Греческая революция

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Война за независимость Греции»)
Перейти к: навигация, поиск

История Греции

Доисторическая Греция
(до XXX в. до н. э.)
Эгейская цивилизация
(XXX—XII до н. э.)
Западноанатолийская цивилизация
Минойская цивилизация
Кикладская цивилизация
Элладская цивилизация
Микенская цивилизация
Древняя Греция
(XI — 146 до н. э.)
Тёмные века (XI—IX вв. до н. э.)
Архаический период (VIII—VI вв. до н. э.)
Классический период (V—IV вв. до н. э.)
Эллинистический период (323 — 146 гг. до н. э.)
Греция в составе Римской державы
Римская Греция (146 до н. э. — 330 н. э.)
Средневековье и Новое время
(330—1832)
Византийская империя (330—1453)
Герцогство Афинское (1204—1458)
Османская Греция (1458—1832)
Современная Греция
(после 1821)
Война за независимость (1821—1832)
Монархия (1832—1924)
Республика (1924—1935)
Монархия (1935—1973)
Диктатура И. Метаксаса (1936—1941)
Оккупация (1941—1944)
Гражданская война (1944—1949)
Хунта (1967—1974)
Республика (после 1974)
Тематические статьи
Военная история
Греческие имена
Греческий язык
Греческая литература
Греческое народное восстание за независимость

Герман благословляет знамя восставших в монастыре Агиа Лавра. Картина Теодороса Вризакиса, 1865.
Дата

25 марта 1821 — 3 февраля 1830

Место

Морея, Средняя Греция, Архипелаг, Крит, Македония, Эпир

Итог

Победа и независимость Греции

Противники
Греческая республика

В Наваринском сражении:
Британская империя
Российская империя
Королевство Франция

Османская империя
Командующие
Теодорос Колокотронис

Александр Ипсиланти
Александр Маврокордатос

Махмуд II
Мухаммед Али-паша
Ибрагим-паша
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Греческая война за независимость, иногда также называемая Греческой революцией (греч. Ελληνική Επανάσταση του 1821) — вооружённая борьба греческого народа за независимость от Османской империи, начавшаяся в 1821 году и завершившаяся в 1832 году Константинопольским мирным договором, утвердившим Грецию как независимое государство. Греки были первыми из народов, покорённых Османской империей, кто обрёл независимость (не считая Черногории, фактически независимой с конца XVII века). Именно с этих событий начинается история современной Греции[1][2].

Греция ежегодно празднует свой День независимости 25 марта.





Предыстория

Греция, превращённая в XV веке в турецкую провинцию, постоянно стремилась к независимости. С рубежа XIV и XV столетия Османская империя управляла почти всей Грецией, за исключением Ионических островов, Крита и отдельных районов Пелопоннеса. В XVII веке османы подчинили весь Пелопоннес и Крит. Но в XVIII и XIX столетиях всю Европу охватила волна революций. Власть Турции ослабевала, в Греции начался национальный подъём, встретивший поддержку западноевропейских стран. Уже в XVII веке греки смотрели на единоверную им Россию как на опору в будущей их борьбе с турками; эти надежды встретили сочувствие в русских правящих сферах. Когда в 1770 году русская эскадра появилась в Средиземном море, Морею охватило восстание, но оно было легко подавлено турками.

Войны России с Османской империей в конце XVIII века не имели для греков практического значения. Значительный толчок освободительному движению дала французская революция; проживавший в начале XVIII века в Париже греческий поэт Ригас писал свободолюбивые, воинственные песни. Ригас был выдан австрийскими властями туркам и по распоряжению белградского паши казнён. Мученическая смерть поэта усилила значение и влияние его песен. По всей Греции и всюду, где проживали греки, стали образовываться тайные общества, гетерии (дружества), имевшие целью освобождение Греции из-под власти Турции.

В 1814 году греческие патриоты Николаос Скуфас, Эммануил Ксантос и Атанасиос Цакалоф создали в Одессе секретную организацию Филики Этерия (греч. Φιλική Εταιρεία — Дружеское общество). В 1818 году центр организации был перенесён в Константинополь. С поддержкой богатых греческих общин Великобритании и США, с помощью сочувствующих в западной Европе и тайной помощи из России, они планировали восстание.

Восстание против Османского владычества было поднято группой заговорщиков под предводительством Александра Ипсиланти, состоявшей в значительной степени из российских офицеров греческого происхождения. Возглавить освободительное движение предлагалось Иоанну Каподистрии, однако тот, занимая важные дипломатические посты в российской администрации, длительное время считал для себя невозможным участвовать в восстании, официально Россией не поддерживаемом.

Восстание Ипсиланти

При назначении нового господаря в Валахии в 1821 году, там произошел бунт; посланные Турцией на усмирение арнауты присоединились к восставшим; в то же время Али-паша Янинский отказался повиноваться турецкому султану.

Этот момент был признан удобным для начала восстания. Русский генерал, природный грек, князь Александр Ипсиланти, оставив самовольно службу, прибыл в Молдавию и в марте объявил вызов с приглашением греков к свержению ига. К нему собралось до 6 тысяч инсургентов.

Восстание началось 6 марта 1821 года, когда Александр Ипсиланти, сопровождаемый несколькими другими греческими офицерами российской армии, пересёк реку Прут с небольшим отрядом греческих гетеристов и призвал народ дунайских княжеств к восстанию против османского владычества.

Но затем, в результате конфликта между греками и румынскими повстанцами под руководством Тудора Владимиреску, Владимиреску был убит.

1 мая 1821 года Ипсиланти разбит турецкими войсками у Галаца. Затем в июне 1821 года между греческими гетеристами и турками произошло сражение возле Дрэгэшани, в котором отряды гетеристов были разбиты, а сформированный из греческого студенчества «Священный корпус» пал героически почти весь. Ипсиланти направился к австрийской границе с целью через Триест добраться до восставшей уже Греции, но был заключён австрийцами в крепость Терезин.

17 июня прозванный «новым Леонидом» Танасис Карпенисиотис с его 300 (400) соратниками самоотверженно погибли в бою «во славу оружия» в сражении у Скулени, отказавшись перед этим перейти на российский берег Прута.

