Французские армии в Италии и Германии были ослаблены и терпели во всем нужду; правление директории было ослаблено и не пользовалось уважением ни в народе, ни в войсках. Франция объявила набор в 200 тысяч рекрутов, которые к открытию военных действий ещё не успели пополнить ряды войск. Действительные же её силы, плохо устроенные и почти не снабженные, были распределены на 5 армий:

• Дунайская, Журдана (37 тысяч) — на левом берегу Рейна;
• Гельветическая, Массены (30 тысяч) — в Швейцарии на левом берегу Рейна, выше Констанцского озера;
• Италийская, Шерера (58 тысяч) — в Северной Италии;
• в Южной Италии Макдональд (сменивший Шампионе) с 30 тысячами;
• на левом берегу Рейна против Мангейма и Филиппсбурга — 8 тысяч Бернадота;
• 20 тысяч под командованием Брюна — в Батавии;

Кроме того, 22 полубригады и 24 полка кавалерии находились внутри страны.

Перед началом военных действий расположение союзных войск было следующим:

• 80 тысяч австрийцев эрцгерцога Карла — за рекой Лех, из них 15 тысяч Старая — у Неймаркт; около 26 тысяч, под командованием Готце и Ауфенберга (подчиненных эрцгерцогу), занимали Форальберг и Граубинден; 48 тысяч Бельгарда — в Тироле; около 86 тысяч, под временным командованием Края — между Адижем и Тальяменто, занимая Верону и Леньяно;
• 48 тысяч русских в 2 колоннах: одна, Суворова, шла через Моравию и Штирию в Италию; другая, Римского-Корсакова, в июне должна была присоединиться к эрцгерцогу Карлу.

План действий ещё не был составлен, но Австрия, имея в виду завоевать северную Италию, направила туда главные силы, соединив в горах Тироля и Форарльберга значительную армию, так как по понятиям того времени все считали Швейцарию и Тироль бастионом, фланкировавшим, с одной стороны, Германию, с другой — Италию.

План действий директории сводился в общем к тому, чтобы, не дав собраться австрийцам, предупредить их решительными действиями, для чего главными объектами действий избраны Граубинден и Тироль, предполагая, что владение горами даст обладание долинами. Массена, овладев Граубинденом, вторгся в Тироль и Энгадин; Журдан, оставив за собой Шварцвальдския горы, продвинулся правым крылом и, овладев Брегенцом, вошел в связь с Массеной и в дальнейшем содействовал успехам Массены в Тироле. Шерер наступал левым крылом против Триента, а центром и правым крылом через Верону против австрийской армии за Адижем. Бернадот для демонстрации блокировал Мангейм и Филиппсбург, а для обеспечения левого крыла Журдана должен был действовать на реках Майн, Неккар и Энц. Макдональд и Брюн должны были занимать и охранять: первый — Неаполитанское королевство, второй — Бельгию. План этот представляет собой типичный кордон, результаты которого впоследствии и сказались; кроме того, директория задалась слишком обширными целями, не соответствовавшими силам Франции.

Действия на Рейне

Когда было получено известие о движении русских к Дунаю, Журдан с 28 февраля на 1 марта перешел Рейн между Базелем и Страсбургом. Массена вступил в Граубюнден, 6 марта напал на Ауфенберга и, прогнав австрийцев до Кура, вынудил там Ауфенберга сложить оружие с 3 тысячами. Главные силы австрийцев в Граубюндене удержались на позиции при Фельдкирхе. Лекурб (правое крыло Массены) из Белинцоны вторгся в Энгадин и, поддержанный Дессолем (из Итальянской армии), вытеснил Лаудона (11 марта) с позиции при Тауферсе. Журдан, сосредоточившись при Тутлингене и Хоэнтвиле, вошел в Швабский округ, имея намерение отбросить левое крыло австрийцев от Боденского озера, затем атаковать генерала Готце с тыла в Форарльберге и открыть сообщения с Массеной. Сугам и Лефевр двинулись через Штоках и Мескирх к Пфуллендорфу; Сен-Сир и Вандам двигались по обоим берегам Дуная к Зигмарингену и Гамердингену, а правое крыло генерала Ферино двигалось через Салмансвайлер в Юберлинген.

Эрцгерцог Карл поспешил навстречу неприятелю, атаковал Журдана при Острахе и Пфуллендорфе 20 марта и отбросил его до Штокаха, а 4 дня спустя он снова атаковал его и в 2-х дневном сражении совершенно разбил Журдана; который отступил за Рейн. Сугам 3 апреля потерпел поражение при Триберге и, не имея возможности присоединиться к Журдану, примкнул к Массене. Эрцгерцог медленно преследовал Журдана; его правое крыло (генерал Старая) растянулось от Келя до Мангейма; Готце стоял в Форарльберге; центр и главная квартира в Штокахе. В начале мая гофкригсрат, вопреки мнению эрцгерцога, предписал ему отбросить французов из Швейцарии. Вследствие этого Бельгард вытеснил Лекурба из Энгадина; Готце соединился с эрцгерцогом, который перешел Рейн при Шафхаузене.

