Волков, Леонид Борисович

Леонид Борисович Волков<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Народный депутат РСФСР
1990 года — 1993 года
Рождение:	28 августа 1929(1929-08-28) Москва, СССР
Смерть:	18 января 2016(2016-01-18) (86 лет) Хюрт, Германия
Образование:	юридический факультет МГУ
Учёная степень:	кандидат юридических наук
Профессия:	юрист, политолог, публицист

Леонид Борисович Волков (28 августа 1929 года, Москва — 18 января 2016 года, Хюрт, Германия) — советский и российский государственный и общественно-политический деятель, юрист, политолог, публицист, исследователь проблем современного конституционализма, моделей модернизации, индустриализации, фашизма, сталинизма, Народный депутат РФ (1990—1993), инициатор и соавтор Декларации о государственном суверенитете РСФСР (1990), член парламентской Конституционной комиссии РФ (1990—1993), участник Конституционного Совещания (1993). Член комитета по международным делам и внешнеэкономической политике Верховного Совета РФ (1990—1993). Кандидат юридических наук.

Биография

Родился в Москве. Родители — советские служащие. В столице окончил с золотой медалью 135-ю среднюю школу около Моссовета, ряд выпускников которой в дальнейшем стали известными учеными, дипломатами, общественными деятелями. В 1952 году окончил юридический факультет МГУ, получив диплом преподавателя вуза, исследователя в области юридических наук.

Царившая в то время обстановка в стране не позволила выпускнику продолжить обучение в аспирантуре и он поступил на практическую работу в качестве юрисконсульта крупнейшей всесоюзной организации, занятой строительством предприятий тяжелой индустрии, где проработал около 10 лет. По словам самого Волкова, этот опыт дал ему настоящее глубокое знание реалий сталинской и послесталинской народнохозяйственной политики с её колоссальной растратой всех видов ресурсов страны — человеческих, материальных, интеллектуальных и моральных. Приобретенный опыт послужит в дальнейшем источником его размышлений и изысканий в теоретической области и публицистике.

В 1960 году, закончив к этому времени трёхгодичные курсы английского языка, переходит на работу в Договорно-правовой отдел Внешторгбанка СССР. Здесь он совмещает практическую деятельность с обучением в заочной аспирантуре и публикациями. Наряду с несколькими статьями по тематике международного банковского и торгового права, в том числе в соавторстве с А. Б. Альтшулером и Д. Ивановым, по инициативе Волкова сотрудниками отдела создается коллективная монография на темы международного банковского права.

К этому времени он знакомится с будущим известным диссидентом и правозащитником Александром Гинзбургом и его окружением. После первого ареста Гинзбурга Волковым начинает интересоваться КГБ, его вызывают для бесед на Лубянку, на него заводится досье. При этом играет роль его возникшая ещё в МГУ тесная дружба с выходцем из Литвы, видным юристом, политологом и впоследствии советологом Александром Штромасом, продолжавшаяся до смерти последнего. Судя по характеру допросов Волкова в КГБ, интерес вызывали проводимые у него на квартире семинары с участием таких лиц как Григорий Померанц, Александр Пинский, поэт-диссидент Александр Тимофеевский, выдающийся музыковед Мирон Харлап и др. В результате в 1965 году ему было отказано в так называемом «засекречивании», то есть в допуске к необходимым для работы документам, и он был вынужден оставить работу во Внешторгбанке.

Академическая деятельность

Благодаря усилиям ряда старших коллег, в том числе бывшего начальника Договорно-правового отдела ВТБ А. Б. Альтшулера и заведующего сектором ИГПАН АН СССР В. А. Туманова Волков после ряда затруднений был принят на работу в Институт государства и права АН СССР, где служит до 1970 года. Здесь он принимал участие в коллективных монографиях по плановой тематике возглавляемого Тумановым сектора зарубежного (по тогдашней терминологии «буржуазного») государства и права, публиковал статьи о фашизме и неофашизме, выступал с лекциями общества «Знание» по распространению политических и научных знаний. В своих публикациях этого времени он был вынужден считаться с официальной идеологической цензурой, однако, как политолог и юрист-конституционалист использовал их, с целью продемонстрировать аналогии советской системы с фашизмом.

