Мировая лига 2008 (волейбол)
Поделись знанием:
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.
На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
(перенаправлено с «Волейбольная Мировая лига 2008»)
| Мировая лига-2008 | |
| FIVB World League 2008 | |
| Данные турнира | |
|---|---|
| Даты проведения: | |
| Количество команд: |
16 |
| Стадионы: |
40 |
| Официальный сайт: |
[www.fivb.org/EN/Volleyball/Competitions/WorldLeague/2008/ FIVB.org] |
| Итоговая расстановка | |
| Чемпион: | |
| Серебряный призёр: | |
| Бронзовый призёр: | |
| Статистика турнира | |
| Сыграно матчей: |
106 |
| Посещаемость: |
665 416 (6 278 за игру) |
| Игрок турнира: | |
| ← 2007 ... 2009 → | |
Мировая лига 2008 года — 19-й розыгрыш коммерческого турнира мужских национальных волейбольных сборных, проходивший с 13 июня по 27 июля 2008 года. В турнире приняли участие команды из 16 стран мира, финальная часть сыграна в бразильском городе Рио-де-Жанейро. Победителем турнира впервые в своей истории стала сборная США.
Содержание
Интерконтинентальный раунд
По результатам интерконтинентального раунда в «Финал шести» вышли: сборная Бразилии (хозяйка финальной стадии), команды России, США и Польши (победители групп), сборная Сербии (со второго места в группе, где играла Бразилия) и Япония (wild-card).
Группа A
| Команда | 1 | 2 | 3 | 4 | Игр | В | П | Очки | С/О | С/П |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
1.  Бразилия
|
3:2, 3:2 | 3:0, 3:0 | 3:0, 3:0 | 12 | 10 | 2 | 22 | 1119:1003 | 34:14 | |
2.  Сербия
|
2:3, 3:2 | 3:2, 3:1 | 3:0, 3:1 | 12 | 7 | 5 | 19 | 1108:1078 | 29:21 | |
3.  Франция
|
3:2, 0:3 | 3:1, 0:3 | 3:1, 3:1 | 12 | 6 | 6 | 18 | 1020:1041 | 21:25 | |
4.  Венесуэла
|
1:3, 1:3 | 3:1, 0:3 | 2:3, 0:3 | 12 | 1 | 11 | 13 | 937:1062 | 10:34 |
| Сан-Паулу | Бразилия
|
3–2 | Сербия
|
22-25, 25-23, 25-18, 23-25, 15-11 |
| Каракас | Венесуэла
|
2–3 | Франция
|
23-25, 25-23, 20-25, 25-23, 11-15 |
| Сан-Паулу | Бразилия
|
3–2 | Сербия
|
23-25, 25-19, 24-26, 25-23, 15-11 |
| Каракас | Венесуэла
|
0–3 | Франция
|
22-25, 19-25, 25-27 |
| Париж | Франция
|
3–2 | Бразилия
|
25-22, 23-25, 25-23, 22-25, 15-13 |
| Париж | Франция
|
0–3 | Бразилия
|
29-31, 21-25, 17-25 |
| Каракас | Венесуэла
|
3–1 | Сербия
|
25-20, 19-25, 25-23, 25-22 |
| Каракас | Венесуэла
|
0–3 | Сербия
|
21-25, 21-25, 18-25 |
| Лион | Франция
|
3–1 | Сербия
|
17-25, 25-20, 25-23, 25-20 |
| Лион | Франция
|
0–3 | Сербия
|
20-25, 31-33, 19-25 |
| Каракас | Венесуэла
|
1–3 | Бразилия
|
25-16, 22-25, 21-25, 19-25 |
| Каракас | Венесуэла
|
1–3 | Бразилия
|
25-23, 29-31, 13-25, 20-25 |
| Белград | Сербия
|
2–3 | Бразилия
|
25-17, 25-21, 21-25, 21-25, 8-15 |
| Тулуза | Франция
|
3–1 | Венесуэла
|
25-23, 25-13, 20-25, 25-18 |
| Тулуза | Франция
|