Янис Фармакис и Георгакис Олимпиос продолжали воевать в дунайских княжествах до сентября. Они, во главе 350 бойцов, предприняли попытку пробраться в российскую Бессарабию, а оттуда в Грецию. Окружённые большими турецкими силами в монастыре Секку, в сентябре 1821 года повстанцы оказали многодневное сопротивление. После 14 дней обороны, 23 сентября 1821 года Фармакис и большинстро защитников монастыря сдались под гарантии турок и австрийца Вольфа[3]. Олимпиос и 11 бойцов забаррикадировались на колокольне и когда турки ворвались на монастырский двор и попытались забраться наверх, защитники колокольни взорвали себя и атакующих. Все сдавшиеся под гарантии турок и Вольфа были вырезаны. Фармакис был доставлен в Константинополь, где после пыток был публично обезглавлен.[4]

Яннакис Колокотронис с сотней бойцов пробился к Дунаю, переправился через него и прошёл с боями через Болгарию и Северную Грецию до полуострова Пелопоннес, подоспев на помощь своему родственнику Теодоросу Колокотронису, осаждавшему турок в Триполисе (Осада Триполицы).

Поражения, нанесенные турками гетериотам при Драгоманах и монастыре Секку, официальное объявление Россией, что она не имеет ничего общего с движением революционных гетерий, положили конец движению греков. В Константинополе был повешен в воротах своего жилища в полном архиерейском облачении константинопольский патриарх Григорий V, которого подозревали в сношениях с гетериями, и с ним казнены три митрополита. Однако это разнесло пламя восстания по всей Греции и сильно восстановило против Турции Россию, которая прервала с ней дипломатические отношения.

Все эти события были плохо восприняты Западной Европой. Британское и французское правительство подозревали, что восстание было российским заговором по захвату Греции и даже, возможно, Константинополя. Однако вожди повстанцев конфликтовали между собой и оказались неспособны установить регулярное управление освобождёнными территориями. Все это привело к междоусобной борьбе. В Греции началась гражданская война (конец 1823 — май 1824 и 1824—1825).[5]

Восстание в самой Греции

События 1821 года

Восстание вспыхнуло в южном Пелопоннесе (Морее), в городе Ареополис 25 марта (6 апреля1821 год. В течение 3 месяцев восстание охватило весь Пелопоннес, часть континентальной Греции, остров Крит, Кипр и некоторые другие острова Эгейского моря. Повстанцы захватили значительную территорию. Турки попрятались по крепостям, а немногочисленные турецкие гарнизоны Аттики укрылись в Афинах в Акрополисе, где были осаждены греками.

Острова Идра, Инсара и Специя тоже приняли участие в восстании; на Архипелаге появился греческий флот в 80 судов. Началась упорная борьба, в которой принимали участие и женщины (например Баболина, пожертвовавшая своё огромное состояние на снаряжение судов и отрядов, участвовала во многих сражениях и при Навплии даже командовала кораблем).

Борьба разрозненных греческих отрядов с организованной турецкой армией была очень трудна. Греки, вооруженные старинными ружьями, не имевшие артиллерии, были сильны лишь в горах, но в открытом поле не могли бороться. Хотя все греки были объединены чувством общей ненависти к туркам, но это не препятствовало проявлениям зависти и вражды между отдельными племенами, родами и их предводителями; вредило и то, что дружины их в значительной степени состояли из жестоких и недисциплинированных клефтов. Однако, в том же году Коринф был занят монахом Грегорасом; оттуда восстание распространилось на Коринфский перешеек, в Этолию, Аттику, Акарнанию и Ливадию; в Эпире и Фессалии управлял восстанием Одиссей.

Наконец, Турция принялась за военные действия. Хуршид-паша, усмиривший Али-пашу Янинского, отрядил против греческих инсургентов Кяхви-бея, который напал на греческий лагерь при Вальдеце, но был разбит. Первый успех ободрил инсургентов, и между ними водворилось временно согласие; к ним прибыли: Дмитрий Ипсиланти, брат Александра, и князь Кантакузин. После боя при Вальдеце греки обратили внимание на укрепленные места, в которых засели турки. И здесь успех был на стороне греков: князь Кантакузин овладел Монембисиею, Дмитрий Ипсиланти — Наварином; Триполица была взята штурмом; вождь арматолов Марко Боцарис удачно сражался в западной Греции с Хуршидом-пашой близ Месолунг; Негрис одержал победу в Солоне, а Одиссей в сентябре разбил турок в Фессалии.

Но в Македонии действия греков были неудачны. Салоникский паша захватил и разграбил полуостров Кассандру, Омер-Врионе отнял у греков крепость и город Арту. Турецкий флот разорил город Галаксиди, греческий флот грабил в то же время берега Малой Азии и производил избиение турок; эти жестокости возбуждали против них негодование европейцев и озлобление турок.

5 октября 1821 года был взят греками главный город Мореи, Триполица. Победа греков закончилась массовой резнёй турок и евреев: не менее 8000 — 10 000 мужчин, женщин и детей были убиты.

Так окончился 1821 год; греки почувствовали необходимость объединения и ведения борьбы по общему плану.

20 мая 1821 года в Кальтезоне открылась Ассамблея (Кальтезонская Ассамблея) председателем (πρόεδρος της συνέλευσης) которой был избран Петрос Мавромихалис. Ассамблея избрала Пелопоннесский Совет (Πελοποννησιακή Γερουσία), во главе которого стали председатель совета (Πρόεδρος της Γερουσίας) — Епископ Вресфенийский Феодорит и заместитель председателя (αντιπρόεδρος) — Асмакис Фотилас.

4 ноября 1821 года в Миссолонгионе открылась Ассамблея Западной Греции (Συνέλευση της Δυτικής Χέρσου Ελλάδος) в которую вошли 30 депутатов (πληρεξούσιος), председателем ассамблеи (πρόεδρος της συνέλευσης) был избран Александрос Маврокордатос. Также ассамблеей был избран Совет Западной Греции (Γερουσία της Δυτικής Χέρσου Ελλάδος).

18 ноября 1821 года в Амфиссе открылась Ассамблея (Салонская Ассамблея — Συνέλευση) избравшая Ареопаг Восточной Греции (Άρειος Πάγος της Ανατολικής Χέρσου Ελλάδας).

