Волан-де-Морт

Эта статья является частью цикла статей о волшебном мире Гарри Поттера.

Персонаж мира Гарри Поттера
Рэйф Файнс в роли Волан-де-Морта
Волан-де-Морт (Том Марволо Реддл)
Пол	мужской
Дата рождения	31 декабря 1926 года
Дата смерти	2 мая 1998 года
Цвет волос	лысый (в прошлом чёрный)
Факультет	Слизерин
Чистота крови	полукровка
Сторона	Глава Пожирателей Смерти
Волшебная палочка	13½ дюймов, тис, перо феникса Фоукса
Первое появление	«Философский камень»
Роль в фильмах	Рэйф Файнс (персонаж после возрождения)

Лорд Волан-де-Мо́рт (англ. Lord Voldemort — Лорд Волдеморт; имя при рождении — Том Ма́рволо Реддл, англ. Tom Marvolo Riddle) — вымышленный персонаж серии романов о Гарри Поттере, главный антагонист. Великий тёмный волшебник, обладающий огромнейшей магической силой и практически достигший бессмертия при помощи крестражей, враг Гарри Поттера.

Лорд Волан-де-Морт упоминается во всех книгах (непосредственно с Гарри он встречается в первой, второй, четвёртой, пятой и седьмой книгах), а в фильмах его играют Ричард Бреммер (сцена-воспоминание), Ян Харт (лицо на затылке профессора Квиррелла), Кристиан Коулсон (16-летний Том Реддл во втором фильме), Рэйф Файнс (восставший Волан-де-Морт, основное обличье с конца четвёртого фильма до конца киносерии), Хиро Файнс-Тиффин (11-летний Том в воспоминаниях Дамблдора в шестом фильме) и Фрэнк Диллэйн (16-летний Том в воспоминании Слизнорта в шестом фильме).

Имя

Оригинал	Росмэн	Народные переводы	Мария Спивак	Бялко—Левитова
Voldemort	Волан-де-Морт	Волдеморт	Вольдеморт	Волдеморт

Оригинальное имя Voldemort имеет французское происхождение: приблизительное значение французского словосочетания «vol de mort» — «полёт смерти». В 2015 году Роулинг написала в своём Твиттере, что правильно имя произносится без «Т» в конце.

Поскольку имя «Волан-де-Морт» он составил из букв своего настоящего имени, оно является анаграммой имени «Том Марволо Реддл» (при перестановке букв получается «Лорд Волан-де-Морт», что в оригинале выглядит как «Tom Marvolo Riddle ⇒ I am Lord Voldemort»).

Волан-де-Морта в мире волшебников боятся до такой степени, что даже имя его, как правило, не произносят. Большинство героев называют его «Сам-Знаешь-Кто» или «Тот-Кого-Нельзя-Называть», а Пожиратели Смерти называют его «Тёмный Лорд» (как и Сивилла Трелони, пророчествуя, и многие другие). Гарри Поттер почти никогда не боялся произносить его имя, со временем, с некоторой опаской, его примеру следуют Гермиона Грейнджер и Рон Уизли. Некоторые члены Ордена Феникса, например, Альбус Дамблдор, Кингсли Бруствер, Сириус Блэк и Римус Люпин всегда без каких-либо колебаний называли полное имя Волан-де-Морта. В седьмой части Министерство Магии запрещает произносить имя Волан-де-Морта: на имя накладывают заклинание (Табу), которое отслеживает местоположение говорящего.

Биография

Поскольку все чистокровные волшебники в родстве между собой, Волан-де-Морт — потомок Кадма Певерелла, то есть он дальний родственник Гарри Поттера (потомка брата Кадма Игнотуса Певерелла). Кроме того, он потомок Салазара Слизерина. Том Реддл является полукровкой, но тщательно это скрывает (его отец, Том Реддл-старший, был маглом).

