Война шестой коалиции

Война шестой коалиции
Основной конфликт: Наполеоновские войны
Битва народов под Лейпцигом. В. И. Мошков, 1815
Дата	1813—1814
Место	Пруссия, Саксония, провинция Шампань (Франция)
Итог	Победа коалиции (Парижский мир)
Противники
Российская империя Российская империя Пруссия Австрийская империя Австрийская империя Швеция Швеция Великобритания Великобритания Испания Испания и др. государства Франция Франция Рейнский союз Варшавское герцогство Королевство Италия Неаполитанское королевство Дания Дания Гельветическая республика
Командующие
М. И. Кутузов† Барклай-де-Толли П. Витгенштейн К. Шварценберг Г. Блюхер кронпринц Карл А. Веллингтон Наполеон I Н. Ш. Удино Л. Н. Даву Е. Богарне Ю. Понятовский† И. Мюрат
Силы сторон
В центр. Европе: более 500 тыс. солдат, из которых 175 тыс. русских, 170 тыс. пруссаков, 110 тыс. австрийцев, 18 тыс. шведов 1380 орудий В центр. Европе: 440 тыс. солдат 1180 орудий
Потери
неизвестно 82 000 убитых и умерших от ран От 400.000 до 550.000 раненых и пленных

Война шестой коалиции — война коалиции европейских держав против Наполеоновской Франции и её союзников. Антифранцузская коалиция сложилась после уничтожения Великой армии Наполеона в России в ходе Русской кампании 1812 года.

В начале 1813 года войну против Наполеона в центральной Европе вела только Россия. В коалицию с Россией в марте 1813 вошла Пруссия, затем летом того же года вступили Англия, Австрия и Швеция, а после разгрома Наполеона в Битве народов под Лейпцигом в октябре 1813 года к коалиции присоединились германские государства Вюртемберг и Бавария. Независимо с Наполеоном на Пиренейском полуострове воевали Испания, Португалия и Англия. Активные боевые действия велись в течение года с мая 1813 до апреля 1814 года с 2-месячным перемирием летом 1813 г.

В 1813 году война против Наполеона велась с переменным успехом на территории Германии, главным образом в Пруссии и Саксонии. В 1814 году боевые действия переместились на территорию Франции и завершились к апрелю 1814 г. взятием Парижа и отречением Наполеона от власти.

Немецкая историография выделяет в самостоятельный эпизод этой войны Освободительную войну в Германии, оказавшую решающее влияние на создание через полвека Второго Рейха. В российской историографии война Шестой коалиции известна также как Заграничный поход русской армии 1813—14 годов.

Предыстория

Общее положение дел

Наполеоновская Франция к (1811 году)подчинила себе бо́льшую часть Европы. Только народ Испании с помощью английской десантной армии продолжал сопротивляться французским оккупационным войскам. Из основных европейских государств независимость сохраняли Англия и Швеция. Россия и Франция после Тильзитского соглашения формально считались союзниками. Несмотря на это, Россия независимой внешней политикой пыталась освободиться от навязанной ей Наполеоном (Континентальная блокада|континентальной блокады) Англии. В июне (1812 году) Наполеон двинулся на Россию с целью её ослабления и частичного расчленения.

На (1 июня 1812 года) Наполеон Бонапарт располагал вооружёнными силами из более чем миллиона солдат: 687 тысяч человек в Германии и Польше (включая 322 тысяч солдат из вассальных государств), до 300 тысяч завязло в войне в Испании, 150 тысяч стояло гарнизонами во Франции, 50 тысяч удерживали в покорности Италию.

Из них в 20-х числах июня 1812 года около 440 тысяч перешло границу России, позднее к армии подошли ещё 140 тысяч солдат. Из этих почти 610 тысяч человек (включая обозников) вернулись обратно из России к началу 1813 года лишь около 60 тысяч солдат, причём половину уцелевших составили австрийские и прусские войска, которые вскоре повернули оружие против Франции. Кроме людских потерь Наполеон лишился в России более 1200 орудий и 167 тысяч лошадей. К весне 1813 года Наполеону удалось собрать за счёт мобилизации большую армию, но попытки воссоздать сильную кавалерию и прежнюю артиллерию не увенчались успехом из-за отсутствия времени и ресурсов.

История Русской кампании, сокрушившей могущество Наполеона, изложена в статье Отечественная война 1812 года.

Северный фланг русского фронта

Русская армия под командованием Кутузова после разгрома наполеоновской армии в России зимовала рядом с Вильно, где её посетил Александр I. Отряды казаков (до 7 тыс.), корпуса генерала Витгенштейна (до 30 тыс.) и адмирала Чичагова (14 тыс. солдат) добивали остатки наполеоновских войск в Литве. Корпус Витгенштейна блокировал пути отхода корпуса маршала Макдональда через устье Немана.

В составе корпуса Макдональда действовали войска под началом прусского генерал-лейтенанта Йорка, которые были отрезаны от дивизии Макдональда действиями отряда под командованием генерала Дибича из корпуса Витгенштейна.

18 (30) декабря 1812 года Дибич склонил Йорка к сепаратному перемирию, получившему известность как Таурогенская конвенция. По этому соглашению пруссаки без ведома своего короля заняли нейтралитет, в результате чего у Витгенштейна появилась возможность преследовать Макдональда по территории Восточной Пруссии. 23 декабря (4 января 1813 года) отряды Витгенштейна подошли к Кёнигсбергу, который взяли на следующий день без боя (было захвачено до 10 тыс. пленных, больных и отставших французов).

Южный фланг русского фронта

Южный фланг отступающей из России армии Наполеона прикрывали австрийский корпус фельдмаршала Шварценберга и саксонский корпус генерала Ренье, которые в районе Белостока и Брест-Литовского на границе с Варшавским герцогством старались избегать боёв с русскими. Командование русских войск также имело инструкции решать дела с австрийцами посредством переговоров.

13 (25) декабря 1812 корпус Шварценберга отошёл в Польшу к Пултуску, за ним последовал русский авангард генерала Васильчикова. Противники соблюдали нейтралитет.

1 (13) января 1813 Главная русская армия фельдмаршала Кутузова тремя колоннами пересекла Неман (границу Российской империи) в районе Меречи в направлении на польский город Плоцк (к северу от Варшавы), оттесняя саксоно-польско-австрийские войска за Вислу. Так начался Заграничный поход русской армии, завершившийся в апреле 1814 года низвержением Наполеона.

27 января (8 февраля) 1813 года русские мирно заняли Варшаву, обороняемую 42-тысячной группировкой под началом Шварценберга. Австрийские войска ушли к югу на Краков, прекратив таким образом участие в боевых действиях на стороне Наполеона. С ними ушло до 15 тыс. поляков из корпуса Понятовского. Саксонский корпус Ренье отступил на запад к Калишу. Герцогство Варшавское было выбито из числа союзных Наполеону государств, хотя поляки генерала Понятовского сохраняли верность французам в надежде на восстановление независимости польского государства.

Первая линия французской обороны по Висле была довольно легко взломана русской армией при благожелательном нейтралитете прусских войск и фактическим отказе Австрийской империи от военного союза с Францией.

Действия Наполеона

Наполеон вернулся из Русского похода в Париж 18 декабря 1812 и сразу же энергично приступил к организации новой армии взамен уничтоженной в России. Досрочно призваны 140 тыс. юношей, подлежащих призыву в 1813, ещё 100 тыс. переведены в регулярную армию из Национальной гвардии. Призваны граждане старших возрастов, для вспомогательной службы призваны юноши 1814 года призыва. Несколько полков отозвано из Испании. Ряд категорий населения лишился отсрочек, матросов перевели в пехоту. Немалую часть войск удалось собрать по гарнизонам.

Пока Наполеон формировал армию, его пасынок Евгений Богарне сдерживал по линии Эльбы дальнейшее продвижение союзных русско-прусских войск, опираясь на цепочку крепостей и 60-тысячную армию.