Произошел ряд упорных боев. Французы отступили и заняли сильную позицию у Цюриха, в то время как Лекурб препятствовал дальнейшему наступлению Бельгарда. 3 июня австрийцы заняли Сен-Готард. Это заставило Массену избрать новую сильную позицию при горе Албисе, упираясь левым крылом в Рейн, а правым в Фирвальдштедтское и Цугское озера.

Здесь французы получили значительное подкрепление и перешли в наступление против отдельных австрийских колонн, которые, под командованием Иелачича и Зимбшена, заняли часть кантонов. Первый был разбит, а второй отброшен с Сен-Готарда. Главные силы эрцгерцога и Массены стояли неподвижно в Цюрихе до прибытия Римского-Корсакова, после чего эрцгерцог поспешил обратно в Германию. Готце (12 тысяч австрийцев) остался в Уцнахе, Иелачич (8 тысяч) — в Граубюнденских горных проходах; кроме этого, 10 тысяч находились в резерве. Русские войска заняли растянутую линию по рекам Ааре и Лиммат, от Бадена до Цюриха.

Во время этих событий в Швейцарии, французы собрали новую армию — Рейнскую, под командованием Мюллера. 26 августа Мюллер внезапно и без сопротивления австрийцев перешел Рейн при Мангейме, в то время как Бараге-д’Илье] с левым крылом обстрелял Франкфурт, двинулся в Гейдельберг и Ашаффенбург. Эрцгерцог Карл, подкрепив генерала Старая, сам пошел навстречу Мюллеру. После неудавшейся попытки овладеть Филиппсбургом, Мюллер отошел за Рейн, оставив в Мангейме Лароша с 6 тысячами, но 18 сентября Мангейм был приступом взят эрцгерцогом Карлом.

Во время этих событий на Рейне, в Швейцарии русские войска по прежнему находились у Цюриха, а против них армия Массены. Последний, узнав о приближении из Северной Италии Суворова, решил до его прибытия всеми силами обрушиться на Римского-Корсакова. 25 сентября французы перешли Лиммат у Дитикона, нанесли русским поражение и, отрезав левое крыло Денисова от центра, двинулись по дороге в Винтертур, в тыл Римскому-Корсакову.

В тот же день был разбит австрийский корпус Готце; последний был в начале сражения убит, а принявший командование генерал Петраш отступил к Санкт-Галлену. 26 сентября французы приступом овладели Цюрихом и преследовали Римского-Корсакова, который отступил сперва в Винтертур, потом в Эглизау, а оттуда, совместно с австрийскими и баварскими резервами, под командованием Кинмейера, в Шафхаузен. В это время Суворов спустился в долину Граубюндена и вскоре соединился с Корсаковым при Фельдкирхе.

Эрцгерцог Карл, узнав о поражении Корсакова, двинулся было к нему на помощь, но остановился на границах Швабии, узнав, что Лекурб, новый командующий Рейнской армией, перешел 17 октября Рейн при Оппенгейме, занял Мангейм и Гейдельберг и двинулся к Штутгарту. Однако, узнав о поражении колонны Нея 3 ноября при Лауфене, Лекурб снова приблизился к Рейну. Вскоре после этого сам Лекурб был разбит 3 декабря Стараем при Вислохе и отступил на левый берег Рейна.

Итальянский и швейцарский походы Суворова

Русские успешно дрались и разгромили французов при Адде и Треббии в 1799 году, однако были вынуждены уйти в Швейцарию через Альпы. Причём в эту кампанию большие потери понесли польские легионы Домбровского, который вплоть до заключения мира с Англией и частичного роспуска легионов всеми силами пытался позиционировать дисперсно раскиданные по французским армиям части легионов как армию независимой Польши.

Действия в Голландии

В Голландии высаженный в августе англо-русский экспедиционный корпус действовал неудачно и в ноябре был эвакуирован. Вскоре после этого Россия вышла из коалиции.

Действия на море

Весной 1799 года Франция сделала попытку восстановить утраченное обладание Средиземным морем, для чего в командование брестским флотом вступил сам морской министр, адмирал Брюи. 26 апреля, пользуясь тем, что перед Брестом англичане имели в это время только 16 кораблей, под командованием адмирала Бриджпорта, который в этот день отошел к остову Уэссан, Брюи вышел с 25 линейными кораблями и 10 фрегатами и направился на юг. Он поставил себе задачей деблокировать находившуюся в Кадисе испанскую эскадру из 19 линейных кораблей, войти с ней в Средиземное море, деблокировать Мальту, овладеть Миноркой и восстановить сообщение между Францией и армией Бонапарта в Египте.

