Войско Великого княжества Литовского

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Войско Великого княжества Литовского — организованная военная сила Великого княжества Литовского, существовавшая в период с 1236 по 1251 год и с 1263 по 1569 год. После Люблинской унии 1569 года до ликвидации Княжества в 1795 году — самостоятельная часть войска Речи Посполитой.



История

Войско Великого княжества Литовского, как организованная структура, начало формироваться в середине XIII века, то есть с появлением самого государства. Вскоре стало очевидно, что отдельными вооружёнными группами бояр, будет очень сложно противостоять более мощным дружинам польских князей, а особенно, против хорошо вооружённых и опытных в военном деле крестоносцев.

До XV века каждый боярин имел свою дружину. Важнейшей её частью была конница, значение пехоты было меньше. Конный боярин и 4-7 человек его вооружённой прислуги (паж, оруженосец, несколько пеших или конных лучников) вместе составляли основную боевую единицу того времени — копьё. 20—25 копий образовывали стяг. Несколько стягов — дружину. Упоминание литовской дружины впервые встречается у Генриха Латвийского, в своих «Ливонских хрониках» упомянувшем о походе литовского князя Жвелгайтиса в завоёванную немцами Ливонию. С образованием литовского государства в XIII веке, дружины составили основную ударную силу, способную сражаться в конном строю. Немалую часть знати Великого княжества Литовского, как и прочих государств того времени, составили служилые бояре, потомки дружинников.

В XIV—XVI веках Великое княжество Литовское вело многочисленные войны. В связи с чем его руководство большое значение придавало созданию боеспособного войска. Первоначально в Великом княжестве воинская служба являлась обязанностью каждого мужчины, способного носить оружие. Ещё в конце XIV века, в случае нападения врага, собиралось всеобщее народное ополчение для его разгрома и преследования. В XV—XVI веках возросло значение шляхетского ополчения. В случае войны каждый шляхтич, независимо от величины поместья, должен был отправляться в поход в полном вооружении. Кроме того, каждый землевладелец, в зависимости от своего материально положения, был обязан выставлять определённое количество всадников (коней) и пехотинцев (драбов), также в полном вооружении. Такая форма организации войска получила название «посполитое рушение».

Одну часть шляхетского ополчения ВКЛ составляли тяжеловооружённые всадники (копейники). Они были вооружены копьями и мечами, имели надёжное защитное снаряжение, тяжелых коней. Другая часть — стрельцы — имела луки или арбалеты. Воины составляли небольшие отряды — копья, которые объединялись в хоругви. Они выступали под собственными знамёнами-хоругвями. Хоругви комплектовались по территориальному принципу или выставлялись крупными землевладельцами. Во время боя знамёна строились суженными впереди колоннами. Спереди располагались тяжёловооружённые копейники, за ними — стрельцы. До конца XVI века шляхетское ополчение Княжества состояло практически исключительно из всадников. Пехота использовалась в основном для охраны обозов, при строительстве дорог для передвижения войска или в критические моменты битвы. Чтобы превратить обоз в неприступный лагерь, телеги ставились по кругу, они могли оковываться железом и связываться цепями (вагенбург). С конца XIV века начала использоваться артиллерия.

В начале XVI века в военном деле произошли существенные изменения. Необходимость ведения войн с легкими и быстрыми всадниками противника, например татарами, привела к появлению новых видов конницы — гусар, казаков и пятигорцев. Основу вооружения гусар составляли копьё и щит. Позднее гусары стали использовать доспехи и превратились в среднюю кавалерию. Особенностью казаков было наличие у них лука, иногда в сочетании с коротким копьём.

Уже в начале XVI века в ВКЛ начинают использоваться наёмники. Сначала они набирались в основном из иноземцев, а позднее и из местной обедневшей шляхты. Для наёмников воинская служба была основным занятием. В этот период в войске Княжества появилась профессиональная пехота. Она использовалась для обороны и строительства укреплений. В наёмном войске выделялись также копейники в доспехах и стрельцы.

Должностные лица

Важнейшие сражения


К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Напишите отзыв о статье "Войско Великого княжества Литовского"

Отрывок, характеризующий Войско Великого княжества Литовского

– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.