15 апреля 1813 Наполеон выехал из Парижа к вновь сформированной армии (ок. 130 тыс.) в Майнц на границе Франции. В конце апреля он двинулся в Саксонию к Лейпцигу, откуда, соединившись с войсками Богарне, он намеревался отбросить русские войска и привести в покорность восставшую Пруссию. Всего Наполеон располагал в Германии до 180 тыс. солдат против 69 тыс. русских и 54 тыс. прусских солдат, если не учитывать французские гарнизоны крепостей на Одере и Висле и осаждающие их силы.

Кампания 1813 года. Война в Германии

См. также: Война Шестой коалиции (осада крепостей в 1813)

Освобождение Пруссии. Январь—апрель 1813

В начале 1813 Пруссия сохраняла союзнические отношения с Наполеоновской Францией. Вступление русских войск в Восточную Пруссию создало предпосылки для пересмотра внешней политики прусского короля. 25 января 1813 король перебрался из оккупированного французами Берлина в нейтральную Силезию. 9 февраля Пруссия ввела всеобщую воинскую повинность, что дало возможность наряду с другими мерами создать к началу марта 120 тыс. армию. Прусские регулярные части согласованно с русскими войсками действовали против французов, не всегда получая на это санкцию прусского короля. Попытка французов организовать вторую линию обороны по Одеру не увенчалась успехом из-за фактически действовавшего русско-прусского союза.

Армия Кутузова после захвата Варшавы двинулась на запад Польши к Калишу. 13 февраля передовой русский отряд (16 тыс.) под командованием Винцингероде перехватил под Калишем отступавший 10-тысячный саксонский корпус Ренье, саксонцы потеряли в бою 3 тыс. солдат. 24 февраля штаб Кутузова перебрался в Калиш. Из Калиша русские отряды стали совершать вылазки в Германию.

28 февраля в Калише был подписан союзный русско-прусский договор, а 27 марта 1813 прусский король объявил войну Франции. К этому времени вся территория Пруссии (исключая несколько блокированных крепостей на Висле и Одере) вплоть до Эльбы была освобождена от французских войск. За Эльбой и к югу от неё начинались земли германских княжеств Рейнского союза, сохранявших верность Наполеону.

Главная русская армия (43 тыс.), расположившись на западной границе Варшавского Герцогства, остановила на месяц своё продвижение. По мнению главнокомандующего Кутузова, русским войскам не следовало участвовать в войне за освобождение Германии, так как сражения с французами в Европе отвечали интересам не столько России, сколько интересам самих германских государств и Англии. Однако Кутузов не мог открыто сопротивляться планам императора Александра I, и объединённая русско-прусская армия (ок. 70 тыс.) в несколько эшелонов двинулась из польского Калиша в Саксонию, захватив 27 марта Дрезден, столицу формально нейтрального королевства.

3 апреля авангард союзников вошёл в Лейпциг.

Через Саксонию проходил кратчайший путь из Пруссии на Париж. С захватом этого государства Рейнский союз (вассальное образование Наполеона из германских государств) ожидал распад, и именно там развернулись основные сражения Наполеона в 1813 году с армиями Шестой коалиции.

Более энергично, чем Главная русская армия, действовал севернее отдельный корпус Витгенштейна. Передовой отряд из его корпуса под началом генерал-адъютанта Чернышёва вошёл 4 марта в Берлин, оставленный накануне французским гарнизоном. 11 марта в освобождённую столицу Пруссии с триумфом вступили основные силы Витгенштейна. 17 марта к войскам Витгенштейна (20 тыс.) в Берлине присоединился прусский корпус Йорка (30 тыс.), чтобы совместно действовать в рамках русско-прусского союза.

Затем Витгенштейн вместе с прусскими частями двинулся к Магдебургу на Эльбе (опорная крепость французов на западной границе Пруссии), где союзники отбили попытку французов сделать вылазку на Берлин. Убедившись в отсутствии угрозы для Берлина с этого направления, Витгенштейн в 20-х числах апреля двинулся на юг к Лейпцигу для соединения с армией Кутузова.

Отряд генерал-лейтенанта Левиза (12 тыс.) Витгенштейн оставил блокировать прусский Данциг в устье Вислы (Данциг капитулировал 24 декабря 1813). Корпус Чичагова, вскоре перешедший под начало Барклая-де-Толли, осаждал крепость Торн на средней Висле. Торн капитулировал 16 апреля, что высвободило русский корпус (12 тыс.) как раз к началу сражений с армией Наполеона в Саксонии.

Сражения в Саксонии. Май 1813

28 апреля 1813 после продолжительной болезни скончался главнокомандующий русско-прусской объединённой армией фельдмаршал М. И. Кутузов. На его место был назначен генерал-от-кавалерии П. Х. Витгенштейн, завоевавший доверие Александра I своими победами в сражениях Отечественной войны. К этому времени диспозиция сторон была следующей:

• Союзные войска (54 тыс. русских, 38 тыс. пруссаков, 656 орудий) располагались на западе Саксонии между Альтенбургом и Лейпцигом. Передовые отряды были выдвинуты к реке Заале.
• Наполеон с вновь созданной 120-тысячной армией двигался из Франции по дороге примерно вдоль реки Заале по направлению к Лейпцигу, близ которого его ожидал с войсками (45 тыс.) его пасынок Евгений Богарне. На нижней Эльбе стоял корпус (10тыс.) маршала Даву, а в самой Саксонии формировался генералом Ренье саксонский корпус (до 5 тыс. солдат). Артиллерия Наполеона (350 орудий) значительно уступала русско-прусской, также французы не обладали значительной кавалерией.

Из-за отсутствии достаточной кавалерии Наполеон имел смутные сведения о дислокации противника, не подозревая о сосредоточении союзных сил к югу от Лейпцига. Его армия растянулась на 60 км от Йены до Лейпцига, чем решил воспользоваться новый главнокомандующий союзников российский генерал Витгенштейн. По его плану войска союзников должны были нанести фланговый удар по французским корпусам в то время, пока они были разбросаны на марше. 2 мая 1813 произошло сражение при Лютцене. Наполеон сумел отразить неожиданное наступление союзников и, быстро стянув силы, перешёл в контрнаступление. В сражении союзники потеряли до 10 тысяч солдат (из них 2 тыс. русских), но французские потери оказались примерно в 2 раза выше. Обескураженные неудачным развитием дела союзники решили отступить.

8 мая русские оставили Дрезден и переправились за Эльбу. Саксония попала опять под власть Наполеона.

12 мая союзники заняли оборонительную позицию на восточной окраине Саксонии при Бауцене (40 км восточнее Дрездена), удачно укреплённую самой природой. 20—21 мая там произошло очередное сражение, известное как сражение при Бауцене. Наполеон располагал 143 тыс. солдат против 93 тыс. русских и прусских. За два дня боёв русские потеряли 6400 солдат, пруссаки — 5600, французские потери оказались в полтора раза тяжелее (18—20 тыс.). Выдавленные с позиций союзники решили продолжить отступление на восток.

Если для русской армии отход представлял собой выгодный тактический манёвр, для пруссаков последствия были тяжелее, так как боевые действия переносились на территорию Пруссии. После второго подряд неудачного генерального сражения император Александр I заменил 25 мая главнокомандующего Витгенштейна на более опытного и старшего по выслуге лет в чине генерала-от-инфантерии Барклая-де-Толли. Войска союзников, отступая в Силезию, дали ряд удачных аръергардных сражений (дела при Рейхенбахе и Гайнау), однако Барклай решительно не желал давать следующего генерального сражения, надеясь на истощение французской армии.

В ходе преследования армия Наполеона совершенно расстроилась, французы утомились от непрерывных безрезультатных боёв, потери от дезертирства и болезней значительно превышали боевые потери. Снабжение французских войск было неудовлетворительным, пропитание зависело от грабежа местного населения.