Бриджпорт, получив известие о выходе французов, решил, что они направились в Ирландию, но на всякий случай послал извещение главнокомандующему английскими морскими силами адмиралу Джервису в Гибралтар и начальнику английской эскадры перед Кадисом адмиралу Кейту. Ввиду недостаточности сил, находившихся в распоряжении Джервиса, 6 мая к нему было отправлено 5 кораблей, а когда выяснилось окончательно, что Брюи пошел в Средиземное море, то 1 июня Бриджпорт отправил туда ещё 16 кораблей.

4 мая Брюи появился перед Кадисом; у Кейта было только 15 кораблей, положение его было очень опасно между 25 французскими и 19 испанскими кораблями, которые в каждый момент могли выйти из порта. Но в это время задул шторм от северо-запада, мешавший испанцам выйти. Брюи не решился со своим неопытным личным составом атаковать англичан при такой погоде и, не желая терять времени, 5 мая вошел в Средиземное море, на глазах у Джервиса, находившегося в Гибралтаре, но имевшего при себе только один линейный корабль и получившего только накануне извещение о выходе Брюи из Бреста.

Английские морские силы в этот момент сильно разбросались. У Минорки было 4 корабля под командованием коммодора Дакворта; коммодор Трубридж с 4 кораблями блокировал Неаполь, где французский гарнизон был осажден местным населением. К нему шел на присоединение русский десант; капитан Болл с 3 кораблями блокировал Мальту, адмирал Смит находился с 2 кораблями у Акры, и Нельсон, всего с одним кораблем, стоял в Палермо, куда бежал неаполитанский король, видевший в английском корабле единственную свою опору и защиту. Таким образом Брюи с 25 кораблями мог наделать много бед англичанам.

Джервис немедленно решил сосредоточить свои силы, для чего послал Кейту приказание снять блокаду Кадиса и идти в Гибралтар, а Нельсона известил о возможности выхода испанского флота из Кадиса и возможном его появлении перед Миноркой, высказав предположение, что Брюи имеет назначением Мальту и Александрию. Нельсон приказал Дакворту, Трубриджу и Боллу, оставив на месте фрегаты, идти на соединение с ним к острову Маритимо (Эгадские острова), чтобы с 12 кораблями преградить Брюи путь между Сицилией и африканским берегом.

Но все это требовало значительного времени, а пока Брюи был хозяином положения. Но он нашел нужным, вследствие плохого снабжения, направиться в Тулон, куда и прибыл 14 мая, и оставался там до 26 мая.

Между тем, Кейт пришел 12 мая в Гибралтар, а 20 мая Джервис с 16 кораблями пришел в Порт-Магон, где к нему присоединился Дакворт, не считавший Нельсона своим начальником и не исполнивший его приказаний. Здесь Джервис узнал о том, что Брюи направился в Тулон, и, дав знать об этом Нельсону, он пошел к испанскому берегу, так как получил известие, что испанцы вышли из Кадиса и вошли в Средиземное море. Но испанская эскадра из 17 кораблей уже 20 мая вошла в Картахену, причём 11 кораблей после шторма пришли туда в таком плачевном состоянии, что не могли двинуться дальше, на соединение с французами.

26 мая Брюи вышел из Тулона с 22 кораблями, оставив там 3 корабля, нуждавшихся в серьезном исправлении. Он прошел до Генуи, повидался с Моро, командовавшим тогда армией в Италии, выгрузил припасы для армии, 22 июня вошел в Картахену и соединился с испанской эскадрой. Здесь выяснилось, что Испания, вследствие неудач, постигших Францию, уже колеблется и склонна к миру с Англией и что на испанские корабли для боя с английским флотом рассчитывать трудно. Франции через своего посланника в Мадриде удалось все-таки настоять на приказании испанской эскадре сопровождать французскую эскадру в Брест, и 29 июня Брюи вышел из Картахены в сопровождении 16 испанских кораблей. Этим Франция как бы брала эти корабли в залог против перехода Испании на сторону Англии, но вместе с тем первоначальным задачи Брюи остались недостигнутыми.

Все эти передвижения Брюи не соответствовали тем задачам, которые предполагали от него англичане, сбили их с толку и они его не нашли. 11 июля Брюи уже вошел в Кадис, а адмирал Кейт, сменивший заболевшего Джервиса, только 10 июля пошел за ним в погоню из Порт-Магона с 31 кораблем и 30 июля вышел в океан. Между тем, Брюи уже 21 июля вышел из Кадиса с 40 линейными кораблями и 13 августа вошел в Брест. Кейт подошел сюда же только на 1 сутки позже и отправился в Торбей.

Вследствие прихода французско-испанского флота в Брест, в Англии вновь началась тревога за своё побережье, но теперь и англичане сосредоточили в Ла-Манше огромную силу из 56 линейных кораблей.

Бонапарт, когда выяснилась безнадежность Египетской экспедиции, побуждаемый также угрожающим положением, которое заняла относительно Франции новая составлявшаяся против неё коалиция, покинул 22 августа 1799 года Египет, счастливо пробрался мимо английских крейсеров и в октябре вернулся во Францию, где в ноябре овладел верховной властью.