События 1822 года

22 января 1822 года 1-е Национальное собрание (67 депутатов) в Пиаду (близ Эпидавра) провозгласило Греческое Государство, независимое от Османской Империи, и приняло конституцию — Временное Правление Греции (Προσωρινό Πολίτευμα της Ελλάδος), законодательным органом по которой являлся Законодательный Корпус (Βουλευτικον Σωμα) под председательством Дмитрия Ипсиланти, исполнительным органом — Исполнительный Корпус (Εκτελεστικον Σωμα) под председательством Маврокордато. Но несогласия продолжались; Ипсиланти отказался от должности; Одиссей, Колокотрони и Мавромихали не признавали своей подчиненности.

Между тем, юные филэллины со всех концов Европы стекались в Морею. Турецкие войска, усмирившие Али-пашу Янинскаго, обратились против греков; Хуршид-паша действовал против Фессалии, флот угрожал Наварину, но был отбит Норманом. Ипсиланти и Никитас приняли на себя предводительство в восточной Греции, а в западной — Маврокордато.

Начались военные действия и в Македонии, где салоникский паша рассеял толпы вооруженных христиан при Ниосте и перебил до 5 тысяч мирных жителей.

Неуспешны также были дела греков и на западе; 4 июля греки были совершенно разбиты близ Петы и Сулиоты, бросив свой родной город, скрылись в горы и на острова; Маврокордато и Боцарис заперлись в Месолунгах. Драм-Али с 30 тысячами прорвался через Фермопилы, а Юсуф-паша направился на Коринф и занял его и Акрополис.

Весной турецкий флот усмирил острова Кандию, Самос и Хиос, но во время стоянки своей при Хиосе он был атакован греческими брандерами, сжегшими два турецких корабля.

Перенесенные неудачи и жестокости турок заставили греческих предводителей забыть свои раздоры и несогласия; они действовали сообща против Хуршида-паши, и последний отступил к Лариссе; в декабре греки овладели Навплией. 1822 год, благодаря согласованности действий греческих предводителей, окончился удачно.

События 1823 года

В 1823 году Маврокордато вновь решил создать прочное правительство; он созвал второе Национальное Собрание греков, и в апреле был обнародован закон об учреждении греческого правительства, местопребыванием коего избрана Трополица. Кондуриотти был избран президентом законодательного совета, а Мавромихали — исполнительного; командование над сухопутными войсками получил Маврокордато, над морскими — Орланди; в восточной Греции действовал Одиссей, а в западной — Боцарис. Главной заботой греческого правительства являлась добыча денег для войны и внутреннего устройства; были учреждены новые налоги; много поступало пожертвований от доброжелателей Греции из Европы и Америки.

В этом году греками был занят Киссамос на острове Кандии; Сераскир-паша был разбит Одиссеем; Марко Боцарис разбил скутарийскаго пашу, напав ночью на лагерь его при Карпиниссе; сам Марко Боцарис был убит в этом сражении, но брат его Константин преследовал пашу до Скутари и направился в Месолунги. В ряды защитников Греции стали многие европейцы, и между ними известный английский поэт лорд Байрон, который и умер здесь в начале 1824 года. Борьба Греции за свою независимость стала популярной во всей Европе.

Между тем, среди греческих вождей вновь возникли разногласия; против Маврокордато возстал Колокотрони, Одиссей самовольно распоряжался в восточной Греции, но президент Кондуриотти умел заставить выполнять свои распоряжения; ему удалось заключить заем в Англии и привести в порядок военную часть.

События 1824 года

В 1824 году Турция заключила мир с Персией и запросила помощи у хедива Египта Мухаммеду Али, только что произведшего серьёзные реформы египетской армии по европейским образцам. Султан Турции обещал пойти на большие уступки по Сирии, если Али поможет подавить восстание греков. В итоге Мухаммед Али послал флот с войсками и своего приемного сына Ибрагима. Дервиш-паша виддинский был отправлен султаном в Пелопоннес, паше Негропонтскому было приказано усмирить восточные области Греции, а Омеру-Врионе — западные, но все турецкие отряды были греками оттеснены.

Египетский флот в это время занял Кандию и Клесос, турецкий — Инсару, но Миавилис вновь отнял этот остров у турок и прогнал флот к Митилене. Египетский флот, соединившись с турецким, сразился с греческим при Наксосе; греческие брандеры нанесли большой вред турецким кораблям, отплывшим в Константинополь; Ибрагим-паша укрылся в Родосе.

События 1825 года

В европейских странах, особенно в Англии и Франции, и конечно в России, росло сочувствие к греческим патриотам среди образованной элиты и желание ещё ослабить Османскую империю — среди политиков.

Между тем, среди греческих предводителей продолжались раздоры. Пользуясь ими, Ибрагим-паша в феврале 1825 года высадил 12 тысяч в Греции, между Короном и Модоном, и осадил Наварин. Несмотря на храбрую защиту Маврокордато и удачные нападения Миавлиса на египетский флот, Наварин сдался, а вскоре потом сдались Трополица и Каламата.

Кондуриотти и Маврокордато приняли все меры, чтобы водворить согласие среди греков; Колокотрони был назначен главнокомандующим; он отстоял Навплию, но не мог помешать Ибрагиму-паше занять весь Пелопоннес. Египетский и турецкий флоты появились перед Месолунгами; Решид-паша одержал победу при Солоне и обложил Месолунги с суши. Но крепость эта выстояла, благодаря помощи, оказанной ей с моря Константином Боцарисом и Миавлисом. В это время греческий отряд Гураса пробрался из Ливадии к Солоне и отвлек Решида-пашу от Месолунг, а Никитас разбил турецкий отряд на Коринфском перешейке.

События 1826 года

В апреле 1826 года Ибрагим-паша после величайших усилий овладел Месолунгами. 22 апреля гарнизон пробовал пробиться, но удалось это лишь немногим, остальные же во главе с Нолосом Боцарисом взорвали себя на воздух; население города (до 4 тысяч) частью было перебито, частью обращено в рабство. Ибрагим-паша возвратился в Трополицу и стал править Пелопоннесом, проявляя большую жестокость; турецкие отряды проникали в восточную и западную Грецию.

Решид-паша осадил Афины и после смерти Гураса, убитого недовольным греком, овладел Афинами; но Акрополис продолжал защищаться, и полковник Вутье успел пробраться туда с войсками и припасами.