Ещё 18 мая, до сражения при Бауцене, Наполеон просил принять в русско-прусской квартире маркиза Коленкура для переговоров с Александром I, но не получил ответа. 25 мая переговоры возобновились по инициативе французской стороны. 4 июня 1813 года Наполеон заключил в Пойшвице перемирие с союзниками до 20 июля (продлено затем до 10 августа 1813), после чего вернулся в Дрезден. Обе стороны надеялись использовать передышку для мобилизации сил.

Перемирие. Июнь—август 1813

Позднее историки и сам Наполеон назовут перемирие одной из величайших ошибок в его жизни. В результате перемирия Шестая коалиция значительно расширилась и усилилась, перевес в силах перешёл на сторону противников Наполеона.

В середине июня Англия обязалась поддержать Россию и Пруссию значительными субсидиями на продолжение войны.

22 июня Швеция вступила в антифранцузскую коалицию, выторговав себе Норвегию (датское владение).

В конце июня союзники и Наполеон приняли предложение Австрии о посредничестве, но если союзники также приняли австрийские условия мирного договора, то Наполеон не желал жертвовать даже частью своих захваченных владений. В начале июля в местечке Трахенберг (к северу от Бреславля) состоялось совещание союзных монархов (России, Пруссии, Швеции) по составлению общего плана военных действий против Наполеона. Австрийский император одобрил Трахенбергский план в качестве наблюдателя. Одновременно велись вялые переговоры с французскими уполномоченными в Праге.

В начале августа Наполеон сделал последнюю попытку уточнить условия, на которых Австрия согласится на мир. В последний день перемирия, 10 августа, он послал депешу, в которой согласился принять часть австрийских условий, но время было упущено. 12 августа Австрия официально вступила в войну на стороне коалиции.

14 августа Наполеон принял все условия венского кабинета, однако вынужденная уступка уже не могла изменить решения Австрии. Русско-прусская армия двинулась из Силезии в Богемию, чтобы присоединиться к новым союзникам.

Силы противников в августе 1813

Противостоящие силы союзных армий и Наполеона были подсчитаны по ведомостям российским военным историком М. И. Богдановичем.

• Россия: За время перемирия русская армия в Европе значительно усилилась за счёт резервов, посланных из России. Если в начале июня она насчитывала около 90 тыс. солдат, то по окончании перемирия её силы в Силезии составляли около 175 тыс. солдат (из них 107 тыс. пехота, 28 тыс. кавалерия, 26 тыс. казаков) при 648 орудиях. Кроме того под Данцигом находилось 30 тыс. русских солдат с 59 орудиями. В Польше формировался генералом Беннигсеном ближайший резерв, так называемая Польская армия, силой до 70 тыс. при 200 орудиях.

• Пруссия: Половину прусской армии составлял ландвер, вид ополчения. Всего Пруссия выставила 235 тыс. (включая гарнизоны и вспомогательные войска), из них действующая армия насчитывала 170 тыс. солдат (из них 135 тыс. пехота, 26 тыс. кавалерия) при 376 орудиях.

• Австрия: При открытии кампании Австрия выставила против Наполеона армию в 110 тыс. (из них 90 тыс. пехота, 15 тыс. кавалерия) при 270 орудиях, которая быстро пополнялась и увеличивалась в ходе боевых действий.

• Другие союзники: Также в состав союзных сил входили 28 тыс. шведов, 13 тыс. немцев, 500 англичан. Всего списочный состав союзных войск в действующих армиях простирался до 500 тыс. человек с 1383 орудиями. До 300 тыс. войск находилось на вспомогательных театрах: осаждали крепости (Данциг и др.), в гарнизонах, формировались (Польская армия), прикрывали границы (Австрия послала войска к Италии).

• Франция: Французская армия спешно формировалась Наполеоном из призывников прямо на маршах. По ведомости от 6 августа она насчитывала около 420 тыс. солдат: из них 312 тыс. пехоты и 70 тыс. кавалерии. С учётом отдельных отрядов в распоряжении Наполеона в центральной Европе была армия в 440 тыс. солдат при 1180 орудиях. Кроме того в крепостях по Эльбе стояло гарнизонами 24 тыс. французов, из них половина в Гамбурге (позднее гарнизон Гамбурга был усилен датским контингентом). Осаждённые крепостные гарнизоны по Висле и Одеру в расчёт не принимались.

Операционные планы сторон

30 июня (12 июля) 1813 года союзники приняли Трахенбергский план кампании, которому затем в целом следовали. По этому плану союзные силы разделялись на 3 армии: Северную армию под командованием наследного шведского принца Бернадота (дислоцирована в Пруссии между нижней Эльбой и Берлином), Силезскую и самую южную Богемскую армии. Силезская армия должна была по обстоятельствам присоединиться либо к Северной, либо к Богемской армии. В случае выступления Наполеона против одной из союзных армий, другая должна была атаковать его операционную линию. Все 3 армии охватывали расположение Наполеона в Саксонии с севера, востока и юго-востока. В конечном манёвре союзным армиям предписывалось окружить главные силы французов: «Всем союзным армиям действовать наступательно; неприятельский лагерь будет их сборным пунктом».

Самая сильная Богемская армия под началом австрийского фельдмаршала Шварценберга включала в себя: 110 тыс. австрийцев, 82 тыс. русских, 42 тыс. пруссаков, 672 орудия. Северная армия Бернадота насчитывала 156 тыс. (из них 30 тыс. русских и 79 тыс. пруссаков, остальные немцы и шведы) при 369 орудиях. Силезская армия под командованием прусского генерала Блюхера состояла из 61 тыс. русских и 38 тыс. пруссаков при 340 орудиях.

Оборона Наполеона опиралась на цепочку крепостей по средней Эльбе, главным образом в Саксонии: Магдебург, Виттенберг, Торгау, Дрезден, Пирна. Сам он так кратко охарактеризовал диспозицию:

«Дрезден есть мой основной пункт для противодействия нападениям. Неприятель растянут от Берлина до Праги по дуге, центр которой занимают мои войска… Занятое мною расположение представляет такие выгоды, что неприятель, победив меня в десяти сражениях, едва ли может оттеснить меня к Рейну, между тем как одно выигранное сражение приведёт нас в неприятельскую столицу, освободит наши гарнизоны крепостей на Одере и Висле и принудит союзников к заключению мира».

По данным историка А. И. Михайловского-Данилевского французские силы распределялись следующим образом:
в Саксонии под личным командованием Наполеона 122 тыс. солдат (гвардия, 1-й, 2-й, 8-й, 14-й пех. и 4-й кав. корпуса);
в Силезии группировка под командованием маршала Макдональда в 105 тыс. солдат (3-й, 5-й, 6-й, 11-й пех. и 1-й кав. корпуса);
в Пруссии на берлинском направлении группировка маршала Удино в 71 тыс. солдат (4-й, 7-й, 12-й пех. и 2-й кав. корпуса).
В расчёт не принимались изолированная французско-датская группировка маршала Даву в Гамбурге (13-й пех. корпус и датчане), тыловой формирующийся 9-й пех. корпус маршала Ожеро в Баварии и гарнизоны крепостей. 10-й пех. корпус под командованием Раппа был осаждён в Данциге на Висле.

Освобождение Германии. Август—декабрь 1813

Сражение под Дрезденом. Август—сентябрь.

Боевые действия возобновились отправкой Наполеоном своего маршала Удино с 70-тыс. армией на Берлин. Поддержку Удино должны были оказать французские гарнизоны из Магдебурга и Гамбурга. Одновременно самый решительный из союзных полководцев Блюхер выступил из Силезии. Наполеон, полагая видеть перед собой главные силы союзников, устремился на Блюхера, который 21 августа сразу же отошёл согласно Трахенбергскому плану.

19 августа Богемская армия союзников неожиданно для Наполеона двинулась к Дрездену через Рудные горы, угрожая зайти в тыл главной французской армии. Наполеон, узнав об опасности для Дрездена, прикрытого только корпусом маршала Сен-Сира, ускоренными маршами поспешил из Силезии назад к важнейшему опорному пункту. Против Блюхера был оставлен маршал Макдональд с 80-тысячной армией.