Размышления о загадке германского нацизма привели Волкова к собственной социально-исторической концепции «опоздавшей модернизации», а заодно подвели к предмету системной, бихевиориальной политической науки. В этом он нашел единомышленников в лице ряда коллег в ИГПАН. Здесь произошло его знакомство с Ф. М. Бурлацким, фактически создающим сектор политической науки в новом Институте конкретной социологии (ИКСИ) АН СССР. В 1967 году Волков защитил кандидатскую диссертацию на тему «Политическая доктрина и практика современного фашизма», которая вызвала подозрение у ортодоксальных сотрудников ИГПАН достаточно прозрачными аналогиями советской модели с фашистской. Благодаря участию Бурлацкого в качестве официального оппонента защита прошла без осложнений. В дальнейшем на почве отрицаемой в Институте методологии политической науки у ученого возник конфликт с руководством. При посредничестве Бурлацкого он перешел во вновь создаваемый Институт научной информации по общественным наукам АН СССР (ИНИОН), возглавляемый либеральным директором Л. П. Делюсиным.

В 1970—1980-е годы он занимался пионерскими для советского времени профильными теоретическими работами об «опоздавшей» модернизации («модернизации вдогонку»). С учетом цензурных условий статьи Волкова, как и ряда его коллег, публикуются как «научно-аналитические обзоры» в основном зарубежных авторов. Но разбирая их взгляды, автор развил собственные идеи и дал многоплановую концептуальную картину общества «догоняющей модернизации», как источника фашизма, нацизма, сталинизма. С конца 1980-х становится возможным открыто публиковать его взгляды на СССР и Россию как общество «опоздавшей модернизации».

Концепция «модернизации вдогонку»

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Главное в концепции ученого — идея неравномерности исторического движения обществ по пути модернизации. Он разделяет типы модернизации на первичные и вторичные, эндогенные и индуцированные из эпицентров модернизации. Соответственно модернизация может быть связана с процессом эмансипации массовой личности или происходить без таковой. Возникает парадоксальный эффект, который Волков называет «эмансипация антиэмансипации». Результатом может выступать социокультурный срыв, перерыв наметившегося вектора исторического движения, маятники «прогресса» и «реакции», либерализма и архиконсерватизма, революции и контр-революции. Все это ставит под сомнение идею модернизации как универсального процесса конвергенции всех обществ в единую модель, предложенную У. Ростоу.

Эндогенная модернизация по гипотезе Волкова складывается в XIV—XIX веках в Англии и Нидерландах, образуя своего рода эпицентр модернизации. Смысл процесса состоит в том, что отдельные сегменты общества естественным путём «притираются друг к другу», пока не составят нечто целое, находящееся на сопоставимых уровнях взаимной коммуникации. Когда это достигнуто, происходит качественный скачок — общество в короткий срок приобретает целостный характер современного общества, в котором технологии, экономика, личность, социум, политика если и не находятся в полной гармонии, то достаточно соответствуют друг другу. Общество в целом, на разных уровнях и в разных группах становится рациональным, прагматичным, инструментальным, эмансипированным, рационально же отводя при этом место традициям. Такой, например, видит автор Англию XVII—XVIII веков с её флотами, мануфактурами, рациональным фермерским животноводством, паровой машиной, «экономическими» лордами, парламентом.

Когда модернизация в эпицентре завершена, начинается её экспансия на географическую и геополитическую периферию. Наступает полоса модернизационной индукции — проще говоря, вторжения модернизационных моделей в страны, не прошедшие ещё всех циклов эндогенной модернизации или даже не приступившие к ней. «Модернизаторы» в таких странах, обычно правители и окружающие их элиты, пытаются продвинуть отдельные стороны модернизации, обычно начиная с военных, на различные уровни общества как бы со стороны или сверху. При этом они, встречают сопротивление «антимодернизаторов». Возникает «модернизация вдогонку», которую не миновали даже такие страны как Франция XVIII—XIX веков с отголосками вплоть до нашего времени.

И чем дальше от эпицентра, тем процессы «догоняющей модернизации» противоречивее и опаснее для самого общества и для мира, но остановить их невозможно. В частности именно историческими продуктами «модернизации вдогонку», вернее её противоречий, автор считает «фашизм» как общее историческое понятие в его различных политических вариантах.

Мнения

Волков о Троцком

В 1986 году Волков подымает в ИНИОНе вопрос о фальсификации роли Троцкого в советской и отчасти зарубежной науке и пропаганде. В совместной с И. М. Клямкиным, Буртиным, Я. М. Бергером, В. И. Илюшенко дискуссии по поводу статьи Клямкина «Какая улица ведет к храму» перед большой академической и журналистской аудиторией Волков говорит о необходимости покончить с жупелом «троцкизма», как одним из краеугольных камней тоталитарной идеологии. Исследователь опирается при этом на ряд документов, в том числе опубликованных в советское время. Дискуссия публикуется в журнале «Знание - сила».

