Война за независимость Гвинеи-Бисау

Война за независимость Гвинеи-Бисау
Основной конфликт: Колониальная война Португалии
Бойцы ПАИГК на форпосте
Дата	23 января 1963—10 сентября 1974
Место	Гвинея-Бисау, Гвинея
Причина	Стремление Гвинеи-Бисау к независимости от Португалии
Итог	Независимость Гвинеи-Бисау
Противники
ПАИГК при поддержке: Китай Куба Советский Союз Сенегал Гвинея Алжир Ливия Португалия
Командующие
Амилкар Кабрал † Луиш Кабрал Жуан Бернарду Виейра Домингуш Рамуш Антониу ди Спинола Марселино да Мата
Силы сторон
ок. 10 000 человек ок. 32 000 человек
Потери
6,000 убитых, ок. 4,000 пропавших без вести 2,069 убитых 3,830 раненых 5,000 гражданских лиц

Война за независимость Гвинеи-Бисау — вооруженный конфликт и национально-освободительная борьба в Гвинее-Бисау и Гвинее против Португалии между 1963 и 1974 годами, приведшие к независимости Гвинеи-Бисау, а год спустя — и Кабо-Верде. Часть Колониальной войны Португалии.

Предыстория

Португальская Гвинея (а также архипелаг Кабо-Верде) была занята португальцами с 1446 года и была крупным торговым форпостом по поставке в метрополию местных товаров и африканских рабов. При этом вплоть до второй половины XIX века португальцы не полностью контролировали эти территории. Отдельные вооруженные столкновения с местными племенами продолжались в начале XX века, и острова Бижагош были усмирены лишь к 1936 году. В 1952 году Гвинея-Бисау была объявлена заморской провинцией Португалии.

Несмотря на непрекращавшееся сопротивление гвинейцев португальским властям, первая националистическая организация была создана лишь в 1956 году, когда Амилкар Кабрал и Рафаэл Барбоса основали Африканскую партии независимости Гвинеи и Кабо-Верде (ПАИГК).

Первым крупным актом ПАИГК была забастовка докеров в Бисау 3 августа 1959 года, силой подавленна полицией. В ходе подавления забастовки более 50 человек погибли, этот инцидент стал известен как «Резня Пиджигити», что привело к существенному подъему популярности ПАИГК среди мирных жителей.

К 1960 году было принято решение о переносе штаб-квартиры ПАИГК в Конакри в соседней Гвинее в целях подготовки к вооруженной борьбе. 18 апреля 1961 года ПАИГК вместе с мозамбикской ФРЕЛИМО Мозамбика, ангольской МПЛА и МЛСТП из Сан-Томе и Принсипи сформировала Конференцию националистических организаций португальских колоний (КОНСП) во время конференции в Марокко. Основная цель организации состояла в сотрудничестве в различных сферах национально-освободительного движения в португальских колониях.

Португальские колониальные войска и ПАИГК

Войну в Гвинее-Бисау неофициально прозвали «португальским Вьетнамом». Бойцы ПАИГК были хорошо обучены, дисциплинированы и получали существенную поддержку из безопасных убежищ в соседних странах, таких как Сенегал и Гвинея. В джунглях Гвинеи португальцы оказывались беспомощны против хорошо знающих местность и приспособленных к войне в тропиках повстанцев.

Открытые военные действия начались в январе 1963 года, когда боевики ПАИГК напали на португальский гарнизон в Тите, недалеко от реки Корубла, к югу от Бисау. Похожие партизанские вылазки быстро распространились по всей колонии, в основном на юге страны. В 1965 году война распространилась на восточную часть страны. В том же году ПАИГК активизировала свои атаки в северной части страны, где действовал не слишком многочисленный Фронт за освобождения и независимости Гвинеи (ФЛИНГ). К этому времени ПАИГК во главе с Амилкаром Кабралом стал открыто получать военную поддержку от Китая, Кубы и Советского Союза.

Успехи ПАИГК вынудили португальский Генеральный штаб создать Exército Português do Ultramar — Португальские вооруженные силы за рубежом — и развернуть их в Гвинее для обороны территорий и городов. В отличие от других африканских территорий Португалии, где португальская тактика по борьбе с повстанцами оказалась довольно эффективной, в Гвинее оборонительные операции, когда солдаты были рассеяны в небольших количествах для защиты критически важных зданий, ферм или инфраструктуры, только вредили организации обороны и делало уязвимыми для нападения партизан объекты за пределами населенных пунктов силами ПАИГК.

Кроме того, португальцы были деморализованы устойчивым ростом симпатий населения к ПАИГК. В сравнительно короткое время повстанцам удалось сократить португальский военный и административный контроль в стране до сравнительно небольшой территории. Этому способствовали и местные жители, которые после прихода ПАИГК освобождались от необходимости уплаты долгов португальским землевладельцам, а также налогов колониальной администрации. На занятых территориях повстанцы запретили хождение португальской валюты и создавали собственную администрацию.

К 1967 году ПАИГК провела 147 атак на португальские казармы и армейские базы и контролировала 2/3 Португальской Гвинеи. В следующем году Португалия начала новую кампанию против партизан с приходом нового губернатора колонии, генерала Антониу ди Спинолы. Генерал Спинола инициировал ряд гражданских и военных реформ, направленных в первую очередь на сдерживание ПАИГК и вытеснение повстанцев на восток, в джунгли. Он провел пропагандистскую кампанию, чтобы завоевать доверие коренного населения, попытавшись устранить некоторые дискриминационные практики в отношении аборигенов Гвинеи. Спинола также начал массовое строительство в рамках общественных работ, включая постройку новых школ, больниц, улучшение телекоммуникаций и дорог, и значительное увеличение набора аборигенов Гвинеи в португальские вооруженные силы.