Став во главе правительства, Бонапарт постоянно думал о помощи армии в Египте и употреблял всевозможные усилия для того, чтобы вытеснить английский флот из Средиземного моря. Он принимал деятельное участие в образовании второго «вооруженного нейтралитета» северных держав, закрывшего для английской торговли Балтийское море и должного отвлечь туда значительную часть её, морской силы; вместе с тем, после успешных действий Франции против Австрии и Неаполитанского королевства, все итальянские порты были закрыты для английского флота, и Бонапарт получил право занять южные итальянские порты (Таранто, Бриндизи и другие) 15-тысячным отрядом французских войск. Все это имело целью, затруднив для англичан пребывание в Средиземном море и, опираясь на итальянские порты, выслать из них подкрепления в Египет, как только представится случай безопасного прохода в восточную часть Средиземного моря. Для большего затруднения англичан он энергично побуждал Испанию к нападению на Португалию, чтобы отнять у английского флота возможность базироваться на её порты. Все-таки возможность выручки египетской армии, помимо всех этих подсобных средств, зависела, главным образом, от способности французского и испанского флотов выйти из своих портов, справиться хотя бы и с ослабленными английскими морскими силами и добраться до Египта. Но вот этого и не удалось достигнуть Бонапарту.

Переворот 18 брюмера

9 ноября 1799 года вернувшийся из Египта Наполеон в ходе переворота 18 брюмера захватил власть во Франции.

Итоги кампании

Обозревая общую картину войны 1799 года, нельзя не прийти к заключению, что из всего 8-и летнего периода Революционных войн (1792—1799) никогда ещё война не достигала таких обширных масштабов, не велась так настойчиво и долго (13 месяцев), такими громадными с обеих сторон силами, на таком обширном театре, не стоила таких больших усилий и в то же время — не привела к таким слабым конечным результатам: союзниками вместо Парижа завоевана только Италия, благодаря победам Суворова удержан правый берег Рейна и заняты Ионические острова и Корфу; французы удержали за собой Генуэзскую Ривьеру, Швейцарию, Голландию и левый берег Рейна. Причин этому было много, главные из них: у союзников — характер самой коалиции, у французов — неспособность директории руководить столь широко развернувшимися событиями и ошибки французских полководцев. Ни одна из коалиций не проявила столько раздоров, несогласия и противоположных стремлений, как эта, а потому нельзя было рассчитывать не только на единство действий, но даже трудно было добиться согласованности их на отдельных театрах. По справедливому замечанию Наполеона, если бы все русские войска, действовавшие в Италии, Швейцарии и Голландии, были соединены и употреблены отдельно под командованием Суворова на Рейне, то с большой вероятностью можно было бы предположить, что Суворов, при полной свободе действий, дал бы скорый и решительный оборот в пользу коалиции. Что же касается Франции, то она, в лице директории, не довольствуясь завоеванием Италии и Швейцарии, помышляла распространить успехи оружия за рекой Адижем в Австрии, за Рейном в Германии и за морем — в Египте и Сирии. В Европе на трех главных театрах (Италия, Германия и Швейцария) одновременно начались наступательные действия, что было большой ошибкой, потому что этот план не соответствовал ни численности, ни организации войск, а главное, из-за этого Франция была всюду равно слаба и нигде не могла нанести сильного удара. Главнокомандующие французских армий, за исключением одного Массены, к ошибочности планов действий директории присоединили свои собственные ошибки, и тем содействовали успехам коалиции. Только Массена в Швейцарии и Брюн в Голландии имели успех на своей сторон: первый — занятием вновь Швейцарии, второй — отражением высадки союзников.

Кампания 1800 года

С этого года начинается новый период великих событий в Европе. Переворот 18 брюмера дал Бонапарту верховную власть во Франции, в которой все в непродолжительном времени изменилось к лучшему. Вместо безначалия появилась разумная и твердая власть; все отрасли внутреннего управления получили стройное и прочное устройство. Приняты решительные меры для улучшения расстроенных финансов, усиления и снабжения армии, восстановления дисциплины и прекращения междоусобий в Вандее и других северных департаментах; соединением мер решительных и сильных с мероприятиями кроткими и беспристрастными Бонапарт сумел привлечь к себе все партии и всех способных и полезных людей. Наряду с этим он стремился дать утомленной стране мир, хотя бы временный, и своей внешней политикой добился того, что в коалицию против Франции вошли только Англия, Австрия и несколько мелких германских государств (Бавария, Вюртемберг и др.). Но теперь, став во главе государства и армии, Наполеон, никем не стесняемый, мог задаваться широчайшими военными планами и, будучи единоличным распорядителем вооруженных сил, беспрепятственно приводить их в исполнение. С этого года и начинают разыгрываться мировые события в Европе, в которых во всю ширь развернулся военный гений Наполеона. Французская армия к весне 1800 года была уже приведена в удовлетворительное состояние и усилена новыми наборами.