Действия турок в западной Греции были также удачны, а Колокотрони вёл безуспешную борьбу с Ибрагимом-пашой в Аркадии; только в Морее держалось ещё несколько городов и островов. Греция обратилась в пустыню; тысячи людей умирали от голода. Бедствия греков, их геройския усилия и жестокия страдания стали возбуждать живейшее участие во всей Европе, торговля же всех государств Европы терпела крупные убытки. Добровольцы и деньги обильно направились в Грецию из Англии, Франции и Германии; правительства европейских держав тоже не могли смотреть равнодушно на усиление турок, и в июле 1826 года в Лондоне был подписан между Россией, Францией и Англией договор о прекращении борьбы Греции с Турцией. Прибывшие в Грецию баварский полковник Гейдеккер, английский генерал Чэрч и лорд Кохрейн тщетно старались примирить враждовавшие греческие партии и работали над преобразованием греческих морских и сухопутных сил. Греки в это время старались освободить осаждённый турками Акрополис.

События 1827 года

В 1827 году собралось третье Национальное Собрание греков, приняло Гражданскую Конституцию Эллады, законодательным органом по которой являлся Совет, исполнительную власть осуществлял Правитель. Правителем, с согласия трех великих держав, был избран Иоанн Каподистрия. Лорд Кохрейн принял командование над флотом, а генерал Чэрч - над сухопутными войсками. Но их совместные усилия освободить Акрополис не увенчались успехом, и эта крепость, а также порты Пирей и Фалерос сдались туркам.

В 1827 году в Лондоне была принята конвенция, поддерживающая независимость Греции. Предложения России, Франции и Англии о примирении были отвергнуты Турцией. Соединенный турецко-египетский флот собрался в Наваринском заливе, и Ибрагим-паша стал проявлять новые жестокости в Морее. 20 октября 1827 года британские, французские и русские эскадры, под общим командованием английского вице-адмирала Эдварда Кодрингтона, вошли в греческие воды. В этот же день союзники в Наваринской бухте Пелопоннеса встретились с турецко-египетским флотом. В ходе четырёхчасового Наваринского сражения турецко-египетский флот был разбит союзниками. Вслед за этим французский десант высадился на сушу и помог грекам довершить разгром турок. Турецкий флот был уничтожен, а войска Ибрагима-паши были блокированы в разоренной и страдавшей от голода и чумы Морее.

Одержав эту победу, союзники не предпринимали в дальнейшем никаких совместных действий, направленных на подрыв военной мощи Турции. Более того, в лагере бывших союзников начались разногласия по поводу раздела бывших владений Османской империи. Воспользовавшись этим, Турция в декабре 1827 года объявила России войну. Началась русско-турецкая война 1828—1829 годов.

События 1828 года

Между тем, действия греческих отрядов продолжали быть неудачными, вследствие трусости и неповиновения вновь сформированных греческих регулярных войск. После Наваринского сражения в Грецию прибыл французский экспедиционный корпус генерала Мезона; Наварин, Корон, Модон и Патрас были заняты французскими войсками; египетские войска оставили Грецию, и в октябре 1828 года Морея и Цикладские острова были свободны от турок.

События 1829 года

В 1829 году прошли прямые всенародные выборы в четвёртое Национальное Собрание греков, которое создало сенат в качестве консультативного органа.

Союзные державы предлагали Турции принять участие в совещаниях и примирении с Грецией, но турки отказались, и в марте 1829 года союзными державами были установлены границы между Грецией и Турцией.

Между тем, в северной и восточной Греции война все ещё продолжалась: Дмитрий Ипсиланти одержал победу над Махмудом-пашой при Ламантико и овладел Солоною, Лепантом и всей Ливадией; генерал Чэрч занял Вонницу, греки обложили Анатолико и Месолунги.

В войне с Россией Турция потерпела поражение. По Адрианопольскому мирному договору от 1829 года Турция признавала автономию Греции.

Действия в войну 1821—1829 годов на море

Географические условия Греции всегда создавали из её прибрежного населения природных моряков. Но с падением Византийской империи греческое мореходство, в силу политических условий, выродилось в каботажный торговый промысел и пиратство. Только со времени появления у берегов Греции русского флота (война России с Турцией в 1769—1774 годах) греческое мореходство получает организацию, приближающуюся к военной: оказывая России содействие своими судами, присоединяя их к русским эскадрам и отрядам, греки несли разведывательную и транспортную службу, сами поступали на русские суда офицерами и матросами, служили лоцманами, получали патенты на плавание своих корсарских судов под русским флагом и даже командовали отдельными отрядами.

Так было и в последующие русско-турецкие войны и особенно в 1787—1791 годах, когда, вследствие отмены, из-за начавшейся войны со Швецией, предположенного ранее отправления Балтийского флота в Средиземное море, военные действия велись почти исключительно греческими корсарами под русским флагом. Военная школа эта выработала из греков отважных моряков, закаляя вместе с тем воинственный по природе дух прибрежного и особенно островного населения в неустанной борьбе за освобождение. Этому способствовало и все более развивавшееся греческое пиратство, обратившее на себя внимание иностранных держав, заинтересованных в торговле с Левантом.

Греческое восстание 1821 года выдвинуло целый ряд выдающихся моряков, с ничтожными силами совершавших отчаянные нападения на турецкие суда и эскадры. Период с 1827 по 1832 год (год образования Греческого королевства) ознаменован отдельными выступлениями организованных греческих морских сил, уже признанных державами в качестве воюющей стороны; в 1828 году была сформирована эскадра под командованием контр-адмирала (антинавархос) Сахтури из 8 бригов и галеотов и нескольких канонерских лодок; назначение её было согласовано с действиями союзных держав. Эскадра должна была перехватывать продовольствие и турецкую контрабанду на остров Крит, блокировать крепости Корон, Модон и Наварин и содействовать блокаде заливов Патрасскаго и Лепантскаго. Отдельные действия греческих отрядов имели место в разных пунктах Архипелага, особенно у острова Хиоса, и при встречах с турецкими судами в открытом море. Из греческих моряков этой эпохи особенно выделились, кроме Сахтури, адмирал Миаулис, Конарис, капитан Сахани и другие. Позднее, в 1831 году, уже при умиротворении раздоров, возникших в самой Греции, русскому флоту пришлось столкнуться с враждебными действиями Миаулиса, ставшего во главе мятежного (идриотского) отряда, и дело кончилось разбитием мятежников в бухте острова Порос. Однако, военные действия греческого флота, слишком малочисленного по составу и находившегося под контролем иностранных держав (Россия, Англия, Франция), носили преимущественно характер партизанский, не могли развиться в самостоятельные операции и оказывали поэтому лишь косвенное влияние на войну с Турцией.