3–1 | Венесуэла
|
25-20, 20-25, 25-20, 25-22 |
| Нови-Сад | Сербия
|
3–2 | Бразилия
|
20-25, 18-25, 25-23, 25-20, 15-11 |
| Белград | Сербия
|
3–0 | Венесуэла
|
25-22, 25-23, 25-16 |
| Белу-Оризонти | Бразилия
|
3–0 | Франция
|
25-22, 25-17, 27-25 |
| Белу-Оризонти | Бразилия
|
3–0 | Франция
|
25-17, 25-21, 25-19 |
| Ниш | Сербия
|
3–1 | Венесуэла
|
18-25, 25-20, 27-25, 25-20 |
| Гояния | Бразилия
|
3–0 | Венесуэла
|
25-23, 25-16, 29-27 |
| Ниш | Сербия
|
3–2 | Франция
|
23-25, 18-25, 25-21, 25-19, 15-8 |
| Гояния | Бразилия
|
3–0 | Венесуэла
|
25-19, 25-20, 25-17 |
| Белград | Сербия
|
3–1 | Франция
|
25-20, 25-22, 12-25, 25-17 |
Группа В
| Команда | 1 | 2 | 3 | 4 | Игр | В | П | Очки | С/О | С/П |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
1.  Россия
|
3:1, 3:2 | 3:1, 3:1 | 3:1, 2:3 | 12 | 10 | 2 | 22 | 1173:1110 | 33:17 | |
2.  Италия
|
3:1, 1:3 | 3:1, 3:1 | 3:1, 3:1 | 12 | 8 | 4 | 20 | 1220:1177 | 30:22 | |
3.  Куба
|
1:3, 0:3 | 3:2, 1:3 | 3:1, 3:0 | 12 | 5 | 7 | 17 | 1093:1094 | 21:27 | |
4.  Республика Корея
|
2:3, 1:3 | 2:3, 2:3 | 1:3, 2:3 | 12 | 1 | 11 | 13 | 1097:1202 | 17:35 |
| Гавана | Куба
|
3–2 | Италия
|
25-22, 31-33, 25-20, 22-25, 17-15 |
| Сувон | Республика Корея
|
2–3 | Россия
|
29-31, 25-16, 25-18, 23-25, 14-16 |
| Гавана | Куба
|
1–3 | Италия
|
24-26, 27-29, 26-24, 20-25 |
| Сувон | Республика Корея
|
1–3 | Россия
|
25-22, 19-25, 22-25, 21-25 |
| Гавана | Куба
|
1–3 | Россия
|
25-21, 21-25, 20-25, 21-25 |
| Ульсан | Республика Корея
|
2–3 | Италия
|
25-23, 21-25, 25-22, 17-25, 11-15 |
| Гавана | Куба
|
0–3 | Россия
|
17-25, 21-25, 22-25 |
| Ульсан | Республика Корея
|
2–3 | Италия
|
25-23, 25-22, 15-25, 19-25, 9-15 |
| Флоренция | Италия
|
3–1 | Россия
|
27-25, 25-23, 24-26, 25-21 |
| Гавана | Куба
|
3–1 | Республика Корея
|
25-13, 23-25, 25-22, 25-15 |
| Рим | Италия
|
1–3 | Россия
|
24-26, 25-19, 22-25, 20-25 |
| Гавана | Куба
|
3–0 | Республика Корея
|
25-22, 25-23, 25-19 |
| Казань | Россия
|
3–1 | Куба
|
25-21, 25-22, 22-25, 25-22 |
| Триест | Италия
|
3–1 | Республика Корея
|
22-25, 28-26, 25-20, 25-23 |
| Казань | Россия
|
3–1 | Куба
|
25-17, 18-25, 25-20, 25-20 |
| Триест | Италия
|
3–1 | Республика Корея
|
23-25, 25-20, 25-22, 25-22 |
| Казань | Россия
|
3–1 | Италия
|
25-27, 25-21, 25-22, 25-20 |
| Чонджу | Республика Корея
|
1–3 | Куба
|
25-21, 23-25, 18-25, 19-25 |
| Казань | Россия
|
3–2 | Италия
|
25-20, 24-26, 27-29, 25-22, 15-12 |
| Чонджу | Республика Корея
|
2–3 | Куба
|
16-25, 25-22, 25-22, 20-25, 12-15 |
| Ханты-Мансийск | Россия
|
3–1 | Республика Корея
|
22-25, 25-23, 25-23, 26-24 |
| Турин | Италия
|
3–1 | Куба
|
21-25, 25-23, 25-21, 25-21 |
| Ханты-Мансийск | Россия
|
2–3 | Республика Корея
|
25-20, 25-17, 19-25, 23-25, 13-15 |
| Монца | Италия
|
