Война на западном направлении (телесериал)
Поделись знанием:
К:Фильмы 1990 года
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.
Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
| Война на западном направлении | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
440 мин. |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Война́ на за́падном направле́нии» — шестисерийный художественный фильм, снятый в 1990 году на киностудии имени Довженко.
Телевизионная киноэпопея по мотивам одноимённого романа И. Стаднюка о трагических событиях первых месяцев Великой Отечественной войны.
- Серия первая: «Взорванный мир»
- Серия вторая: «Мы погибли бы, если б не погибали»
- Серия третья: «Чёрное лето»
- Серия четвёртая: «Сквозь дым и горечь неудач»
- Серия пятая: «Огненный Смоленск»
- Серия шестая: «Рождение гвардии»
Сюжет
Фильм снят на основе известного произведения И. Стаднюка. Сценаристы излагают свою версию роли советского руководства и лично И. В. Сталина в поражениях лета 1941 года, когда Вооруженные силы СССР оказались в критическом положении после нападения Германии. В сериале показаны судьбы многих людей, от рядовых, совершавших свои подвиги, до командующих, которые, не щадя себя, вносили свой вклад в защиту нашей Родины, в победу над врагом. В центре сюжета — судьба генерала Чумакова, одного из тех советских командиров, которые, несмотря ни на что, возглавляли сопротивление германской агрессии. Завершается фильм картинами одной из первых успешных наступательных операций РККА под Ельней.
В ролях
- Виктор Степанов — командир мехкорпуса, генерал-майор Фёдор Ксенофонтович Чумаков[1].
- Арчил Гомиашвили — Сталин
- Михаил Ульянов — Жуков
- Николай Засухин — Молотов
- Виталий Розстальный — Тимошенко
- Иван Мацкевич — Павлов
- Андрей Толубеев — Рукатов
- Владимир Сичкарь — Берия
- Георгий Лапето — Мехлис
- Виктор Уральский — Калинин
- Юрий Рудченко — Маленков
- Евгений Жариков — Ворошилов
- Анатолий Пазенко — Ватутин
- Николай Волков (младший) — Шапошников
- Олег Савкин — младший политрук Михаил Иванюта
- Игорь Тарадайкин — старший лейтенант Колодяжный
- Вячеслав Грушов — Степан Степанович
- Михаил Березин — майор Птицын / немецкий диверсант Глинский
- Николай Олейник — майор-артиллерист
- Евгений Самойлов — Нил Игнатьевич Романов
- Павел Морозенко — Ракутин, командир 24-й армии Резервного фронта, генерал-майор
- Александр Быструшкин — сотрудник НКВД
- Степан Олексенко — следователь
- Геннадий Юхтин — следователь, допрашивавший генерала Павлова
- Валентина Попова — Ольга Васильевна, жена Чумакова
- Ольга Сизова — Ирина, дочь Чумакова
- Владимир Седов — полковник, тесть Рукатова
- Сергей Гордеев — комиссар
- Александр Мовчан — генерал-лейтенант Качалов
- Геннадий Болотов
- Анатолий Лукьяненко — лётчик лейтенант Рублёв
- Павел Махотин — полковник Семён Микохин, друг Чумакова
- Владимир Куркин
- Валерий Порошин — генерал-лейтенант Лукин
- Андрей Алёшин
- Олег Комаров — Бочаров
- Владимир Талашко — генерал-лейтенант
- Юрий Назаров — Лобачёв
- Коста Туриев
- Вера Альховская — Софья Вениаминовна
- Виктор Гордеев
- Валерий Панарин
- Александр Белина
- Алиция Омельчук
- Ада Волошина
- Алексей Колесник — майор Никитин
- Зоя Недбай
- Валентина Ивашёва
- Татьяна Слободская
- Людмила Кузьмина
- Георгий Дрозд
- Виктор Степаненко
- Алексей Пархоменко
- Дмитрий Миргородский — генерал Малашонок
- Анатолий Переверзев
- Олег Мокшанцев
- Вячеслав Воронин
- Александр Агеенков — пленный немецкий офицер
- Виктор Сарайкин
- Степан Старчиков
- Николай Сморчков — генерал-лейтенант
- Леонид Реутов
- Алексей Костылев