Волков о «раковом» характере советской экономики и парадигме «роста»

Не будучи по профессии экономистом, Волков на основе обобщения собственного длительного практического опыта работы в советском «плановом» народном хозяйстве формирует представление о нём, как о «монопольном закрытом рынке», функционирование которого подвержено высокой степени политико-силового давления и коррупции. Эти представления, в пределах допускаемых цензурными соображениями, автор излагает в полузакрытых, малотиражных публикациях ИНИОН, а также на различных семинарах.

С конца 1980-х со своими соображениями о роковой для экономики СССР роли милитаризованной экономики, «раковой» опухоли ВПК, о путях раскрепощения частной инициативы, о перспективах преобразования планового сектора производства Волков выступает в печати и на различных общественных форумах. Он предлагает собственный проект перехода к свободной рыночной экономике, а впоследствии резко критикует «ваучерную» приватизацию. В 1970-е годы совместно с коллегами по ИНИОНу Волков публикуют научно-аналитические обзоры известных исследований на тему «Пределы роста». Открытие учёных Мидоузов, Рендерса и Беренса накладывает неизгладимую печать на все последующие размышления Волкова о настоящем и будущем.

С начала XXI века с учётом обретенного европейского опыта Волков подвергает серьезному сомнению парадигму постоянного экономического роста как основу современной экономики и кратко формулирует следующий тезис: парадигма роста не может ориентироваться исключительно на статистически количественный фактор. Решающим корректирующим противовесом количеству должен служить фактор качества роста. В обобщенном виде — качество жизни. Волков предлагает также подойти критически к оценке роли труда и классической трудовой теории стоимости. Он, указывает на то, что определение и колебания «стоимости», не говоря уже о ценах, в современной экономике носят произвольный, «силовой», манипулятивный характер, утрачивая ту объективность, которую ей приписывала классическая теория. Данный взгляд как гипотезу, Волков высказывает на различных конференциях, семинарах и дискуссиях.

Фашизм, нацизм, сталинизм — концепция «кулачного человека»

Довольно рано Волков приходит к пониманию того, что фашизм, нацизм и сталинизм имеют не только внешние структурное сходство (концепция «тоталитаризма»), но и более глубокие социально-исторические и социокультурные корни, связывая их с концепцией «опоздавшей модернизации». В 2008 году по заказу редакции журнала «Дружба народов» Волков без цензурных ограничений публикует развернутую аналитическую статью, в которой рассматривает фашизм и ленинизм (ленинский период в истории России) как близкие по своим историческим корням и исторически закономерные явления. Основой «фашизма» автор считает сложившуюся к началу XX века идеологию и психологию «кулачного» человека, отраженную в поэзии, литературе и философии начала века.

Напротив, гитлеровский национал-социализм и сталинский милитаризованный «социализм» автор трактует как выпадающие из закономерного хода истории волюнтаристские устремления к насильственному военному захвату и порабощению мира. Волков показывает, что история сталинизма и нацизма во многом связаны с провокационной политикой Сталина, нацеленной на мобилизацию милитаризма как в СССР, так и в Германии в интересах укрепления его собственной личной власти.

Россия. Демократия, приватизация, конституционализм

В период 1986—1994 годов Волкова принимает непосредственное участие в демократическом движении в качестве активиста демократических клубов, народных фронтов, социал-демократической партии, движения «Демократическая Россия». Он выступает на собраниях и митингах, публикует теоретические статьи в различных, в основном новых изданиях. Вместе с коллегами Волков разрабатывает «Демократический наказ», призванный радикализовать перестройку и политику Горбачева. Он публикует собственный проект приватизации.

В 1990 году Волков в конкурентном соревновании избирается народным депутатом РСФСР. Вскоре после этого Волков совместно с О.Румянцевым выступают с инициативой Декларации о ГОСУДАРСТВЕННОМ суверенитете РСФСР, обосновавшей ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ Российской Федерации и ставшей моделью для ряда других республик. Декларация в данном варианте была противопоставлена вариантам «экономического» суверенитета республики, способствовала избранию Ельцина главой республики и дальнейшим радикальным реформам. Позднее Волков становится членом Конституционной комиссии РФ, её Рабочей группы и вместе с коллегами разрабатывает проект новой демократической конституции России. Ему принадлежит, в частности, формула: «Конституция — закон прямого действия», сохранившаяся во всех последующих вариантах Конституции. В 1993 году Волков участвует в Конституционном совещании, принявшим окончательный проект конституции 1993 года.