23 августа прусские корпуса из Северной армии союзников отбросили под Гросбереном (в 15 км южнее Берлина) маршала Удино, разгромив саксонский корпус. Победа над французами, одержанная пруссаками практически самостоятельно, вызвала патриотический подъём в Пруссии. Удино отступил к Эльбе под защиту крепости города Виттенберг и вскоре был заменён Наполеоном на маршала Нея, которому ставилась прежняя задача овладеть Берлином.

25 августа Богемская армия подошла к Дрездену, но командующий Шварценберг не рискнул взять город с ходу, решив подождать отставшие войска. На следующий день, 26 августа, он начал штурм, однако и Наполеон успел вернуться в этот день с гвардией. 27 августа произошло генеральное сражение, в котором союзники потерпели поражение и в расстройстве отступили обратно в Богемию. Основные потери понесли австрийские войска. Наполеон пытался запереть горный проход, через который устремились войска союзников, направив в обход сильный корпус Вандама. Однако Вандам сам оказался в окружении благодаря стойкости русской гвардии в бою под Кульмом, 30 августа его корпус был совершенно разгромлен.

26 августа, в день начала Дрезденского сражения, Блюхер перешёл в контрнаступление в Силезии на речке Кацбах, где во встречном сражении превосходящими силами кавалерии разбил армию маршала Макдональда (см. Сражение у Кацбаха). Разбитый маршал отступил в Саксонию к основным силам.

Наполеон после победы над Богемской армией союзников был вынужден в начале сентября вновь выступить против Силезской армии Блюхера. Блюхер отошёл за реку Бубр, разрушив мосты. Тем временем Богемская армия провела демонстрацию в сторону Дрездена, заняв Пирну. Наполеон поспешил вернуться назад к Дрездену. Дезорганизованный войной на два фронта Наполеон ушёл в оборону, его войска были измотаны непрерывными, бесплодными для французов маршами.

Сентябрь 1813 года прошёл без крупных сражений, за исключением очередного неудачного похода французской армии под началом маршала Нея на Берлин (см. Сражение при Денневице). 6 сентября прусские корпуса Северной армии разбили Нея, отбросив его войска к Эльбе. Победы союзников не позволили Наполеону развить успех Дрезденского сражения и сохранили готовую распасться коалицию с Австрией. В боевых действиях на 3 недели наступила передышка, противники собирались с силами и совершали вылазки друг против друга ограниченными силами.

Стратегическое положение Наполеона ухудшилось. В ряде поражений и ещё в большей степени от изнуряющих маршей и плохого снабжения он потерял значительно больше солдат чем союзники. По оценке немецкого историка Ф. Меринга за август и сентябрь Наполеон потерял 180 тыс. солдат, главным образом от болезней и дезертирства. Бавария, вассал Наполеона и крупнейшее государство Рейнского союза, вступила в сепаратные переговоры с Австрией.

Сражение под Лейпцигом. Октябрь—декабрь.

В первых числах октября союзники, усиленные свежими подкреплениями, перешли в наступление на Наполеона, засевшего на крепкой позиции вокруг Дрездена. Вытеснить его оттуда предполагалось широким обходным манёвром сразу с двух сторон. Силезская армия Блюхера обошла Дрезден с севера и перешла Эльбу севернее Лейпцига. К ней присоединилась и Северная армия Бернадота, крайне вяло продвигающего вверенную ему армию. Богемская армия Шварценберга вышла из Богемии, обошла Дрезден с юга и тоже двинулась в сторону Лейпцига, в тыл Наполеону. Театр военных действий переместился на левый берег Эльбы.

Наполеон, оставив в Дрездене сильный гарнизон и выставив заслон против Богемской армии, бросился под Лейпциг, где рассчитывал сначала разбить Блюхера и Бернадота. Те уклонились от сражения, и Наполеону пришлось иметь дело со всеми союзными армиями одновременно. 16—19 октября 1813 года произошло одно из крупнейших сражений XIX века, известное как Битва народов или битва под Лейпцигом. Из-за разбросанности армий, обширного фронта сражения и продолжительности по времени оценка сил противоборствующих сторон сильно варьируется, но в среднем историки сходятся, что Наполеон имел под Лейпцигом 180—200 тыс. солдат. Союзные силы к концу битвы в полтора раза превышали численность французских войск.

Потери союзников за дни сражения составили до 54 тыс. убитыми и ранеными, из них 22600 русских, 16 тыс. пруссаков, 15 тыс. австрийцев и только 180 шведов. Но Наполеон потерпел решительный разгром, потеряв непосредственно под Лейпцигом до 80 тыс. солдат. Он отступал кратчайшей дорогой на Франкфурт во Францию, когда объединённые австро-баварские войска под командованием баварского генерала Вреде (43 тыс. солдат) направились на перехват линии отступления Наполеона и перерезали дорогу около германского города Ханау. 31 октября Наполеон с боем прорвался (см. Бой при Ханау), 2 ноября перешёл Рейн, вернувшись во Францию с 40 тыс. солдат под ружьём — остатком 400-тысячной армии.

Союзники остановились на границе Франции по Рейну, приводя в порядок войска. Кроме Гамбурга, где отчаянно защищался маршал Даву, и Магдебурга все остальные французские гарнизоны в Германии сдались в ноябре—декабре 1813 или январе 1814 года (см. статью Осада крепостей в 1813). В ноябре 1813 сдалась группировка маршала Сен-Сира в Дрездене (35 тыс. солдат), в конце декабря капитулировал Данциг. Капитуляция крепостей лишила Наполеона более 150 тысяч солдат, необходимых ему для защиты самой Франции. По подсчётам военного историка А. И. Михайловского-Данилевского в течение одного месяца и 5 дней в конце 1813 союзники захватили 41 тыс. пленных и 2247 орудий (половина артиллерии из Данцига) в результате капитуляций, много солдат в осаждённых крепостях скончались от эпидемий или дезертировало.

Кампания 1813 года завершилась для Наполеона потерей Европы, но Франция всё ещё оставалась ему верной.

Распад Рейнского союза осенью 1813

• Король Саксонии Фридрих-Август после колебаний весной 1813 затем до последнего оставался верен Наполеону, пока его войска под Лейпцигом не перешли на сторону союзников, формально изменив королю. Фридрих-Август стал пленником союзников. Саксония оказалась государством для послевоенного дележа между победителями, её северная часть в 1815 отошла к Пруссии.

• 26 октября 1813 казаки выгнали из Касселя Жерома Бонапарта, короля Вестфальского королевства. Позднее там были восстановлены прежние династии, низложенные Наполеоном. Вестфальское королевство как государство исчезло после перекройки европейских границ в 1815.

• Король Баварии Максимилиан I, оценив общий ход войны, 10 сентября 1813 отказался от союза с Наполеоном, письменно уведомив того об этом шаге. 8 октября, ещё до разгрома Наполеона под Лейпцигом, Бавария вступила в военный союз с Австрией, обязуясь присоединить к войскам коалиции свою 36-тысячную армию и вернуть Австрии часть территории. 30 октября 1813 баварские войска неудачно пытались перерезать Наполеону путь отступления под Ханау.

• Король Вюртемберга Фридрих I последовал примеру баварского короля, заключив 2 ноября 1813 с Австрией договор на условиях сохранения своего суверенитета. К этому времени союзные войска приблизились к границам его владений, граничащих с Францией по Рейну. Вюртемберг выставил в союзные силы 12-тысячный отряд, который затем участвовал в активных боевых действиях на территории Франции.

• В течение ноября остальные мелкие германские князья (великие герцоги Гессен-Дармштадтский, Баденский и др.) присоединились к коалиции.

Кампания 1814 года. Война во Франции

Первые сражения во Франции. Январь 1814

Большая часть русско-прусско-австрийских войск стояла на границах Франции по Рейну весь ноябрь и декабрь 1813 года. По словам очевидца и историка А. И. Михайловского-Данилевского, царь Александр I выступал за вторжение во Францию без промедления, однако союзники приняли более осторожный план действий: «Он не хотел даже долго останавливаться на Рейне, а идти прямо в Париж зимою, но союзники наши как будто оробели при виде границ Франции, вероятно, от неудачных покушений их в прежние войны».