- Виктор Щеглов
- Станислав Коренев
- Леонид Бакштаев — генерал-лейтенант
- Николай Дупак — военврач
- Александр Песков
- Борис Литвин
- Алексей Дронников
- Владимир Бродский
- Галина Долгозвяга
- Анатолий Юрченко
- Александр Чернявский
- Алексей Довгань
- Сергей Дворецкий
- Евгений Шутов
- Константин Шафоренко
- Сергей Подгорный — генерал Лебедев
- Валерий Наконечный
- Валентин Кобас
- Ювеналий Каскевич
- Анатолий Пашнин
- Юрий Мысенков
- Виктор Суржа
- Игорь Барсегян
- Юрий Нездыменко
- Дмитрий Наливайчук
- Вероника Переверзева
- Яков Уткин
- Михаил Игнатов — дворник
- Анатолий Барчук
- Николай Малашенко
- Алла Усенко
- Таисия Литвиненко
- Юрий Коваленко
- Владимир Абазопуло
- Анатолий Соколовский
- Андрей Попков — немецкий диверсант из группы Птицына
- Александр Милютин
- Леонид Данчишин
Oзвучивание
- Алексей Горбунов — Рукатов (роль Андрея Толубеева)
- Виталий Дорошенко
- Евгений Паперный - Ворошилов (роль Евгения Жарикова)
Интересные факты
- По свидетельству автора литературного первоисточника[2], Чумаков — это собирательный образ реальных командиров мехкорпусов воевавших примерно в то же время и в том же месте, что и в фильме. Это: генерал-майор Петр Ахлюстин (13 мехкорпус)[3], генерал-майор Дмитрий Мостовенко (11 мехкорпус)[4] и генерал-майор Михаил Хацкилевич (6 мехкорпус).
- Один из «киноляпов» фильма — в 1-ой серии, во время следования к новому месту службы на легковом автомобиле на груди у генерал-майора Чумакова орден Ленина и Красного Знамени, а впоследствии — уже орден Красного Знамени и Красной Звезды. По книге же у генерала Чумакова — два ордена БКЗ и медаль 20 лет РККА.
- Л. П. Берия в фильме носит знаки различия комиссара госбезопасности 1-го ранга[5], хотя к тому времени (с января 1941 года) был уже генеральным комиссаром госбезопасности и должен был носить в петлицах одну большую звезду специального шитья. При этом, когда Берия допрашивает Павлова, петлицы на его гимнастерке поменяны местами — левая вместо правой и, соответственно, пришиты вверх ногами. Факт личного допроса Павлова Берия — чистый вымысел, не имеющий документального подтверждения — следствие, если судить по документам, вело 3-е управление НКО (Особые отделы и контрразведка), в тот период не подчинявшееся напрямую НКВД или НКГБ и выведенное из состава госбезопасности. Физические меры воздействия применялись, в частности, против Павлова, на суде Павлов отказался от показаний, данных на предварительном следствии (июль 1941), мотивируя это тем, что дал их в «нехорошем состоянии». Как следует из протоколов, изначально следствие пыталось раскрутить дело именно в направлении антисоветского заговора, однако в обвинительном заключении и приговоре это не отразилось[6]).
- В вопросе об обмундировании НКВД (НКГБ) и его сотрудников авторы сильно напутали в званиях и системах войсковых расцветок (так в 4 серии сотрудники НКВД ходят с красными петлицами, а в 6-й — с темно-синими; в cцене ареста Д.Павлова (3 серия) и в последней серии появляется сотрудник в звании «полковник» с четырьмя шпалами (странного фиолетового цвета) в петлицах и т. д.), фактически отождествив органы госбезопасности и войска НКВД. Сотрудники НКВД в фильме часто также носят свои нарукавные «щиты и мечи» почти у обшлага, то есть на месте угольников строевых командиров и комиссарских звезд, а не в районе локтевого сгиба, как положено.
- Два конвоира НКВД во время допроса ведут оживленную беседу между собой в углу кабинета — в присутствии наркома и явно не по теме допроса. Сцена напоминает американские фильмы о полицейских — «хорошем» и «плохом».