Союзники не замечали ни внутренних перемен в состоянии французской республики, ни приготовлений её к войне. Это было причиной того, что все меры для приготовления к новой войне ограничились в Австрии набором рекрутов, а между тем вся тяжесть её должна была лечь главным образом на Австрию; Англия ограничилась денежными субсидиями и содействием флота. Взаимное положение воюющих сторон перед началом кампании было следующим: у французов 120 тысяч на Рейне и до 50 тысяч в Дижоне, отделенных Пьемонтом от 30 тысяч Массены в Генуэзской Ривьере и 5 тысяч Тюрро в Савойских Альпах, всего до 200 тысяч; а у австрийцев — 150 тысяч Края на Рейне и 120 тысяч Меласа в северной Италии, всего 270 тысяч, разделенных Швейцарией, занятой 32 тысячами французских войск Лекурба. Это взаимное положение сил имело большое влияние на ход военных действий. Австрия решила, начав действия в Италии по направлению к реке Вар и Ницце, притянуть туда главные силы французов и тем открыть армии Края доступ через Рейн; на занятие Швейцарии в целях связи между обеими армиями не обратили внимание. Эта ошибка послужила основанием для выдающегося по своей смелости плана Бонапарта, который, пользуясь выгодным выдающимся положением Швейцарии, решил тайно сосредоточить в ней 40 тысяч и, смотря по обстоятельствам, бросить их или на подкрепление Моро, действовавшего в Германии, или в Италию, в тыл, на сообщения армии Меласа, прижавшего Массену к Генуэзскому заливу и отделившего его от Сюше, укрывавшегося за рекой Вар. В виду обозначившегося уже успеха Моро в Германии (победы при Энгене и Штокахе 3 мая, Мескирхе 5 мая и Биберахе 9 мая, Край оттеснен к Ульму) и критического положения Массены, блокированного в Генуе, первый консул направляет эту армию, именуемую резервной, в Италию, что и привело к знаменитой Маренгской операции.

Итальянская кампания Наполеона

Главным событием войны стала битва при Маренго 2 (14) июня 1800 года, в ходе которой Наполеон одержал сокрушительную победу над австрийцами, руководимыми генералом Меласом, и возвратил под свою власть Италию.

Действия в Германии

Перед началом военных действий в Германии австрийская армия, поступившая после эрцгерцога Карла, под командованием фельдцейхмейстара Края, была сильно разбросана; главные силы находились в районе Энгена и Штокаха, корпус графа Коловрата от Иберлингена до Шафгаузена; генерал Науендорф от Шафгаузена до Вилингена, на восточном склоне Шварцвальда; бригада Гиулая — у Фрейбурга; генерал Кинмайер — у Вильштадта и Бодерсвейлера (против Страсбурга); войска генерала Старая сосредоточивались к Раштадту, армия князя Рейса (25 тысяч) стояла в Фельдкирхе для прикрытия Форарльберга и Тироля. Филипсбург, Ульм и Ингольштадт были заняты гарнизонами (7 тысяч); общая численность достигала до 128 тысяч.

Французская Рейнская армия маршала Моро без гарнизонов имела 110 тысяч и располагалась в 4 больших группах. Правое крыло Лекурба занимало восточную и северную границы Швейцарии; резервный корпус (самого Моро) стоял в окрестностях Базеля; центр Гувион Сен-Сира — между Бризахом и Страсбургом, левое крыло Сент-Сюзана протянулось до Ландау. Гарнизонами в рейнских крепостях и в Швейцарии находилось 29 тысяч, из которых, однако, вскоре большая часть была отправлена в Италию.

В конце апреля Моро начал кампанию наступлением на фронт Шварцвальда. 25 апреля он перешел Рейн у Бризаха и Страсбурга и, потеснив австрийские посты, вынудил Края, передвижением Коловрата к Донауешингену и Вилингену, ослабить себя на Боденском озере, на которое опиралось его левое крыло, а также оставить без прикрытия границу Швейцарии. В виду этого Моро в начале мая направляет резервный корпус из Базеля на правый берег Рейна, переходить реку у Штейна, и 3 мая наносит Краю поражение при Штокахе и Энгене, а 5 мая у Мескирха. После этого австрийцы перешли на левый берег Дуная у Зигмарингена, а 8 мая снова перешли на правый берег, чтобы прикрыть магазины в Биберахе. Однако, 8 мая при Биберахе, а 10 мая при Меммингене они были вновь отброшены и вынуждены искать защиты под стенами Ульма. Затем, с целью вынудить Края к дальнейшему отступлению, Моро двинул своё правое крыло на Гюнц и приказал Сент-Сюзану выдвинуться на левый берег Дуная к Блаубеерну. Однако, этому движению воспрепятствовали войска Старая и эрцгерцога Фердинанда боями 16 мая при Папелау и Эрбахе. После этого французской армии пришлось выполнить переход на левый берег Дуная со значительными силами выше Ульма. Край занял позицию к северу от Ульма. Моро не решился атаковать его на этой позиции и, перейдя в ночь на 20 мая снова на правый берег Дуная, приказал правому крылу двинуться к реке Лех и занять Аугсбург. Край воспользовался этим движением, чтобы броситься на ослабленное крыло французов на реке Иллере, но, понеся 5 июня при Оксенгаузене поражение, вынужден был отойти к Ульму.