Независимая Греция

3 февраля 1830 года в Лондоне был принят Лондонский протокол, по которому официально признавалась независимость греческого государства получившего название — Королевство Греция. К середине 1832 года были окончательно проведены границы нового европейского государства. В состав Греческой Республики вошли Западная Эллада, Восточная Эллада, Аттика, Пелопоннес и Киклады. В 1832 году собралось V Национальное Собрание греков признавшее Лондонский Протокол и принявшее в связи с этим Конституцию Королевства Греция.

Статистика Греческой революции

Воюющие страны Население (на 1821 год) Мобилизовано солдат Убито солдат Убито мирных жителей
Англия 14 100 000 8 000 10
Франция 31 150 000 10 000 100
Россия 50 558 500[6] 1 200 000 10 000
Греция 950 000 100 000 50 000
ВСЕГО СОЮЗНИКИ 96 758 500 1 318 000 60 110
Османская империя 26 500 000 400 000 15 000
Египет 4 400 000 12 000 5000
ВСЕГО 30 900 000 412 000 20 000
ВСЕГО 127 658 500 1 730 000 80 110 105 000

Интересные факты

  • Активное участие в войне принял греческий поэт Георгий Залокостас (1805—1858), чьи патриотические стихотворения и песни принесли ему популярность и были переведены на многие европейские языки.
  • Купив на собственные средства бриг, наняв команду в 500 человек и снарядив её, участие в войне принял знаменитый британский поэт-романтик лорд Дж. Байрон. Спонсорство с его стороны и попытки усилить духовное единение лидеров революции сыграли неоценимую роль для греков. Поэт умер в 1824 г. в Миссолонги.

Галерея изображений

Греческие революционеры и филэллины

Османы и Египет

См. также

Напишите отзыв о статье "Греческая революция"

Примечания

  1. [web.archive.org/web/20050218000626/www.cultinfo.ru/fulltext/1/001/008/014/237.htm Греческая национально-освободительная революция 1821—1829]
  2. [www.onwar.com/aced/nation/gap/greece/fgreece1821.htm Greek War of Independence 1821—1832]  (англ.)
  3. Αποστ. Ε. Βακαλόπουλου, Επίλεκτες Βασικές Ιστορικές Πηγές της Ελληνικης Επαναστάσεως — Εκδόσεις Βάνιας Θεσσαλονίκη, 1990 — τ.Α.,σ.135
  4. Φωτιάδης,έ.ά., 1971, τ.A.,σ.447.
  5. Nina M. Athanassoglou-Kallmyer [books.google.com/books?id=unXeZpkaxTMC&pg=PA32&lpg=PA32&dq=Massacre+Greek+War+of+Independence&source=bl&ots=0eeCT285Qr&sig=EAm3P2DJoIulPM1J3eFbH1Qv36c&hl=en&ei=92Q-StiXEdHBtwfayIAB&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=4 French images from the Greek War of Independence (1821—1830)] Publisher: Yale University Press (September 10, 1989) ISBN 0-300-04532-8 ISBN 978-0-300-04532-1  (англ.)
  6. Население указано в границах соответствующего года учёта (Россия: Энциклопедический словарь. Л., 1991.).

Литература

  • [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Eger4/15.php Егер О. Всемирная история (т.4. Новейшая история). Кн.4, гл.3. Восточный вопрос. Восстание в Греции 1821—1830 гг. Русско-турецкая война 1828 г. и мир в Адрианополе 1829 г.]
  • [istmat.info/node/37512 Шпаро О. Б. Освобождение Греции и Россия. 1821—1829 (М.: Мысль. 1965)]
  • Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
  • Мерников А. Г., Спектор А. А. Всемирная история войн. — Минск., 2005.
  • Палеолог Г.Н. [books.google.ru/books?id=7YYuAAAAYAAJ&dq=%D0%BC%D0%BE%D1%80%D0%B5%D1%8F&source=gbs_navlinks_s История вмешательства России, Англии и Франции в войну за независимость Греции]. — СПб: Типография Морского министерства, 1863. — 231 с.
  • Палеолог Г.Н, Сивинис А. Исторический очерк народной войны за независимость Греции. — Типография Морского министерства, 1867. — 552 с.

Отрывок, характеризующий Греческая революция

Графиня Безухая, по справедливости, имела репутацию обворожительной женщины. Она могла говорить то, чего не думала, и в особенности льстить, совершенно просто и натурально.
– Нет, милый граф, вы мне позвольте заняться вашими дочерьми. Я хоть теперь здесь не надолго. И вы тоже. Я постараюсь повеселить ваших. Я еще в Петербурге много слышала о вас, и хотела вас узнать, – сказала она Наташе с своей однообразно красивой улыбкой. – Я слышала о вас и от моего пажа – Друбецкого. Вы слышали, он женится? И от друга моего мужа – Болконского, князя Андрея Болконского, – сказала она с особенным ударением, намекая этим на то, что она знала отношения его к Наташе. – Она попросила, чтобы лучше познакомиться, позволить одной из барышень посидеть остальную часть спектакля в ее ложе, и Наташа перешла к ней.
В третьем акте был на сцене представлен дворец, в котором горело много свечей и повешены были картины, изображавшие рыцарей с бородками. В середине стояли, вероятно, царь и царица. Царь замахал правою рукою, и, видимо робея, дурно пропел что то, и сел на малиновый трон. Девица, бывшая сначала в белом, потом в голубом, теперь была одета в одной рубашке с распущенными волосами и стояла около трона. Она о чем то горестно пела, обращаясь к царице; но царь строго махнул рукой, и с боков вышли мужчины с голыми ногами и женщины с голыми ногами, и стали танцовать все вместе. Потом скрипки заиграли очень тонко и весело, одна из девиц с голыми толстыми ногами и худыми руками, отделившись от других, отошла за кулисы, поправила корсаж, вышла на середину и стала прыгать и скоро бить одной ногой о другую. Все в партере захлопали руками и закричали браво. Потом один мужчина стал в угол. В оркестре заиграли громче в цимбалы и трубы, и один этот мужчина с голыми ногами стал прыгать очень высоко и семенить ногами. (Мужчина этот был Duport, получавший 60 тысяч в год за это искусство.) Все в партере, в ложах и райке стали хлопать и кричать изо всех сил, и мужчина остановился и стал улыбаться и кланяться на все стороны. Потом танцовали еще другие, с голыми ногами, мужчины и женщины, потом опять один из царей закричал что то под музыку, и все стали петь. Но вдруг сделалась буря, в оркестре послышались хроматические гаммы и аккорды уменьшенной септимы, и все побежали и потащили опять одного из присутствующих за кулисы, и занавесь опустилась. Опять между зрителями поднялся страшный шум и треск, и все с восторженными лицами стали кричать: Дюпора! Дюпора! Дюпора! Наташа уже не находила этого странным. Она с удовольствием, радостно улыбаясь, смотрела вокруг себя.
– N'est ce pas qu'il est admirable – Duport? [Неправда ли, Дюпор восхитителен?] – сказала Элен, обращаясь к ней.
– Oh, oui, [О, да,] – отвечала Наташа.


