Волков, Валентин Викторович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Валентин Викторович Волков
Валянцін Віктаравіч Волкаў
Дата рождения:

19 апреля 1881(1881-04-19)

Дата смерти:

8 ноября 1964(1964-11-08) (83 года)

Гражданство:

Жанр:

тематическая картина, портрет, пейзаж, натюрморт

Учёба:

Пензенское художественное училище

Валентин Викторович Волков (белор. Валянцін Віктаравіч Волкаў; 19 апреля 1881 — 8 ноября 1964) — русский, белорусский художник, народный художник Белорусской ССР (1955). Автор рисунка герба БССР (1926 и 1938 гг.). Принимал участие в художественных выставках с 1903 года. Работал в жанрах тематических картин, портрета, писал пейзажи, натюрморты.





Биография

Валентин Волков происходил из семьи русских художников, Орловской губернии. Дед был первым профессиональным художником. Он был крепостным, хозяин отдал его в училище живописи и ваяния, но барин за несколько месяцев до окончания учения забрал его из училища, чтобы не давать ему вольную. Отец его тоже был профессиональным художником жанристом и портретистом в Ельце. C самого детства он рос среди картин и художников, альбом не покидал его рук, в нём были наброски, копии. В 1907 году он закончил Пензенское художественное училище, после этого его зачислили в Петербургскую Академию художеств.

Творчество

В 1918 году в Петрограде Волков занимался убранством города к годовщине Октября (эскизы панно «Вся власть Советам», «Штурм Зимнего»). Эскизы этого праздника находятся в Государственном русском музее.
С 1919 года он переехал в Беларусь, где преподавал в народной художественной школе Велижа (1919—1929), в Витебском художественном техникуме (1923—1929).
В 1926 году Волков участвовал в конкурсе создания белорусского герба и победил в нём. Оформлял вокзал на станции Негорелое, многофигурный фриз «Октябрь в Белоруссии» в павильоне БССР на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке в Москве (1939).

Широкую известность получила его огромная (275 х 526,5 см) композиция «Минск 3 июля 1944 года» (1946—1953)[1].
В 1955 году художник получил звание Народного художника БССР[1].
Валентин Волков рисовал портреты (М. Горького, Я. Купалы и др.), оформлял книги белорусских поэтов (Я. Купалы и Я. Коласа). Много лет был педагогом, преподавал в Белорусском государственном театрально-художественном институте (1953—1964).

Один из первых в белорусской живописи сделал образ Ленина (портрет, 1926 г.). Автор работ «Индустриализация», «Коллективизация», «Кастусь Калиновский», «Баррикада» (1923), «Молотобоец»(1926), «Партизаны» (1928), «Передача опыта» (1937), «Студенты» (1947).

Библиография

  • Элентух И. Б. Валентин Викторович Волков. — М., 1956

Напишите отзыв о статье "Волков, Валентин Викторович"

Примечания

  1. 1 2 [library.mogilev.by/picturehistory01.html Могилёвская областная библиотека. История одной картины. «Минск 3 июля 1944 года»]

Ссылки


Отрывок, характеризующий Волков, Валентин Викторович

На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.