Северная армия под начальством шведского кронпринца Бернадота раздробилась, сам Бернадот со своими шведами пошёл в Данию, другие корпуса отправились очищать Голландию от французских гарнизонов и позднее присоединились к армиям Блюхера и Шварценберга.

1 (12) января 1814 года русская гвардия во главе с царём вошла во Францию со стороны Швейцарии, в районе Базеля, другие корпуса союзников пересекли Рейн ранее, в 20-х числах декабря 1813. К 26 января союзные корпуса, обходя крепости, собрались в провинции Шампань между правыми притоками Сены — Марной и Обом, примерно в 200 км к востоку от Парижа. Против более чем 200-тысячной армии союзников Наполеон имел под рукой до 70 тысяч солдат, которые, прикрывая разные направления, старались по мере сил задержать продвижение союзников. Из-за необходимости останавливаться на зимних квартирах, защищать коммуникации и блокировать французские крепости союзники были вынуждены распылять силы, так что их превосходство непосредственно на поле боя не было столь подавляющим и дало возможность Наполеону сосредотачивать свои относительно небольшие силы против отдельных частей союзных армий и с успехом воевать с ними.

25 января Наполеон, попрощавшись с 3-летним сыном и женой, выехал к войскам в Витри. Больше он никогда не увидит свою семью.

Зимнее вторжение застало врасплох французского императора. Спешно призванные 170 тысяч новобранцев ещё только обучались и не были должным образом вооружены. Наполеона спасали разногласия в стане союзников: Австрия не была заинтересована в дальнейших сражениях и через Шварценберга сдерживала продвижение союзных войск. Но прусский фельдмаршал Блюхер с одобрения Александра I стремился на Париж, и основные сражения кампании 1814 года развернулись между русско-прусскими корпусами Блюхера и Наполеоном, в то время как Шварценберг с наиболее сильной армией (бывшая Богемская, теперь Главная армия) ограничился вспомогательной ролью. Наполеон решил атаковать выдвинувшуюся вперёд Силезскую армию Блюхера, слабейшую, но более опасную из союзных. Он сосредоточил до 40 тыс. солдат, а затем попытался неожиданным манёвром зайти в тыл Блюхеру, который имел под Бриенном (фр. Brienne-le-Château) менее 30 тыс. солдат из русских корпусов. 29 января произошло сражение под Бриенном, в котором успех частично сопутствовал французам. Противники потеряли по 3 тыс. человек, Блюхер в порядке отступил на несколько километров на более выгодную позицию на высотах Транна, где соединился с войсками Шварценберга.

Соотношение сил склонилось на сторону 6-й коалиции. Блюхер собрал под своё начало до 110 тыс. солдат и перешёл в контрнаступление. 1 февраля в районе деревни Ла-Ротьер французы были охвачены с левого фланга превосходящими силами, вытеснены из центральной позиции и были вынуждены отступить за реку Сену в Труа (см. Сражение при Ла-Ротьере). Потери сторон оказались равными, примерно по 6 тыс. человек.

Наступление Наполеона. Февраль 1814

2 февраля состоялся военный совет, на котором союзники, развивая первоначальный успех, решили двигаться на Париж раздельно. Главная армия под командованием Шварценберга должна была наступать вдоль долины Сены, имея перед собой главные силы Наполеона. Силезская армия Блюхера двинулась на Париж севернее через долину реки Марны (впадает в Сену возле Парижа), имея перед собой малочисленные корпуса французских маршалов Макдональда и Мармона.

Из-за медлительности Шварценберга разбитая французская армия спокойно восстанавливала силы до 6 февраля, затем после стремительного марша 10 февраля нанесла неожиданный удар во фланг армии Блюхера, разгромив при Шампобере русский корпус Олсуфьева. Так началась серия побед Наполеона над Силезской армий Блюхера, получившая среди историков название Шестидневная война. В ходе наступления армия Блюхера подошла ближе 100 км к Парижу, но оказалась разбросанной по частям на большом расстоянии, причём из-за отсутствия кавалерии Блюхер не располагал сведениями о перемещениях противника. Между топтавшейся на месте возле Труа Главной армией Шварценберга и Блюхером образовался разрыв, не позволяющий Блюхеру вовремя получить подкрепления от Шварценберга.

Наполеон последовательно атаковал всей армией корпуса Блюхера по отдельности. В результате 4 сражений (Шампобер, Монмираль, Шато-Тьерри, Вошан) с 10 по 14 февраля Блюхер потерял треть армии (16 тыс. солдат, из них 9 тыс. русских). От полного уничтожения Блюхера спасло наступление Главной армии, которое стало угрожать Парижу.

17 февраля союзники предложили Наполеону мир на условиях сохранения французских границ к началу Французской революции, от чего тот отказался.

Шварценберг также в медленном наступлении раскидал корпуса на большом расстоянии, что позволило Наполеону, быстро перебросившему армию на угрожаемое направление, нанести ряд поражений отдельным частям Главной армии. 17 февраля был разгромлен русский авангард Палена и затем баварская дивизия. 18 февраля в сражении при Монтро вюртембергский корпус с двумя австрийскими дивизиями оказался прижатым к Сене вдвое более сильной французской армией, однако союзники сумели с большими потерями (до 6 тыс.) переправиться на другой берег. Шварценберг отошёл к Труа, где соединился с Силезской армией Блюхера, а затем к исходной позиции наступления.

Первое наступление союзников на Париж провалилось.

Наполеон не решился атаковать объединённые силы союзников, которые более чем в 2 раза превосходили все войска в его распоряжении. Однако и Шварценберг продолжил отступление. Недовольный этим Блюхер обратился к русскому царю и прусскому королю, получив от них разрешение действовать самостоятельно. Союзные армии поменялись функциями: до того вспомогательная армия Блюхера должна была вести активные наступательные действия, а Главная армия Шварценберга отвлекать и распылять французские силы. На усиление Блюхера были направлены из Голландии русский корпус Винцингероде и прусский Бюлова из Северной армии Бернадота.

24 февраля Блюхер двинулся на северо-запад, в сторону Парижа и навстречу подкреплениям. Наполеон, узнав об отделении Блюхера, решил организовать его преследование как наиболее опасного и активного противника. Убедившись в пассивности Шварценберга, Наполеон оставил против него возле Бар-сюр-Об и Бар-сюр-Сен немногочисленные войска маршалов Удино, Макдональда и генерала Жерара, всего 30 тыс. солдат, а сам 27 февраля с примерно 40 тыс. скрытно двинулся из Труа в тыл к Блюхеру.

Союзные монархи, опасаясь за участь армии Блюхера, вынудили Шварценберга перейти хотя бы в частичное наступление. Русский корпус под командованием Витгенштейна при поддержке австро-баварского корпуса Вреде (всего 35 тыс.) отбросили 27 февраля войска маршала Удино (18 тыс.) за реку Об (правый приток Сены) в районе городка Бар-сюр-Об. 5 марта союзники в очередной раз заняли Труа, но здесь Шварценберг остановил своё продвижение, следуя инструкции австрийского кабинета не удаляться далеко за Сену. Основные сражения разворачивались северо-западнее, за рекой Марной, между Наполеоном и армией Блюхера.

Общая ситуация к концу февраля 1814

Общая обстановка к концу февраля 1814 года складывалась для Наполеона тяжело, но не безнадёжно. Он поставил себе задачу заключить мир с союзниками на условиях сохранения границ Франции к началу эпохи наполеоновских войн, то есть по Рейну и Альпам. Общее расположение противоборствующих армий на 26 февраля 1814 года было следующим.

