Война Аугсбургской лиги

Война Аугсбургской лиги
Осада Намюра в 1692 году
Дата	24 сентября 1688 – 20 сентября 1697
Место	Европа, Ирландия, Северная Америка
Итог	Рейсвейкский мирный договор
Противники
Священная Римская империя Соединённые провинции Королевство Англия Шотландия Шотландия Савойское герцогство Испанская империя Швеция Швеция Королевство Франция Якобиты
Командующие
Вильгельм III Оранский Менно ван Кугорн Георг Фридрих Вальдекский Евгений Савойский Виктор Амадей II Людовик XIV Людовик Великий Дофин маршал Люксембург † герцог Буффлер Николя Катина герцог Вандом Себастьен Вобан Луи Фронтенак Франсуа де Нёвиль Яков II
Силы сторон
около 250 000, 275 кораблей около 440 000, 221 корабль
Потери
неизвестно неизвестно

Война Аугсбургской лиги, известная также как война Большого альянса, война за Пфальцское наследство, война за Английское наследство, Орлеанская война и Девятилетняя война — война между Францией и Аугсбургской лигой в 1688—1697 годах.

Война проходила не только в континентальной Европе, но и в Северной Америке, где локальный конфликт был назван английскими колонистами войной короля Вильгельма, а также в Ирландии (т. н. война двух королей) и в Гвинее (стычки с французами голландцев и бранденбургцев).

Предыстория

В 1685 году умер пфальцский курфюрст Карл II из династии Виттельсбахов. Его сестра Лизелотта была замужем за герцогом Орлеанским, братом французского короля Людовика XIV. Людовик XIV, успешно окончив в 1679 году Нимвегенским миром Голландскую войну, стал еще более могущественным; это могущество он продолжал направлять на усиление Франции во вред соседним державам. Смерть курфюрста дала основание Франции претендовать на большую часть Курпфальца, хотя в своё время, при заключении брачного контракта, Лизелотта отказались от притязаний на эти земли.

Под предлогом защиты интересов супруги своего брата Людовик приказал дофину с 80 000 армией перейти Рейн. В виду того, что этот шаг подвергал опасности немецкие земли и приводил к усилению Франции в Центральной Европе, принц Вильгельм Оранский, непримиримый и наиболее могущественный противник Людовика, образовал 9 июля 1686 года Аугсбургскую лигу, к которой примкнули император и важнейшие немецкие князья и области, а также Швеция и Италия. Союзники требовали передать курфюршество следующему по старшинству пфальцграфу из числа Виттельсбахов — Филиппу Вильгельму Нойбургскому.

Тем временем Людовик, желая нанести удар первым, вмешался в споры, возникшие при выборе кельнского архиепископа, и, без объявления войны, начал военные действия.

Ход войны

В сентябре 1688 года Людовик XIV решился ввести свои войска в Пфальц. Слабый корпус Буфлера без серьезного сопротивления занял в сентябре 1688 года Кайзерслаутерн и Шпейер, в октябре — Нойштадт, Крейцнах, Вормс, Оппенгейм, Бинген, Майнц, Трир, Бонн, Нейсс и Кайзерсверт. Только Кобленц и Эренбрейтштейн оказали сопротивление, и Буфлеру пришлось ограничиться их бомбардированием. Дофин с 30 000 человек 5 октября 1688 года появился перед Филипсбургом и 29 октября занял его. Гейдельберг сдался 24 октября, Маннгейм 11 ноября. Летучие французские отряды доходили до Штутгарта и Аугсбурга.

На Нидерландском театре, где почти не было испанских войск, Людовик ограничился слабым корпусом маршала Юмьера, который должен был овладеть крепостями на Маасе — Динаном и Юи. Все остальные французские силы, по плану Людовика и его военного министра Лувуа, предполагалось направить для нанесения главного удара в Германии. Однако, скоро обнаружилось, что этот план ошибочен, так как голландский штатгальтер Вильгельм III Оранский получил возможность беспрепятственно высадиться с голландской армией в Англии для свержения с престола короля Якова II, которого поддерживал Людовик. После высадки Вильгельма в Англии 15 ноября 1688 года Яков бежал к Людовику, который в связи с этим и начал боевые действия против Англии и Голландии.

Начиная боевые действия, король-солнце делал ставку на то, что австрийцы увязли в Великой Турецкой войне, а Вильгельм Оранский превыше всего озабочен свержением Стюартов с английского престола. Однако его расчёт не оправдался — после победы при Мохаче Габсбурги быстро завершили боевые действия на востоке и стали перебрасывать свои силы на запад, а Славная революция бескровно доставила Вильгельму английскую и шотландские короны.

В 1689 году, благодаря стараниям принца Оранского, цепь враждебных государств, окружавшая Людовика XIV, стала ещё полнее. Европейские державы, кроме России, Польши, Португалии и Турции, примкнули к лиге, вследствие чего последняя получила название Великого Союза. Тем не менее, Людовик не падал духом и выставил 3 армии: на правом фланге, на Рейне, опираясь на Филипсбург и Майнц; на Мозеле и Маасе, опираясь на Мон-Рояль и Люксембург, стоял Буфлер; на левом фланге во Фландрии — Юмьер и резервный корпус Бюсси в Лотарингии должен был поддерживать дальнейшие операции.