Том Марволо Реддл родился в магловском приюте. Его мать Меропа была колдуньей и потомком одного из основателей Хогвартса Салазара Слизерина, а отец, Том Реддл-старший, — маглом. Отец ушёл от матери, когда та решилась не поить его любовным зельем (по предположению Дамблдора), чтобы проверить, не останется ли он с ней, так как она была беременна. В отчаянии Меропа не предприняла ничего, чтобы выжить, и умерла сразу после рождения сына. Она только успела дать ребёнку имя, назвав его в честь его отца Томом, и своего отца Марволо. Том Реддл-старший не знал о сыне, который воспитывался в приюте.

Он был не таким, как все. Начальница приюта рассказывала, что когда он был маленьким, то никогда не плакал, а когда стал чуть старше, стал мучить других детей. Однажды Том убил кролика, повесив его под стропилами и сказал, что тот сделал это с собой сам. Дети в приюте его боялись. У него начали проявляться магические способности и он, более или менее научившись их контролировать, использовал их против сверстников. Также он обнаружил, что может разговаривать со змеями. Себя Том не считал сумасшедшим или странным, а думал, что он особенный. И так оно и оказалось.

Летом, когда Тому было одиннадцать лет, в приют к нему пришёл профессор Дамблдор, который тогда был ещё преподавателем трансфигурации в Хогвартсе. Он сообщил Тому о том, что тот волшебник и что зачислен в школу чародейства и волшебства. Том принял Дамблдора за врача психиатрической больницы — решил, что няня вызвала его, а потому поначалу разговаривал с ним очень грубо. Дамблдору пришлось поджечь с помощью палочки платяной шкаф, а потом его потушить и показать, что вещи в нём не сгорели — чтобы доказать Тому, что сам он тоже волшебник. Том на удивление быстро поверил в это. Он узнал, где и что ему нужно купить и как добраться до школы, а остальное были уже его собственные заботы. Ему не нужна была помощь.

В сентябре он приехал в Хогвартс. Он понятия не имел о том, кем были его родители. Он лишь знал, что был назван в честь отца. Но он думал, что его отец был волшебником, а мать — маглом. Он ищет информацию о своем отце и понимает, что её нет, а это значит, что его отец — магл. Тогда он стал узнавать что-то о матери. В связи с чем он понял, что является наследником Слизерина. Том очень хорошо учился в Хогвартсе. Он был очень способным учеником. Все учителя, кроме Дамблдора, любили его.

На пятом курсе Тома назначают старостой Слизерина. В конце пятого курса, когда ему было шестнадцать лет, он нашёл вход в тайную комнату — и узнал, как его открыть. Он выпустил из неё василиска и организовал серию нападений на грязнокровок. В конце концов василиск случайно убил девушку по прозвищу Плакса Миртл (англ. Moaning Myrtle). После этого случая Хогвартс хотели закрыть, но Том не мог допустить этого. Замок был его вторым домом. И он знал, что единственным способом избежать закрытия Хогвартса является поимка виновника. Но себя Реддл сдавать не хотел. Он не хотел возвращаться в приют. Он терпеть не мог маглов, а сам приют вызывал у него отвращение. Тогда он решил подставить Хагрида. Он знал, что тот приобрел яйцо акромантула — огромного говорящего паука — на первом курсе, и знал, что паук до сих пор живёт у него. Свидетельству Тома поверили. Поверили, что это Арагог (так звали паука) — чудовище, которое нападало на учеников. В существовании самой тайной комнаты преподаватели (по крайней мере, преподаватель Истории Магии) сомневались.

Тем не менее, Хагрида исключили и сломали его волшебную палочку, а Арагог сбежал в тёмный лес и создал себе колонию из пауков-гигантов.

После этого Тома наградили за заслуги перед школой. Его награды до сих пор стоят в Хогвартсе. Затем Том сдает СОВ и уезжает на каникулы в приют.

Однако он ещё посетил дом Мраксов в Литл-Хэнглтоне, где жил его дядя Морфин Мракс, надеясь застать Марволо Мракса, уже покойного. Затем, руководствуясь словами Морфина, он отправился в особняк, где жил его отец со своими родителями. Том убил их. Позднее полиция маглов была поставлена в тупик картиной смерти. Том вернулся в дом Морфина Мракса, брата его матери, украл у него кольцо Марволо и с помощью магии подставил Морфина Мракса. Сделал так, чтобы в министерстве подумали, что это Морфин убил Тома Реддла-старшего и его родителей. Морфина заключили в Азкабан.

