Волков, Николай Андреевич

Николай Андреевич Волков
Дата рождения	4 марта 1905(1905-03-04)
Место рождения	Козлов, Тамбовская губерния
Дата смерти	21 августа 1961(1961-08-21) (56 лет)
Место смерти	Рязань
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Пехота Авиация
Годы службы	1921—1956
Звание	(1944) (1956)
Командовал	43-я тяжёлая бомбардировочная авиаэскадрилья 8-й тяжёлый бомбардировочный авиационный полк 50-я авиационная дивизия дальнего действия 3-й гвардейский бомбардировочный авиационный корпус дальнего действия 19-й бомбардировочный авиационный корпус 1-я Рязанская высшая офицерская авиашкола дальней авиации 30-я военная авиационная офицерская школа боевого применения дальней авиации
Сражения/войны	Великая Отечественная война Советско-японская война
Награды и премии

Николай Андреевич Волков (4 марта 1905, Козлов, Тамбовская губерния — 21 августа 1961 года, Рязань) — советский военный деятель, Генерал-лейтенант авиации (1944 год), Генерал-майор авиации (1956 год).

Начальная биография

Николай Андреевич Волков родился 4 марта 1905 года в Козлове (ныне — Мичуринск Тамбовской области).

Военная служба

Довоенное время

С января по март 1921 года в составе комсомольского отряда особого назначения принимал участие в ходе подавления восстания в Тамбовской губернии. В июне того же года был призван в ряды РККА, после чего был направлен на учёбу в дислоцированную в Воронеже 22-ю пехотную школу Московского военного округа, после окончания которой в феврале 1923 года был назначен на должность командира взвода 142-го стрелкового полка (2-й стрелковый корпус), дислоцированного в Твери.

В октябре 1924 года был направлен на учёбу в Московскую пехотную школу Московского военного округа, после окончания которой в августе 1925 года был назначен на должность командира взвода, а затем — командира роты в составе 52-го стрелкового полка, дислоцированного в Ярославле.

В октябре 1928 года Волков был направлен на учёбу в 3-ю военную школу лётчиков и лётчиков-наблюдателей, после окончания которой с декабря 1929 года служил в 53-й авиаэскадрильи (11-я тяжёлая бомбардировочная авиационная бригада), дислоцированной в Воронеже, на должностях младшего лётчика-наблюдателя, временно исполняющего должность помощника начальника штаба авиаэскадрильи и старшего летчика-наблюдателя.

В январе 1931 года был направлен на учёбу на аэронавигационное отделение Московской авиационной школы спецслужб ВВС, которое закончил в июне того же года и в январе 1932 года был назначен на должность начальника аэрослужбы управления 11-й тяжёлой бомбардировочной авиационной бригады, а в декабре того же года был направлен на учёбу во 2-ю военную школу лётчиков, дислоцированную в Борисоглебске, после окончания которой в декабре 1933 года был назначен на должность командира авиационного отряда 50-й тяжёлой бомбардировочной авиаэскадрильи.

В июне 1934 года Волков был назначен на должность командира авиаотряда 43-й тяжёлой бомбардировочной авиаэскадрильи (11-я авиационная бригада), в июне 1937 года — на должность командира этой эскадрильи, в марте 1938 года — на должность помощника командира, а в июле — на должность командира 8-го тяжёлого бомбардировочного авиационного полка (7-я тяжёлая авиационная бригада особого назначения), дислоцированного в Полтаве.

Великая Отечественная война

С началом войны Волков продолжил командовать полком и участвовал в боевых действиях, в том числе совершая боевые вылеты, в одном из которых вступил в бой против группы истребителей противника. Во время боя самолёт под управлением Волкова был подбит, однако с ожогами лица и рук смог вывести на свою территорию, где и посадил самолёт. В общей сложности полк под командованием Волкова за первые два месяца налетал более 200 часов боевого налета, из которых 100 самолето-вылетов были совершены на подступах к Киеву, а 40 — на города Бухарест и Плоешти.

В сентябре 1941 года был назначен на должность заместителя командира 50-й авиационной дивизии дальнего действия (Южный фронт), в мае 1942 года — на должность командира 3-й гвардейской авиационной дивизии дальнего действия, после чего принимал участие в ходе Сталинградской битвы.

В мае 1943 года был назначен на должность командира 3-го гвардейского бомбардировочного авиационного корпуса дальнего действия, в декабре 1944 года включённого в состав 18-й воздушной армии. Корпус принимал участие в ходе Белгородско-Харьковской, Орловской, Ленинградско-Новгородской, Крымской, Минской, Люблин-Брестской и Будапештской наступательных операций.

В феврале 1945 года Николай Андреевич Волков был назначен на должность командира 19-го бомбардировочного авиационного корпуса в составе Приморской группы войск 9-й воздушной армии (Дальневосточный фронт), который в ходе советско-японской войны принимал участие в ходе Харбино-Гиринской наступательной операции.

Послевоенная карьера

В сентябре 1945 года Волков был назначен на должность начальника 1-й Рязанской высшей офицерской авиашколы дальней авиации. В марте 1947 года был направлен на учёбу на высшие академические курсы при Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова, после окончания которых вернулся на должность начальника 1-й Рязанской высшей офицерской авиашколы дальней авиации, преобразованной вскоре в 30-ю военную авиационную офицерскую школу боевого применения дальней авиации.

В августе 1956 года за низкое состояние воинской дисциплины в школе генерал-лейтенант авиации Николай Андреевич Волков был отстранён от занимаемой должности, а также понижен в звании до генерал-майора авиации. В ноябре того же года вышел в отставку. Умер 21 августа 1961 года в Рязани.

Награды

• Орден Ленина;
• Три ордена Красного Знамени;
• Орден Суворова 2 степени;
• Медали.

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 2. — С. 366—367. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Волков, Николай Андреевич

– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?