3–1 | Куба
|
25-20, 21-25, 25-21, 25-23 |
Группа С
| Команда | 1 | 2 | 3 | 4 | Игр | В | П | Очки | С/О | С/П |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
1.  США
|
3:0, 2:3 | 3:1, 3:1 | 3:0, 3:1 | 12 | 9 | 3 | 21 | 1105:982 | 32:15 | |
2.  Болгария
|
3:2, 3:1 | 2:3, 3:1 | 3:0, 3:1 | 12 | 8 | 4 | 20 | 1122:1105 | 29:21 | |
3.  Финляндия
|
1:3, 0:3 | 0:3, 3:2 | 3:2, 3:0 | 12 | 4 | 8 | 16 | 1057:1129 | 19:30 | |
4.  Испания
|
2:3, 0:3 | 3:1, 2:3 | 3:2, 3:1 | 12 | 3 | 9 | 15 | 1030:1098 | 17:31 |
| Эспоо | Финляндия
|
1–3 | США
|
18-25, 19-25, 25-23, 20-25 |
| Варна | Болгария
|
3–0 | Испания
|
33-31, 25-19, 25-17 |
| Эспоо | Финляндия
|
0–3 | США
|
20-25, 19-25, 16-25 |
| Варна | Болгария
|
3–1 | Испания
|
19-25, 25-18, 25-22, 25-13 |
| Чикаго | США
|
3–0 | Болгария
|
25-23, 25-16, 25-16 |
| Вальядолид | Испания
|
3–2 | Финляндия
|
21-25, 19-25, 25-19, 25-20, 15-10 |
| Чикаго | США
|
2–3 | Болгария
|
25-12, 16-25, 20-25, 25-12, 13-15 |
| Вальядолид | Испания
|
3–1 | Финляндия
|
25-18, 26-24, 21-25, 25-22 |
| Мадрид | Испания
|
3–1 | Болгария
|
25-16, 18-25, 25-21, 25-16 |
| Грин-Бей | США
|
3–1 | Финляндия
|
25-20, 21-25, 25-17, 25-20 |
| Грин-Бей | США
|
3–1 | Финляндия
|
25-17, 22-25, 25-18, 25-18 |
| Мадрид | Испания
|
2–3 | Болгария
|
25-17, 27-29, 25-15, 23-25, 10-15 |
| Тампере | Финляндия
|
0–3 | Болгария
|
26-28, 28-30, 19-25 |
| Мадрид | Испания
|
2–3 | США
|
23-25, 22-25, 31-29, 25-20, 16-18 |
| Тампере | Финляндия
|
3–2 | Болгария
|
22-25, 17-25, 25-22, 25-21, 17-15 |
| Мадрид | Испания
|
0–3 | США
|
19-25, 19-25, 23-25 |
| Блумингтон-Нормал | США
|
3–0 | Испания
|
25-19, 25-23, 27-25 |
| Варна | Болгария
|
2–3 | Финляндия
|
28-30, 25-18, 23-25, 29-27, 15-17 |
| Блумингтон-Нормал | США
|
3–1 | Испания
|
24-26, 25-22, 25-13, 25-18 |
| Варна | Болгария
|
3–1 | Финляндия
|
26-24, 25-19, 18-25, 25-22 |
| Варна | Болгария
|
3–2 | США
|
25-22, 24-26, 25-16, 23-25, 15-10 |
| Тампере | Финляндия
|
3–2 | Испания
|
25-21, 23-25, 23-25, 25-23, 15-11 |
| Варна | Болгария
|
3–1 | США
|
25-20, 20-25, 25-20, 35-33 |
| Тампере | Финляндия
|
3–0 | Испания
|
25-17, 25-15, 25-19 |
Группа D
| Команда | 1 | 2 | 3 | 4 | Игр | В | П | Очки | С/О | С/П |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
1.  Польша
|
3:1, 3:1 | 3:1, 3:1 | 3:0, 3:1 | 12 | 9 | 3 | 21 | 1124:1033 | 32:17 | |
2.  Китай
|
3:1, 2:3 | 2:3, 3:2 | 3:1, 3:0 | 12 | 6 | 6 | 18 | 1058:1067 | 24:23 | |
3.  Япония
|
0:3, 3:2 | 3:0, 1:3 | 3:2, 3:1 | 12 | 5 | 7 | 17 | 1108:1150 | 22:28 | |
4.  Египет
|
3:2, 1:3 | 0:3, 3:0 | 3:1, 3:1 | 12 | 4 | 8 | 16 | 1020:1060 | 18:28 |
| Александрия | Египет
|
3–2 | Польша
|
25-19, 14-25, 22-25, 25-22, 15-12 |
| Ханчжоу | Китай
|
2–3 | Япония
|
31-29, 22-25, 20-25, 31-29, 9-15 |
| Александрия | Египет
