Война за независимость Южного Йемена

Освобождение Южного Йемена от британского колониализма
Дата	14 октября 1963 — 29 ноября 1967
Место	Южный Йемен
Итог	Южный Йемен получает независимость Британские войска покидают Южный Йемен
Противники
НДР Йемен НДР Йемен Великобритания Великобритания
Командующие
неизвестно неизвестно
Силы сторон
йеменские военизированные образования и массовые протесты контингентом британских войск
Потери
неизвестно неизвестно

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Война за независимость Южного Йемена — боевые действия на территории Федерации Южной Аравии между Национальным фронтом освобождения оккупированного Аравийского Юга с одной стороны, и контингентом британских войск основавшихся в Адене с другой стороны. Вооружённые столкновения начались 14 октября 1963 г и закончились окончательным выводом британских войск с территории Йемена, включая Аден, 29 октября 1967 г.

Предыстория

Под влиянием проводимой Гамалем Абдель Насером политики, направленной против колониального владычества британцев на востоке, в Адене зарождается антибританское движение. В то время оно мало себя проявляло. Вслед за созданием Объединённой Арабской Республики, Насер предложил Йемену вступить в союз арабских государств, что поставило бы под угрозу владычества там британцев.

Ход событий

В 1963 год в Адене был образован «Народный Фронт Освобождения Оккупированного Южного Йемена» (с 1967 — Национальный фронт, НФ), программа которого провозглашала необходимость развития вооруженной борьбы против колониального режима, призывала к ликвидации английской военной базы, а также созданию объединенного Йемена.

14 октября 1963 г произошло первое боевое столкновение в горах Радфан (эмирата Дала) между отрядом англичан и отрядом йеменцев, который недавно вернулся из Йеменской Арабской Республики (ЙАР), где воевал за Республику и, несмотря на поражение, отказался сдать северянам оружие. Этот день, 14 октября 1963 года, считается началом освободительной войны Йемена.

Военные действия в горах Радфан, повлекли за собой начало кризиса контролируемого англичанами Штата Аден, который начался 10 декабря 1963 года с террористической атаки в аденском аэропорту Хормаксар (англ. Khormaksar).

19 декабря 1963 года верховный комиссар Британии в Федерации Южной Аравии (ФЮА) Кеннеди Треваскис потребовал от бригадира Ланта проведение "демонстрации силы" в Радфане.

Основная статья о войне в горах Радфан: Война в горах Радфан.

В конце января 1964 года пришло сообщение, если верить советскому журналу "Огонёк" от 7 февраля 1964 года:

Колонна английских войск, пытавшаяся проникнуть в Йемен со стороны Бейхана (Аден), полностью разбита египетско-йеменскими войсками. Захвачены большие трофеи.

—

Британская кампания в горах Радфан продолжалась 6 месяцев вместо запланированных 3 недель, а вместо 1000 заранее запланированных солдат, туда было стянуто более 2000 военных. Англичане недооценили НФ, они и не предполагали, что простое партизанское движение в горах Радфан выльется в хорошо спланированное военное сопротивление. Так местные партизанские атаки превратились в национальную войну за освобождение.

В январе-мае 1964 британскими войсками и войсками Федерации Южной Аравии была проведена масштабная операция «Nutcracker» ( «Щелкунчик») в горах Радфан. Сопротивление местных племён было подавлено с незначительными потерями, наиболее активные повстанцы ушли на территорию Йемена, остальные слились с местным населением. На некоторое время ситуация в районе успокоилась.

В 1964 г. новое британское правительство Гарольда Вильсона объявило о намерении передать власть Федерации Южной Аравии в 1968 году при условии сохранения британской военной базы. В том же году НФ-ом было совершено около 280 партизанских нападений, и более 500 в 1965 году. В этом же году повстанцы захватили английский склад с оружием и продовольствием.

В 1965 году англичане временно отстранили правительство Федерации Южной Аравии и ввел прямое колониальное правление.

В январе 1967 г. в Адене произошли массовые беспорядки спровоцированные, по всей видимости, НФ. Местная полиция оказалась неспособной их подавить, в связи с чем в дело вступили британские части. Эти беспорядки продолжались до середины февраля, несмотря на вмешательство британских войск. В течение этого времени было зафиксировано около 60 террористических атак. Но в Южном Йемене партизанская война продолжалась и нападения на британских солдат не прекращались. В 1967 г. НФ перекрыло поставку продовольствия к базам англичан в горах Радфана, нападая на колоны с провиантом.

Закрытие Суэцкого канала в июне 1967 года лишило англичан последнего шанса сохранить колонию.

В июне 1967 года чрезвычайное положение в Йемене усугубилось на фоне обострения обстановки, так как после Шестидневной войны в июне 1967 года Гамаль Абдель Насер заявил, что британцы помогли Израилю в войне, и это привело к бунту сотни солдат в арабской армии Южной Федерации 20 июня, который также распространился в Аденском вооруженной полиции.

Летом 1967 года повстанцы перешли в наступление и установили свой контроль над всем Южным Йеменом. Султанат Куайти был захвачен благодаря тому, что на сторону патриотов перешел созданный и вооруженный англичанами Бедуинский легион.

В июле 1967 года британский войска были выведены с территории гор Радфан. Этим и закончилась война в горах Радфан.

Вывод британских войск с территории Йемена

Неоднократные партизанские атаки НФО вскоре были возобновлены против британских войск, в результате чего британцы были вынуждены в условиях неконтролируемого насилия против них начать 25 августа 1967 года вывод своих войск из Йемена через Аден.

5 сентября 1967 года британская сторона обратилась к арабским националистам с предложением начать мирные переговоры.

16 сентября 1967 года внук Салиха Халиб II — последний султан из династии Куайти — отрёкся от престола.

25 сентября 1967 года арабские националисты призвали к заключению перемирия.

19 октября 1967 года убит Верховный комиссионер британской администрации в Адене.

К октябрю 1967 года почти вся территория Южного Йемена находилась в руках патриотов. В подавляющем большинстве районов власть осуществлял НФ. В Адене колонизаторами была сделана последняя попытка спасти положение. Английские власти и их сторонники надеялись использовать острый кризис в отношениях между Национальным фронтом и другими национальными силами. Что-бы оставить свой «след» они настроили одну из местных национальных партий против НФ. 3 — 5 ноября 1967 года город Аден стал ареной кровопролитных стычек между сторонниками независимости. Однако НФ, получив поддержку федеральной армии (практически в полном составе перешедшей на его сторону) и полиции, сравнительно легко одержал победу. После этого НФ стал реальной политической и военной силой на всей территории Южного Йемена.

В этих условиях английские правящие круги вынуждены были начать переговоры с представителями НФ, официально признав его организацией, правомочной взять власть в Южном Йемене после предоставления ему независимости. 29 ноября 1967 года последний английский солдат покинул территорию Южного Йемена, и на следующий день — 30 ноября 1967 года было провозглашено создание Народной Республики Южного Йемена (НРЮЙ). Так 30 ноября 1967 года перестали существовать Федерация Южной Аравии и Протекторат Южной Аравии.

Последствия

29 ноября с Йемена был выведен последний английский солдат, а 30 ноября была провозглашена Народная Республика Южного Йемена (НРЮЙ).

Литература

• Густерин П. Йеменская Республика и её города. — М.: Международные отношения, 2006.
• Густерин П. В. [topwar.ru/73412-gibraltar-vostoka.html Гибралтар Востока]

Отрывок, характеризующий Война за независимость Южного Йемена

Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».


В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».