«Африканизация» конфликта

До 1960 года португальские вооруженные силы в Гвинее были составлены по следующему принципу: белые офицеры, мулаты на должностях среднего и младшего командного состава и рядовые коренные африканцы (indigenato). Эта дискриминация была устранена в рамках политики африканизации генерала Спинолы, который призвал местное население активно поступать на службу в армию. Были сформированы два специальных африканских подразделения для борьбы с повстанцами из коренных африканцев. Был сформирован батальон коммандос (Comandos Africanos), состоявший полностью из чернокожих солдат (в том числе офицеров). Далее был был образован батальон морской пехоты (Fuzileiros Especiais Africanos) из чернокожих солдат. Эти подразделения были использованы в ходе операций в прибрежных районах Гвинеи. В начале 1970-х годов вырос процент гвинейцев среди среди офицеров в португальских вооруженных силах в Африке, в примеру, капитан (позднее подполковник) Марселино да Мата, чернокожий абориген, сделал карьеру от сержанта в дорожно-инженерном подразделении до командира Comandos Africanos.

Тактические изменения

Военные тактические реформы Спинолы включили также новые военно-морские десантные операции, позволявшие избежать перемещения солдат по болотистым местам и джунглям. К этим операциям привлекались Destacamentos de Fuzileiros Especiais (ДФЕ) — особые морские десантные отряды, оснащенные винтовками М/961 (G3), 37-мм гранатометами и ручными пулеметами Heckler & Koch HK21.

Между 1968 и 1972 годами португальские войска увеличили число своих наступательных операций в виде рейдов на контролируемые ПАИГК территории. В это время португальские войска также начали использовать нестандартные средства противодействия повстанцам, в том числе нападения на политические структуры националистического движения. Эта стратегия завершилась убийством Амилкара Кабрал в январе 1973 года. Однако ПАИГК не распалась со смертью своего лидера, а наоборот, стала наращивать силы и усиливать давление на португальские силы обороны.

В 1970 году Военно-воздушные силы Португалии (ФАП) начали использовать тактику, похожую на тактику США во Вьетнаме: они поджигали напалмом джунгли, чтобы выманить повстанцев из убежищ. В попытке пресечь помощь ПАИГК из соседней Республики Гвинея Португалия 22 ноября 1970 года начала Operação Mar Verde — Операцию «Зеленое Море» — по свержению Ахмеда Секу Туре, лидера Гвинеи и союзника ПАИГК союзника, и перерезанию путей снабжения повстанцев. В ходе операции был предпринят смелый рейд на Конакри, в штаб-квартиру ПАИГК, — 220 португальских десантников и 200 местных противников Секу Туре напали на город.

Попытка государственного переворота провалилась, хотя португальцы сумели уничтожить несколько кораблей ПАИГК, а ВВС Португалии вывезли всех 26 португальских военнопленных. Одним из непосредственных результатов операции стала лишь эскалация конфликта, в него включились Алжир, Нигерия, а также Советский Союз, который направил военные корабли в регион, рассчитывая тем самым предотвратить будущие португальские десанты на территории Республики Гвинея. ООН приняла ряд резолюций, осуждающих все португальские трансграничные нападения в Гвинее.

После 1968 года силы ПАИГК все чаще были оснащены современным советским оружием и оборудованием, в первую очередь гранатометами Стрела-2, радарами и даже самолетами Ил-14. Это оружие подорвало португальское воздушное превосходство, предотвратив дальнейшие атаки с воздуха на контролируемые повстанцами территории. К 1970 году определенное количество бойцов ПАИГК даже прошли обучение в Советском Союзе и научились управлять советскими истребителями, кораблями-амфибиями и БТР.

Убийство Амилкара Кабрала

В рамках усилий по подрыву организационной структуры ПАИГК Португалия пытались в течение нескольких лет захватить Амилкара Кабрала. После провала операции по его захвату в 1970 году португальцы начали засылать агентов в ПАИГК, чтобы устранить Кабрала. Эти агенты, войдя в контакт с бывшим соратником Кабрала, недовольным его политикой, убили его 20 января 1973 года в Конакри. Убийство произошло менее чем за 15 месяцев до окончания военных действий.

Иностранная помощь повстанцам

Помощь восставшим оказала Куба: в период с февраля 1967 года до конца 1968 года на стороне ПАИГК воевал отряд из 60 кубинских добровольцев.

Конец португальского владычества в Гвинее

25 апреля 1974 года в Португалии вспыхнула Революция гвоздик, свергнувшая диктатуру Марселу Каэтану. Новое правительство, в которое вошел и генерал Спинола, немедленно заявило о прекращении огня и начало переговоры с лидерами ПАИГК.

26 августа 1974 года, после серии дипломатических встреч, Португалия и ПАИГК подписали соглашение в Алжире, по которому Португалия согласилась вывести все войска из Гвинеи-Бисау к концу октября и официально признать правительство Гвинеи-Бисау.

Независимость и репрессии

Португалия предоставляет полную независимость Гвинее-Бисау 10 сентября 1974 года, после одиннадцати с половиной лет вооруженного конфликта. С объявлением независимости ПАИГК быстро распространил свой контроль на всю территорию страны. Сформированное однопартийное государство возглавил Луис Кабрал, сводный брат Амилкара.

Африканцам, служившим в португальских войсках, был предоставлен выбор — либо покинуть страну со своими семьями и имуществом, либо присоединиться к армии ПАИГК военных. В общей сложности 7447 чернокожих солдат, которые служили в португальских коммандос, решили не присоединяться к новой правящей партии и были казнены после того, как португальские войска прекратили военные действия.

См. также

• Колониальная война Португалии
• Список войн XX века

Отрывок, характеризующий Война за независимость Гвинеи-Бисау

– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.