Союзники противопоставили Людовику также 3 армии: на правом фланге в Нидерландах — принц Вальден с голландскими, испанскими и немецкими войсками, бывшими на жаловании у голландцев; в центре, на нижнем Рейне, курфюрст Фридрих III Бранденбургский с бранденбургскими, мюнстерскими и голландскими войсками, с целью вытеснить неприятеля с нижнего Рейна; на левом фланге, на верхнем Рейне, курфюрст баварский Максимилиан II и герцог Карл V Лотарингский с императорскими и имперскими войсками, с целью прикрыть Швабию и Франконию и для овладения завоеванными французами городами, особенно Майнцем.

Лувуа полагал, что разорение широкой приграничной полосы является лучшей защитой против нападения, и французские генералы получили соответствующие указания для опустошения Пфальца. Эти варварства увеличили раздражение союзников. 14 февраля последовало объявление войны. Войска союза устремились к Рейну и вынудили французов оставить правый берег, заняв Кёльн, Трир и Люттих и разбив маршала Юмьера близ Валькура; герцог Лотарингский овладел Майнцем и Бонном. В апреле начала военные действия Испания, в июне — Англия. Тем не менее, французский флот в июле одержал победу над англо-голландским, а 1 июля маршал Люксембург разбил армию союзников у Флерюса.

Вильгельм Оранский в это время был занят усмирением восстания в Ирландии и спорами с голландскими генеральными штатами. Франция организовала экспедицию в Ирландию для поддержки антианглийского восстания, однако битва на реке Бойн (1690) быстро развеяла иллюзии французов относительно возможности английского нейтралитета в континентальной кампании. Вместе с тем разорения и бесчинства, учинённые французами в Пфальце, переполошили мелких немецких князей, решивших, что их области станут следующей мишенью французов.

1690 год прошёл на Рейне и в Германии сравнительно спокойно. В конце года Вильгельм созвал в Гааге конгресс уполномоченных всех государств, входящих в Великий Союз. Решено было выставить против Франции ещё 220 тысяч. Но прежде чем они были собраны, маршал Буфлер осадил Монс. Вильгельм двинулся для его освобождения, но Монс пал в апреле 1691 года. Несколько позже французы намеревались овладеть Люттихом; Вильгельм хотя и воспрепятствовал этому, но не смог вынудить их принять сражение, и кампания окончилась незначительным делом при Лезе, в котором был разбит арьергард союзников, принца Вальдекского. Что же касается действий на Рейне, то немецкие войска, предводимые, после смерти герцога Лотарингского, курфюрстами Баварским и Саксонским, бездействовали и не были даже в состоянии воспрепятствовать французам снова опустошить Пфальц и сжечь Гейдельберг.

Боевые действия в Испанских Нидерландах и на севере Италии носили изматывающий характер и состояли из изнурительных манёвров, разбавленных затяжными, тщательно подготовленными осадами. В июне 1692 года маршалы Люксембург и Вобан овладели Намюром и одержали 3 августа победу при Стеенкеркене, севернее Монса. В этих условиях важнейшая роль принадлежала не столько полководцам, сколько искусству военных инженеров вроде Вобана и Кугорна. Одновременно французский флот, хотя он и был больше объединённого флота Англии и Голландии, понёс ряд чувствительных поражений (в том числе у мыса Барфлёр 29 мая 1692 года).

В начале 1693 года велись лишь морские операции, удачные для Франции, что же касается сухопутных, то Вильгельм 29 июля проиграл важное сражение при Неервиндене, не смог вторгнуться во Фландрию и успел только взять Юи. На Рейне, из-за недостатка денежных средств и несогласия германских князей, продолжалось прежнее бездействие.

В 1694 году начались было мирные переговоры, но безуспешно, после чего Вильгельм счёл необходимым ослабить Людовика для водворения спокойствия в Западной Европе. Французские каперы, начавшие свою деятельность в 1691 году под начальством Жана Бара, продолжали вредить голландской торговле. Сухопутные действия шли вяло. В Германии маркграф Баденский Людвиг Вильгельм был вынужден перейти к обороне; хотя французы и не смогли овладеть его позициями, но и союзники не были в состоянии прочно утвердиться в Эльзасе. Главные силы обеих сторон находились в Нидерландах, где французскими войсками командовали дофин Людовик и Люксембург, а союзными — Вильгельм Оранский; последний собрал войска на реке Диль и намеревался направить удар на французов, которые укрепились между Шельдой и Лисом, с целью затем двинуться для осады Дюнкерка; однако, вследствие передвижения французских войск, планы Вильгельма были нарушены.