• Наполеон между реками Сеной и Обом располагал около 74 тыс. солдат при 350 орудиях. С такими силами он успешно сдерживал союзные армии Блюхера и Шварценберга, численность которых по оценкам превышала 150 тысяч солдат. Блюхер (около 45 тыс. солдат) отделился от Главной армии Шварценберга и двинулся в сторону Парижа. На его пути находились только слабый заслон в виде французских корпусов Мармона и Мортье (до 16 тыс. солдат).

• На южном фланге в Швейцарии наполеоновский маршал Ожеро с 28 тыс. солдат отбросил австрийский корпус Бубны и готовился взять Женеву, после чего его задачей было перерезать коммуникационную линию Шварценберга.

• В Италии французский генерал Евгений Богарне с 48 тыс. солдат успешно противостоял 75-тысячной австрийской армии фельдмаршала Бельгарда, а также сдерживал бывшего наполеоновского маршала, а теперь неаполитанского короля Мюрата с его неаполитанцами от активных действий против французов.

• В Испании наполеоновский маршал Сюше располагал до 40 тыс. солдат. Согласно договору он не вёл боевых действий, ожидая возможности увести войска во Францию. Пиренеи запирал отряд маршала Сульта, не давая англо-испанской армии герцога Веллингтона вторгнуться во Францию с юга.

• На севере в районе Рейна и Голландии французы продолжали сопротивление в многочисленных крепостях.

Успехи союзников. Март 1814

27 февраля Блюхер подошёл к Лаферте-су-Жуар (75 км восточнее Парижа) на Марне, где отбросил слабые заслоны маршалов Мармона и Мортье. Узнав о движении Наполеона, Блюхер начал отступление вдоль реки Урк на север к Суассону на Эне навстречу двигавшимся подкреплениям (корпусам Винцингероде и Бюлова). Угрожая штурмом, союзники уговорили французский гарнизон покинуть 3 марта крепость Суассона с оружием, после чего 4 марта Блюхер перешёл на правый берег Эны, где его армия, соединённая с корпусами Винцингероде и Бюлова, увеличилась вдвое и стала насчитывать до 109 тыс. солдат.

Как полагают военные историки, ссылаясь на мемуары маршала Мармона, Наполеон был вынужден малыми силами (40—50 тыс.) атаковать Блюхера, чтобы прорваться к северу на Рейн и в Голландию, где рассчитывал деблокировать французские гарнизоны. Гарнизоны могли дать ему до 50 тысяч солдат, что дало бы надежду французскому императору сокрушить союзные армии во Франции.

Наполеон не знал о соединении союзников и намеревался перерезать центральную дорогу Суассон—Лаон. 7 марта Наполеон атаковал позиции Блюхера на Краонских возвышенностях, на которых оборонялись две русские дивизии Воронцова и Строганова (16 тыс. солдат) из корпуса Винцингероде. Замысел Блюхера состоял в том, чтобы дать увязнуть Наполеону в сражении, а затем обходным манёвром нанести удар ему в тыл. Однако сильный кавалерийский корпус не смог совершить этот манёвр, и русские отступили с плато. Сражение при Краоне рассматривается как одно из самых кровопролитных за всю кампанию, если оценивать удельное число убитых и раненых (процент от количества участников сражения). Русские дивизии потеряли почти треть личного состава.

Блюхер стянул все наличные силы (104 тыс., из них 22 тыс. кавалерии, 260 орудий) к Лаону, сильно укреплённому городку — древней столице Франции. Наполеон тоже стянул свои силы в кулак, доведя численность армии до 52 тыс. солдат (включая 10 тыс. кавалерии) при 180 орудиях. 9 марта при Лаоне войска союзников, главным образом прусские дивизии, отразили наступление Наполеона и затем в ночь на 10 марта полностью разгромили один из его корпусов под командованием маршала Мармона. Тем не менее Наполеон продолжил атаки 10 марта на вдвое сильнейшую армию Блюхера, после чего к концу дня беспрепятственно отступил за реку Эну (см. Сражение при Лаоне).

После отступления Наполеона стратегическая инициатива могла бы перейти к армии Блюхера, однако его войска оставались неподвижными в течение недели из-за болезни прусского фельдмаршала и трудностей в снабжении. Наполеон двинулся на восток и 13 марта неожиданной атакой разбил в Реймсе 14-тысячный русско-прусский корпус графа Сен-При. Заняв Реймс, Наполеон перерезал коммуникационную линию между Силезской армией Блюхера и Главной армией Шварценберга. Внезапный успех Наполеона оказал моральное воздействие на союзников, которые в замешательстве приостановили свои операции, передоверив инициативу в боевых действиях французскому императору.

В это время Главная армия союзников под началом Шварценберга медленно продвигалась к Парижу. Наполеону, ослабленному большими потерями в сражениях с Блюхером, ничего не оставалось, как снова броситься на Главную армию. Наполеон рассчитывал применить обычную тактику: атаковать с фланга рассеянные в марше корпуса союзников по отдельности. Однако в этот раз союзники успели стянуть корпуса в кулак, так что Наполеон не мог надеяться на победу в сражении с намного превосходящим противником. Единственное, что мог сделать Наполеон, это остановить продвижение Главной армии, угрожая ей с фланга или тыла. Однако в таком случае путь на Париж оставался открытым для армии Блюхера.

Наполеон избрал следующую стратегию: выставить заслоны против союзников, а самому пройти между армиями Блюхера и Шварценберга к северо-восточным крепостям, где он мог, деблокировав и присоединив гарнизоны, значительно усилить свою армию. Затем у него появилась бы возможность принудить союзников к отступлению, угрожая их тыловым коммуникациям. Наполеон надеялся на медлительность союзных армий и их страх перед армией французского императора в их тылу. Париж оставлялся на защиту, главным образом, своих жителей и Национальной гвардии.

К 20 марта корпуса Главной армии сосредоточились между реками Сеной и Обом около Труа. Наполеон избрал маршрут на северо-восток вдоль долины реки Об через городок Арси-сюр-Об к Витри и далее на восток. 20 марта его 25-тысячная армия столкнулась в Арси с войсками Шварценберга (до 90 тыс. солдат). 21 марта после сражения при Арси-сюр-Обе Наполеон был отброшен за реку Об и ушёл к Сен-Дизье, где намеревался тревожить союзные армии с тыла. Ему удалось частично выполнить поставленную задачу: наступление на Париж Шварценберга было приостановлено.

Взятие Парижа и конец кампании. Март 1814

В свою очередь союзники 24 марта согласовали план дальнейших действий в кампании, решив после споров возобновить наступление на Париж. Против Наполеона выслали 10-тысячный кавалерийский корпус под началом российского генерала Винцингероде с тем, чтобы ввести Наполеона в заблуждение относительно намерений союзников. Корпус Винцингероде был разбит Наполеоном 26 марта, но это уже не повлияло на ход дальнейших событий.

25 марта армии Блюхера и Шварценберга двинулись на Париж. В тот же день при Фер-Шампенуазе союзная кавалерия в 2 отдельных сражениях разбила корпуса маршалов Мармона и Мортье (16—17 тыс. солдат) и почти полностью уничтожила большой отряд Национальной гвардии. Французские корпуса спешили на соединение с Наполеоном, после поражения они откатились к Парижу.

Когда 27 марта Наполеон узнал о наступлении на Париж, то высоко оценил решение противника: «Это превосходный шахматный ход. Вот никогда бы не поверил, что какой-нибудь генерал у союзников способен это сделать». На следующий день он от Сен-Дизье (прим. 180 км восточнее Парижа) бросился на спасение столицы, однако прибыл слишком поздно.

29 марта союзные армии (около 100 тыс. солдат, из них 63 тыс. русских) подошли вплотную к передовой линии обороны Парижа. По разным данным у французов было 22—26 тыс. регулярных войск, 6—12 тыс. ополченцев Национальной Гвардии и около 150 орудий. Нехватка войск частично компенсировалась высоким боевым духом защитников столицы и их надеждой на скорое прибытие Наполеона с армией.

