Волков, Дмитрий Васильевич (1727)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
К:Википедия:Страницы на КУЛ (тип: не указан)
Дмитрий Васильевич Волков<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Санкт-Петебургский генерал-полицмейстер
 
Рождение: 1727(1727)
с. Воскресенское, Рузский уезд, Московская губерния
Смерть: 1785(1785)
с. Крест Витебской губернии

Дмитрий Васильевич Волков (1727[1][2] — 1785) — русский государственный деятель и драматург.



Биография

Сын подьячего, получившего дворянство в 1731 году. Карьеру начинал в московском архиве Коллегии иностранных дел и, благодаря уму и деловым качествам, приобрёл расположение фаворита И. И. Шувалова.

Секретарем канцлера Бестужева являлся коллежский советник Д. В. Волков. Но он в конце 1754 г. окончательно запутался в долгах, совершил казенную растрату и бежал. Его исчезновение могло сыграть на руку врагам канцлера. Но еще опаснее было то, что этот молодой человек мог поведать кому не следует о внешнеполитических замыслах Елизаветы Петровны. Секретаря вскоре поймали около Тихвинского монастыря. Он признал свою вину и ему разрешили исполнять прежние обязанности[3].

В 1756 году, когда императрица Елизавета создала Конференцию при Высочайшем дворе (высший на ту пору государственный орган), Волкова, по протекции Шувалова, взяли туда секретарём. Он заслужил славу самого искусного составителя рескриптов, и после кончины Елизаветы Петровны занял в новом Совете Петра III то же место, какое занимал в прежней конференции. Именно ему было поручено составление условий мирного договора с Пруссией. И 31 января 1762 года довольный Пётр III назначил Волкова тайным секретарем. В словаре Брокгауза и Ефрона на этот счёт сказано: «Все думали головою Волкова». Так, Петр III приказал рапорты в совете «писать на имя наше, адресуя на конверте тайному секретарю Волкову».

После переворота 28 июня 1762 года, Волкова, Мельгунова и Гудовича, считавшихся близкими «отрёкшемуся» императору, подвергли краткосрочному аресту. Впрочем, больше из предосторожности, чтобы они не стали действовать в пользу Петра III.

Затем Волков получил конкретное задание: прислать «обстоятельное тамошних дел описание в рассуждение Башкирцев и Киргизского народа». Довольно скоро он разобрался в обстановке и «с смущением узнал печальное состояние и учреждение Оренбургской губернии». 13 июня 1763 года Екатерина II «облекла Д. В. Волкова полною своею доверенностью», назначив Оренбургским губернатором.

В короткое губернаторство Волкова, в 1763 году, разрешено было в пограничных крепостях продавать киргизам беспошлинно хлеб, «дабы этот народ царскую милость чувствовал, от подданства империи пользу признавал».

Всё же Дмитрий Васильевич тяготился своей службой в Оренбурге. Благодаря стараниям друзей, среди которых был П. А. Румянцев, Волков скоро был возвращён в столицу. Уже в июне 1764 года одно из писем Екатерины II Волкову было адресовано не как оренбургскому губернатору, а как президенту Мануфактур-коллегии.

В 1776 г. был назначен смоленским наместником, в 1778 г. сенатором и санкт-петербургским генерал-полицмейстером. В отставку Волков вышел в 1780 году, и в 1785 году, в возрасте шестидесяти двух лет, скончался в своём имении селе Крест Витебской губернии.

Дмитрий Васильевич был женат на Прасковье Борисовне Никитиной и от брака с ней имел шестерых детей: сыновей Николая (впоследствии действительный статский советник, губернатор в западном крае), Алексея (служил в гвардии, секунд-майор), Сергея (камер-юнкер, умер в 1835 году), дочерей Веру (была замужем за статским советником Булычёвым), Надежду (вышла замуж за князя Романа Николаевича Ухтомского), Любовь (жена надворного советника Гедеонова).

Напишите отзыв о статье "Волков, Дмитрий Васильевич (1727)"

Примечания

  1. В дореволюционных книгах годом его рождения было принято указывать 1718.
  2. [russian_xviii_centure.academic.ru/160/Волков_Дмитрий_Васильевич Словарь русского языка XVIII века]
  3. Емелина М. А. Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. // Вопросы истории. - 2007. - N 7. - С. 29-45.

Источники

Отрывок, характеризующий Волков, Дмитрий Васильевич (1727)

– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.