В 1695 году Вильгельм взял Намюр в виду французской армии Буфлера, но последний овладел Динаном и бомбардировал Брюссель. Англо-голландский флот ответил бомбардированием нескольких французских портов. Наиболее даровитый из французских полководцев, Люксембург, умер, на его место заступил Вильруа. Людовик был утомлен войною, которая оставалась безрезультатной, финансы истощились, лучшие генералы умерли, в том числе Лувуа (1691 год); он вторично предложил мир, но напрасно. Военные действия в Нидерландах и на Рейне продолжались в 1696 и 1697 годах, но велись так вяло, что, кроме захватов магазинов, не было ни одного серьёзного предприятия. Союзные флоты опустошали берега Франции, каперы последней вредили торговле союзников.

Действия в Северной Италии

Более успешно французы вели военные действия в Италии и на границах Испании. В Италии маршал Катина командовал слабыми французскими силами (18 000 человек), вследствие чего герцог Савойский Виктор Амадей II, пользуясь пересеченной местностью Пьемонта и выгодными оборонительными позициями, мог надеяться здесь на успех. Не имея ни опыта, ни военных способностей, герцог тем не менее решил действовать наступательно. Двинувшись в 1690 году от Турина к реке По, он перешёл её и вступил с французами в бой при монастыре Стаффарде. Катина одержал полную победу, овладел крепостью Сузою и занял Савойю.

В 1691 году маршал Катина осаждал крепости Виллафранку, Ниццу, Кони и др., но принц Евгений прибыл на помощь к герцогу Савойскому и заставил французов отступить за реку По.

В 1692 году герцог Савойский, усилив армию союзниками до 50 000, вторгнулся во французскую область Дофине, взял Амбрён, сжёг несколько городов и перешел обратно за Альпы.

В 1693 году он осадил город Пиньероль, но прибытие маршала Катина заставило его отступить. При Марсилльи он был вынужден вступить в бой. Катина атаковал его сначала с фронта, а затем ударом в левый фланг решил исход сражения в свою пользу. После этого в Италии до конца войны не произошло ничего важного. Потеряв надежду на победу в решающем сражении, Людовик открыл сепаратные переговоры с савойцами, которые завершились в июне 1696 года мирным договором.

Действия в Испании

В Испании, — в Каталонии и в Пиренеях, — хотя военные действия также не отличались решительностью, но склонялись в пользу французов. Наконец, общее изнеможение побудило обе стороны собраться на конгресс в Рисвике. Людовик удовлетворил Нидерланды уступкою нескольких крепостей; Англию — обещанием признать Вильгельма её королём, императора Леопольда — возвращением Фрейбурга и Бризаха, вместо Страсбурга, а для устрашения Испании приказал герцогу Вандому действовать решительнее в Каталонии. Вандом осадил Барселону, разбил испанцев, двинувшихся на её освобождение, и 27 августа занял город. Карл II поспешил согласиться на все требования Людовика.

Североамериканский фронт

На территории Северной Америки военные действия велись в 1689—1697 годах между Англией, которой в то время правил король Вильгельм III Оранский, и Францией. В англоязычной литературе американская часть Войны за пфальцское наследство получила название Войны короля Вильгельма (в честь правившего в то время короля Вильгельма III Оранского).

В боевые действия были вовлечены французские поселенцы Канады и британские колонисты Новой Англии, а также их индейские союзники. Индейцы, в целом, поддерживали французов. Война состояла из кровопролитных и малорезультативных рейдов французских и английских колонистов, боровшихся главным образом за контроль над пушной торговлей с индейцами и районами рыболовства вокруг Акадии (ныне Новая Шотландия) и Ньюфаундленда.

Англичане захватили Порт-Ройял в Акадии, но им не удалось взять Квебек. Французы под командованием графа Фронтенака успешно действовали в сражении при Скенектади близ Нью-Йорка, но не смогли овладеть Бостоном.

Исход

После выхода из войны савойцев остальные члены Большого альянса согласились сесть за стол переговоров. Подписанный в сентябре 1697 года Рейсвейкский мирный договор фактически восстанавливал status quo: Франция вынуждена была отказаться от большей части территорий, захваченных ею в странах Западной Европы. Вместе с тем он не решил ни одно из базовых противоречий. На континенте Габсбурги по-прежнему противостояли Бурбонам, а в колониях англичане соперничали с французами. Всего через 4 года боевые действия между старыми противниками возобновились в форме Войны за испанское наследство.

Выводы

Данная война отражает в себе особенности тогдашнего военного искусства и господствовавших взглядов на ведение войны. Магазинная система довольствия войск, связывавшая инициативу и свободу действий полководца, не давала возможности стремиться к уничтожению живой силы неприятеля; необходимым следствием новой системы продовольствия явилась незначительность задач и ограниченность целей, сводившихся к занятию пограничных областей, к захвату неприятельских магазинов и к овладению крепостями. Верхом искусства почитались действия на сообщениях; война сводилась к маневрам. Не стремясь к решительным действиям, не достигали и решительных результатов; войны тянулись годами, бесполезно истощая средства страны.

Литература

• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Война Аугсбургской лиги

– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.