Война за независимость Литвы

Война за независимость Литвы, в Литве Борьба за свободу (лит. Laisvės kovos) — серия из трёх вооружённых конфликтов между сторонниками независимости Литвы и РСФСР (декабрь 1918 — август 1919), белогвардейцами (26 июля 1919 — 15 декабря 1919) и Польшей (1 сентября 1920 — 7 октября 1920).

Предпосылки

После разделов Речи Посполитой в 1795 году территория Великого княжества Литовского была присоединена к Российской империи. В XIX веке возникло литовское национальное возрождение — общественное движение за создание независимого национального государства.

Во время Первой мировой войны территория Литвы была оккупирована Германией в 1915 году. Оккупация продолжалась до конца войны в ноябре 1918 года. 16 февраля 1918 года Государственный совет Литвы объявил декларацию о восстановлении независимости государства, отрёкшись от правопреемства других стран. Декларация утверждала право на самоопределение, то есть создание государства внутри этнических литовских территорий. Публикация Акта о независимости была первоначально подавлена немецкими оккупационными властями, но 23 марта 1918 года немцы признали декларацию; их планы сместились к созданию сети спутниковых стран (Mitteleuropa) — в частности, Литовского королевства. Тем не менее, Германия не позволила Совету создать собственные вооружённые силы, полицейские силы, гражданские институты.

11 ноября 1918 года Германия подписала перемирие на Западном фронте и официально проиграла войну и потеряла контроль над Литвой. И было создано первое литовское национальное правительство во главе с Аугустинасом Вольдемарасом. Вольдемарас принял декларацию, что Литве не потребуются военные силы, так как он не планировал участвовать в войне, и что лишь была необходима милиция. Но вскоре начались вооружённые конфликты.

Формирование армии

Первый законодательный акт о создании армии был принят 23 ноября 1918 года. Его исполнение происходило медленно из-за отсутствия финансирования, вооружения, боеприпасов и опытных офицеров.

20 декабря Антанас Сметона и Аугустинас Вольдемарас отправились в Германию с просьбой о помощи. Германия выплатила литовскому правительству сто миллионов марок репараций. Организация новой литовской армии проходила с помощью специалистов из немецкой армии. Уход Сметоны и Вольдемараса со своих постов создали сложную внутриполитическую ситуацию.

Стал премьер-министром Литвы и сформировал кабинет Миколас Слежявичюс 26 декабря 1918 года. Воспринимая непосредственную угрозу государству, он издал прокламацию несколько дней спустя. Он пригласил добровольцев присоединиться к армии для обороны страны. Литовским добровольцам, согласившимся присоединиться к вооружённым силам, обещали бесплатную землю. Выполняя свои обязательства по перемирию поддерживать независимость Литвы, Германия изначально попыталась организовать волонтёрские силы от частей, оставшихся на территории Литвы, но эти попытки не увенчались успехом. Агенты были отправлены в Германию, чтобы вербовать добровольцев обманным путём. Вскоре подразделения добровольцев сформировались, добровольцам платили 5 марок в день и ещё 30 марок каждый месяц.

Первые подразделения из Германии начали прибывать в Литву в январе 1919 года. К концу января 400 добровольцев были размещены в Алитусе, Ионаве, Кедайняе и Каунасе. Они легли в основу 46-й Саксонской дивизии, переименованной в марте в Южнолитовскую саксонскую добровольческую бригаду. Бригада состояла из 18, 19, и 20-го полков. Последний из них, также известный как Freikorps («Свободный корпус»), покинул Литву в июле 1919 года. После успешной попытки формирования сил добровольцев для защиты литовских территорий, 5 марта 1919 года была объявлена мобилизация. Призыву подлежали мужчины, родившиеся в 1897 — 1899 годах.

В конце лета 1919 года литовская армия насчитывала около 8000 человек. Во время последующих сражений потери составили 1700 убитыми, 2600 ранеными, 800 пропали без вести. Историк Альфонсас Эйдининтас говорит о 1444 убитых.

Война с белогвардейцами

Белогвардейцы под командованием Павла Бермонта и официально известные как Западная добровольческая армия, были смешанной немецко-русским формированием. Армия состояла из русских военнопленных, выпущенных Германской империей, на условиях борьбы против большевиков в гражданской войне в России, и солдат Freikorps («Свободного корпуса»), дислоцированных в Латвии и Литве, после поражения Германии в Первой мировой войне. Официальной целью была борьба с большевиками вместе с силами Александра Колчака, но фактическая выполнялась задача по сохранению немецкой власти на территориях, занятых немцами во время Первой мировой войны. Сначала силы Западной добровольческой армии воевали в основном в Латвии, но в июне 1919 года они пересекли литовско-латвийскую границу и взяли город Куршенай. В то время литовцы воевали с большевиками и могли выдавать только ноты протеста. В октябре бермонтовцы заняли значительные территории на западе Литвы (Жемайтия), в том числе такие города как Шяуляй, Биржай и Радвилишкис. На занятых территориях официальным признавался только русский язык. На занятых белогвардейцами территориях литовцы организовывали партизанские отряды. В октябре 1919 года литовские войска начали наступление на белые силы, достигнув важных побед 21 ноября и 22 ноября возле Радвилишкиса, крупного железнодорожного узла. Литовцы собрали значительные трофеи там, в том числе 30 самолётов и 10 орудий. Позднее столкновения были остановлены вмешательством представителя Антанты, французского генерала Анри Нисселя, который следил за выводом немецких войск. К 15 декабря 1919 года бермонтовцы были полностью выведены из Литвы.

Мятеж Желиговского

С негласной санкции Юзефа Пилсудского по приказу Люциана Желиговского формально вышедшие из повиновения польскому командованию войска 1-й Литовско-белорусской дивизии заняли Вильнюс (9 октября 1920) и часть юго-восточной Литвы. На занятых территориях было образовано самостоятельное государство, формально независимое от Польши — Срединная Литва.

См. также

• Борьба за независимость Латвии
• Эстонская освободительная война

Отрывок, характеризующий Война за независимость Литвы

– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.