На шестом курсе Том решил поговорить с главой своего факультета профессором Слизнортом. На нём уже было украденное им кольцо. Он спросил Слизнорта о крестражах. Он спросил о том, что будет, если создать их семь. Осенью Том создал свой первый крестраж — это дневник. Он понимал, что не может открыть комнату, пока учится в школе, а потому создал дневник-крестраж как инструкцию по открытию тайной комнаты.

Том пошёл на седьмой курс. Последний год обучения в школе. Лучший ученик школы, идеальный студент. Ему пророчили большое будущее и хороший карьерный рост. Том увлекался тёмными искусствами. Самые близкие его друзья, а скорее обожатели — он никогда не был с ними наравне — называли его Волан-де-Мортом. Те годы, что Том учился в школе, были отмечены рядом жестоких выходок по отношению к некоторым студентам, но Том с первыми его последователями всегда были в стороне. Только Дамблдор подозревал, что происходит на самом деле.

В конце года Том сдал ЖАБА и ушёл из школы.

Однако, вопреки ожиданиям, после окончания школы Том исчез. Он подрабатывал в Горбин и Бэрк. Он много где побывал, изучая тёмные искусства. Погружаясь в его тонкости. Это его увлекало, втягивало с головой… Он подвергся такому количеству различных магических трансформаций, что его лицо стало мало узнаваемым через годы. Мало что осталось от его былой красоты. Красивый талантливый мальчик превратился в ужасного человека с изуродованным лицом и стал самым злым магом столетия, известным как Лорд Волан-де-Морт. Почти никто не знал его настоящего имени.

Он создал ещё несколько крестражей из реликвий основателей Хогвартса.

В начале семидесятых Волан-де-Морт начал агитировать людей, искать сторонников, которые поддержали бы его идеи чистой крови. Самые близкие его приспешники стали Пожирателями Смерти. Многих магов, которые не хотели добровольно вступать в ряды сторонников Темного Лорда, под заклятием Империус заставляли совершать всякие зверства, такие, как убийство маглов. Они не могли этому сопротивляться.

Влияние Волан-де-Морта увеличилось. Он привлек на свою сторону великанов, которые убивали людей. Он использовал неприязнь волшебного мира к великанам против него же самого, пообещав, что не станет дискредитировать их, как другие волшебники.

Чтобы отметить дом, в котором Пожиратели Смерти совершали убийство, они использовали «Черную Метку» — парящий в воздухе образ черепа со змеей.

Волан-де-Морт решил стать преподавателем защиты от тёмных искусств, но Диппет ему не дал эту должность по совету Дамблдора. А с тех пор, как Дамблдор отклонил его повторный запрос, ни один преподаватель не задерживается на этой должности больше года. Есть мнение, что Волан-де-Морт её проклял.

Через несколько лет провидица Сивилла Трелони делает предсказание. Волан-де-Морт узнаёт о пророчестве от Северуса Снегга, который его подслушал. В пророчестве говорится о мальчике, который способен убить Тёмного Лорда, когда вырастет. Тогда Волан-де-Морт решает убить мальчика до тех пор, пока тот вырастет. Под параметры подходило только двое детей — Невилл Долгопупс и Гарри Поттер. И он решил, что это сын Поттеров. На Поттеров, тем временем, наложили заклятие Доверия и назначили Хранителем тайны друга отца Гарри Сириуса Блэка, но под конец он уговаривает Поттеров сделать Хранителем Питера Петтигрю. Но тот сдал их Волан-де-Морту. Темный Лорд убил родителей Гарри, но когда попытался убить Гарри, то получилось так, что он сделал последний, седьмой крестраж, а его заклинание отскочило в него самого. Он стал меньше духа. Он стал ничем.

Десять лет он скитался по лесам Албании и ещё неизвестно где, прятался, пока не встретил там молодого Квиррела и не склонил на свою сторону. Квиррел стал преподавателем защиты от тёмных искусств. Волан-де-Морт вселился в него и хотел заполучить философский камень. Но его попытки обернулись крахом благодаря Гарри Поттеру.

