Войцек (фильм)
| Войцек | |
| Woyzeck | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер |
Джоши Арфа |
| Автор сценария |
Вернер Херцог |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Кинокомпания |
Werner Herzog Filmproduktion, Zweites Deutsches Fernsehen |
| Длительность |
82 мин. |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Войцек» (нем. Woyzeck) — кинофильм Вернера Херцога с Клаусом Кински в главной роли. Экранизация знаменитой пьесы Георга Бюхнера — первой в европейской литературе «мещанской трагедии», действие которой происходит «на дне». В её основу положена реальная история Иоганна Кристиана Войцека, обезглавленного в Лейпциге в 1824 году за убийство сожительницы.
Сюжет
Главный герой, Войцек (Клаус Кински), — типичный «маленький человек». В сорок лет он служит солдатом в захолустном городишке и, чтобы добыть пропитание своей подруге Марии и их внебрачному сыну, вынужден подрабатывать «подопытным кроликом» местного доктора — адепта уринотерапии, который заставляет Войцека питаться одним горохом. Между тем Мария, которой наскучила жизнь с солдатом, отдаётся статному тамбурмажору. Войцек пытается урезонить соперника, но в ответ получает побои и унижения.
Рассудок покидает забитого, униженного и оскорблённого человека — его начинают посещать странные апокалиптические видения. В маковом поле земля шепчет ему «убей!», на своём языке этот приказ повторяет и ветер: «Главное — не открывать глаз!» Посреди ночи голос внушает ему: «режь! режь!» — и нож мелькает перед глазами. В конце концов Войцек покупает дешёвый ножик и, заманив Марию к озеру, исступлённо закалывает её ножом. Потом он забрасывает орудие преступления в озеро и в полумраке входит в воду, чтобы очистить свою одежду от пятен крови (а возможно, чтобы утопиться).
Фильм и пьеса
Фильм снят по незаконченной пьесе Георга Бюхнера «Войцек» (1837, опубликована 1879). Литературная критика не пришла к единому мнению о том, в каком порядке Бюхнер предполагал расположить сохранившиеся фрагменты произведения. Фильм довольно точно следует фабуле бюхнеровской драмы, хотя последовательность сцен определял сам Херцог. Некоторые второстепенные персонажи пьесы в фильме не показаны. Идиллический общий план города с озером в начале фильма и насыщенная символизмом заключительная сцена привнесены в сценарий самим Херцогом.
Работа над фильмом
«Войцек» завершает трилогию Херцога о приниженных, маленьких людях, к которой кинокритики также относят фильмы «Загадка Каспера Хаузера» (1974) и «Баллада о Бруно» (1977). Как и в двух других фильмах, на главную роль сначала предполагался Бруно С., но затем режиссёр склонился к кандидатуре Кински, о чём позднее сожалел.[1]
Вернер Херцог и Клаус Кински экранизировали высоко ценимое Херцогом произведение Бюхнера («лучшее, что написано на нашем языке») летом 1978 года в Чехословакии (Телч), сразу после завершения ими работы над фильмом «Носферату — призрак ночи». Небольшой бюджет картины (около 900 000 немецких марок) потребовал, чтобы съёмочная группа уложилась в две недели.
Во время съёмок режиссёр экспериментировал с камерой, которая крайне статична; съёмка каждой сцены ведётся с заданной позиции, монтаж сведён к минимуму. Херцог замечает, что на весь фильм приходится всего двадцать пять склеек, обозначающих переходы между сценами. Сложность такого подхода в том, что при столь статичной камере происходящее на экране должно полностью захватывать внимание зрителя.[2] Этого особенно трудно достичь применительно к исторической экранизации, ибо старинным пьесам несвойственно динамичное развитие действия.
Анализ
Бюхнеровская пьеса содержала в себе зерно немецкого экспрессионизма, и Херцог остался верным этой традиции, заработав себе репутацию неоэкспрессиониста.[3] Режиссёр считает, что фильм «засверкал» от прикосновения к самым «золотым вершинам немецкой культуры».[2]
В отличие от превалирующих марксистских и фрейдистских трактовок пьесы Бюхнера, история Войцека истолкована режиссёром в русле его собственных мыслей об отношениях человека и природы, об их вечном поединке. Рассудок Войцека с трудом балансирует между человеческим и звериным началами, но под влиянием зова природы (к убийству его подстрекают почва и ветер) человеческое неумолимо истончается в нём.
Сила воздействия фильма многим обязана блистательной актёрской работе Кински.[4] В рецензии The New York Times сказано, что от его присутствия на экране невозможно оторваться; иногда кажется, что тлеющий в нём вулкан эмоций прожжёт киноплёнку.[5] Австрийская актриса Эва Маттес (мать дочери Херцога) за роль в этом фильме была удостоена приза в Каннах (1979).
См. также
- Маркиза фон О — экранизация немецкой классики со сходной проблематикой (1975)
- Мой сын, мой сын, что ты наделал — совместный проект Херцога и Линча (2009)
Напишите отзыв о статье "Войцек (фильм)"
Примечания
- ↑ Vgl. Fischer/Hembus, Der Neue Deutsche Film, S. 264.
- ↑ 1 2 Werner Herzog. Herzog on Herzog. ISBN 0571207081. Page 161.
- ↑ Timothy Corrigan. The Films of Werner Herzog: Between Mirage and History. ISBN 0416410707. Page 52.
- ↑ Anna Jerslev. Realism and Reality in Film and Media. ISBN 8772897163. Page 110.
- ↑ Canby, Vincent. [movies.nytimes.com/movie/review?res=950CE3DC1330E631A25757C2A96E9C946890D6CF Herzog's 'Woyzeck'], The New York Times (24 августа 1979). Проверено 7 июня 2009.
Ссылки
- «Войцек» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.allmovie.com/movie/v55551 «Войцек»] (англ.) на сайте allmovie
- [www.youtube.com/watch?v=L1B7Vi3vdJw Трейлер фильма на YouTube]
Отрывок, характеризующий Войцек (фильм)
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