После этого Моро задался целью заставить австрийцев отойти от Ульма, для чего решил переправиться через Дунай ниже крепости и угрожать их сообщениям. Он оставил Ришпанса наблюдать за крепостями по реке Иллер, а сам стянул 14 и 15 июня армию к Бургау. При приближении французов Старай оттянул войска от Гюнбурга на левый берег Дуная. Лекурб, заняв 16 июня этот город, на следующий день перешел Дунай у Лилингена и Лауингена и отбросил разбросанные отряды австрийцев. После Лекурба в тех же местах переправились и главные силы французской армии. Тогда Край, не решившийся напасть на Ришпанса, поспешил стянуть к себе войска, оставшиеся ещё на правом берегу, и повел армию форсированными маршами по большой дуге через Нёрдлинген к Нейбургу, причём Старай, начальствовавший арьергардом, выдержал 25 июня при Нересгейме бой с Лекурбом. Атакованный 27 июня вторично при Нейбурге, Край отвел армию через Ингольштадт и Ландсгут к реке Ин. Для связи с Ингольштадтом остался генерал Кленау на левый берег, в окрестностях Регенсбурга. После этого французы наводнили Баварию и заняли Мюнхен.

Ришпанс был оставлен для блокады Ульма, а сам Моро с главными силами расположился на реке Изар; одна дивизия продвинулась через Форарльберг до Тирольских проходов, чем армия Моро вошла в связь с Итальянской армией. Узнав об Александрийской конвенции, заключенной Бонапартом в Италии, Моро предложил Краю перемирие, на которое тот охотно согласился и которое было заключено 15 июля в Парсдорфе для Германии, Тироля, Швейцарии и Граубиндена; это перемирие соглашением в Гогенлиндене было продолжено до 20 сентября.

Мирные переговоры, начатые в Париже с Австрией, а несколько позже в Люневиле с Англией, не привели ни к чему; консульское правительство объявило 11 ноября о прекращении перемирия. Край был отозван и на его место назначен молодой эрцгерцог Иоганн, но ведение военных действий было поручено фельдцейхмейстеру Лауеру, дряхлому инженеру генералу, никогда дотоле не участвовавшему в полевых действиях. Австрийская армия со включением вспомогательных войск насчитывала 95 тысяч, её главные силы были собраны на реке Инн и представляли достаточную массу для удержания французов; корпус эмигрантов Конде прикрывал пространство от Розенгейма до Тирольских границ; Кленау присоединился к вспомогательному корпусу герцога Вильгельма Баварского, который был эшелонирован от г. Гофа до Зульцбаха; дивизия Зимбшена стояла между Бамбергом и Форхгеймом; майнцские контингенты Альбини — около Ашафенбурга; в Тироле, под командованием генерала Гиллера, находилось 20 тысяч. Моро мог употребить в Баварии 140 тысяч, его правое крыло наблюдало Тироль и верхний Инн до Розенгейма, одна дивизия была отделена на Изаре против Фрейзинга; главные силы находились у Гаага и перед Вассербургом и протянулись до Гауна и Ампфинга; Ожеро с галло-батавским корпусом прибыл из Голландии на Майн.

В конце ноября эрцгерцог Иоганн, намереваясь выиграть левое крыло французской армии и прижать её к границам Тироля, перешел реку Инн при Пассау, Шердинге и Гогенфурте; генерал Зимбшен двинулся против Швейнфурта; Кленау от Регенсбурга на реке Изар против Ландсгута. 1 декабря эрцгерцог при Ампфинге разбил дивизии Гранжана, Нея, Леграна и Арди, но 3 декабря наткнулся при Гогенлиндене на главные силы Моро и потерпел сокрушительное поражение. Австрийская армия отступила за реку Инн, энергично преследуемая французами. Лекурб перешел реку у Нейбеерна (выше Розенгейма) и отбросил корпус Конде, не поддержанный австрийцами, к Зальцбургу, куда прибыли 12 декабря также дивизии Риша, Байле и Лихтенштейна; дивизия Кинмайера присоединилась к армии через Бургаузен. Стремительное наступление Лекурба к Зальцбургу и переход 3 французских дивизий при Лауфене через Зальцах вынудили австрийцев отступить за реку Траун, выдерживая с 16 по 18 декабря постоянные бои. Бригада Мечери лишь 14 декабря перешла у Шердинга через Инн и выиграла дорогу на Рид; часть конницы двинулась через Вельс на Линц. После боя при Ламбахе 19 декабря австрийцы продолжали отступление, через Штейер на Мельк близ Вены. В этом опасном положении эрцгерцог Карл снова вступил в командование армией и настойчиво советовал заключить мир.