В 2008—2013 годах Волков выступает за возобновление конституционного процесса и созыв Учредительного (Конституционного) собрания для принятия новой конституции с учетом имеющегося опыта и уровня общественного сознания. Его лозунг: «Конституция должна быть понятной народу и понятой им». С 2008 года — Волков член редакционно-издательского совета Фонда конституционных реформ России, попеременно главный редактор и заместитель главного редактора журнала «Конституционный вестник». Он также автор и редактор значительной части публикаций десятитомного научного издания «История создания Конституции России». Участник множества конференций в России и за рубежом, посвященных конституциональным вопросам.

Общественно-политическая деятельность

Российские юридические издания характеризуют Волкова: «Л. Б. Волков …российский государственный деятель, стоявший у истоков современной отечественной государственности и защищавший свободную Россию в августе 1991 года», один из ведущих российских конституционалистов.

Уже со школьных лет, будучи убежденным советским человеком, комсомольцем, патриотом, Волков критически относится ко многим проявлениям советской власти, особенно отрицательно к Сталину. Оттепель середины 1950-х, разоблачение культа личности, знакомство с диссидентами, расширение информационного поля за счет «самиздата» способствовали укреплению его критического отношения к системе и режиму. Дома у Волкова, как и в различных других домах проводились дискуссии и семинары на общественно-политические и исторические темы, о чём он упоминает в своих мемуарах.

С приходом к власти Горбачёва и объявлением перестройки Волков активно включился в неформальное движение и вместе с его более молодыми коллегами, такими как Андрей Фадин и Олег Румянцев становится активистом первых политклубов и участником первых уличных выступлений. Вместе с О. Румянцевым и Г. Ракитской Волков создаёт в рамках клуба «Демократическая перестройка» социал-демократическую секцию, послужившую в дальнейшем основой для образования Социал-демократической ассоциации и Социал-демократической партии России (СДПР). В тесном сотрудничестве с О. Румянцевым и Борисом Орловым Волков неоднократно избирается членом президиума и сопредседателем СДПР.

Возрождающаяся русская социал-демократия при участии Волкова, возглавлявшего международную комиссию СДПР, контактирует с будущими социал-демократами Украины, Прибалтики, Грузии, проводит совместные конференции, организует съезды. При участии Волкова устанавливаются также контакты с партиями Социнтерна. Он принимает участие в международных встречах социал-демократов, в том числе с бывшим канцлером ФРГ Брандтом, австрийским канцлером Враницким, председателем СДПГ Фогелем, председателем австрийского парламента Фишером, депутатом Бундестага Вайскирхеном и др.

В этот же период устанавливаются политические контакты Волкова с Сергеем Станкевичем, активистом Московского народного фронта, будущим народным депутатом СССР, членом Межрегиональной депутатской группы. Волков принимает активное участие в составлении «Демократического наказа», направленного в адрес руководства СССР перед предстоящими выборами. Он один из основных авторов «неформального» избирательного закона РСФСР, который публикуется в ленинградской газете «Смена» и приносится в Верховный Совет РСФСР союзным депутатом Станкевичем. Происходят первые выступления Волкова по всесоюзному радио, телевидению и в печати, ставшие впоследствии регулярными, как в России, так и за рубежом.

В 1990 году Волков на первых в России свободных выборах в конкурентной борьбе тринадцати соперников как кандидат подписанного Ельциным списка «Демократической России» избирается народным депутатом РСФСР по Таганскому территориальному избирательному округу Москвы.

Политик Волков является инициатором и автором исходных принципов Декларации о государственном суверенитете России. Ему принадлежит депутатская инициатива по замене советского флага над Белым Домом на трёхцветный флаг демократической России 22 августа 1991 года (День флага).

Волков как литератор

В журналах «Дружба народов», «Сибирские огни», а также в интернет-журнале «Миринформ» на протяжении 2003—2013 годов опубликован ряд рассказов и других литературных произведении Волкова. В издательстве Рунет вышла книга рассказов Волкова «Любовь, КГБ и шагреневая шкура Мандельштама».