На следующий год дневник-крестраж, который Том сделал, учась в школе, попал в руки одиннадцатилетней девочке Джинни Уизли. Она открыла ему душу, в результате чего стала одержима Волан-де-Мортом. Она открыла тайную комнату и стала напускать василиска на грязнокровок. Она не понимала, что делает. Том управлял ей. Но он опять не смог вернуться. И опять из-за Гарри Поттера, который убил василиска и уничтожил дневник.

Спустя год, его бывший соратник Питер Петтигрю, предавший своих друзей, вернулся к нему. Вернулся только потому, что ему больше некуда было идти. Его разоблачили и узнали, что он незарегистрированный анимаг. Ещё через год он помог Волан-де-Морту возродиться. Для возрождения Темному Лорду потребовалась кровь врага и он взял кровь Гарри Поттера, хотя мог воспользоваться кровью любого иного волшебника. Лорд Волан-де-Морт вернулся…

Он вернулся, но тайно. Большинство волшебников считало сумасшедшими как Гарри, который якобы видел возрождение Темного Лорда, так и всех, кто ему верил, во главе с Дамблдором. Министерство упорно закрывало на это глаза. Однако Волан-де-Морту долго не удалось отсидеться в тени министерских баталий. В конце учебного года он заявился в Министерство магии и, сражаясь там с Дамблдором и Поттером, был обнаружен министром магии Корнелиусом Фаджем. Волан-де-Морт перешёл к более активным действиям.

Он начал стремительно и целенаправленно убивать всех, кто мог помешать ему прийти к власти. Наиболее громкими стали убийства Амелии Боунс (главы Департамента исполнения магического законодательства) и Эммелины Вэнс, отвечавшей за безопасность премьер-министра маглов. Начались таинственные исчезновения. Самым известным стало похищение Олливандера — мастера-изготовителя волшебных палочек. Дементоры покинули Азкабан и начали нагонять страх на всю страну. «Пожиратели Смерти» начали массовые убийства маглов. Министерству Магии становилось всё сложнее скрывать от магловского общества правду. Тьма и холод на долгие два года окутали Британию.

Разумеется, после всех этих событий Фадж не мог остаться министром магии. Новым Министром стал Руфус Скримджер, экс-глава Отдела Мракоборцев. Но новый министр недолго оставался в министерском кресле. На свадьбе Билла и Флёр стало известно (благодаря Кингсли Брустверу), что Скримджер убит. Следующим министром стал Пий Толстоватый, находящийся под заклятием Империус, наложенным пожирателем смерти Яксли.

Увлечённый идеей о непобедимой Бузинной Палочке следующие полгода Волан-де-Морт тратит на её поиски. Полагая, что причина связи его палочки и палочки Гарри — в родстве сердцевин (перья одного феникса), он ищет ей замену в самой «смертоносной и непобедимой волшебной палочке, за которой на страницах истории тянется кровавый след». В ходе поисков он убивает второго могущественного тёмного волшебника — Грин-де-Вальда, заточённого к тому времени в его собственную тюрьму — Нурменгард, так как тот отказался выдать местоположение Бузинной Палочки. В это же время к поискам палочки приступает и Гарри, в надежде, что она поможет ему победить Волан-де-Морта. В конечном счёте, он отказывается от этой идеи, и палочка достаётся Тёмному Лорду.

Заполучив её и не зная, что она принадлежит Гарри Поттеру, Волан-де-Морт направляет её против её хозяина. Палочка не слушается Темного Лорда и убивает его.

По словам Роулинг, после смерти Волан-де-Морт продолжит своё существование в форме чахлого младенца, таким, каким увидел Гарри осколок его души на вокзале Кингс-Кросс, после битвы в запретном лесу. Несмотря на свой главный страх — смерть, он не сможет стать призраком, поскольку его душа необратимо повреждена.