В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
– Сначала мне мало нравилась, потому что, что делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины,] не правда ли? Ну а теперь очень нравится, – сказал он, значительно глядя на нее. – Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, – сказал он, и, протянув руку к ее букету и понижая голос, сказал: – Vous serez la plus jolie. Venez, chere comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая. Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок.]
Наташа не поняла того, что он сказал, так же как он сам, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади так близко от нее.
«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что происходило перед ней, уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
В четвертом акте был какой то чорт, который пел, махая рукою до тех пор, пока не выдвинули под ним доски, и он не опустился туда. Наташа только это и видела из четвертого акта: что то волновало и мучило ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа, взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.

Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.
Одной старой графине Наташа в состоянии была бы ночью в постели рассказать всё, что она думала. Соня, она знала, с своим строгим и цельным взглядом, или ничего бы не поняла, или ужаснулась бы ее признанию. Наташа одна сама с собой старалась разрешить то, что ее мучило.
«Погибла ли я для любви князя Андрея или нет? спрашивала она себя и с успокоительной усмешкой отвечала себе: Что я за дура, что я спрашиваю это? Что ж со мной было? Ничего. Я ничего не сделала, ничем не вызвала этого. Никто не узнает, и я его не увижу больше никогда, говорила она себе. Стало быть ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что князь Андрей может любить меня и такою . Но какою такою ? Ах Боже, Боже мой! зачем его нет тут»! Наташа успокоивалась на мгновенье, но потом опять какой то инстинкт говорил ей, что хотя всё это и правда и хотя ничего не было – инстинкт говорил ей, что вся прежняя чистота любви ее к князю Андрею погибла. И она опять в своем воображении повторяла весь свой разговор с Курагиным и представляла себе лицо, жесты и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.


Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец отослал его из Петербурга, где он проживал больше двадцати тысяч в год деньгами и столько же долгами, которые кредиторы требовали с отца.
Отец объявил сыну, что он в последний раз платит половину его долгов; но только с тем, чтобы он ехал в Москву в должность адъютанта главнокомандующего, которую он ему выхлопотал, и постарался бы там наконец сделать хорошую партию. Он указал ему на княжну Марью и Жюли Карагину.
Анатоль согласился и поехал в Москву, где остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему деньги.
Анатоль, как справедливо говорил про него Шиншин, с тех пор как приехал в Москву, сводил с ума всех московских барынь в особенности тем, что он пренебрегал ими и очевидно предпочитал им цыганок и французских актрис, с главою которых – mademoiselle Georges, как говорили, он был в близких сношениях. Он не пропускал ни одного кутежа у Данилова и других весельчаков Москвы, напролет пил целые ночи, перепивая всех, и бывал на всех вечерах и балах высшего света. Рассказывали про несколько интриг его с московскими дамами, и на балах он ухаживал за некоторыми. Но с девицами, в особенности с богатыми невестами, которые были большей частью все дурны, он не сближался, тем более, что Анатоль, чего никто не знал, кроме самых близких друзей его, был два года тому назад женат. Два года тому назад, во время стоянки его полка в Польше, один польский небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери.
Анатоль весьма скоро бросил свою жену и за деньги, которые он условился высылать тестю, выговорил себе право слыть за холостого человека.
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.
Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.


Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
В воскресение утром Марья Дмитриевна пригласила своих гостей к обедни в свой приход Успенья на Могильцах.
– Я этих модных церквей не люблю, – говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. – Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.
Когда напились кофе после обедни, в гостиной с снятыми чехлами, Марье Дмитриевне доложили, что карета готова, и она с строгим видом, одетая в парадную шаль, в которой она делала визиты, поднялась и объявила, что едет к князю Николаю Андреевичу Болконскому, чтобы объясниться с ним насчет Наташи.
После отъезда Марьи Дмитриевны, к Ростовым приехала модистка от мадам Шальме, и Наташа, затворив дверь в соседней с гостиной комнате, очень довольная развлечением, занялась примериваньем новых платьев. В то время как она, надев сметанный на живую нитку еще без рукавов лиф и загибая голову, гляделась в зеркало, как сидит спинка, она услыхала в гостиной оживленные звуки голоса отца и другого, женского голоса, который заставил ее покраснеть. Это был голос Элен. Не успела Наташа снять примериваемый лиф, как дверь отворилась и в комнату вошла графиня Безухая, сияющая добродушной и ласковой улыбкой, в темнолиловом, с высоким воротом, бархатном платье.
– Ah, ma delicieuse! [О, моя прелестная!] – сказала она красневшей Наташе. – Charmante! [Очаровательна!] Нет, это ни на что не похоже, мой милый граф, – сказала она вошедшему за ней Илье Андреичу. – Как жить в Москве и никуда не ездить? Нет, я от вас не отстану! Нынче вечером у меня m lle Georges декламирует и соберутся кое кто; и если вы не привезете своих красавиц, которые лучше m lle Georges, то я вас знать не хочу. Мужа нет, он уехал в Тверь, а то бы я его за вами прислала. Непременно приезжайте, непременно, в девятом часу. – Она кивнула головой знакомой модистке, почтительно присевшей ей, и села на кресло подле зеркала, живописно раскинув складки своего бархатного платья. Она не переставала добродушно и весело болтать, беспрестанно восхищаясь красотой Наташи. Она рассмотрела ее платья и похвалила их, похвалилась и своим новым платьем en gaz metallique, [из газа цвета металла,] которое она получила из Парижа и советовала Наташе сделать такое же.
– Впрочем, вам все идет, моя прелестная, – говорила она.
С лица Наташи не сходила улыбка удовольствия. Она чувствовала себя счастливой и расцветающей под похвалами этой милой графини Безуховой, казавшейся ей прежде такой неприступной и важной дамой, и бывшей теперь такой доброй с нею. Наташе стало весело и она чувствовала себя почти влюбленной в эту такую красивую и такую добродушную женщину. Элен с своей стороны искренно восхищалась Наташей и желала повеселить ее. Анатоль просил ее свести его с Наташей, и для этого она приехала к Ростовым. Мысль свести брата с Наташей забавляла ее.
Несмотря на то, что прежде у нее была досада на Наташу за то, что она в Петербурге отбила у нее Бориса, она теперь и не думала об этом, и всей душой, по своему, желала добра Наташе. Уезжая от Ростовых, она отозвала в сторону свою protegee.
– Вчера брат обедал у меня – мы помирали со смеху – ничего не ест и вздыхает по вас, моя прелесть. Il est fou, mais fou amoureux de vous, ma chere. [Он сходит с ума, но сходит с ума от любви к вам, моя милая.]
Наташа багрово покраснела услыхав эти слова.
– Как краснеет, как краснеет, ma delicieuse! [моя прелесть!] – проговорила Элен. – Непременно приезжайте. Si vous aimez quelqu'un, ma delicieuse, ce n'est pas une raison pour se cloitrer. Si meme vous etes promise, je suis sure que votre рromis aurait desire que vous alliez dans le monde en son absence plutot que de deperir d'ennui. [Из того, что вы любите кого нибудь, моя прелестная, никак не следует жить монашенкой. Даже если вы невеста, я уверена, что ваш жених предпочел бы, чтобы вы в его отсутствии выезжали в свет, чем погибали со скуки.]
«Стало быть она знает, что я невеста, стало быть и oни с мужем, с Пьером, с этим справедливым Пьером, думала Наташа, говорили и смеялись про это. Стало быть это ничего». И опять под влиянием Элен то, что прежде представлялось страшным, показалось простым и естественным. «И она такая grande dame, [важная барыня,] такая милая и так видно всей душой любит меня, думала Наташа. И отчего не веселиться?» думала Наташа, удивленными, широко раскрытыми глазами глядя на Элен.
К обеду вернулась Марья Дмитриевна, молчаливая и серьезная, очевидно понесшая поражение у старого князя. Она была еще слишком взволнована от происшедшего столкновения, чтобы быть в силах спокойно рассказать дело. На вопрос графа она отвечала, что всё хорошо и что она завтра расскажет. Узнав о посещении графини Безуховой и приглашении на вечер, Марья Дмитриевна сказала:
– С Безуховой водиться я не люблю и не посоветую; ну, да уж если обещала, поезжай, рассеешься, – прибавила она, обращаясь к Наташе.