Библиография

• Волков Л. Б. Штрихи к конституционному процессу. Несколько мемуарных страниц. В.Из истории создания российской конституции. М. ФКР. Т.6 с. 726—764.
• Волков Л. Б. Всплеск русского конституционализма. 1990—1993. В.Из истории создания российской конституции. М. ФКР. Т.5, с.с.25-73.
• Волков Л. Б. Краткий протокол первого заседания конституционной комиссии блока «Демократическая Россия». Выступление Л.Волкова. В.Из истории создания российской конституции. М. ФКР. Т. 6, с.41.
• Л. Б. Волков. Основы Конституции РСФСР. Обоснование. Там же, с.с.56-59.
• Волков Л. Б. Русская весна. Опыт исповеди бывшего нардепа. Дружба народов. М.2008, Но 1, с.15- 185, Но 2, с.с.159-180.
• Волков Л. Б. Долгий век «кулачного» человека. О фашизме, нацизме, ленинизме, сталинизме и модернизации в перспективе 2022 года. Дружба народов. М.2008. 10., с.с. 139—171
• Волков Л. Б. Статья 10 Конституции России в ретроспективе и в перспективе модернизационных процессов. Конституционный вестник. Но 1. М.2008. с.с.136-159
• Волков. Л. Б. 10 книг, которые потрясут мир. От Декларации 1990 к Конституции 1993. Конституционный вестник. № 2 (20) М.2010, с.с. 10-41
• Волков Л. Б. Владимир Александрович Туманов в моей жизни. «Журнал конституционного правосудия», 2011,№ 4.
• Волков Л. Б. Критика теории модернизации. ИНИОН. М.1985. 77с.
• Волков Л. Б. Теория модернизации и её место в современном буржуазном обществоведении. В: Критический анализ буржуазных теорий модернизации. ИНИОН. М. 1985, с.с..5-25
• Волков Л. Б. Теория модернизации — пересмотр либеральных взглядов на общественно-политическое развитие. Там же, с.с.25-93.
• Волков Л. Б. От «демократии участия» к функциональной «политике управления». В: Концепции политической эволюции в политической науке капиталистических стран (Эволюционизм и функционализм) М. ИНИОН. 1978. С.с.31-65.
• Волков Л. Б. Либерализм: Философия труда и справедливости — кризис идеологии «отложенного» равенства. В. Социально-философские аспекты современного либерализма. ИНИОН. М. с.с.127-175.
• Волков Л. Б. «Осовременивание вдогонку»: перипетии теории модернизации. Современные буржуазные теории общественного развития. М. Наука. 1984. С.с.216-247.
• Волков Л. Б. Теории общественного развития в поисках выхода из противоречий НТР в условиях капитализма Там. же. с.с. 247—255.
• Волков Л. Б. Социалистическая бюрократия и производственные мифы. В:45-76 Социальные проблемы перестройки. ИНИОН. 1989 с.с.
• Волков Л. Б. Атмосфера перестройки и роль демократической активности трудящихся в повышении эффективности управления социалистическим обществом В: Демократия и управление в социалистическом обществе. ИНИОН., М. 1987 с.с.5-19.
• Научно-техническая революция и социальные проблемы экологии. ИНИОН. М. 1973. Отв.ред. Л. Б. Волков.
• Волков Л. Б. НТП и труд — социокультурные проблемы. В: Труд и научно-технический прогресс. ИНИОН. М. 1988 с.с.5-19.
• Волков Л. Б. Социальная теория демократии И.Шумпетера. В: Социально-политические воззрения И. Шумпетера. ИНИОН. М.1989. с.5-18.
• Волков Л. Б. «Конституционализм» справа (Новые мотивы политико-правовой идеологии современного фашизма). Советское государство и право. Номер 7, М. 1969. С.с. 117—122.
• Альтшулер А. Б., Волков Л. Б., Иванов Д. Л. и др. Валютные отношения во внешней торговле СССР. Правовые вопросы,.-Междунар. отношения, Москва, 1968 г.
• Альтшулер А. Б., Волков, Л. Б. Аккредитив в международных расчетах: Новые международные правила по документарным аккредитивам. Внешняя торговля М.1964 с.с.с 47-52.
• Л. Б. Волков. Правовые вопросы применения документарных аккредитивов во внешней торговле СССР. Секция права всесоюзной торговой палаты.. Сборник информационных материалов .Вып. Х1Х , под ред. проф. Д. М. Генкина. М. «Международные отношения» 1965.
• Волков: О нём. В. Л. Шейнис. В. Из истории создания российской конституции. М. ФКР. Т.6 С.с. 1013—1014.
• Статьи Л.Волкова публиковались в газетах «Известия», «Независимая газета», «Российская газета», «Время новостей», а также в журналах «Новое время», «Итоги».

Отрывок, характеризующий Волков, Леонид Борисович

– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.