30 марта русские и прусские корпуса атаковали и после ожесточённых боёв захватили пригороды Парижа. Желая спасти многотысячный город от бомбардировки (огня артиллерии) и уличных боёв, командующий правым флангом французской обороны маршал Мармон к 5 часам дня отправил парламентёра к русскому императору. Александр I дал такой ответ: «Он прикажет остановить сражение, если Париж будет сдан: иначе к вечеру не узнают места, где была столица.» Сражение за Париж стало в кампании 1814 года одним из самых кровопролитных для союзников, потерявших за один день боёв более 8 тысяч солдат (из них более 6 тыс. русских).

31 марта в 2 часа утра капитуляция Парижа была подписана. К 7 часам утра, по условию соглашения, французская регулярная армия должна была покинуть Париж. В полдень 31 марта русская и прусская гвардия во главе с императором Александром I триумфально вступили в столицу Франции.

В первых числах апреля Сенат Франции издал декрет о низложении Наполеона и учредил временное правительство. Тем не менее на большей части Франции народ признавал императорскую власть, то есть возникло двоевластие.

Наполеон узнал о капитуляции Парижа в тот же день на подъезде к столице. Он отправился в свой дворец в Фонтебло, где поджидал подхода своей отставшей армии. Наполеон стянул все имеющиеся войска (до 60 тыс.) для продолжения войны. Однако под давлением собственных маршалов, учитывающих настроения населения и трезво оценивающих соотношение сил, 4 апреля Наполеон написал заявление об условном отречении в пользу своего сына Наполеона II под регентством жены Марии-Луизы. Пока шли переговоры, часть французской армии перешла на сторону союзников, что дало повод императору Александру I ужесточить условия отречения.

6 апреля Наполеон написал акт отречения за себя и своих наследников от престола Франции. В тот же день Сенат провозгласил королём Людовика XVIII. Сам Наполеон 20 апреля отправился в почётную ссылку на остров Эльбу в Средиземном море.

30 мая 1814 года был подписан мир, вернувший Францию в границы 1792 года и восстановивший там монархию.

Вспомогательные фронты Шестой коалиции

Война Шестой коалиции против Наполеона и его союзников развернулась на большей части Европы, хотя решающие сражения происходили на основном театре боевых действий в Пруссии, Саксонии и дальних подступах к Парижу, где армии Шварценберга и Блюхера противостояли Наполеону.

В Испании англо-испано-португальская армия Веллингтона отбросила французов маршала Сульта к Пиренеям, затем вторглась на юг Франции. Эта кампания рассматривается как самостоятельная война на Пиренейском полуострове (Peninsular War 1807—1814) и охватывает более длительный период с 1807 года. На северо-востоке Италии против австрийцев и англичан сражался пасынок Наполеона, вице-король Италии Евгений Богарне. Бывший маршал Наполеона, шведский наследный принц Бернадот осенью 1813 отделился от основных сил коалиции, сосредоточившихся на Рейне для вторжения на территорию Франции. Его армия разделилась: русско-прусские корпуса очищали от французских гарнизонов Голландию и Бельгию (Соединённые провинции), шведская часть армии отправилась к границам Дании, чтобы изолировать группировку маршала Даву в Гамбурге и силой заставить Датское королевство уступить Норвегию Швеции.

Война на Пиренейском полуострове

Война на Пиренейском полуострове началась в октябре 1807 года, когда французский генерал Жюно с целью обеспечения континентальной блокады захватил Лиссабон. С августа 1808 года английский генерал Артур Уэлсли, будущий герцог Веллингтон, возглавляет боевые действия в Португалии и Испании. Его противниками попеременно были французский маршал Сульт и брат Наполеона Жозеф. Катастрофический разгром Наполеона в России привёл к отзыву французских частей из Испании, благодаря чему создались благоприятные условия для наступления англо-испано-португальской коалиции.

21 июня 1813 Веллингтон нанёс поражение Жозефу Бонапарту при Виттории: французы лишились около 5 тыс. солдат, что для 50-тысячной армии не составляло слишком тяжёлой потери. Однако в результате потери обоза и почти всей артиллерии французская армия потеряла боеспособность. Кроме того, победа Веллингтона случилась в период перемирия Наполеона с русскими и пруссаками, что укрепило союзников в намерении продолжать войну.

В июле 1813 произошла битва за Пиренеи, отделявшие Францию от Испании. Бои велись с переменным успехом, в результате Веллингтон остановился на границе Франции, которую пересёк в октябре 1813, узнав о возобновлении союзниками активных боевых действий против Наполеона. Маршал Сульт ограниченными силами (35 тыс.) успешно сдерживал методичное продвижение англо-испано-португальских войск (до 100 тыс.), так что когда армии Шварценберга и Блюхера штурмовали Париж, Веллингтон оставался на юге Франции.

В Испании оставались французские гарнизоны под общим командованием маршала Сюше, блокируемые англо-испанскими войсками. Эти силы насчитывали до 65 тыс. солдат в 1813, после потерь и отзыва полков во Францию у Сюше оставалось в 1814 15—20 тыс. солдат в Каталонии (область Испании на Средиземном побережье, примыкающая к Пиренеям), которые не принимали участия как в решающих сражениях во Франции, так и в обороне Пиренеев. Сульт предлагал Сюше воздействовать на тылы и коммуникации армии Веллингтона, однако тот отказался выводить немногочисленные войска в поле, опасаясь их окончательного рассеивания и уничтожения. Попытка сдать крепости испанцам при условии пропуска их гарнизонов во Францию не увенчалась успехом. Французский генерал Габерт 18 апреля 1814 совершил неудачную попытку прорваться из Барселоны, бой стал последним перед заключением мира и полным освобождением Испании.

10 апреля 1814, после окончательного отречения Наполеона от престола, Веллингтон пытался взять штурмом Тулузу. Сульт отбил приступ, но на следующий день оставил город, узнав о событиях в Париже.

Боевые действия в Италии

После сражения при Лютцене Наполеон, носивший титул короля Италии, послал своего пасынка, вице-короля Евгения Богарне в Италию, чтобы мобилизовать силы королевства на борьбу с союзниками.

Почти все регулярные войска королевства Италия погибли в России, Богарне пришлось создавать армию заново. Он с успехом воспользовался временным нейтралитетом Австрии и к июлю 1813 собрал 45 тыс. пехоты, 1500 кавалерии при 130 орудиях. После вступления Австрии в войну в августе 1813, её бывшие провинции (Хорватия, Далмация, Иллирия), отобранные Наполеоном и присоединённые к его империи, восстали против французского правления.

Австрийская 50-тысячная армия под командованием лейтенант-фельдмаршала Радивойвича двумя колоннами вступила на территорию королевства Италии с востока между Альпами и побережьем Адриатического моря. Боевые действия свелись в основном к манёврам. Войска Богарне вытеснялись с позиций путём обхода с флангов, пока в ноябре 1813 не остановились по линии реки Адидже (протекает на восточной стороне основания Апеннинского полуострова). Английский флот высаживал десанты на острова и побережье Адриатики, австрийцы блокировали Венецию, но до конца 1813 более серьёзных событий не произошло.

Неаполитанская армия короля Мюрата в ноябре 1813 двинулась на север Италии, однако никто не имел ясного представления, чью сторону возьмёт бывший французский маршал, которого Наполеон наградил Неаполитанским королевством. 21 января 1814 Мюрат перешёл на сторону Австрии, нацелив свою 30-тысячную армию против бывшего соратника Богарне взамен гарантии сохранения короны. Однако Мюрат избегал вступать в активные боевые действия против франко-итальянских войск, в результате чего войска Богарне смогли успешно сдерживать продвижение австрийцев и английского десанта в район реки По. Под сильным нажимом новых союзников Мюрат проводит вялые атаки без особых результатов.

Богарне продолжал сражаться на севере Италии до падения Наполеона. Только 16 апреля он подписал с австрийским генералом Беллегардом военную конвенцию, которая положила конец войне и оставила за Богарне большую часть королевства. Затем Евгений Богарне хотел короноваться (против чего союзники не возражали), но против этого выступил Сенат Италии. 20 апреля в Милане вспыхнуло восстание против вице-короля. 24 апреля Богарне заключил в Мантуе конвенцию, по которой австрийцы смогли занять весь север Италии, а сам удалился в Баварию под покровительство баварского короля, своего тестя.

