Вокзал Сиркеджи

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 41°00′54″ с. ш. 28°58′38″ в. д. / 41.01500° с. ш. 28.97722° в. д. / 41.01500; 28.97722 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=41.01500&mlon=28.97722&zoom=14 (O)] (Я) Сиркеджи (тур. Sirkeci Garı) — вокзал Турецких железных дорог (TCDD) в Сиркеджи, на европейской стороне Стамбула. Был построен как конечный пункт следования Восточного экспресса. В настоящее время с вокзала Сиркеджи осуществляются внутренние и международные перевозки в западном направлении.

По состоянию на начало 2015 г., железнодорожная линия от вокзала Сиркеджи не функционирует в связи с её реконструкцией для дальнейшего включения в проект "Marmaray" на участке от Казлычешме до Халкалы. Судьба "головного" участка от воказала Сиркеджи до Казлычешме, не входящего в Marmaray (с остановочными пунктами Джанкуртаран, Кумкапы, Еникапы), пока неизвестна. Линия не разобрана, остановочные пункты закрыты.





История

После Крымской войны правительство Османской империи приняло решение о строительстве железной дороги, связывающей Стамбул с Европой. Первый контракт был подписан с Лабро, британским членом парламента, в январе 1857 года. Контракт был разорван тремя месяцами позже, так как Лабро не смог обеспечить необходимый инвестиционный капитал. Аналогичные второй и третий контракт, подписанные с британскими и бельгийскими предпринимателями в 1860 и 1868 годах, были столь же малорезультативными. 17 апреля 1869 года был заключен договор концессии на постройку «Железной дороги Румели» с бароном Морисом де Хиршем (Moritz Freiherr Hirsch auf Gereuth), бельгийским банкиром баварского происхождения. Проект предполагал постройку железнодорожной ветки от Стамбула через Эдирне, Пловдив и Сараево к берегам Савы. Сооружение первых 15 километров от Стамбула до Халкали началось 4 июля 1870, и было завершено 4 января 1871. Строительство начального пункта линии в Сиркеджи обусловливалось тем, что изначально выбранный для этой роли Йешилкёй располагался слишком далеко от Эминёню, главного делового центра той эпохи. Предполагалась возможность создания на линии ответвления из Бейязита к берегу Золотого Рога. Султан Абдул-Азиз разрешил проложить железнодорожные пути по берегу Мраморного моря, у стен нижнего сада дворца Топкапы. Строительство этого ответвления было завершено 21 июля 1872. В 1873 в Сиркеджи был построен «временный» вокзал.

Здание вокзала

Строительство нового здания вокзала началось 11 февраля 1888 года. Вокзал, который сначала назывался «Станция Мюшир Ахмет Паша», открылся 3 ноября 1890 года, заменив временную постройку. Автором проекта был Август Яхмунд, прусский архитектор, читавший в то время лекции в стамбульской политехнической школе (сейчас Стамбульский технический университет). Здание вокзала, площадь которого насчитывает 1,200 м², является одним из наиболее известных образцов европейского Ориентализма, повлиявшим на работы других архитекторов. Здание было оснащено по последнему слову техники того времени, освещалось и отапливалось газом. Ресторан вокзала стал местом встреч журналистов, писателей и других деятелей культуры и искусства в 1950-е и 1960-е. Этот ресторан, теперь носящий название «Восточный Экспресс», является популярным туристским местом. Здание вокзала никогда не перестраивалось и сохранило первоначальный облик, но территория вокруг вокзала сильно изменилась с 1890 года.

Международные линии

Вокзал представляет собой главный узел, соединяющий сеть турецких железных дорог с остальной Европой. От вокзала Сиркеджи идут две основные линии. Одна из них соединяет Стамбул с греческими Салониками, другая — с Бухарестом. «Босфорский экспресс» совершает ежедневные рейсы между Сиркеджи и Гара де Норд в Бухаресте. Сообщение с Софией, Белградом, Будапештом и Кишинёвом осуществляется при помощи вагонов, прицепленных к Босфорскому экспрессу.

Восточный экспресс

4 октября 1883 года Восточный экспресс впервые отправился с вокзала Гар де л’Эст в Париже под музыку «Alla Turca» Моцарта. Этот поезд был проектом бельгийского бизнесмена Георга Нагельмаккера[de]. Его маршрут пролегал через Страсбург, Карлсруэ, Штутгарт, Ульм, Мюнхен, Вену, Будапешт, Бухарест, Русе, Варну и заканчивался в Сиркеджи. За 80 часов пути поезд преодолевал расстояние в 3 094 км. Восточный экспресс, чьими пассажирами были короли, принцы и президенты, прекратил своё существование 19 мая 1977 года из-за трудностей в пересечении границ стран Железного занавеса. Знаменитый поезд был возрождён в 1982 году американским бизнесменом и следует по различным маршрутам, которые включают Лондон и Венецию, однако без прежнего размаха.

Общественный транспорт, отправляющийся из Сиркеджи

  • Пригородный поезд Сиркеджи — Халкали (по состоянию на январь 2015 г. линия закрыта на реконструкцию)
  • Несколько автобусных маршрутов
  • Трамвайная линия Т1 Кабаташ — Багджилар
  • Паром Сиркеджи — Кабаташ
  • Морской автобус Сиркеджи — Бостанджи — Адалар
  • Автомобильный паром Сиркеджи — Гарем
  • Железнодорожный паром вокзал Сиркеджи — вокзал Хайдарпаша
  • Линия проекта "Marmaray", связывающая европейский и азиатский берега города.

См. также

Напишите отзыв о статье "Вокзал Сиркеджи"

Ссылки

  • [www.turkey-foto.com/thumbnails.php?album=22 Фотографии вокзала Сиркеджи]
  • [www.trainsofturkey.com/w/pmwiki.php/Stations/IstanbulSirkeci Istanbul — Sirkeci] (англ.)

Отрывок, характеризующий Вокзал Сиркеджи

Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.