- Абсолютно нереальна сильная в эмоциональном плане сцена расстрела Д.Павлова по указанию Берии, в лоб из нагана, в коридоре без суда и следствия (да еще и в полной форме генерала армии, при наградах). Известно, что был суд (Заседание Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством армвоенюриста В. В. Ульриха 22.07.1941, протокол опубликован в начале 90-х[6]), был приговор, было соответствующее постановление ГКО, зачитанное во всех воинских частях и подразделениях и т. д.
- Сценарий фильма писался в конце 80-х гг. на волне разоблачений преступлений сталинского режима и содержит ряд моментов, которые а) никак не могли быть широко известны и открыто обсуждаться командирами в 1941 году; б) впоследствии были признаны фальсификацией самими профессиональными историками. Речь идет, в частности, о количественном соотношении приграничных группировок РККА и Вермахта, об отношении военно-политического руководства к предупреждениям разведки, о «внезапности нападения» Германии и так далее. Сильной является сцена, где генерал Чумаков (В.Степанов) спрашивает полковника из кадрового управления: «Правда ли, что арестовано 40000 командиров?» «Правда!» — отвечает полковник. Эта чисто пропагандистско-публицистическая цифра эпохи Перестройки сегодня опровергнута в том смысле, что речь в документе (на который в этой связи ссылаются исследователи и авторы — «Справка НКО об уволенных из рядов РККА командирах и политработниках в 1937—1940 гг.» или справка Е. А. Щаденко, направленная в ЦК ВКП(б) в 1940 г., содержащая сведения о количестве уволенных из РККА без ВВС[7]) идет не об арестованных, не о расстрелянных, а об уволенных (арестовано из них было около 12000). Точно таким же взглядом «из перестройки» (или, как минимум, «из оттепели») является мнение о перспективности механизированных (танковых) корпусов и ошибочности их расформирования в 39-40-м гг. В 1941 г. ни у кого из специалистов сомнений не было - гигантсткие монстры (даже недоукомплектованные танками) являются неуправляемыми динозаврами - что и повлекло решение об их полном и окончательном расформировании уже 15 июля. Именно формирование 9 корпусов первой и 20-ти второй очереди было, как признают современные исследователи, настоящей ошибкой (см. работу: Исаев А. Двадцать мифов о второй мировой войне (гл. "Про меч-кладенец и золотое сечение), а не их ликвидация в 40-м.
- В фильме постоянно упоминаются то «Белорусский военный округ», то «Особый Белорусский военный округ». Но с 1940 года Белорусский военный округ прекратил своё существование, преобразовавшись в Западный особый военный округ (в его состав была включена Смоленская область, что противоречило названию «белорусский») и генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов командовал именно Западным особым военным округом, а с 21 июня 1941 года Западным фронтом.
- В 1 серии в разговоре В. Молотова и Л. Берия 21 июня 1941 года планируется ликвидация Ф. Ф. Раскольникова, бывшего советского военного и государственного деятеля, дипломата, писателя и журналиста, невозвращенца. Однако, Ф. Ф. Раскольников умер в Ницце ещё 12 сентября 1939 года, почти за 2 года до мнимого разговора Молотова и Берии.
- В конце 1-ой серии фильма говорится, что 22-го июня Сталин закрылся в кабинете и никого к себе не пускал. Это не правда, есть много свидетельств о том, что уже в 4:30 утра 22-го июня 1941 он включился в работу (главный источник — Журнал посещений кабинета И. В. Сталина, хотя о напряженном утре 22 июня пишет и, например, Г.Жуков). События затворничества Сталина относятся к падению Минска (с 29 июня по 1-2 июля И. В. Сталин действительно не появлялся в Кремле) — то есть произошли на неделю позже. Именно перед этим затворничеством И.Сталин нанес неожиданный визит в Генштаб, показанный в начале 3-й серии (кстати, Г.Жуков в исполнении М.Ульянова слишком уж сильно, «не по чину», в данной сцене, хамит Сталину, председателю ГКО, то есть человеку, сосредоточившему всю военную и верховную власть в стране, фактически выставляя его за ). Именно на дачу, а не в Кремль он отправился из Генштаба — узнав о гибели Западного фронта в окружении западнее Минска. Кстати, в книге («Война», Т.2.) последовательность событий изложена автором абсолютно правильно, в отличие от фильма — Сталин из НКО едет на Кунцевскую (Ближнюю) дачу (Молотов в своей машины видит, как кортеж Сталина сворачивает на Арбат — правительственную трассу, выходящую в Кунцево и далее.). В этом же эпизоде фильма, при свете настольной лампы, на шее у И. Сталина виден нательный крестик, что абсолютно невозможно и не выдерживает критики даже символически.
