Волкович, Алексей Онуфриевич

Алексей Онуфриевич Волкович
Депутат Первой Думы, 1906 г.
Дата рождения:	1856 или 1861
Место рождения:	Витебск
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Вероисповедание:	православие
Партия:	конституционно-демократическая
Род деятельности:	Витебский городской голова, депутат Государственной думы I созыва от Витебской губернии
Автограф

Алексей Онуфриевич Волкович (1856, 1861 — не раньше 1924) — Витебский городской голова, депутат Государственной думы I созыва от Витебской губернии.

Биография

Уроженец Витебска. Белорус, родом из мещан. В 1879 году после окончания Витебской гимназии поступил на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета, а через два года перевелся на юридический факультет того же университета. В 1883 году Волкович был отчислен из университета «за невзнос платы», и полного курса наук так и не прослушал. Вернувшись в Витебск, он в течение нескольких лет был занят адвокатской практикой. Был избран гласным городской думы. Занимал эту должность три четырёхлетия. В 1898 году Волкович стал городским головой, но позднее, в 1906 году, он был отстранен от должности министром внутренних дел В. К. Плеве.

26 марта 1906 избран в Государственную думу I созыва от общего состава выборщиков Витебского губернского избирательного собрания. Входил в Конституционно-демократическую фракцию. Член финансовой и издательской комиссий. Подписал законопроект «О гражданском равенстве» и заявление об образовании Комиссии по расследованию преступлений должностных лиц.

10 июля 1906 года в г. Выборге подписал «Выборгское воззвание» и осуждён по ст. 129, ч. 1, п. п. 51 и 3 Уголовного Уложения, приговорён к 3 месяцам тюрьмы и лишён права быть избранным. После этого Волкович был лишён права занимать выборные общественные должности в течение почти десяти лет.

Только 4 марта 1917 года, после Февральской революции, он был избран председателем Комитета общественной безопасности городской думы, 17 марта — городским головой, 19 марта — губернским комиссаром Временного правительства.

Член "Великого востока народов России"

В конце 1914 года в Витебске А. М. Колюбакин, проезжая на фронт, создал витебскую ложу ВВНР. Примерно через месяц А. М. Колюбакин погиб на линии фронта от случайной пули. Учредительное заседание ложи прошло на квартире А. О. Волковича на Соборной улице (здание сохранилось, ныне дом № 10 по улице Крылова). В 1915 или 1916 годах в Витебск приезжал А. Ф. Керенский, адвокат, член IV Государственной Думы, позднее председатель Временного правительства. C лета 1916 года Керенский занимал должность Генерального секретаря Верховного совета Великого востока народов России.

По некоторым сведениям, во время приезда в Витебск Керенского на собрании ложи присутствовал также Марк Шагал, другие же полагают, что Шагал был приглашён на заседание Витебской общественности после собрания ложи. В любом случае художник был хорошо знаком с А. О. Волковичем.

Эта ложа в Витебске функционировала вплоть до 1916 года.

При советской власти

В ноябре 1917 года, после захвата власти большевиками, он был смещен со всех своих постов. Детально обстоятельства его дальнейшей судьбы неизвестны. Однако в начале 1920-х годов фамилия Волковича встречается в списках советских служащих Губкоммунотдела и Губстраха. Известно, что в 1924 году он пробовал отстоять от муниципализации свой дом.

Дата и причина смерти не выяснены.

Литература

• [dlib.rsl.ru/viewer/01003750528#?page=60 Боиович М. М. Члены Государственной думы (Портреты и биографии). Первый созыв. М, 1906] С. 24.
• [www.tez-rus.net/ViewGood30373.html Государственная дума Российской империи: 1906—1917. Б. Ю. Иванов, А. А. Комзолова, И. С. Ряховская. Москва. РОССПЭН. 2008. С. 98.]
• [elibrary.karelia.ru/book.shtml?levelID=012002&id=6771&cType=1 Первая Государственная Дума. Алфавитный список и подробные биографии и характеристики членов Государственной Думы.] — М.: Тип. Товарищества И. Д. Сытина, 1906. — 175 с.
• Государственная Дума первого призыва. Портреты, краткие биографии и характеристики депутатов. — Москва: «Возрождение», 1906.
• [www.hrono.ru/biograf/bio_we/volkovich.html Хронос. Волкович Алексей Онуфриевич]
• Шуб Д. Н.;; Политические деятели России (1850-х—1920-х гг.). Сборник статей. Издание «Нового журнала». Нью-Йорк 1969. ГЛАВА IV. Либерализм в России
• Российский государственный исторический архив. Фонд 1278. Опись 1 (1-й созыв). Дело 87. Лист 9, 10; Фонд 1327. Опись 1. 1905 г. Дело 141. Лист 2; Дело 143. Лист 15 оборот — 16.

Отрывок, характеризующий Волкович, Алексей Онуфриевич

Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.