Граф Илья Андреич повез своих девиц к графине Безуховой. На вечере было довольно много народу. Но всё общество было почти незнакомо Наташе. Граф Илья Андреич с неудовольствием заметил, что всё это общество состояло преимущественно из мужчин и дам, известных вольностью обращения. M lle Georges, окруженная молодежью, стояла в углу гостиной. Было несколько французов и между ними Метивье, бывший, со времени приезда Элен, домашним человеком у нее. Граф Илья Андреич решился не садиться за карты, не отходить от дочерей и уехать как только кончится представление Georges.
Анатоль очевидно у двери ожидал входа Ростовых. Он, тотчас же поздоровавшись с графом, подошел к Наташе и пошел за ней. Как только Наташа его увидала, тоже как и в театре, чувство тщеславного удовольствия, что она нравится ему и страха от отсутствия нравственных преград между ею и им, охватило ее. Элен радостно приняла Наташу и громко восхищалась ее красотой и туалетом. Вскоре после их приезда, m lle Georges вышла из комнаты, чтобы одеться. В гостиной стали расстанавливать стулья и усаживаться. Анатоль подвинул Наташе стул и хотел сесть подле, но граф, не спускавший глаз с Наташи, сел подле нее. Анатоль сел сзади.
M lle Georges с оголенными, с ямочками, толстыми руками, в красной шали, надетой на одно плечо, вышла в оставленное для нее пустое пространство между кресел и остановилась в ненатуральной позе. Послышался восторженный шопот. M lle Georges строго и мрачно оглянула публику и начала говорить по французски какие то стихи, где речь шла о ее преступной любви к своему сыну. Она местами возвышала голос, местами шептала, торжественно поднимая голову, местами останавливалась и хрипела, выкатывая глаза.
– Adorable, divin, delicieux! [Восхитительно, божественно, чудесно!] – слышалось со всех сторон. Наташа смотрела на толстую Georges, но ничего не слышала, не видела и не понимала ничего из того, что делалось перед ней; она только чувствовала себя опять вполне безвозвратно в том странном, безумном мире, столь далеком от прежнего, в том мире, в котором нельзя было знать, что хорошо, что дурно, что разумно и что безумно. Позади ее сидел Анатоль, и она, чувствуя его близость, испуганно ждала чего то.
После первого монолога всё общество встало и окружило m lle Georges, выражая ей свой восторг.
– Как она хороша! – сказала Наташа отцу, который вместе с другими встал и сквозь толпу подвигался к актрисе.
– Я не нахожу, глядя на вас, – сказал Анатоль, следуя за Наташей. Он сказал это в такое время, когда она одна могла его слышать. – Вы прелестны… с той минуты, как я увидал вас, я не переставал….
– Пойдем, пойдем, Наташа, – сказал граф, возвращаясь за дочерью. – Как хороша!
Наташа ничего не говоря подошла к отцу и вопросительно удивленными глазами смотрела на него.
После нескольких приемов декламации m lle Georges уехала и графиня Безухая попросила общество в залу.
Граф хотел уехать, но Элен умоляла не испортить ее импровизированный бал. Ростовы остались. Анатоль пригласил Наташу на вальс и во время вальса он, пожимая ее стан и руку, сказал ей, что она ravissante [обворожительна] и что он любит ее. Во время экосеза, который она опять танцовала с Курагиным, когда они остались одни, Анатоль ничего не говорил ей и только смотрел на нее. Наташа была в сомнении, не во сне ли она видела то, что он сказал ей во время вальса. В конце первой фигуры он опять пожал ей руку. Наташа подняла на него испуганные глаза, но такое самоуверенно нежное выражение было в его ласковом взгляде и улыбке, что она не могла глядя на него сказать того, что она имела сказать ему. Она опустила глаза.
– Не говорите мне таких вещей, я обручена и люблю другого, – проговорила она быстро… – Она взглянула на него. Анатоль не смутился и не огорчился тем, что она сказала.
– Не говорите мне про это. Что мне зa дело? – сказал он. – Я говорю, что безумно, безумно влюблен в вас. Разве я виноват, что вы восхитительны? Нам начинать.
Наташа, оживленная и тревожная, широко раскрытыми, испуганными глазами смотрела вокруг себя и казалась веселее чем обыкновенно. Она почти ничего не помнила из того, что было в этот вечер. Танцовали экосез и грос фатер, отец приглашал ее уехать, она просила остаться. Где бы она ни была, с кем бы ни говорила, она чувствовала на себе его взгляд. Потом она помнила, что попросила у отца позволения выйти в уборную оправить платье, что Элен вышла за ней, говорила ей смеясь о любви ее брата и что в маленькой диванной ей опять встретился Анатоль, что Элен куда то исчезла, они остались вдвоем и Анатоль, взяв ее за руку, нежным голосом сказал:
– Я не могу к вам ездить, но неужели я никогда не увижу вас? Я безумно люблю вас. Неужели никогда?… – и он, заслоняя ей дорогу, приближал свое лицо к ее лицу.
Блестящие, большие, мужские глаза его так близки были от ее глаз, что она не видела ничего кроме этих глаз.
– Натали?! – прошептал вопросительно его голос, и кто то больно сжимал ее руки.
– Натали?!
«Я ничего не понимаю, мне нечего говорить», сказал ее взгляд.
Горячие губы прижались к ее губам и в ту же минуту она почувствовала себя опять свободною, и в комнате послышался шум шагов и платья Элен. Наташа оглянулась на Элен, потом, красная и дрожащая, взглянула на него испуганно вопросительно и пошла к двери.
– Un mot, un seul, au nom de Dieu, [Одно слово, только одно, ради Бога,] – говорил Анатоль.
Она остановилась. Ей так нужно было, чтобы он сказал это слово, которое бы объяснило ей то, что случилось и на которое она бы ему ответила.
– Nathalie, un mot, un seul, – всё повторял он, видимо не зная, что сказать и повторял его до тех пор, пока к ним подошла Элен.
Элен вместе с Наташей опять вышла в гостиную. Не оставшись ужинать, Ростовы уехали.
Вернувшись домой, Наташа не спала всю ночь: ее мучил неразрешимый вопрос, кого она любила, Анатоля или князя Андрея. Князя Андрея она любила – она помнила ясно, как сильно она любила его. Но Анатоля она любила тоже, это было несомненно. «Иначе, разве бы всё это могло быть?» думала она. «Ежели я могла после этого, прощаясь с ним, улыбкой ответить на его улыбку, ежели я могла допустить до этого, то значит, что я с первой минуты полюбила его. Значит, он добр, благороден и прекрасен, и нельзя было не полюбить его. Что же мне делать, когда я люблю его и люблю другого?» говорила она себе, не находя ответов на эти страшные вопросы.


Пришло утро с его заботами и суетой. Все встали, задвигались, заговорили, опять пришли модистки, опять вышла Марья Дмитриевна и позвали к чаю. Наташа широко раскрытыми глазами, как будто она хотела перехватить всякий устремленный на нее взгляд, беспокойно оглядывалась на всех и старалась казаться такою же, какою она была всегда.
После завтрака Марья Дмитриевна (это было лучшее время ее), сев на свое кресло, подозвала к себе Наташу и старого графа.
– Ну с, друзья мои, теперь я всё дело обдумала и вот вам мой совет, – начала она. – Вчера, как вы знаете, была я у князя Николая; ну с и поговорила с ним…. Он кричать вздумал. Да меня не перекричишь! Я всё ему выпела!
– Да что же он? – спросил граф.
– Он то что? сумасброд… слышать не хочет; ну, да что говорить, и так мы бедную девочку измучили, – сказала Марья Дмитриевна. – А совет мой вам, чтобы дела покончить и ехать домой, в Отрадное… и там ждать…
– Ах, нет! – вскрикнула Наташа.
– Нет, ехать, – сказала Марья Дмитриевна. – И там ждать. – Если жених теперь сюда приедет – без ссоры не обойдется, а он тут один на один с стариком всё переговорит и потом к вам приедет.
Илья Андреич одобрил это предложение, тотчас поняв всю разумность его. Ежели старик смягчится, то тем лучше будет приехать к нему в Москву или Лысые Горы, уже после; если нет, то венчаться против его воли можно будет только в Отрадном.
– И истинная правда, – сказал он. – Я и жалею, что к нему ездил и ее возил, – сказал старый граф.
– Нет, чего ж жалеть? Бывши здесь, нельзя было не сделать почтения. Ну, а не хочет, его дело, – сказала Марья Дмитриевна, что то отыскивая в ридикюле. – Да и приданое готово, чего вам еще ждать; а что не готово, я вам перешлю. Хоть и жалко мне вас, а лучше с Богом поезжайте. – Найдя в ридикюле то, что она искала, она передала Наташе. Это было письмо от княжны Марьи. – Тебе пишет. Как мучается, бедняжка! Она боится, чтобы ты не подумала, что она тебя не любит.