Внешний вид и личные качества

По описаниям, у Волан-де-Морта очень бледная кожа, белое как мел и похожее на череп лицо, ноздри как у змеи, красные глаза со змеиными зрачками, тонкое скелетоподобное тело и длинные тонкие руки с неестественно длинными пальцами. Умирая при родах, Меропа Мракс вспоминала отца своего ребёнка — она хотела, чтобы сын был похож на него. Миссис Коул считала, что её желание разумно — так как Меропа была «далеко не красавица». Волан-де-Морт не только носил имя своего отца-магла, но и очень походил на него внешне. Во время обучения в Хогвартсе он был описан как очень привлекательный молодой человек с впалыми щеками, аристократической осанкой, тёмными глазами и чёрными волосами. Значительные изменения во внешности, как считают маги, произошли по причине создания крестражей Волан-де-Мортом.

Волан-де-Морт ненавидит маглов и нечистокровных волшебников, презирает спаривание маглов с волшебниками. В то же время сам Волан-де-Морт — нечистокровный волшебник, но тщательно это скрывает. Том Реддл убил своего отца-магла и его родителей, так как стыдится своей нечистокровности, и изменил своё имя, перейдя по анаграмме от имени «Том Марволо Реддл» к «Лорд Волан-де-Морт».

Волан-де-Морт продвинулся в изучении тёмной магии, возможно, глубже, чем кто-либо из ныне живущих волшебников. Но в некоторых случаях, по его словам, он не смог вспомнить вовремя о нужных вещах — о лечебном действии слёз феникса, плакавшего над Гарри в Тайной комнате, о силе древней магии, связанной с любовью и самопожертвованием (по мнению Дамблдора — с вещами, недоступными его пониманию) и силе древней магии, связанной с тем, что частица его души находится в Гарри Поттере. Кроме того, упоминается, что Волан-де-Морт недооценивал мощь магии эльфов-домовиков.

Между Томом Реддлом и Гарри Поттером можно заметить много общего — оба сироты, с обоими происходили странные вещи, росли среди маглов не в самых приятных условиях, пока не были приняты в Хогвартс, который оба стали считать своим домом. У обоих персонажей чёрные волосы, тонкие черты лица и способность разговаривать со змеями. Из пятой книги мы узнаем, что по пророчеству ни один из них не может жить спокойно, пока жив другой. В седьмой книге это пророчество трактуется на новый лад — они могут либо оба жить, либо должны оба умереть (ибо часть души Гарри Поттера — осколок души Волан-де-Морта).

Автор серии книг о Гарри Поттере, Джоан Кэтлин Роулинг, предположила, что главный страх Волан-де-Морта — «унизительная смерть», а его боггартом будет его безжизненное тело (боггарт — магическое существо, принимающее ту или иную форму в зависимости от того, чего больше всего боится человек, находящийся рядом). В зеркале Еиналеж («Гарри Поттер и философский камень») он бы увидел себя всемогущим и бессмертным. Дамблдор предполагал, что Волан-де-Морт тайно боится трупов и темноты, впрочем, по его словам, «в таких случаях мы боимся лишь неизвестности». Как выяснилось во время сражения в Министерстве Магии, Волан-де-Морт не может понять, что бывают вещи хуже смерти.

Если говорить о личных качествах, Волан-де-Морта можно назвать осторожным, сообразительным и спокойным стратегом. На четвёртом и пятом году обучения Гарри Поттера в Хогвартсе, Волан-де-Морт планировал длительные, рассчитанные на целый год операции: первая была связана с его возвращением в человеческое тело, вторая — со вторжением в Отдел Тайн Министерства Магии.

Также, несмотря на жестокость и нетерпимость к ошибкам подчинённых, он весьма самокритичен, и способен признавать свои собственные промахи, совершаемые на пути к поставленной цели.

Магические способности

Время до школы

Судя по воспоминанию Дамблдора, в котором Гарри побывал на шестом году своего обучения в Хогвартсе, Волан-де-Морт с самого детства демонстрировал выдающиеся магические способности. Меропа Мракс родила своего сына в приюте, где после её скоропостижной смерти и воспитывался мальчик, который с младенчества отличался от других детей. «Знаете, он почти не плакал», — говорит миссис Коул Дамблдору, принесшему То́му письмо из Хогвартса.