25 декабря в Штейере между ним и Моро состоялось соглашение о перемирии, после чего начались в Люневиле переговоры о мире, который и был заключен 9 февраля 1801 года, водворив спокойствие в Европе после 9-летней беспрерывной борьбы. Франции уступлены Бельгия и весь левый берег Рейна; император отказался от прав на Ломбардию, которая образовала отдельное государство; взамен этого Австрия получила Венецианские владения до Адижа; Франция возвратила императору Кель, Кастель и Эренбрейтштейн; республики Батавская, Гельветическая, Цизальпинская и Лигурийская были признаны независимыми. Вскоре был заключен мир с Россией, Англией, Португалией, Портой и Неаполем.

Действия на море

С апреля 1800 года командующим Флотом Канала стал адмирал Джервис, который коренным образом видоизменил систему блокады, причём обратил особое внимание на Брест, где было собрано 48 французских и испанских кораблей. Базу блокирующего флота он перенес из Портсмута в Плимут и всегда держал от 24 до 30 линейных кораблей у Бреста, причём передовой отряд неотлучно находился у входа в порт и был в постоянном сообщении с главными силами, державшимися у острова Уэссан. Для исправлений корабли ходили в Плимут поодиночке, не имели права оставаться там, даже для замены мачт, больше 10 дней и сейчас же заменялись резервными. В случае прорыва противника на юг и невозможности передовому отряду войти в контакт с главными силами, если они будут отогнаны неблагоприятным ветром, начальник передового отряда имел полномочие немедленно идти к Кадису, чтобы усилить блокировавшую этот порт английскую эскадру. Целая цепь мелких судов по северному французскому побережью и берегам Бискайского залива тщательно следила за подвозом к Бресту, который нуждался в огромном количестве материалов и припасов для союзного флота. Результатом этого явилась скудость снабжения союзных кораблей, что делало их неспособными к продолжительному плаванию, и возможность им выходить только в исключительные штормовые погоды, которые отгоняли англичан, что обыкновенно приводило к серьезным повреждениям союзных кораблей.

Вследствие этих причин Брюи не мог выполнить приказания Бонапарта в феврале 1800 года выйти из Бреста с 30 союзными кораблями, чтобы перейти в Тулон, освободить Мальту и быть готовым для плавания в Египет. В виду отсутствия снабжения для большого флота, Бонапарт приказал в октябре выйти из Бреста адмиралу Гантому с 7 линейными кораблями, на которые было посажено 5000 солдат и погружено значительное количество боевых и продовольственных запасов, собранных со всего флота, которые он должен был доставить в Египет. Но Гантому удалось выйти только 23 января 1801 года во время жестокого шторма, отогнавшего английскую эскадру, причём французские корабли разбросало так, что только через неделю им удалось соединиться, причём большинство их было серьезно повреждено.

Итоги Кампании

При рассмотрении данной кампании в Италии и в Германии резко бросается в глаза быстрый успех французского оружия, не наблюдавшийся в предыдущих кампаниях Революционных войн. Успех этот нельзя объяснить только гениальностью одного и талантливостью другого французских полководцев. Здесь с особой силой проявился дух национальной французской армии, набранной по конскрипции, уже приобретшей опыт пользования новыми приемами и способами ведения войны и боя. Превосходная французская армия, в руках таких полководцев, как Наполеон и Моро, проникнутых новыми идеями военного искусства, явилась могучим оружием для выполнения тех широких стратегических задач, которыми они задавались. Обращаясь в частности к действиям в Германии, видно, что во 2-й половине мая действия обеих сторон сосредоточились вокруг Ульма. Край, сильный и числом и расположением своих войск в укрепленном лагере при Ульме на обоих берегах Дуная, избегал решительного боя, ограничиваясь обороной. Моро, стремясь к бою, прибегнул к маневрированию фланговыми движениями почти всей своей армией, сначала к правому флангу, потом к левому и снова к правому, надеясь тем вынудить Края покинуть свой лагерь. Моро отрезает Краю долиною Дуная его сообщения с Веной и вынуждает его покинуть Ульм; при этом все действия Моро, хорошо соображенные с обстановкой, отличаются быстротой и решительностью. Рассматривая в общей совокупности действия обеих сторон после Парсдорфского перемирия, предшествовавшее сражению при Гогенлиндене, и в самом этом сражении, нельзя не отметить, что по результатам оно является, после Маренго и Риволи, самым выдающимся событием революционных войн. Австрийцам было весьма выгодно, по сложившейся обстановке, не переходить реку Инн навстречу французам, а оставаться за рекой и выжидать атаку за оборонительной линией, подготовленной в течение 5 месяцев и обеспеченной с флангов, но они перешли в наступление, причём первоначальный план действий с первых же переходов был заменен другим; ошибки в исполнении последнего и привели к поражению при Гогенлиндене.

