Волконский, Никита Григорьевич

Никита Григорьевич Волконский
Прозвище	Волконский 3-й
Дата рождения	9 июля 1781(1781-07-09)
Место рождения	Москва
Дата смерти	6 декабря 1844(1844-12-06) (63 года)
Место смерти	Ассизи, Италия
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	пехота
Годы службы	1796 — 1840 (с перерывами)
Звание	генерал-майор, тайный советник
Командовал	ополчение
Награды и премии	Иностранные ордена Наградное оружие

Князь Никита Григорьевич Волконский (1781—1844) — генерал-майор из рода Волконских, участник наполеоновских войн, муж Зинаиды Белосельской-Белозерской.

Биография

Сын генерал-аншефа Г. С. Волконского, внук фельдмаршала Николая Репнина. Брат генералов С. Г. Волконского и Н. Г. Репнина-Волконского, которые отличились во время войн с Наполеоном.

Окончил Сухопутный кадетский корпус. Прапорщиком в л.-гв. Измайловский полк записан 9 октября 1792 года. 1 января 1796 года принят на службу подпоручиком в этот же полк.

16 ноября 1800 года уволен от военной службы с чином капитана. 15 сентября 1801 принят к Императорскому Двору камер-юнкером. 15 января 1807 года вновь поступил на военную службу с чином подполковника по армии и назначен адъютантом к генералу И. И. Михельсону — главнокомандующему Молдавской армией. Участвовал в боях с турками, получил несколько наград и в их числе золотую шпагу «за храбрость». 15 сентября 1807 года произведён в полковники и назначен флигель-адъютантом к Александру I.

В 1808 году Александр I послал Никиту Григорьевича с письмом к Наполеону I. От этой поездки осталось несколько исторических анекдотов. Наполеон доброжелательно встретил Волконского, пригласил на совместный обед в ходе которого император Франции похвалил русских солдат, с которыми он мог бы завоевать весь мир:

«Им скажи только — иди, и идут, а нашим ещё надо толковать, куда их ведут.»

В ходе того же обеда Наполеон произнёс и другие известные слова:

"Передайте вашему государю, что я его друг, но чтобы он остерегался тех, которые стараются нас поссорить. Если мы соединимся, мир будет наш. Вселенная подобна этому яблоку, которое я держу в руках. Мы можем разрезать его на две части, и каждый из нас получит половину. Для этого нам только нужно быть согласными, и дело сделано

Позднее, при докладе Волконского об этом случае Александр I ответил: «Сначала он удовольствуется одной половиной яблока, а там придёт охота взять и другую».

Завершение же поездки Никиты Григорьевича ознаменовалось ещё одной знаменитой историей. После прощания с Наполеоном, уже на лестнице Волконского нагнал гофмаршал Дюрок и передал футляр со словами «Это на память от его величества». Волконский открыл футляр и обнаружил перстень с маленьким бриллиантом. Счёв такой незначительный подарок недостойным посланника русского императора он передарил его сопровождавшему жандарму со словами «Возьми на память от русского офицера». Жандарм рассказал о подарке, дело получило огласку и дошло до Наполеона, который велел Коленкуру, послу Франции в Петербурге, пожаловаться Александру на непочтительное обращение с императорским подарком. Александр, оценив поступок своего посланника по достоинству, сказал Волконскому:

«Оказывается, вы чуть было не поссорили меня с Наполеоном. Это было неосторожно с вашей стороны. В конце концов вы не были неправы в этой истории. Не будем больше говорить о ней.»

28 июля 1812 года назначен состоять при Петербургском ополчении, участвовал в сражении под Полоцком 6-7 октября и был контужен осколком гранаты в правый бок, вследствие чего 20 октября 1812 года вышел в отставку. 19 декабря того же года вернулся на службу и состоял в Свите Александра I.

В 1813 году участвовал в сражениях под Люценом, Бауценом и Дрезденом. 15 сентября того же года произведён в генерал-майоры с зачислением в Свиту. За отличие под Лейпцигом награждён золотой шпагой «за храбрость» с алмазами.

В 1814 году сражался под Бриенном, Ла-Ротьером, Бар-сюр-Обом, Арси-сюр-Обом, при Фер-Шампенуазе и под Парижем. В 1815 году сопровождал Александра I в поездке на Венский конгресс. С 6 декабря 1827 года перешёл в придворную службу егермейстером с перечислением в тайные советники. В конце жизни принял католичество и уехал в Италию. Похоронен в римской церкви Св. Винченцо и Анастазио.

Семья

С 1810 года женат на княгине Зинаиде Александровне Белосельской (1792—1862) — писательнице, поэтессе, певице и композиторе, княгиня была видной фигурой русской культурной жизни первой половины XIX века.
В их браке родился единственный сын :

• князь Александр Никитич Волконский (1811—1878), тайный советник.

Источники

• [www.museum.ru/museum/1812/Persons/slovar/sl_v25.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 342.

Отрывок, характеризующий Волконский, Никита Григорьевич

– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.