Когда Тому Реддлу ещё не исполнилось одиннадцати лет (тогда он ещё не знал о том, что он волшебник), он вполне сознательно экспериментировал с магией, не зная, что это магия. Он умел перемещать предметы, не дотрагиваясь до них, а также управлять животными без предварительной дрессировки и организовывать неприятные ситуации для детей из приюта, которые его раздражали. Том Реддл был готов принять новость о том, что он волшебник. «Я знал, что я ОСОБЕННЫЙ», — сказал он Дамблдору, находясь во власти счастливого возбуждения (которое почему-то его не красило). Том не нуждался в друзьях и воспринимал других детей в Приюте скорее как объекты манипуляции, уже в столь раннем возрасте привыкнув быть хозяином положения. В беседе с Дамблдором выясняется, что юный Том уже в детские годы был склонен употреблять в речи властный тон и приказывать окружающим.

Одной из отличительных особенностей поведения Тома Реддла является коллекционирование своеобразных сувениров, на память о случаях особенно неприятного для окружающих проявления своих магических способностей. Привычка, которая впоследствии трансформируется в создание крестражей. Крестражами в случае Волан-де-Морта станут вещи, принадлежащие великим магам волшебного мира, в том числе и ему самому (Нагайна, дневник Тома Реддла). Именно в них посредством сложного заклинания Тёмный Лорд станет заточать некоторую часть своей души.

Учёба в Хогвартсе

В Хогвартсе Том Реддл был лучшим учеником, и учителя отмечали его одарённость и стремление к знаниям. Учась в Хогвартсе, Том впервые открыл Тайную комнату и выпустил Василиска, который стал причиной смерти Плаксы Миртл. Однако, когда появилась угроза закрытия школы, Том нашёл «виновного» — третьекурсника Рубеуса Хагрида, питавшего слабость к опасным животным. Том застал Хагрида с акромантулом Арагогом, и Хагрида исключили из Хогвартса.

Ещё во время учёбы в Хогвартсе Том собрал вокруг себя группу преданных ему единомышленников, которые стали предшественниками Пожирателей Смерти. Тогда же он придумал себе новое имя вместо имени презираемого им отца-магла, которым его назвала мать: Лорд Волан-де-Морт.

Возможность летать

После своего возвращения в собственное тело Тёмный Лорд обрёл способность летать, не применяя никаких магических катализаторов (палочки, зелий и т. д.). Доказательством служит то обстоятельство, что, утратив заимствованную палочку прямо в полёте, он не упал на землю, а потребовал у подчинённых дать ему другую палочку, при этом превосходно продолжая левитировать.

Владение легилименцией

Волан-де-Морт известен как величайший из легилиментов мира — то есть он лучше других умеет проникать в чужие разум и память. При помощи легилименции Волан-де-Морт почти всегда может определить, лгут ли ему (исключение составлял Северус Снегг, который долгое время работал двойным агентом, а также другие профессиональные мастера окклюменции). Легилименты видят в сознании других эмоции и обрывки воспоминаний, которые могут противоречить словам, сказанным человеком. Противостоять легилименции можно только при помощи специальной методики защиты своих мыслей — окклюменции, которой Волан-де-Морт также владеет.

Однако применение легилименции к Гарри Поттеру причиняет ему ужасную боль, так как в Гарри очень много чувства, глубоко ненавистного Волан-де-Морту, — любви. Возможно, причина этому — соприкосновение уязвлённой темной магией и многочисленными убийствами души Волан-де-Морта с совершенно ей противоположной душой Гарри (в этом случае нет большой разницы между разумом и душой, как в шестой части говорил Дамблдор).

Змееуст

Также Волан-де-Морт умеет разговаривать со змеями — он змееуст (англ. parceltongue). Эта способность досталась ему по наследству от Салазара Слизерина, и маги традиционно связывают это умение со склонностью к тёмной магии. Владение змеиным языком передалось Гарри Поттеру после неудавшейся попытки Волан-де-Морта убить его, когда часть души Волан-де-Морта стала частью души Гарри.