Кампания 1801 года

Выход России из войны

В 1801 году, в результате русско-французского сближения, готовился Индийский поход. После дворцового переворота 11 марта 1801 года, приведшего к воцарению на российском престоле Александра I, планы похода были свернуты. Англия, вероятно, субсидировала заговорщиков, — писал историк Валишевский со ссылкой на английские источники. В Лондоне не только знали о готовящемся заговоре на жизнь императора Павла, но даже способствовали успеху заговора деньгами, — считал историк Шумигорский. А 8 октября 1801 года в Париже между Францией и Россией был подписан мирный договор.

Действия на море

Вышедший из Бреста 23 января 1801 года Гантом продолжал свой путь и 9 февраля вошел в Средиземное море. За ним погнался адмирал Уоррен, блокировавший с 5 кораблями Кадис. Между тем, Гантом узнал, что английская эскадра из 7 кораблей, под командованием адмирала Кейта, повезла в Египет армию в 15 000 чел. Опасаясь попасть между Кейтом и Уорреном и имея почти все корабли серьезно поврежденными штормом, Гантом направился в Тулон. Он мог выбраться оттуда только 24 апреля, но развившиеся болезни заставили его вернуть 3 корабля назад. С остальными же 4 кораблями ему удалось 7 июня добраться до Египта и даже начать высадку войск к западу от Александрии, но появление разведчиков Кейта заставило его обратиться в бегство, и он вернулся в Тулон 22 июля.

Вместе с посылкой Гантома, Бонапарт задумал сосредоточить значительные морские силы в Кадисе, чтобы действовать на сообщения англлийского флота со Средиземным морем. Брюи получил приказание перейти в Рошфор, там пополнить своё снабжение и идти в Кадис, где находилось около 10 испанских кораблей. Туда же были направлены из Тулона, под командованием контр-адмирала Линуа, те 3 корабля, которые были отосланы Гантомом.

Брюи так и не удалось выйти из Бреста, а Линуа подошел 4 июля к Гибралтарскому проливу. Тут он узнал, что около Кадиса находится английская эскадра из 7 линейных кораблей под командованием адмирала Сомареца. Это был передовой отряд эскадры, блокировавшей Брест, который пошел за Гантомом. Линуа вошел в Гибралтарскую бухту и стал на якорь у испанского берега в Алжезирасе, под защитой береговых укреплений. Сомарец, узнав об этом, 6 июля атаковал Линуа, но атака была отбита, причём один английский корабль стал на мель под огнём батарей и вынужден был сдаться. Сомарец отошел к Гибралтару и приступил к исправлению повреждений, работая день и ночь.

Между тем, Линуа послал в Кадис за помощью, и 10 июня оттуда пришли 1 французский и 5 испанских линейных корабля, под командованием адмирала Дон-Хуана де-Морено. 12 июля Морено и Линуа вышли и направились в Кадис, но Сомарец уже исправил повреждения и погнался за ними. Ночью в Гибралтарском проливе произошел бой, причём 2 испанских корабля взорвались, а 1 французский попал в плен. Таким образом все попытки Бонапарта разбились об английский флот, и как Мальта, так и египетская армия вынуждены были капитулировать.

Видя крушение всех своих планов в Средиземном море, Бонапарт для одоления своего главного противника задумал грандиозную высадку в Англии и с 1800 года начал собирать и строить в портах Ла-Манша значительное количество мелких судов, для перевозки армии. В июле 1801 года большое количество этих судов было собрано в Булони, под командованием контр-адмирала Латуш-Тревиля. В Англии началась паника, и вице-адмирал Нельсон, под напором общественного мнения, в августе два раза атаковал французскую флотилию, но потерпел неудачу. На самом деле французская десантная экспедиция была далеко не готова и собственно не угрожала ещё серьезно английским берегам, а вскоре (октябрь 1801 года) были подписаны условия предварительного мирного договора.

Итоги Кампании

Оставшаяся в одиночестве Англия, лишившись всех своих союзников на континенте, 25 марта 1802 года подписала с Францией Амьенский мир.

Итоги войны

Война завершилась Люневильским мирным договором и Амьенским мирным договором, передавшими Франции левобережье Рейна и признавшими независимость Цизальпинской, Батавской и Гельветической республик.

См. также

• Наполеон
• Наполеоновские войны
• Французская революция

Литература

• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
• [runivers.ru/lib/detail.php?ID=432867 История войны России с Францией в царствование Императора Павла I в 1799 году. — СПб., 1852.]

Ссылки

• [runivers.ru/lib/detail.php?ID=432867 История войны России с Францией в царствование Императора Павла I в 1799 году на сайте «Руниверс»]

Отрывок, характеризующий Война второй коалиции

На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.