Волжско-Камский банк
Во́лжско-Ка́мский коммерческий банк — один из крупнейших банков Российской империи.
Основан в 1870 году в Санкт-Петербурге. Устав банка был утвержден Александром II 24 февраля (8 марта) 1870 года[1]. Банк являлся акционерным обществом с первоначальным уставным капиталом 6 млн руб. (6 тыс. акций по 1 тыс. руб.).
В § 1 устава были указаны следующие 13 учредителей банка (порядок следования и основная орфография сохранены).
- Милютин, Иван Андреевич — председатель Рыбинского биржевого комитета, череповский 1-й гильдии купец.
- Кононов, Иван Алексеевич — потомственный почётный гражданин, 1-й гильдии купец.
- Первушин, Иван Андреевич — потомственный почётный гражданин, 1-й гильдии купец.
- Тарасов, Антон Михайлович — московский 1-й гильдии купец.
- Голяшкин, Александр Николаевич — коллежский советник.
- Лихачёв, Иван Васильевич — полковник.
- Полежаев, Михаил Михайлович — потомственный почётный гражданин, санкт-петербургский 1-й гильдии купец.
- Полежаев, Алексей Михайлович — потомственный почётный гражданин, санкт-петербургский 1-й гильдии купец.
- Варгунин, Иван Алексеевич — потомственный почётный гражданин, санкт-петербургский 1-й гильдии купец.
- Морозов, Тимофей Саввич — председатель Московского биржевого комитета, потомственный почётный гражданин, покровский 1-й гильдии купец.
- Солдатёнков, Кузьма Терентьевич — потомственный почётный гражданин, московский 1-й гильдии купец.
- Пастухов, Николай Александрович — потомственный почётный гражданин.
- Пастухов, Дмитрий Александрович — потомственный почётный гражданин.
Первоначальный капитал банка был распределён между учредителями до утверждения устава.
Правление располагалось в Санкт-Петербурге, с 1881 года — в доме № 38 по Невскому проспекту. Отделение банка в Москве размещалось на Ильинке (ныне д. 8, стр. 2). Оперируя главным образом привлеченными ресурсами, банк создал сеть отделений (к 1914 году — 60), охватившую коммерческие центры Поволжья и Предуралья — в Самаре (ул. Куйбышева, 92), Нижнем Новгороде (Рождественская ул., 27), Рыбинске (Волжская набережная, 47-49), Симбирске, Перми (Петропавловская ул., 25а; затем — Покровская ул., 32); а также в Киеве, Харькове, Воронеже (ул. Плехановская, 10), Ростове-на-Дону (ул. Б. Садовая, дом № 55), Екатеринбурге, Ташкенте, Иркутске, Баку (Горчаковская ул., 6[2]) и др.
В 1890-х годах он занял лидирующие позиции среди российских коммерческих банков. Главное направление деятельности — кредитование товарооборота внутри страны, с конца 1890-х годов — операции по выпуску и размещению облигационных займов российских железнодорожных компаний.
В 1879—1917 годах фактическим руководителем банка был А. Ф. Мухин (директор, член, затем председатель правления); председателем совета в 1875—1901 годах был Е. И. Ламанский.
В 1907—1911 годах директором-распорядителем банка состоял П. Л. Барк, впоследствии ставший министром финансов.
В 1913 году собственный капитал банка составлял 18 млн рублей, пассивы — 1,58 млрд руб., годовой оборот — 21,8 млрд руб., чистая прибыль — 5,4 млн руб. По данным 1913 года, в правление банка входили: В. В. Виндельбандт (директор), А. Ф. Мухин, Ф. С. Малышев, В. Ф. Соллогуб; в совет — В. В. Прозоров, Д. П. Бахрушин, Э. П. Беннигсен, В. П. Брадке, В. П. Верховский, С. В. Кокарев, Н. А. Костылев, Э. Л. Нобель, В. Н. Печковский, И. К. Поляков, В. А. Поклевский-Козелл, Я. В. Ратьков-Рожнов.
В 1914 году банк занимал 6-е место среди российских банков по объёму операций.
Банк патронировал предприятия нефтяной («Бакинское нефтяное общество») и пищевой промышленности, транспортные компании («Самолёт» и др.), страховые общества («Русский Ллойд» и др.), Владикавказскую железную дорогу.
В Первую мировую войну через концерн Стахеева-Батолина банк, не входивший ранее ни в какие банковские группы, к 1917 году оказался связан с Русско-Азиатским банком. К этому времени акционерный капитал банка составлял 21 млн руб.
Вместе с другими частными банками был ликвидирован (национализирован) присоединением к Государственному банку Российской Республики декретом ВЦИК от 14 (27) декабря 1917 года. Декретом Совнаркома от 23 января (5 февраля) 1918 года акционерный капитал банка, наряду с акционерными капиталами других частных банков, был конфискован в пользу Государственного банка Российской Республики[3].
Напишите отзыв о статье "Волжско-Камский банк"
Примечания
- ↑ [www.nlr.ru/e-res/law_r/search.php?part=934®im=3 Высочайше утвержденный устав Волжско-Камского коммерческого банка] // Полное собрание законов Российской империи. Собрание второе. — СПб.: Типография II отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, 1874. — Т. XLV. Отделение первое. 1870, № 48058. — С. 190—200.
- ↑ [www.ourbaku.com/index.php5/%D0%92%D0%BE%D0%BB%D0%B6%D1%81%D0%BA%D0%BE-%D0%9A%D0%B0%D0%BC%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%9A%D0%BE%D0%BC%D0%BC%D0%B5%D1%80%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%B1%D0%B0%D0%BD%D0%BA,_%D0%91%D0%B0%D0%BA%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5_%D0%BE%D1%82%D0%B4%D0%B5%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5 Волжско-Камский Коммерческий банк, Бакинское отделение]
- ↑ [www.hist.msu.ru/ER/Etext/DEKRET/18-01-23.htm Декрет о конфискации акционерных капиталов бывших частных банков] // Декреты советской власти : сб. док. / Ин-т марксизма-ленинизма при ЦК КПСС ; Ин-т истории АН СССР : [многотомное изд.]. — М.: Политиздат, 1957—1997. — Т. 1: 25 октября 1917 г. — 16 марта 1918 г. / подгот. С. Н. Валк и др. — С. 390—391. — ISBN 5-250-00390-7. (ISBN т. 1 отсутствует. Привязано к: Декреты советской власти: [многотомник]. М., 1957—1997.)
Ссылки
- [dic.academic.ru/dic.nsf/sie/3553/ Волжско-Камский банк] // Советская историческая энциклопедия. — М.: Советская энциклопедия.
- [dic.academic.ru/dic.nsf/ekaterinburg/72/%D0%92%D0%9E%D0%9B%D0%96%D0%A1%D0%9A%D0%9E Волжско-Камский банк] // Энциклопедия Екатеринбурга. — EdwART, 2010.
Отрывок, характеризующий Волжско-Камский банк
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.
Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