- В фильме много мелких фактурных несоответствий — в 3, 4, 5 сериях в кадре появляется модификация советского среднего танка Т-34-85, однако эта модификация была принята на вооружение РККА лишь 23 января 1944 года постановлением ГКО № 5020 сс; кирзовые сапоги 1980-х годов у наших солдат, пистолеты-пулеметы ППШ-41, которые в то время в войска ещё не выдавались как не прошедшие госиспытаний (с 1940 г. были распространены ППД-40, которых в фильме нет совсем), фуражки офицеров — переделанные из советских образца 1980-х годов, такая форма фуражек в 1941 году не существовала. В сцене с арестованными в тюрьме НКВД на кителях и гимнастерках видны лямки для погон (контрпогоны). Так же в фильме присутствуют солдаты с противотанковыми ружьями ПТРД, опытная партия которых была выпущена только в октябре 1941 года. В 5-ой серии в виды «фронтового» Смоленска попадают многоэтажки 60 — 70-х годов. Танки Т-34-85 собраны на шасси Т-54/55, причем в некоторых кадрах видно, что на Т-55 даже не замаскировали башни. В последней серии по немцам бьет гаубица Д-30, которая появилась на вооружении в Советской армии гораздо позже.
- В 3-й серии у милиционера ляп в униформе, впрочем, распространенный в отечественном кинематографе — кокарда в виде герба СССР (отмененная в 1940 г.), а не красно эмалевой звезды с наложенным гербом.
- В фильме (4 серия) генерал-лейтенант В. Качалов получает от Жукова приказ: «Принимай 28-ю армию». Происходит это, судя по сюжету, до отставки Г. Жукова с поста Начальника Генерального штаба, то есть, до 30-31 июля 1941 г. Однако Качалов никак не мог в это время принимать 28 армию, поскольку сам сформировал её в июне 1941 г. на базе Архангельского ВО, командующим которого на тот момент являлся, и уже фактически вступил в обязанности командарма. В конце июня 1941 г. он уже вывел армию в район боевого развертывания (район Рославля) в составе группы резервных армий (под командованием С. М. Буденного), а позже — Резервного Фронта. В конце июля генерал возглавил лишь оперативную группу из трех дивизий, оставшихся после июльских боев за Смоленск, в составе которой и погиб.
Напишите отзыв о статье "Война на западном направлении (телесериал)"
Примечания
- ↑ Вымышленный персонаж
- ↑ [www.ladoshki.com/29688-books-книга-Размышления-над-письмами.htm Иван Стаднюк; Размышления над письмами.]
- ↑ [www.poisk.slonim.org/modules/sections/index.php?op=viewarticle&artid=45 Сайт поисковой группы Батьковщина.]
- ↑ [www.elan-volga.net/zem/mostovenko.htm Мостовенко Д. К.]
- ↑ Скорее, армейского комиссара 1 ранга (малиновые петлицы с черным кантом вместо краповых с малиновым кантом).
- ↑ 1 2 Органы государственной безопасности СССР в Великой отечественной войне. Т1 (ч.1-2) — 2 (ч.1-2). М., — 2000—2001; также напр: rkka1941.blogspot.de/2010/04/10.html
- ↑ Репрессии 1937-1939
Ссылки
| ||||||
| ||||||
Отрывок, характеризующий Война на западном направлении (телесериал)
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.
Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Категории:
- Фильмы по алфавиту
- Фильмы Тимофея Левчука
- Фильмы Григория Кохана
- Телесериалы СССР 1990 года
- Телесериалы о Великой Отечественной войне
- Фильмы:Персонаж:Георгий Жуков
- Телесериалы СССР на военную тематику
- Фильмы:Персонаж:Клим Ворошилов
- Фильмы:Персонаж:Сталин
- Фильмы:Персонаж:Лаврентий Берия
- Экранизации романов
- Военные фильмы СССР
