Волжин, Александр Николаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Николаевич Волжин<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Холмский губернатор
1 сентября 1913 — 7 июля 1914
Предшественник: должность учреждена
Преемник: Борис Дмитриевич Кашкаров
Директор департамента общих дел МВД
7 июля 1914 — 30 сентября 1915
Обер-прокурор Святейшего Синода
30 сентября 1915 — 7 августа 1916
Предшественник: Александр Дмитриевич Самарин
Преемник: Николай Павлович Раев
Член Государственного совета по назначению
7 августа 1916 — 1 мая 1917
 
Рождение: 8 мая 1862(1862-05-08)
с. Берёза,
Дмитриевский уезд,
Курская губерния
Смерть: 2 января 1933(1933-01-02) (70 лет)
Ницца, Франция
Род: Волжины
Образование: Катковский лицей
 
Награды:
1-й ст. 1-й ст.

Алекса́ндр Никола́евич Волжин (8 мая 18602 января 1933, Ницца) — русский государственный деятель, первый Холмский губернатор, обер-прокурор Святейшего синода, член Государственного Совета по назначению.





Биография

Православный. Из старинного дворянского рода Курской губернии. Землевладелец Курской (1160 десятин) и Подольской (имение жены в 2300 десятин) губерний. Сын Дмитриевского уездного предводителя дворянства отставного штабс-ротмистра Николая Николаевича Волжина (1821—1872/1887).

Окончил гимназический курс (с отличием) и университетское отделение в лицее цесаревича Николая, затем выдержал экзамен из предметов, читанных на юридическом факультете. По отбытии воинской повинности отправился за границу для ознакомления с сельско-хозяйственным делом в Венгрии и Баварии. Вернувшись в Россию, занялся сельским хозяйством в своем курском имении. 24 ноября 1889 года был назначен Ольгопольским уездным предводителем дворянства, а в 1897 году — Подольским губернским предводителем дворянства.

Чины: камергер (1902), действительный статский советник (1910), в должности гофмейстера (1914).

С февраля 1904 года — Седлецкий губернатор. Состоял действительным членом Киевского клуба русских националистов[1], а также почетным членом Холмского Свято-Богородицкого братства и Российского Общества Красного Креста.

С 1 сентября 1913 года — первый губернатор вновь учреждённой Холмской губернии. С 7 июля 1914 — директор департамента общих дел МВД. 30 сентября 1915 года был назначен исполняющим должность обер-прокурора Святейшего Синода, 1 января 1916 года утверждён в должности. В 1915 году состоялись перевод Петроградского митрополита Владимира (Богоявленского) в Киев и назначение на Петроградскую кафедру митрополита Питирима (Окнова).

7 августа 1916 года, по настоянию императрицы, был уволен от должности с назначением в Государственный совет.

С 1917 — за штатом.

После Февральской революции выехал на юг страны, в марте 1918 года эмигрировал. Жил на Мальте, в Италии, Баварии, в последние годы — во Франции, в Ницце. Похоронен на кладбище Кокад в Ницце.

Семья

Был женат на княжне Ольге Алексеевне Долгоруковой (1867—1946). Их дети:

Награды

Напишите отзыв о статье "Волжин, Александр Николаевич"

Примечания

  1. Сборник клуба русских националистов. Выпуск третий. — К.: Типогр. С. В. Кульженко, 1911. — С. 141.

Источники

  • Памятная книжка Холмской губернии на 1914 год. Холм, 1914. СС. 65, 108—111.
  • Список гражданским чинам первых четырех классов. — Пг., 1914. — С. 1292.
  • Список гражданским чинам четвёртого класса. Исправлен по 1 марта 1916 года. — Пг., 1916. — С. 1589.
  • [www.dommuseum.ru/index.php?m=dist&pid=2773 Российское зарубежье во Франции 1919—2000. Л. Мнухин, М. Авриль, В. Лосская. — Москва, 2008.]
  • [www.pravenc.ru/text/155152.html Биография в «Православной энциклопедии»]
Предшественник:
Александр Самарин
Обер-прокурор Святейшего Синода
19151916
Преемник:
Николай Раев

Отрывок, характеризующий Волжин, Александр Николаевич

– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.