|
1–3 | Польша
|
20-25, 25-13, 17-25, 21-25 |
| Ханчжоу | Китай
|
3–2 | Япония
|
22-25, 25-16, 25-19, 22-25, 15-12 |
| Александрия | Египет
|
3–1 | Япония
|
30-32, 25-21, 25-22, 25-21 |
| Ханчжоу | Китай
|
3–1 | Польша
|
26-24, 25-21, 22-25, 25-18 |
| Александрия | Египет
|
3–1 | Япония
|
21-25, 26-24, 25-18, 25-21 |
| Ханчжоу | Китай
|
2–3 | Польша
|
26-24, 15-25, 25-22, 19-25, 12-15 |
| Токио | Япония
|
0–3 | Польша
|
14-25, 12-25, 22-25 |
| Ханчжоу | Китай
|
3–1 | Египет
|
25-22, 25-19, 20-25, 25-23 |
| Токио | Япония
|
3–2 | Польша
|
29-31, 18-25, 25-19, 25-21, 15-11 |
| Ханчжоу | Китай
|
3–0 | Египет
|
25-21, 26-24, 25-19 |
| Катовице | Польша
|
3–1 | Китай
|
25-20, 20-25, 25-23, 25-23 |
| Комаки | Япония
|
3–2 | Египет
|
25-19, 25-22, 27-29, 24-26, 15-10 |
| Катовице | Польша
|
3–1 | Китай
|
25-22, 19-25, 25-21, 25-23 |
| Комаки | Япония
|
3–1 | Египет
|
26-24, 20-25, 25-20, 25-21 |
| Каир | Египет
|
0–3 | Китай
|
18-25, 21-25, 23-25 |
| Лодзь | Польша
|
3–1 | Япония
|
21-25, 25-23, 25-18, 25-18 |
| Каир | Египет
|
3–0 | Китай
|
25-15, 25-22, 25-17 |
| Лодзь | Польша
|
3–1 | Япония
|
25-14, 25-23, 19-25, 25-17 |
| Познань | Польша
|
3–0 | Египет
|
25-21, 25-21, 25-16 |
| Осака | Япония
|
3–0 | Китай
|
26-24, 25-20, 25-13 |
| Быдгощ | Польша
|
3–1 | Египет
|
25-20, 25-23, 23-25, 25-23 |
| Осака | Япония
|
1–3 | Китай
|
20-25, 21-25, 29-27, 23-25 |
Финальный раунд
Группа E
| Команда | Игр | В | П | Очки | С/О | С/П |
|---|---|---|---|---|---|---|
| 1. Бразилия
|
2 | 2 | 0 | 4 | 150:110 | 6:0 |
| 2. Россия
|
2 | 1 | 1 | 3 | 132:131 | 3:3 |
| 3. Япония
|
2 | 0 | 2 | 2 | 110:151 | 0:6 |
| Бразилия
|
3–0 | Россия
|
25-23, 25-18, 25-15 |
| Россия
|
3–0 | Япония
|
25-14, 26-25, 25-18 |
| Япония
|
0–3 | Бразилия
|
16-25, 23-25, 15-25 |
Группа F
| Команда | Игр | В | П | Очки | С/О | С/П |
|---|---|---|---|---|---|---|
| 1. Сербия
|
2 | 2 | 0 | 4 | 150:114 | 6:0 |
| 2. США
|
2 | 1 | 1 | 3 | 168:182 | 3:5 |
| 3. Польша
|
2 | 0 | 2 | 2 | 162:184 | 2:6 |
| Сербия
|
3–0 | США
|
25-23, 25-19, 25-17 |
| США
|
3–2 | Польша
|
25-18, 23-25, 27-25, 18-25, 16-14 |
| Польша
|
0–3 | Сербия
|
16-25, 18-25, 21-25 |
Полуфиналы
| Бразилия
|
0–3 | США
|
23-25, 22-25, 25-27 |
| Сербия
|
3–0 | Россия
|
25-19, 25-19, 25-23 |
Матч за 3-е место
| Бразилия
|
1–3 | Россия
|
23-25, 19-25, 25-23, 19-25 |
Финал
| США
|
3–1 | Сербия
|
26-24, 23-25, 25-23, 25-22 |
Напишите отзыв о статье "Мировая лига 2008 (волейбол)"
Ссылки
- [www.fivb.org/EN/Volleyball/Competitions/WorldLeague/2008/ Мировая лига-2008 на сайте Международной федерации волейбола] (англ.)
| ||||||
Отрывок, характеризующий Мировая лига 2008 (волейбол)
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.
На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