Крестражи

Во время обучения в Хогвартсе, изучая книги в особой секции библиотеки, Том Реддл нашел заклинание Крестраж. Более подробно о крестражах юному Тому рассказал профессор Гораций Слизнорт, полагая, что делает это всего лишь в целях научного интереса юноши. Естественно, он не понимал, что в этот момент он раскрывает тайну бессмертия самому могущественному темному волшебнику в мире. В разговоре с Горацием Слизнортом Том Реддл намекнул, что хотел бы разделить душу на семь частей. Он был одним из очень немногих тёмных магов, решившихся и сумевших создать крестражи. Это части души, отделённые и спрятанные тёмным магом для того, чтобы фактом их существования обеспечить себе бессмертие. Крестраж можно создать, только убив другого человека. Дамблдор полагает, что Волан-де-Морт — единственный маг в истории, который когда-либо создавал более одного крестража. Согласно предположению Дамблдора, Волан-де-Морт рассчитывал расчленить свою душу на 7 частей, и сознательно сотворил шесть крестражей. В книге «Гарри Поттер и Дары смерти» выяснилось, что существовал и седьмой крестраж, созданный непроизвольно, когда лорд Волан-де-Морт пытался убить Гарри Поттера (маленького Гарри, в самом начале «Философского камня»). В результате оказалось, что Волан-де-Морт разделил душу на 8 кусочков: дневник Тома Реддла, чаша Пенелопы Пуффендуй, медальон Салазара Слизерина, пропавшая диадема Кандиды Когтевран, кольцо Марволо Мракса «с гербом Певереллов» (также являющееся Воскрешающим Камнем), змея Нагайна, часть души в Гарри Поттере и оставшаяся часть души в теле Волан-де-Морта, которая вела призрачный образ существования 14 лет. Именно эти многочисленные расчленения, по мнению Дамблдора, являются главной причиной физического и нравственного уродства Волан-де-Морта. В предпоследней книге Дамблдор описывает метаморфозы, происходившие с Томом Реддлом по мере увеличения количества крестражей — Том становился все более отрешённым и неживым человеком. Дамблдор думал, что Том Реддл собирался оставить несколько крестражей в Хогвартсе, исходя из предположения, что тот оставлял крестражи в местах особенных достижений (первый триумф в магии, убийство первого человека, первый настоящий дом и т. д.).

Дуэли

Волан-де-Морт умело действует в дуэлях. Заклинания и контр-заклинания, превращение направленных против него объектов в другие, перемещение в пространстве — такие действия он выполняет за считанные секунды. Волан-де-Морт, по мнению многих, сильнейший темный маг на Земле. Считается, что по уровню владения магией с ним может сравниться только Альбус Дамблдор и он единственный маг в истории, способный биться с Дамблдором на равных. Но во время дуэли с ним в министерстве Дамблдор видимо мог, но не пытался убить Волан-де-Морта, и утверждал, что есть вещи намного хуже смерти. Одной из главных, а возможно единственной, слабой стороной Волан-де-Морта является его неосведомлённость в древней магии: так, магия любви Лили Поттер к своему сыну спасла Гарри, и более того — на некоторое время уничтожила физическую оболочку Темного Лорда. Другим примером является заключительная битва между Волан-де-Мортом и Гарри Поттером — победителем из неё выходит Гарри лишь благодаря неосведомленности Темного Лорда о том, что его палочка — Бузинная палочка («Жезл Смерти», Смертоносная палочка) сочла своим хозяином Гарри, поскольку он победил её предыдущего хозяина, Драко Малфоя (который обезоружил Альбуса Дамблдора а затем, в поместье Малфоев, куда егеря привели Рона, Гарри и Гермиону, Гарри обезоружил Малфоя). Поскольку Дамблдора убил Снегг (уже после того, как Драко Малфой обезоружил Дамблдора), Волан-де-Морт и подумал, что палочка теперь принадлежит Снеггу.

Интересно, что Волан-де-Морт завладел палочкой (полагая, что теперь он её законный владелец) всего через несколько часов после того, как Гарри обезоружил Драко Малфоя, тем самым став истинным владельцем палочки.

Ссылки

• [ru.harrypotter.wikia.com/wiki/Волан-де-Морт Волан-де-Морт на Поттеромания Викия]
• [www.hp-lexicon.org/wizards/voldemort.html Lord Voldemort] на Harry Potter Lexicon

Отрывок, характеризующий Волан-де-Морт

– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.