Боевые действия в Голландии и Дании

После разгрома Наполеона в битве под Лейпцигом в октябре 1813 шведский кронпринц Бернадот не стал преследовать вместе с союзниками французскую армию, а повернул Северную армию в противоположном направлении.

Русский корпус Винцингероде и прусский Бюлова были посланы в Голландию, чтобы освободить её от французских гарнизонов.

Бернадот со своими шведами и немецкими войсками отправился в Данию, союзницу Наполеона. Цель похода состояла в том, чтобы заставить Данию отказаться от Норвегии (с XIV века датское владение). Данное территориальное приобретение являлось условием присоединения Швеции к 6-й коалиции. 28 ноября 1813 шведская армия (60 тыс.) пересекла границу Дании. 7 декабря в сражении под Борнхёведом шведская кавалерия вынудила слабые датские войска (10 тыс.) к отступлению. На море противником Дании выступал могучий английский флот, так что Дания была вынуждена подписать 14 января 1814 договор с Швецией (Кильские мирные договоры 1814), по которому Норвегия перешла под номинальную власть шведской короны (до 1905 года). После поражения Дании Бернадот двинул армию на помощь союзникам, но к капитуляции Парижа шведские войска находились в Нидерландах.

Источники и ссылки

• Цифры и даты в разделах до сентября 1813 года взяты из труда военного историка XIX века М. И. Богдановича «История войны 1813 года по достоверным источникам», т. 1
• Ссылки по численности войск в сражениях содержатся в соответствующих статьях Википедии.
• Михайловский-Данилевский А. И. [runivers.ru/lib/detail.php?ID=60800 Описание похода во Францию в 1814 году (в 2 частях). — СПб., 1845.] на сайте «Руниверс»
• Богданович М. И. [runivers.ru/lib/detail.php?ID=415166 История войны 1813 года за независимость Германии (в 2 томах)]
• Богданович М. И. [www.runivers.ru/lib/detail.php?ID=508216 История войны 1814 года во Франции (в 2 томах). — СПб., 1865.]
• [militera.lib.ru/db/1812/06.html Записки А. И. Михайловского-Данилевского: «Журнал 1813 года» ]
• [militera.lib.ru/db/1812/05.html Записки А. А. Щербинина, офицера при Главном штабе: «Военный журнал 1813 года» ]
• Лажечников И. И. Походные записки русского офицера. 1812—1814. — М.: Кучково поле, 2013. — 208 с. — ISBN 978-5-9950-0329-8
• Могилевский Н. А. От Немана до Сены: Заграничный поход русской армии 1813—1814 гг. — М.: Кучково поле, 2012. — 304 с. — ISBN 978-5-9950-0251-2
• Лазарев С. Е. «Мы идём с войной для мира»: Причины и предпосылки Заграничных походов русской армии 1813–1814 гг. // История в подробностях. «Отечественная война 1812 года». 2012. № 5 (23). С. 56–63.
• Лазарев С. Е. Сражение под городом Лютценом (1813 год) – забытая победа Наполеона // Военно-исторический архив. 2012. № 6 (150). С. 36–51.
• Лазарев С. Е. Военная кампания 1813 года в Германии // Новая и новейшая история. 2014. № 1. С. 101–115.
• Лазарев С. Е. Военная кампания 1814 года во Франции. К 200-летию завершения Заграничных походов русской армии 1813–1814 гг. // Военно-исторический журнал. 2014. № 4. С. 3–9.
• Пущин П. С. Дневник 1812—1814 годов; Чичерин А. В. Дневник 1812—1813 годов. — М.: Кучково поле, 2012. — 522 с. — ISBN 978-5-9950-0324-3
• Раевский А. Ф. Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов. — М.: Кучково поле, 2013. — 208 с. — ISBN 5-9950-0288-0
• George Cathcart. [books.google.com/books?id=mQMKAAAAIAAJ Commentaries on the War in Russia and Germany in 1812 and 1813, pub. in 1850]
• Edward Cust. [books.google.com/books?id=Q4UBAAAAQAAJ Annals of the wars of the nineteenth century, vol. IV, 1813—1815, pub. in 1863]
• Archibald Alison. [books.google.com/books?id=GN4BAAAAMAAJ Lives of Lord Castlereagh and Sir Charles Stewart, vol. II, pub. in 1861]
• F. Müffling. [books.google.com/books?id=Gj4KAAAAIAAJ Passages from My Life: Together with Memoirs of the Campaign of 1813 and 1814, pub. in 1853]
• Э. Лависс, А. Рамбо. [www.krotov.info/history/19/55/laviss_12.htm История XIX века. т. 2. Ч. 2. Время Наполеона I. 1800—1815.]
• Е. В. Тарле. [www.lib.ru/TARLE/napoleon/content.html Наполеон. гл. XIV—XV]
• Ф. Меринг. [www.krotov.info/lib_sec/13_m/me/mering07.html История войн и военного искусства: От Калиша до Карлсбада]
• Керсновский А. А. [militera.lib.ru/h/kersnovsky1/06.html История русской армии]. — М.: Эксмо, 2006. — Т. 1. — ISBN 5-699-18397-3., гл. VI
• Мерников А. Г., Спектор А. А. Всемирная история войн. — Минск., 2005.
• Bodart G. Losses of life in modern wars. Austria-Hungary; France. — London., 1916.
• Баранович А. М. [memoirs.ru/texts/Baranovic_GM16.htm Русские солдаты во Франции в 1813—1814 гг. (Из записок арт. оф. А. М. Барановича) / Публ. К. Сивкова // Голос минувшего, 1916. — № 5/6. — С. 153—156.]
• [memoirs.ru/rarhtml/DvaLi_RA70_11.htm Два листка из дорожной книжки русской полковой дамы 1813 года // Русский архив, 1870. — Изд. 2-е. — М., 1871. — Стб. 2071—2076.]
• Казаков И. М. [memoirs.ru/texts/Kazakov_RS908_3.htm Поход во Францию 1814 г. По (неизданным) запискам прапорщика лейб-гвардии Семёновского полка Ивана Михайловича Казакова / Сообщ. А. Безгин. // Русская старина, 1908. — Т. 133. — № 3. — С. 522—541.]
• Колзаков П. А. [www.memoirs.ru/rarhtml/1289Kolzakov.htm Рассказ адмирала Павла Андреевича Колзакова // Русская старина, 1870. — Т. 1. — Изд. 3-е. — СПб., 1875. — С. 208—216.]
• Липранди И. П. [memoirs.ru/texts/Liprandi_RA86.htm Как был взят город Соассон 2/14 февраля 1814 года. (Извлечено из Дневника и добавлено позднейшими примечаниями) // Русский архив, 1868. — Изд. 2-е. — М., 1869. — стб. 903—925.]
• Меньшой И. [www.memoirs.ru/rarhtml/1397Mensch.htm Воспоминания Ивана Меньшого. 1806—1849 // Русская старина, 1874. — Т. 10. — № 5. — С. 46-59.]
• Митрофан (Назаров П.) [memoirs.ru/texts/Mitrofan_RS78_8.htm Записки солдата Памфила Назарова, в иночестве Митрофана. 1792—1839 гг. // Русская старина, 1878. — Т. 22. — № 8. — С. 529—556.]
• Хомутов С. Г. [www.memoirs.ru/rarhtml/1513Homut_RA69_2.htm Дневник свитского офицера. 1813 год // Русский архив, 1869. — Вып. 2. — Стб. 219—304]; [www.memoirs.ru/rarhtml/Homu_RA70_1.htm Из дневника свитского офицера С. Г. Хомутова // Русский архив, 1870. — Изд. 2-е. — М., 1871. — Стб. 161—174.]

Отрывок, характеризующий Война шестой коалиции

Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.